Она стояла у окна, смотрела в ночь, зябко кутаясь в старенькую шаль, и молчала.
- Ольга, почему ты молчишь? Почему ты опять молчишь?! Ты же знаешь, что ближе тебя у меня никого нет, - молодая женщина за ее спиной нервно мерила шагами маленькую комнату. В ее голосе звучали обида и непонимание. - Я люблю тебя, но ты не оставляешь мне выбора.
Ольга молчала. Слова застряли в горле, стиснутые спазмом горечи, поднявшейся из глубины сердца.
- Я не могу больше ждать. Я ждала слишком долго. Все эти месяцы. В этом бьющемся в агонии городе. Среди всего этого хаоса. Я устала. А ты молчишь. Черт тебя побери, Ольга! Очнись хоть на минуту и посмотри вокруг. Посмотри, во что превратилась наша жизнь.
- Татка, не кричи. Я прекрасно тебя слышу, - голос Ольги звучал хрипло и устало. - Я все понимаю.
- Что?! Что ты понимаешь? Что ты опять понимаешь?! Хватит понимать, пришло время принимать решение.
- Я приняла.
- И это ты называешь решением? Лека, родная, любимая! Петр Сергеевич уезжает сегодня ночью. Он мне не откажет. Ты должна поехать с нами. Другой возможности не будет. Это наш последний шанс, - Тата говорила медленно, стараясь донести до Ольги всю важность своих слов. Она смотрела в ее усталые глаза, делая шаг навстречу. - Последний… (шаг) Понимаешь? (шаг).
- Ты его любишь?
- Кого?
- Петра Сергеевича.
- Ольга, при чем тут Петр Сергеевич? О какой любви ты говоришь?! - Тата почти кричала. В этот момент она ненавидела Ольгу так же сильно, как любила минуту назад.
- А Сашенька?
- Сашенька?! Сашеньки нет, и никогда не было. Мы это уже обсуждали. Ты знаешь. Я знаю. Даже он знает. Нет Сашеньки. Нет Петра Сергеевича. Есть я и ты… - Татка вбивала резкие слова, как гвозди в крышку гроба, стараясь пробить Ольгину броню.
- Я не могу бросить Сашеньку, - Ольга плотнее запахнула шаль и отвернулась.
- Не смей отворачиваться. Не смей прятаться в раковину милосердия. Твой Сашенька гниет заживо без лекарств. Смирись. Он никогда тебя не любил. И уже не полюбит. Потому что сдохнет. В этой проклятой стране… В этом умирающем городе… В этой холодной комнате… Рядом с нелюбимой женщиной… Сдохнет.
- И перед смертью будет видеть любимый лик, - едва слышно прошептала Ольга. - Я не могу его бросить… Бросить, значит, предать. Друзей не предают.
Татка вдруг успокоилась. Она почувствовала, что сестра не уступит. Так было всегда: если Ольга принимала решение, то шла до конца. Татка смотрела на Ольгу и, впервые, за всю их недолгую жизнь, не видела в сестре себя. Они по-прежнему были неотличимы внешне. Но внутренне, именно в этот момент, они разрывали нить, связывающую их с рождения, делающую единым целым. И непросто разрывали, а рвали с кровью, перекусывая ниточку за ниточкой. Взгляды скрестились. Татка видела непоколебимую стойкость и смирение, Лека - решимость и жажду жизни. Они смотрели друг на друга и постепенно отступали, отпуская. Старый мир рушился, а в новом не нашлось место ни Леке, ни Татке, ни Сашеньке. Жернова истории безразлично перемалывали людские судьбы, безжалостно создавая границы новой реальности.
Шел февраль 1918 года. В холодном Петрограде дороги сестер-близняшек Ольги Алексеевны и Натальи Алексеевны Затоцких разошлись навсегда. Больше они не встретились. Ольга осталась в родном городе ухаживать за тяжело раненым поручиком Александром Николаевичем Ростоцким (Сашенькой), все последние годы преданно и искренне любившем ее взбалмошную и ветреную сестру Татку. Сама Ольга Алексеевна (Лека) сгорела от тифа зимой 1920 года. Наталья Алексеевна (Тата) покинула Россию вместе с промышленником Петром Сергеевичем Зотовым. Она умерла в Париже в 1925 году от быстротечной чахотки.
А жернова продолжали молоть.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2016
Свидетельство о публикации №216061000546
обсуждение здесь
http://proza.ru/comments.html?2016/06/10/546