Он пришёл в себя на балконе связанным по рукам и ногам. Всё тело, от ногтей на пальцах ног до кончиков волос на затылке, ныло и ломало, выворачивающей наизнанку, бесконечной и беспощадной болью. Извиваясь, как попавший в охотничью сеть большой и опасный зверь, он попытался вырваться из пут. Но друзья, зная насколько он бывает опасен сам для себя, спеленали его очень качественно.
«Дали выпить шампанского со снотворным, связали и ушли по своим делам. Оставили на балконе, потому что здесь прохладнее, чем в комнате. Конец июля. В городе невыносимое пекло. Друзья хотели, как лучше! Почему они оставили его одного в таком положении? Понятно, - у них есть и своя личная жизнь, дела, семьи.
Когда же вернётся хоть кто – нибудь!?...
Сколько времени он находится в таком состоянии?...»
Кровь остановилась, с трудом просачиваясь к сердцу…
Сердцу всё труднее и труднее вернуть её в вены…
И эта, завязывающая в мёртвый узел, боль!...
Вдруг он ясно понял, что никто не успеет прийти, а сердце при следующей попытке исполнить свой долг, неминуемо взорвётся.
И он умрёт, как и жил – одиноко.
У кого – то из соседей по дому часы равнодушно пробили четыре раза. Дышать стало трудно. Как рыба, выброшенная на берег, он беззвучно открывал рот, пытаясь пересохшими губами удержать остатки воздуха и жизни. И тогда, собрав всю горечь несбывшегося и безумную боль вечного прощания с этим прекрасным и таким жестоким миром, он закричал. Закричал так, как кричит мать, потерявшая своего единственного ребёнка.
По бабьи - страшно, тоскливо и безнадёжно.
Взмахнув крыльями, с перил балкона поднялся ворон. Громко каркнув, он быстро растворился в застывшей от ужаса ночи.