Сюита золотого лягушонка

 
 
На сочном зелёном листке сидел золотистый лягушонок с блестящими любопытными глазками и смотрел вниз…

… Внизу было пасмурно. Над улицей, в сизой мгле от выхлопов бесконечных машин, нависали серые коробки домов. По дороге,  выписывая кренделя, двигался пьяный. Перехватив смешливые взгляды двух девушек возле мороженного киоска, кивнул понимающе, сорвал с головы норковую кепку и отшвырнул её в сторону. Девушки так и  покатились со смеху. Старик под козырьком хлебного магазина, тоже наблюдавший за пьяницей, крякнул, поднял, догнал, нахлобучил её обратно на бедолагу. Тот воткнулся в него осоловелыми глазами:  -  Шиш! – (Чуть не упал от своего возгласа). И уже тише, доверительно: -  Не нравится мне, батя, современный дизайн.

Лягушонок пожал плечами и прыгнул в синюю траву до небес, поддёрнутую таинственной зеленоватой дымкой. Из самой травяной чащи, из-за обнявшихся переплетенных стволов-стеблей выпорхнуло переливающееся разноцветное облачко, зазвенело, завьюжилось сияющим ветерком, взмыло ввысь, превратилось в белый шар, шар лопнул, осветил яркой вспышкой  салон солнечного троллейбуса, и молодая женщина, зажмурившись от света, почему-то взглянула недовольно на сидящую рядышком дочку, белокурую девочку лет пяти-шести. А здоровенный детина в кожанке, на противоположном сиденье, улыбнулся и умильно спросил:
-  Как тебя зовут?

Девочка подумала и важно ответила:
-  Меня зовут на букву ж. А ты кто?

-  А я дядя Робик.

-  А-а… Ты – татара?

Детинушка обрадовано закивал:
-  Да-да, я татара. Хочешь, я спою тебе песенку?..

«Хэппи бёфдей ту ю,
Хэппи бёфдей ту ю»…

Все в салоне заулыбались, и даже рыкающий в микрофон водитель ни с того ни с сего повеселел:
-  Товарищи, не забывайте про талончики. Садовики могут расплачиваться ягодами и грибами.

Но лягушонку было не до смеха. Он продирался в травяных зарослях и проклинал себя за то, что не слушал старших: «Когда увидишь сверкающие серебристые вихри, несущиеся по воде, прячься, прячься немедленно, ибо захватят они тебя и унесут в неизвестные миры»… Не спрятался… Где теперь искать его чудный голубой пруд, в котором отражаются дневные звёзды?

Внезапно травяные дебри закончились и лягушонок замер прямо на краю обрыва. Внизу расстилались во все стороны огромные цветущие леса, десятки золотистых веретён, дисков, волчков кружились в синем воздухе.

«Зацепиться и улететь в свой пруд».

И лягушонок попытался поймать слюдяную спицу, пролетающую рядом, но промахнулся и упал вниз… Мягкий густой мох, чёрно-зелёным ковром устилающий землю, смягчил падение. Фу-у… Лягушонок встал, отряхнулся… Какой странный лес. Рядом с цветками на ветвях румяные наливные яблочки, тут же – чудные длинные макаронины, правда-правда, - повисли до самой земли. Слева тускло поблёскивала  большая сизая лужа, а справа, между деревьями, растянулась огромная серебристая паутина, только вот дела, - вместо гадких пауков по ней ползали крохотные жёлтые собачки с висячими ушками. Одна из них уставилась на лягушонка тёмными булавочными глазёнками и забавно, тоненько тявкнула. Лягушонок отскочил от неожиданности и угодил – ай! – провалился – помогите! – прямо в сизую лужу.

Шлёп!

Он сидел уже, вот – на обшарпанном белом пианино в тесной комнатке, заваленной нотами, и книгами, и всяким хламом.

Щупленький взъерошенный человечек, музыкант, композитор Оладушкин вздрогнул от неожиданного странного звука, но лягушонка, конечно, не увидел.

«Совсем нервы расстроились», - подумал Оладушкин.

Настроение у него было прескверное. На днях он случайно подслушал разговор двух коллег-преподавателей на музфаке пединститута, где сам вёл сольфеджио: «Никто у нас в институте ничего не делает, - сокрушался один, - разве что Оладушкин работает, - хоть музыку дерьмовую пишет»…
Комплимент был уничтожающий. Оладушкин хотел сначала идти бить коллеге морду, потом расплакаться, а потом написать нечто гениальное, чтоб всем доказать, чтоб все, все поняли… Беда заключалась в том, что гениально писать-то Оладушкин похоже и не умел.

- Хлоп, шлёп, топ! – в сердцах воскликнул Оладушкин, ударяя по клавишам, лягушонок аж подпрыгнул.

-  А что? Возьму и напишу что-нибудь детское…

Он снова взял несколько аккордов.

-  Эдакое изящное, тонкое… Никто для детей у нас писать не может, а я возьму и напишу. Гм…

Оладушкин зажмурился.

-  И назову, например… Ну, к примеру, - «Сюита лягушонка». А?

«Неплохо задумано», - хотел было ответить лягушонок, но вдруг откуда ни возьмись сверкающий вихрь налетел, закружился вокруг Оладушкина, и композитор услышал в сердце волшебную мелодию…  А лягушонок сиганул в окно, - ведь это был смерч, подобный тому, который вырвал его из родного озера, ещё и этот не ведомо куда занесёт, - хватит, и чего имеем вполне достаточно.
 Извиваясь в воздухе, словно летучая ящерица, лягушонок опустился на арбузный холм. Смуглый человек в чёрной вязаной шапочке покривился:
-  Бабушка, я тэбэ всэ арбуз показал.

Бабуська затрясла тряпичной авоськой:
-  Нет, не этот. Найди другой, самый маленький.

-  Самый малэнький это я! – закричал продавец.

«А вот и врёшь» - пробормотал лягушонок и скакнул на спину кудлатому дворовому псу, пробегающему мимо.

«Отвяжись», - буркнул тот.

«Ну надо же мне как-то добраться домой» - возразил лягушонок.

«Отвяжись, говорю! – лязгнул зубами пёс, и бросился навстречу какому-то парню: Дай, дай поесть!»
Парень испуганно подался назад, схватил валявшуюся на дороге пустую бутылку из-под пива и запустил в пса. Тот взвизгнул и понёсся прочь. В этот же момент в кармане у парня истошно запиликал мобильник.

-  Да. Кто? Альберт, это ты, баран?!

«Загадчивый человек, - подумал лягушонок, - собак не понимает, а баранов понимает…  Однако надо поразмыслить, как домой доехать».

Лягушонок устроился на поребрике тротуара и некоторое время наблюдал за снующими во все стороны машинами.

«А на какую сесть? Одни туда, другие сюда»…

И тут раздался вой сирены. По дороге мчался белый автомобиль с красным крестом, все остальные притормаживали, пропускали его…

«Должно быть эта машина самая главная», - предположил лягушонок, - на ней и доеду».

Он ловко запрыгнул на крышу, прямо возле синего мигающего маячка, однако карета Скорой помощи, а это, понятно, была именно она, вскоре остановилась. Из неё выскочили две женщины в бело-голубой форме…

-  Ну и где тут плохо с сердцем? Кто вызвал? Алкаш самый натуральный.

Блондинка сунула под нос лежащему какую-то склянку. Тот замычал, открыл глаза, сел, обалдело уставившись на врачей. Затем мутным взором обвёл столпившихся вокруг ротозеев  и остановился на уборщице парка, поодаль с мешком мусора выдёргивающую с газона редкие полуувядшие стебельки полыни и лебеды. Нахмурился. Поднял глубокомысленно палец к небу:
-  Вот почему у нас в городе ёлок нет!

Лягушонок вздохнул:
«Нет, мне с ними до дома не доехать».

Соскочил с автомобиля и один попрыгал по бульвару, огибая хмурых, озабоченных прохожих. Неожиданно дорога сорвалась ступеньками вниз. Что это за грохот из-под земли? Лягушонок спустился чуть-чуть… Плохо освещённое грязное подземелье, толпы людей, стеклянные ларьки вдоль стен – ножи, цепочки, какие-то непонятные фигурные бутылочки с разноцветной жидкостью… И ревущая тяжёлая ритмичная музыка – бьёт, рвёт, втаптывает, вплющивает в ледяные бетонные плиты…

«Вот он, ад», - с ужасом подумал лягушонок и брызнул, взвился – прочь! высоко! Прямо на ветку дерева рядом с мокрой ссутулившейся галкой.

-  Я сейчас ад видел, - выдохнул лягушонок.

Галка покосилась на него и ничего не ответила.

-  А вот скажи, - продолжал лягушонок, подвигаясь к ней ближе, - почему ты меня видишь, и слышишь, и пёс меня видел и слышал, а люди – нет?

-  Потому что они считают себя очень умными, - пояснила галка.

-  А разве это не так?

Галка мотнула головой:
-  Сильные – это да. Сильней нас. А умные – вряд ли.

«Какую мудрую особу я, кажется, повстречал», - обрадовался лягушонок и тут же рассказал ей  о всех своих злоключениях.

Галка слушала его молча и угрюмо. Когда он закончил, она минуты две что-то обдумывала.

-  К композитору тебе надо возвращаться. Он тебе поможет. А я полетела. Мне надо ещё свалку в овраге проверить.

-  Подожди, почему именно к нему?

Но птица уже сорвалась с ветки в глубь тёмной аллеи парка.

«К композитору… А как я теперь его найду? Тут все дома, все окна одинаковые»…
Лягушонок долго плутал среди унылых каменных коробок – соты пчелиные, а не дома! И, кажется, наконец отыскал нужный адресат… Нет! Это оказалась другая квартира. Круглолицый румяный карапуз в красной рубашке в цветочках теребил мать, накрывающую на стол.

-  Сынок, не шали.

Тогда карапуз подкатился к отцу – тот спал, на диване, лицом вниз. Схватил его за уши и с силой заколотил головой об подушку.

-  А? Что?! – вскинулся тот.

-  Сынок, - укоризненно протянула женщина, - ну ведь папе больно.

Карапуз озадаченно глянул на неё, потом погладил мужчину по голове и проговорил басом:
-  Ляля…

«Хорошее имя, - отметил лягушонок и спросил, на всякий случай: -  Уважаемый Ляля, вы не подскажете, как мне добраться домой или к композитору Оладушкину?»

Разумеется, мужчина проигнорировал его вопрос. Щурясь, посмотрел на настенные часы:
-  Ого, вон уже сколько время…

Лягушонок изумился – время? Прыгнул на висящую на стене штуковину, и долго, пока не остановил маятник, изучал, трогал колёсики затейливого механизма.

«Ну если люди считают, что этот забавный ящик и есть время, то они действительно ничего не понимают в жизни», - печально проконстатировал про себя лягушонок, - и уж конечно ничем не смогут помочь ему.

Он опять выбрался на улицу, сел на кучу опавшей листвы и загрустил. Сыро, серо, тоскливо! Неужели и вправду он останется навсегда в этом ужасном, холодном и глухом мире? Впервые в жизни лягушонок готов был заплакать. И уже первые слезинки блеснули в его чёрных блестящих глазках, как – о чудо!  - далёкий гордый звон колоколов донёсся до его слуха, да, он слышал уже: эти прекрасные величественные звуки плыли, разносились не раз по сверкающему небу над его родным озером!

И не лягушонок – золотая молния зачертила зигзаги по улицам города… И вот – это, он – величавый белокаменный храм с сияющим звёздным куполом. Не мешкая, лягушонок скользнул в щелку двери…  Внутри храма пахло ладаном. Тихо звучал хор. И лягушонку вдруг стало хорошо-хорошо… Вот тут-то ему наверняка помогут. Подскажут.

Он запрыгнул на столик церковной лавки и спросил прихожанку, торгующую иконами и свечками:
«Вы не могли бы помочь мне вернуться домой?»

Увы, она не услышала его. Лягушонок замельтешил, засуетился между молящимися: «не подскажете?» «вы не подскажете?»… Всё было тщетно.

Лягушонок обречённо рухнул возле толстого серого кота, дремавшего лениво у батареи, и ткнул ему лапкой в бок:
-  Подвинься что ли.

Кот фыркнул и пошёл жаловаться какому-то молоденькому священнику перед иконостасом. Зацарапал, затрепал краешек его ризы. Тот не сразу понял, что происходит, затем нагнулся, легонько шлёпнул, толкнул разбойника в сторону. Обиженно помахивая хвостом и бросая на лягушонка косы взгляды, кот поплутал в ногах прихожан к противоположной батарее.

Лягушонку стало смешно. И вдруг недалеко тоже кто-то рассмеялся. Лягушонок обернулся и увидел девушку. Она одна не молилась и смотрела на него. И он понял – она видит, слышит!

Лягушонок вскочил, вытянулся стрункой:
-  Прекрасная девушка! Я потерялся. Вы не подскажете, как мне вернуться домой, в моё голубое озеро с изумрудной осокой?

Девушка хотела ответить, она знала, знала! Но – у-у-у-х-х-х! – сияющий серебристый вихрь налетел внезапно на лягушонка, закрутил, поднял, и он услышал удивительную музыку, и это действительно была музыка – та, которую услышал и записал композитор Оладушкин, и которая полетела вслед за лягушонком, и обняла его, и повлекла, и скрыла, и растворилась в воздухе вместе с ним.


Девушка ещё долго смотрела, задрав голову, под купол, где исчез сверкающий ветерок, унёсший лягушонка. А к концу службы перед ней грозно предстал один сердитый батюшка, он всегда делал ей замечания, и сурово объявил, чтоб она даже не думала вставать на помазание. Девушка вздохнула и отошла в сторонку. Что ж, возможно, он прав: вместо того, чтобы думать о Боге и молитве, она наблюдала за смешным золотистым лягушонком, которого вдобавок и не видел больше никто.


А лягушонок летел между тем в поющем серебряном вихре, и смеялся, и радовался, и знал – что летит домой. Он уже забыл и про девушку, и про церковь, и про своё путешествие, вот оно – блистающее золотыми огнями, голубое озеро, в котором отражаются дневные звёзды, вот он – звенящий лес изумрудной осоки…

-  Дома! Дома! – закричал лягушонок.


«Дома», - повторила девушка, услышав его далёкий голос, и не выдержав, опять улыбнулась. Если б она сейчас обратила внимание на батюшку, отстранившего её от помазания, и продолжавшего исподтишка наблюдать за ней, то к удивлению своему обнаружила б, что на её улыбку улыбнулся и он. Впрочем, батюшка, как уже говорилось, был человеком весьма серьёзным  и даже суровым, и всё-таки успел вовремя спрятать улыбку в своей густой бороде.

А вот то, чего не видели ни батюшка, ни девушка, ни наш лягушонок, было то, что всем им в этот момент улыбнулся Сам Господь Бог. Автор, записавший всю эту забавную историю, уверен в этом наверняка. И, кто знает? – наверное, не без Божественного умысла спустя некоторое время девушка и священник улыбнулись друг другу вновь. И улыбнулись открыто, встретившись случайно в концертном зале музфака. Она была студенткой, а батюшку затащила сюда супруга, меломанка, поклонница классики, не пропускавшая ни один, даже самый захудалый концерт, проходивший в их городе. Среди прочих произведений они слушали в тот вечер и прелестную фантазию для скрипки и фортепиано местного композитора Оладушкина, вещь совершенно непохожую на его прежние невыразительные сочинения. Называлась она – «Сюита золотого лягушонка».