На сломе времени

 

 

                1               

; Скажите, а Вы художник? - она первая заговорила с ним, неожиданно подойдя в картинной галерее.
; Вроде того, - Влад, отвёл взгляд от картины, и посмотрел на незнакомку.
            Рыжеволосая, с зеленовато-карими глазами, довольно миловидная, длинный терракотовый шарф вокруг шеи, сумка через плечо - в общем-то, обычная девушка, каких на Невском и прилегающих к нему улицах можно встретить десятки, смущённо улыбалась, наверно, от того, что сама подошла к незнакомому молодому человеку с вопросом.
; А вы, случайно, не знаете Макса Калинина? Он тоже художник, - девушка поправила прядь волос.
; Нет, не знаю, я не местный. А чем он знаменит?
; Раньше он тоже выставлялся в этой галерее, а теперь, что-то, не видно его работ...
; Здесь многие выставляются, всех не упомнишь, - Влад наклонился над табличкой под картиной. - Вот, Климин, к примеру, вас не интересует? Суровый сибирский пейзаж.
; Слишком суровый! Я люблю что-нибудь более светлое, море и солнце, например, - улыбнулась незнакомка. - А вы тоже здесь выставляетесь? Как ваша фамилия?
; Климин, - с напущенной серьёзностью проговорил Влад.
; Правда? Так это ваш суровый пейзаж? - девушка рассмеялась. - А меня Катя зовут.
; Очень приятно! Влад! - он пожал протянутую руку.
; А я знакомого своего ищу, мы год назад, в Москве познакомились, тоже на выставке, только в ГМИИ. Он  - художник, ленинградский, из Товарищества Свободных художников.
; Так вы любите на выставках знакомиться? - спросил Влад, и, увидев промелькнувшую по лицу девушки тень, добавил: - Впрочем, вы меня не слушайте. Сейчас я голодный и злой, а потому предлагаю, давайте-ка заглянем в соседнюю кафешку, съедим что-нибудь. Здесь вы уже всё посмотрели?
           «Приезжая, наверно,- подумал Влад. - Приехала Питер покорять или просто на экскурсию. А она очень даже хорошенькая! Может, это знакомство хоть как-то разбавит однообразие последних недель...» Он поправил ремешок сумки у неё на плече. - Так, что, идём? Угощаю!
            - Я, вообще-то, не голодная, в отличие от вас, и не злая, - Катя слегка улыбнулась. - Но от кофе не откажусь, пожалуй.
            - Ну, вот и отлично!

         ...В кафе было довольно многолюдно. Яркий свет примитивных светильников на стенах полуподвального помещения был всё же лучше полумрака осенней сырости на улице, и на него, словно мотыльки, стекался народ.
         Это было одно из многочисленных частных кафе, открывшихся с началом горбачёвской перестройки в исторической части города, и особенно на Невском проспекте, в переоборудованных подвалах,  растянувшихся по сторонам проспекта зданий.
       Несколько столиков с серыми скатертями, музыка модных европейских групп, типа «Modern tolking”, и одинаково скучные лица посетителей составляли всю обстановку подобных заведений.
         - Что будете, кроме кофе? - спросил Влад, когда они расположились за одним из столиков.
             - Ничего. Я недавно обедала.
             - Так уж и ничего, а пирожное?
        - Пирожное можно, бисквит. Хотя, я от них толстею...-  улыбнулась  Катя, доставая из сумки зеркальце.
             - Тебе это не грозит. - Влад взял в руки меню.
            - А мы уже на «ты»? - девушка убрала платочком выпавшую ресницу. - Считаешь, уже пора?
             - Пора, не выношу официальщины. Так разговор — искренней!
             - Может быть...
       - Что желаете? - спросил подошедший официант в белой рубашке с закатанными рукавами и чёрной жилетке с галстуком-бабочкой.
             -Мне, пожалуйста, яичницу с колбасой и зелёным горошком, пиво «Балтика-№9», а девушке — кофе с бисквитом. - улыбнулся Влад, глядя на Катю.
              Официант оценивающе окинул взглядом посетителей, равнодушно сделал несколько пометок в своём блокноте, и удалился, сверкнув золотым зубом.
           - Катя, ты приезжая? - спросил Влад, рассматривая слегка подведённые глаза девушки.   
           - Да, из Ярославля. В отпуске. Питер посмотреть приехала. А ты?
           - Из Барнаула. Учусь здесь, в институте им. Репина.
           - В Академии Художеств? Вот здорово! А на каком отделении?
           - На живописном. Четвёртый курс.
           - Интересно?
           - Да, ничего так.
           Катя улыбнулась.
           - Я тоже в детстве рисовала, даже художественную школу закончила. А потом, вот, в медицину пошла.
            - Врач?
            - Да, вирусолог.
            - Это как?
            - Вирусы разные изучаю, бактерии.
            - И СПИД тоже?
            - Да, ВИЧ тоже, но больше - виды гриппа.
            - Бр-р...- шутливо поёжился Влад. - И как этим можно заниматься? Не противно?
            - Приятного мало, но надо кому-то и эту работу делать...
            - Да уж… Герои — среди нас!
            « А по её лицу и не скажешь, что она врач, - подумал Влад. - Скорее, на учительницу младших классов похожа, или на воспитательницу детского сада...»
            Официант, с золотым зубом, принёс заказ. Запах дымящейся яичницы перебивал аромат кофе.
            - Ещё что-нибудь будете заказывать? - спросил он Влада.
            - Нет, наверно.
            - Тогда сразу расплатитесь, пожалуйста!
     « Боится, - подумал Влад. - Боится, что сбегу после ужина, оставив девушку расплачиваться. Вероятно, бывали здесь такие случаи...»
            Он вытащил купюру из портмоне и подал официанту.
            - Сдачу надо? - осклабился тот, сверкнув зубом.
            - Оставьте. Шеф-повару на передачу, когда его посадят...
            Официант, с наглой улыбкой, упорхнул вглубь зала.
            - Ого! Ты что, богатый? - весело спросила Катя. - Хорошо живут студенты в Питере! А мы учились — от стипендии до стипендии...
            - Я, конечно, не богатый, - проговорил Влад, сделав большой глоток пива, - но время от времени, удаётся зарабатывать и помимо стипендии.
            - Вагоны по ночам разгружаешь?
            - Нет, зачем. Этюды продаю или картины с выставки.
            - И часто покупают? - хитро улыбнулась Катя.
            « Её, как и всех женщин, в мужчине прежде всего интересуют деньги. - подумал Влад, - ими измеряется потенциал кандидата в любовники или мужья...» А вслух произнёс:
            - Я же сказал — время от времени. Это зависит от погоды, от природы, от настроения людей. Иногда часто, иногда редко; иногда совсем не покупают. Как Бог даст.
             - Макс тоже так говорил, - девушка сняла ложечкой вишенку с пирожного, - но у него вообще редко что-то покупали... Он пытался работать только в своём стиле, и никакой конъюнктуры. Ты видел, может, на выставках его картины: такие люди, изломанные, в основном, женщины, как будто их трактор переехал?
              - Что-то припоминаю,..- Влад сдвинул брови. - Как, говоришь, его фамилия?
              - Калинин. Максим.
           - А, ну конечно!, - хлопнул себя по лбу Влад. - Женщин пишет! Голых, изломанных судьбой женщин! Это же мой друг!
              - Правда? - изумлённо обрадовалась Катя. - Как, твой друг? Не может быть!.. А где он сейчас?
              - Да в общаге, комната № 127. Только фамилия его не Калинин, и зовут не Максим... Гена Лапин его зовут.
              - Да ну тебя!.. Щас как дам! - шутливо замахнулась на него девушка. - Я про Максима Калинина спрашиваю, а ты мне тут мозги пудришь... Гена Лапин, какой-то...
              - А что, он тоже женщин пишет... Тебе бы понравилось. - рассмеялся Влад.
              - Всё понятно, хочешь меня к Гене пригласить, как натурщицу, да?
              - Почему к Гене? Я бы и сам не прочь порисовать, данные у тебя — что надо!
              «Наверняка, она позировала своему Максу, - подумал он. - Если сейчас начнёт ломаться, значит, точно позировала...»
              - Макс меня тоже рисовал, - спокойно сказала Катя, допивая свой кофе, - правда, недолго. Мы и знакомы-то были всего две недели, разъехались, вскоре, по своим рабочим местам: я — к себе, в Ярославль, он — в Питер...
              - И что, больше не было возможности встретиться? - иронично спросил Влад.
              - А вот так. Повседневная суета... - девушка не обратила внимания на иронию. - Перезванивались, иногда...А месяц назад он замолчал... Вот я и решила сама приехать в Ленинград, и найти его. Да только как?.
              - А адрес?
              - Он говорил, что живёт с друзьями на старом Невском, временно, в пустом доме, сданном под капитальный ремонт. Я нашла этот дом, но там уже строительные работы ведутся, и никто ничего не знает.
              - Понятно... И когда заканчивается твой отпуск?
              - Одна неделя уже прошла, осталось ещё две.
              - Так у нас полно времени! - обрадовался Влад. - Мы можем многое успеть! Так что, рисовать будем?
            Катя улыбнулась. - Рисование — это повод затащить меня в кровать, да? А не слишком ли ты гонишь лошадей, мальчик? Мы, ведь, с тобой всего два часа знакомы...
               - Во-первых, целых два часа! А во-вторых, девочка, вот и познакомимся получше,  во время рисования. Согласна?..         
               
            

                ...Они вышли из кафе когда уже стемнело. Крупные снежинки, словно мотыльки, подхватываемые ветром, кружили на фоне густого ультрамарина неба, и, казалось, стремились подлететь к неоновым фонарям, освещающим Невский проспект.
             На улице было зябко и слякотно, но, несмотря на непогоду, толпы людей сновали вдоль всего проспекта, то и дело, открывая двери магазинов, кафе и салонов, наполняя пространство обрывками разговоров, музыкой, запахом духов, алкоголя и хороших сигарет.
            - Зима ещё, однако, хотя и март..,- проговорил Влад, поднимая воротник куртки. - Это тебе не Ярославль...
             Катя застегнула плащ. - Да, уж, у нас нет такой сырости. Ты в общежитии живёшь?
         - Раньше жил. Теперь квартиру снимаю на Васильевском. Точнее, комнату в коммуналке.
             - На метро ехать?
             - Зачем на метро? Шиковать - так шиковать -  на моторе!
             Влад остановил проезжавшее мимо такси.
             - Васильевский остров, 4-я линия, - сказал он водителю, и когда тот кивнул, пропустил Катю на заднее сиденье, и сел сам.


             ...В подъезде огромного старинного дома, где жил Влад, воняло мочой, кошками и плесенью. Тусклый свет лампочки на втором этаже, отражался в немногочисленных фрагментах витража, когда-то украшавшего окна лестничных пролётов, а теперь разбитого, раскуроченного, заделанного местами заплатами из фанеры. Гулкое эхо шагов опережало идущих по ступеням и улетало куда-то ввысь.
             - Этот дом ещё до революции построили, во второй половине ХIХ века, - сказал Влад, вытаскивая из кармана ключи. - Для людей его украшали, и люди здесь жили. А после заселились пролетарии, и посчитали, что эти украшательства им ни к чему...
             Катя неопределённо пожала плечами.
             ...Длинный коридор коммунальной квартиры был увешан всяческим барахлом возле дверей комнат: старые лыжи, детские ванны, велосипеды, тазы и прочие бытовые предметы, выступали своеобразным горельефом над поверхностью стен по обеим сторонам, затрудняя и без того не широкий проход.
             - Вот моя комната, заходи, - сказал Влад, открывая дверь и пропуская вперёд Катю. - Располагайся, а я пока чайник поставлю.
            Катя вошла, повесила сумку на вешалку, сняла плащ и сапоги, огляделась.
            Узкая комната с высоким потолком, скорее, напоминала монашескую келью, если б не большое окно и не лепной орнамент, частично сохранившийся под потолком по всему периметру. Небольшой шкаф, стол с телевизором, два стула и кровать составляли всю мебель комнаты. Возле окна, правда, стоял ещё мольберт и этюдник на ножках. Тусклые обои высоких стен немного оживляла репродукция картины Брейгеля «Охотники на снегу».
           Катя подошла поближе, чтобы рассмотреть её.
           - Нравится? - спросил Влад, входя в комнату, - Это один из моих любимых художников. Уважаю!
          Девушка ничего не ответила.
          - Пойдём, я покажу тебе, где располагаются удобства, - снова направился к двери Влад, - надеюсь, что там ещё не занято. Тапки надень.
          В коридоре им попалась пожилая полная женщина, в длинном цветастом халате, с кастрюлькой в руках.
          - Владик, я ваш чайник переставила на освободившуюся комфорку, быстрей скипит, - проговорила она, с любопытством взглянув на Катю.
           - Спасибо, Марья Дмитриевна, вы очень любезны!
          Женщина улыбнулась, и, толкнув задом дверь, скрылась в своей комнате.
          - Это одна из немногих жильцов, с кем я здесь ещё общаюсь, - вполголоса проговорил Влад. - Вот там у нас туалет, а здесь ванная комната. Моё полотенце — синее.



 

         ...- Ты чай будешь или кофе? - спросил Влад, когда Катя вошла в комнату.
Телевизор уже стоял на полу, а на столе красовались две чашки и сахарница, а также тарелка с печеньем.
– Ты меня чай пригласил пить, или это так, для приличия? - девушка насмешливо посмотрела на Влада. - А рисовать-то мы сегодня будем или как?..
         «Торопится тёлка, торопится...- промелькнуло у Влада в голове, - изголодалась по мужику, зудит между ног...» И, подхватывая интонацию, ответил: - Или как. Серьёзно рисовать мы будем завтра, с утра, а сейчас можно сделать пару набросков, если не хочешь чаёвничать. Тогда раздевайся!
Катя посмотрела на него, и на какое-то мгновение задумалась.
– Вот так сразу? Совсем?
– Сразу. А чего тянуть? Займёмся делом!
– Тогда отвернись!
Влад взял папку для зарисовок, и подошёл к окну. Он не видел ни привычного пейзажа двора-колодца, с мусорными баками посередине, над которыми тускло горела одинокая лампочка, ни крупных хлопьев снега, налетающих, как мухи, на оконное стекло.  Сердце его учащённо билось от наступившего вдруг волнения, охватывавшего всякий раз при мысли, что вот, в нескольких шагах от него, раздевается хорошенькая девушка, и через пару минут он сможет любоваться ею. Пусть это не впервые, пусть до этого он уже видел не один десяток голых натурщиц, но всякий раз созерцание нового обнажённого женского тела вызывало  внутренний трепет, и выводило из душевного равновесия.
– Ну и как мне расположиться? - прервала тишину Катя.
Влад обернулся и обомлел! В пяти шагах от него стояла обнажённая богиня! Каштановые волосы до плеч оттеняли ослепительную белизну тела, формы и пропорции которого были совершенны! На теле — ни родинки, ни пятнышка, ни веснушек, как это бывает у шатенок! Лишь аккуратный треугольник волос темнел внизу мраморно-белого животика. Каким-то неведомым чудом, казалось, попала эта «фарфоровая статуэтка», это произведение искусства в удручающий и такой дисгармоничный интерьер обшарпанной комнаты, словно инородный, инопланетный экспонат, случайно залетевший из космоса.
« Ух, ты! - восхищённо подумал Влад, - вот это Катя из Ярославля!» А вслух сказал: - А что, у вас в Ярославле все такие красивые медички?
– Все! И не только медички.
– Прекрасно! Тебе не холодно? А то можно обогреватель включить...
– Пока нет. Куда мне встать или сесть?
– Давай сделаем так, - Влад подошёл и отодвинул стол к противоположной стене, - ты садись на кровать, и спиной прислонись к стенке, только плед подложи, а то она холодная.
          « Какое уж тут рисование, - подумал он, не отрывая взгляда от Катиных плеч и груди. - « ...Ваше величество женщина, как вы попали сюда?..» - вспомнил он строку Окуджавы, и раскрыв папку, принялся что-то чиркать карандашом. Первоначальное волнение слегка улеглось, руки увереннее стали наносить линии, и вскоре начал проявляться общий контур наброска.
– А смотреть мне куда?- поинтересовалась Катя. - Ты лицо будешь рисовать?
– Буду, пока в общих чертах, но смотри на меня. Всегда смотри только на меня, и ни на кого другого! - шутливо произнёс Влад. Он взглянул в её зелёные глаза, слегка затемнённые длинными ресницами, отчего контуры самих глаз слегка расплывались.
         « Надо же! Сфумато! Как на картинах старых мастеров!» - подумал он.
         - А знаешь, что ты очень красивая? - сказал Влад, делая ударение на слове «очень».
         - Догадываюсь, - Девушка поправила волосы, но при этом роскошная каштановая прядь закрыла плечо.
         - А вот так не надо, - заметил он, отложив папку, - плечико должно быть видно!
            Он подошёл к Кате и медленно убрал прядь волос.
          Тонкий, едва уловимый аромат духов, близость обнажённого тела, снова заставили учащённо биться сердце Влада. Он нежно провёл ладонью по плечу девушки, и уже не в силах сдержаться, вдруг обнял её и порывисто привлёк к себе, ловя губами её полураскрытые губы. Катя вначале напряглась, но через мгновение её тело обмякло и подалось навстречу.  Она обняла шею Влада руками, отчего он почувствовал, вдруг, опьяняющую волну нежности. От этой волны сознание его помутилось и вышло куда-то вне пространства комнаты. Под собой он ощущал лишь шёлковую гладь кожи и упругость тела девушки, и это ощущение  удваивало всепоглощающее желание...
 
               ...Потом они долго лежали молча, в полумраке. Хрустальная тишина ночи за окном проникла и в комнату, усиливая атмосферу тайны и гармонии. Нарушать её словами не хотелось. Влад слегка теребил шёлковую прядь волос лежащей у него на плече Кати, и думал, как, в сущности, непредсказуема жизнь! Утром не знаешь, что может случиться вечером и наоборот! Планировал одно, но вдруг ворвался его величество Случай, и всё поехало совсем не по сценарию!.. И это прекрасно! В этом и есть острота жизни, ведь жить по плану — такая скука...
           Впрочем, думать о чём-либо сейчас было лень... Сладко окутывала приятная истома,  тепло прекрасного тела рядом расслабляло каждую клеточку организма так, что совсем не хотелось шевелиться...
 
         
            … Влад проснулся, когда в комнате было уже светло. Он проснулся от взгляда. Катя сидела на другом конце кровати, закутавшись в плед, и внимательно смотрела на него.
            - Привет! - пробормотал он и улыбнулся, мигом вспомнив пролетевшую ночь. - Давно проснулась?
             - Не очень, - улыбнулась девушка и поправила волосы. - Вот так порисовали!..
             - Да уж!..
             - Ты меня осуждаешь?
             - Я? За что???..
             - Ну как же, три часа были знакомы, и сразу же прыгнула к тебе в постель...
             - О, да! - патетически произнёс Влад. - Это верх легкомыслия! Где ты воспитывалась? Куда смотрит семья и школа? Что сказали бы родители и коллеги по работе?..
             - Да ну тебя!.. Я же серьёзно...
             - А если серьёзно, то надо тебя наказать, - Влад приподнялся, обхватил Катю руками и повалил на кровать. - Надо зацеловать тебя до смерти!..
             Он отбросил плед, и стал чмокать её плечи, грудь, живот... Потом они сплелись, с новой страстью впиваясь друг в друга, забыв обо всём на свете, и весь мир опять превратился в пространство счастья, ограниченное четырьмя стенами узкой комнаты...

         ...- Человеку нельзя без любви!, - Катя сидела на кровати, прикрыв грудь пледом. На столе, который был снова придвинут, стоял чайник, и терпкий аромат свежезаваренного чая распространялся по комнате. - Я недавно поняла, что совсем без любви плохо. С детства жизнь как-то ритмично текла: школа, институт, работа. Училась всегда хорошо, и поведение прилежное. Родители — строгие: отец — военный, мать — учительница. В девять вечера — быть дома, и не позже... Не дай Бог задержишься — скандал!.. Распорядок — полувоенный... Потом, работа, лаборатория, микроскопы...
          Как-то, после очередного новогоднего праздника в кругу семьи перед телевизором, я вдруг подумала: мне уже двадцать три, а я смотрю в микроскоп целыми днями, слежу за копошащимися там бактериями, а настоящая жизнь мимо меня проходит... Это как у Крылова, в басне: « Слона-то я и не приметил...»
       Подумала я так, подумала, да и взяла на работе путёвку в Москву, на неделю, экскурсионный тур по столице нашей Родины.
             Вот там, в музее, и познакомилась с Максом,.. - Катя взяла в руки чашку с чаем. - Тебе интересно?..
             Влад кивнул. Она продолжила:
             - Раньше, ребята со мной знакомились на дискотеке, в институте, но всё — не то. Да и девочка я была благовоспитанная, не позволяла ничего лишнего, даже поцелуев. А тут — Макс... Подошёл  ко мне в ГМИИ и говорит: « Девушка, а мы, случайно, не встречались с вами во Флоренции, в 1478 году? Ведь, это вы позировали Ботичелли для «Весны»?
            Я рассмеялась, это было так неожиданно!.. Разговорились. Он меня по всему музею провёл, показал всю экспозицию. А когда вышли на улицу, казалось, будто мы с детства знакомы!.. Потом, каждый день проводили вместе, до самого отъезда... Это были самые счастливые дни моей жизни!.. Гуляли по Москве, по паркам, музеям, обедали в кафе, и снова гуляли. Он тогда у друзей-художников, в мастерской, ночевал, а я — в общежитии, под гостиницу переделанном для гостей-туристов... - Катя замолчала, задумчиво глядя вверх; профиль её лица замер на минуту: курносый носик — под милой чёлкой на лбу — чётко читался на фоне стены. Влад подумал о рисовании, и, словно угадав его мысли, Катя продолжила: - Макс рисовал мои портреты карандашом, где-нибудь, в парке или кафе. Мы болтали обо всём на свете и ни о чём. Было весело и беззаботно!.. Я впервые почувствовала, что такое свобода, и что такое независимая взрослая жизнь!.. Неделя пролетела как один день!.. Я была счастлива!.. А накануне отъезда, он пригласил меня к друзьям в мастерскую, когда их никого не было...
           Там всё и случилось...
            ...Он был первым мужчиной в моей жизни. Да, да, не смотри на меня так!.. Дожив до двадцати четырёх лет я всё ещё была девственницей!.. Я, как в омут с обрыва, бросилась к нему,  как в костёр, ни о чём не думая и не жалея!.. Так сильно влюбилась...
            ...Потом было расставание. Сказка кончилась. Макс посадил меня, с алой розой в руке, в поезд, и всю дорогу, до самого Ярославля, я тихо плакала в подушку, и от того, что расстались, и от мысли, что опять придётся окунуться в монотонные серые будни, одинаковые и тоскливые...- Катя замолчала, её взгляд был направлен куда-то в сторону окна. Она отхлебнула остывший чай, и поставила чашку на стол.
           - Мне продолжать? Не утомила? - виновато улыбнулась она.
           - Ты говори, говори!..- Влад поднял взгляд от раскрытой папки, где он уже что-то чиркал карандашом.
           - ...Прошёл почти год, - девушка поудобней уселась на кровати, - год скучной, ничем не примечательной жизни… Вначале, Макс ещё звонил мне, раза два, с Новым годом поздравлял, спрашивал, не приеду ли на праздники?.. А потом пропал... Я места себе не находила, волновалась, ревела, а он не звонил... Мама утешала меня, когда ей всё рассказала, да что толку? Работа мне, вообще, осточертела, и я, кое-как промаявшись до весны, до отпуска, взяла билет и поехала, нет, на крыльях полетела, в Ленинград!
          Как я искала Макса!.. За неделю полгорода обегала, где только ни была, у кого только ни спрашивала!.. Всё впустую... Как сквозь землю провалился!.. Я уже сильно отчаялась и плакала не раз, силы душевные совсем было кончились...
            И вот эта встреча с тобой!.. - Катя замялась на секунду, поправила завиток волос. - Если б не ты... Одним словом, не знаю, что бы было... Я так тебе благодарна!..
            Влад удивлённо взглянул на девушку.
            - А уж, как я благодарен этому Максу, что он не нашёлся! - улыбнулся он, подливая кипяток в Катину чашку. - Сделать бутерброд?
            Девушка кивнула.
           - Ты меня, правда, не осуждаешь?..


***

             

         ...В академической мастерской было тихо. Студенты, стоя у мольбертов, молча рисовали натуру. Яркий свет софитов выхватывал из полумрака тело обнажённой женщины, в картинной позе, облокотившейся на подставку с шёлковой драпировкой.
          Тимофей, староста группы, затачивал карандаш, а Лёня, сверкая линзами очков, яростно тёр ластиком ватман.
          Влад смотрел на натурщицу, привычно нанося линии на бумагу, и думал: как скучно рисовать, в который раз, это оплывшее тело немолодой уже модели Наташи... Эти отвисшие дыни грудей последнего номера, этот выпячивающийся, круглый, как мяч, живот, и целлюлитные, широченные, как у слонихи, бёдра!.. Ну и что, что Наташа давно работает натурщицей, и стала, можно сказать, профессионалом в своём деле?  Пусть, не одно поколение студентов уже перерисовало её, но как это скучно, как уныло, изображать стареющее женское тело!.. А, ведь, наверно, в молодости она была привлекательной: длинные ноги, тонкая, и сейчас ещё, талия, были гармоничны по своим пропорциям. Влад вздохнул. « Неужели, - думал он, - и Катя станет похожа, когда-нибудь, на такую вот увядающую мадам?.. А, ведь, станет...» Нет, об этом думать не хотелось...
      Влад живо вспомнил точёную фигурку Кати, белизну её кожи, нежно-розовые соски грудей!.. Желание видеть её, обладать ею, мгновенно охватило его.
          Он отложил карандаш, и вышел в коридор.
          Из окна был виден Исаакиевский собор на другом берегу Невы, и тяжёлое свинцовое небо над ним. «Зачем я здесь? - думал Влад. - Зачем вся эта учёба? Да, здесь лучшая академическая школа, и что? Закостенелость, консерватизм и установленные кем-то условности, так называемой учёбы, и только... А жизнь-то, она другая, живая и переменчивая где-то там, за стенами Академии, и называется эта жизнь простым именем: «Катя», в узкой комнате, похожей на пенал, на четвёртой линии Васильевского острова. Почему я не рядом с ней? Где я, вообще? Нет, надо туда, всё, лечу!..»
         - О чём задумался, мил человек? – Влад и не заметил, как подошёл профессор Пильников. – Наташа нарисована недурно. Но что за цвет? Ты что, у Ильи Машкова колорит перенял? Не советую, очень не советую увлекаться авангардом, особенно во время учёбы.
          Александр Иванович Пильников преподавал у них на курсе живопись и композицию, до мозга костей, был приверженцем, старой академической школы, носил звание Народного художника СССР, академика живописи, и был одним из самых уважаемых среди студентов, преподавателей. Ребята любили и уважали его за неформальное отношение к делу, и за умение мастерски подправить своей кистью тот или иной фрагмент работы, который не получался у студента.
          Но сейчас даже профессору было невдомёк настроение Влада, что не до живописи ему сегодня, не до учёбы…
          Когда Пильников ушёл, Влад постоял ещё немного у окна, и хотел было вернуться в мастерскую, как подошёл Генка, и, слегка хлопнув его по плечу, выпалил:   
         - Привет! О чём мечтаешь, дружище?
            Влад вздрогнул.
            - Да, так... Надоело всё...
            - Совсем всё? И что, топиться собрался?- Генка кивнул в сторону Невы. - Погоди, рано ещё, мы стоим накануне великих перемен.
            - Каких перемен, что ты несёшь? - Влад убрал его руку со своего плеча.
            - Великих! Об этом и Горбачёв по ТV не раз говорил. А он у нас кто? Он, теперь, у нас Президент СССР! - Генка многозначительно поднял вверх указательный палец. - Это тебе не хухры-мухры, не очередной Генсек КПСС, а Президент! Это звучит гордо!
            - Да ладно тебе, не свисти... Какая разница? Всё равно коммунист... А мне сейчас, вообще, по барабану, тороплюсь я...
            - Коммунист — это пока!.. Скоро КПСС накроется медным тазом, - продолжал тараторить Генка, - Берлинская стена уже пала, Германия воссоединилась, коммунизму  по всей Европе «кранты» приходят. Скоро и наша «Россия воспрянет ото сна...»!
              - Не думаю, что скоро...
              - Какой вы, сударь, однако, пессимист!.. А не пойти ли нам в «Погребок», не тяпнуть ли грамм по 150?..
               - А не пошёл бы ты в баню?..
            - В баню?! Это — идея! - глаза Генки загорелись, - Димону надо сказать, возьмём пива, литров пять, рыбки вяленой! Ему, как раз, «предки» с Волги подлещиков прислали. Ну, что, на когда договариваться?..
                - Давай, на завтра, - проговорил Влад, лишь бы отвязаться, - завтра будет видно.
                - Лады! Завтра, так завтра. Ну, бывай! - Генка опять хлопнул его по плечу и исчез за дверью мастерской.




           ...На улице промозглый ветерок норовил залезть за шиворот и за пазуху. Не спасал ни поднятый воротник куртки, ни длинный шерстяной шарф, которым Влад несколько раз обмотал шею.
          Снега, почти, не было, и только жидкая грязная кашица шелестела и хлюпала под ногами. Свинцовое небо давило на город.
               «Только была бы она  дома!» - думал Влад, ускоряя шаги. Ему, вдруг, пришла мысль, что если Катя уйдёт, он даже не сможет её найти, ведь, ни адреса, ни номера телефона он не взял. Утром, когда уходил, она всё ещё сидела на кровати, закутанная по плечи одеялом. Почему-то, в памяти «отпечатался» её силуэт на фоне окна, плавно очерченный изящными линиями. Длинные волосы каштановым контуром обрамляли всю её полуфигуру,  отделяя от остального, чуждого пространства комнаты.
            Влад, вдруг, понял: желание постоянно видеть эту девушку перед собой, не покидало его ни на минуту с момента расставания утром. И как он, вообще, мог оставить её так надолго, пусть даже у себя в комнате!..
             ...Возле магазина пожилая женщина продавала стаканами семечки и какие-то цветы. Приглядевшись, Влад увидел стоявшие в пол-литровой банке  подснежники. Нежно-жёлтые и пушистые, они выглядывали словно птенцы с раскрытыми клювами. А рядом, из другой банки, фиолетовые.
             - Почём? - спросил он, указывая на цветы.
             - По полтиннику за букет, - смущённо улыбнулась женщина. - Бери, сынок, первые, весенние!
            Влад протянул рубль, и забрал оба.
            - Счастья тебе, сынок, и удачи!
            - Спасибо, мать!
            От цветов веяло свежестью и весной.




            … Подойдя к двери своей комнаты, он почувствовал: Кати не было. Тёмная пустота встретила неуютно и холодно.
            На столе белела записка. Включив свет, Влад прочитал: «Скоро буду. Целую!»
            Не раздеваясь, он сел за стол и уставился на витиеватые буквы этих слов, как будто они несли в себе ещё какую-то иную, скрытую информацию.
            Подснежники, вперемешку, лимонные и фиолетовые напоминали о себе, раскрыв свои клювы ещё шире. Влад высыпал карамель из конфетницы, и, налив  воды, поставил в неё цветы.
      Посмотрел на часы: половина пятого. И без того сумрачный день за окном стал стремительно перетекать в вечер.
            Куда она могла уйти? Как скоро придёт?  Эти два вопроса не давали Владу покоя. Сначала он нервно вышагивал от окна к двери и обратно, потом, решив взять себя в руки, и как-нибудь отвлечься, пошёл на кухню, поставил чайник на газовую плиту,  начал готовить ужин. Мысли кипели в его голове, как вода в чайнике.
           «Странно, но что же случилось в моей жизни? - думал он, - всё шло нормально, без напряга, и вот, вчера появилась эта девушка, на первый взгляд, вроде обычная, одна из многих: рыженькая, карие глаза. Да, глаза! Как же я хочу смотреть в эти глаза, опять видеть всю глубину их!.. Стоп! Не смей больше думать о ней!.. Она ушла ненадолго, и скоро придёт. В какой-нибудь музей, или по магазинам, а может, просто по набережной прогуляться, да мало ли куда?..»
            Вернувшись в комнату, Влад попытался немного порисовать, набросать эскиз композиции, заданной в институте -  рука чиркала бессвязные замысловатые линии. Пробовал читать — опять ничего не вышло: смысл не доходил до сознания.
         Когда сидеть и тупо ждать в пустой комнате стало невмоготу, он решил выйти на улицу: вдруг Катя где-то поблизости.
         ...Свет желтовато-розовых уличных фонарей усиливал густоту ультрамаринового неба. Пахло сыростью и автомобильными выхлопами.
              Влад медленно пошёл в сторону метро, всматриваясь в отдалённые женские фигуры. Большой пятнистый дог чинно выгуливал пожилую женщину, поднятой ногой приказывая ей останавливаться возле каждого угла.
              Усталые после работы люди, с пакетами и сумками, спешили по домам, внося суету в серую и унылую атмосферу города.
              Кати нигде не было видно.
           Влад постоял на обочине возле выходящего из метро людского потока, потолкался внутри близлежащих магазинов, поглазел на людское скопище — всё безрезультатно... Возле магазина к нему подошёл бродяга, оборванный и грязный, прося мелочи, копеек двадцать, на пиво. Влад сунул ему несколько медяков - тот побрёл куда-то за угол, шаркая замызганными «кирзачами». Этого бродягу Влад видел и раньше. Это был Митрич, кажется, так его звали, по отчеству.
          Позавчера, когда Влад с Геной Лапиным, в перерыве между лекциями, зашли пообедать в пельменную, этот Митрич продемонстрировал там весь свой недюжинный артистизм и смекалку.
        Стоя возле дверей, на выходе, и внимательно присматриваясь к посетителям, он увидел, как какой-то мужчина, расплатившись и поставив на столик тарелку с пельменями, относил поднос на другой конец зала. Митрич подошёл к этому столику, и, пока хозяин не вернулся, спокойно, горстями, принялся складывать горячие пельмени в карман своего засаленного ватника. Когда же вернувшийся хозяин пельменей, после секундного замешательства, набросился на Митрича со словами: «Ты что, козёл, делаешь? Совсем обнаглел?..», тот, удивлённо глядя, ответил: - О, это твои, что ли? Не знал, извини!.. На, забирай обратно! - и сделал вид, будто собирается выкладывать пельмени из кармана.
              - А ну, пошёл отсюда, бомж вонючий!.. - продолжал кричать мужчина, пнув под зад Митрича. - И чтобы духу твоего здесь не было!..
             Митрич, невозмутимо, удалился, и, сквозь стёкла кафе было видно, как он, шагая по улице, достаёт пельмени из кармана, и, словно семечки, отправляет их в рот...
             «...Это было позавчера. Всего лишь, позавчера, а кажется так давно! - подумал Влад. - Ещё до встречи с Катей... Так куда же она ушла сегодня? А может, мы просто разминулись,  и она уже дома?..» Тогда он решил больше не мешкать, и отправился домой. По пути купил жареную курицу и бутылку вина.
             ...Комната была пуста. Цветы, в стеклянной банке, мохнато топорщились посреди стола. Влад сбросил пальто на кровать,  включил телевизор. В вечерних новостях сообщалось о поездках по стране президента Горбачёва, и о продолжающемся армяно-азербайджанском конфликте в Нагорно-Карабахской области.
          Тупо уставясь в экран, Влад поймал себя на том, что не воспринимает в полной мере телевизионную информацию, а всё время прислушивается: не раздастся ли звонок у входной двери, точнее, два заветных звонка, означающих, что пришли именно к нему. Но время шло, а звонков не было.
           ...Когда, в час ночи, Катя так и не появилась, Влад откупорил вино, налил полный стакан, и залпом выпил. Потом, с хрустом разломив курицу, принялся есть её, с яростным остервенением, отрывая зубами большие куски мяса.
           Ему не хотелось больше ни о чём думать, ни о ком переживать, ничего загадывать. Тупое безразличие овладело им. Поев, он выпил ещё стакан вина, потом, подумав, слил остатки из бутылки, и тоже выпил залпом; выключил свет, и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать.

                ***
               
         ...Влад проснулся от стука в дверь. Хотел было открыть, но она открылась сама, и показалась Марья Дмитриевна, соседка по коммуналке.
            - Вы что, не слышите, Владик, два длинных звонка — это к вам, - певуче проговорила она. - Уже несколько раз звонят.
            - Спасибо, извините, сейчас открою, - Влад поднялся и, пошатываясь, устремился к входной двери.
                На пороге стояли однокурсники — Генка и Димон.
           - Привет, дружище! Ну ты спать горазд! Мы, уж, думали, что ты слинял куда-то, - Генка улыбнулся во всё своё рабоче-крестьянское, веснушчатое лицо. - Про баню-то забыл?
          - Какую ещё баню? - проговорил, зевая, Влад.
          - Как это какую, вчера же договаривались, запамятовал, что ли? Мы и пива уже взяли, знаешь, какую очередину отстояли?.. И рыбки вяленой Димон прихватил. Собирайся, давай!
          «Только бани мне ещё не хватает, - подумал Влад,- а Катя так и не пришла... Голова гудела. - Ну, что ж, в баню, так в баню, и — никаких баб!..»




          ...В бане было немноголюдно. Многочисленные зеркала — на боковых стенах раздевалки увеличивали и без того обширное, пространство. Два мужика, наполовину голые, споря о чем-то между собой, отражались в тех самых зеркалах многократно, создавая иллюзию присутствия нескольких посетителей.
           Влад с Генкой и Димоном заняли шкафчики возле оконца с кружевными шторами, и принялись раздеваться. Воздух был влажным, пахло вениками и пивом.
          В моечном отделении тоже почти никого не было: сгорбленный  старик, сидя на одной из мраморных скамей, расставленных вдоль стен, кряхтя, намыливал мочалкой свою, покрытую седыми волосами грудь; да парнишка, лет пятнадцати, стоял под душем, подняв руки кверху.
         На кафельном полу охристо-красного цвета, то тут, то там, видны были тёмно-зелёные пятна листьев с берёзовых веников недавних посетителей.
        ...Удивительно, но прогревшись  немного в парной, Влад почувствовал, что головная боль, мучившая его с самого утра, прошла, а после нескольких глотков пива, улучшилось не только самочувствие, но и настроение.
          Он, снова, уже, с удовольствием, хлестал себя веником в парной, а пунцовые лица парящихся друзей не казались ему скучными, как вначале.
         После, в комнате отдыха, Дима и Генка, как обычно, начали хохмить, и Влад смеялся вместе с ними. Закутанные в простыни, они, как римские патриции, чинно восседали, с пивными кружками в руках, и рассуждали «за жизнь».
           - Вот, ты скажи, Димон, - допытывался Генка, кивая на армейскую татуировку у того на плече, - вот, ты был в Афгане, на что далась тебе эта война? Ну, получил ты медаль «За отвагу», ну поступил, вне конкурса, в институт, а, в целом-то, что, ощутил себя героем?
         - Каким героем, о чём ты?- Дима разломил вяленого подлещика. - Герои — это по телевизору, а мы так, пострелять вышли... Чужие мы там были. У «духов» свои разборки, а для чего Советскую армию туда послали, до сих пор не понимаю. Чужая земля, чужая страна, чужой народ. Мы там, на хрен, никому не нужны были. Интервенты, одним словом…
      - Да это всё Брежнев Леонид Ильич русских пацанов в пекло кинул, из чувства солидарности, - разгорячился Генка. - Старый хрыч, чтоб ему пусто на том свете было! Хер моржовый!..
               - Почему, моржовый? - рассмеялся Дима.
         - Да хрен его знает..,- Генка достал бидон и наполнил кружки. - Предлагаю тост! Давайте выпьем за таких российских пацанов, как Димон, которые прошли огонь и воду, и которые не виляли в сторону, а шли, куда их отправляли, хотя знали, что отправляли несправедливо!..- Генка даже привстал, поддерживая простыню. - Ну, как, хорошо сказал?
          - Молодец, в точку! - поднял кружку Влад, - За Димона!
          - За всех нас! - провозгласил Дима. Вы, ведь, парни, тоже служили.
        - Служили,..- вяло процедил Влад, когда все выпили. - Я, вообще, два года на «точке» просидел, ничего интересного. Это, вот, Генка в Германию угодил, повезло.
           - Димон, а в Афгане у вас баня была? - встрял Генка, перебив Влада.
      - А как же! В армейской палатке парную устраивали, без веников, правда. Камни нагревали и плескали на них воду. Да там и на улице-то, за сорок градусов в тени, а уж, на солнышке... Мы часто просто в горной речке мылись, и х/б стирали...- Дима задумался на минуту. - Да, что, всё про Афган, да про Афган, давай «сменим пластинку». Расскажи, лучше, как ты в ГДР службу тащил?
         Генка почесал за ухом, глотнул пива из кружки, - В Германии, конечно, да-а!.. - мечтательно протянул он, и глаза его маслянично заблестели.- Цивилизация! Я в районе Дрездена служил. Представляете, из Сызрани, из нашей деревни, и сразу — в Дрезден! Я, помню, сперва обалдел тогда!.. В пригороде, домики — как игрушки, чистенькие, все - в цветах; огородики ухоженные, грядочки в них — как по линейке; заборы — досочка к досочке, колышек — к колышку, всё чётко, не то, что у нас...
        Немцы часто жаловались нашему командиру полка, что, мол, солдаты лазают по их садам-огородам, и не столько крадут овощей-фруктов, сколько деревьев сломают, да грядок перетопчут... Э-э-х, а, что, этих бюргеров понять можно, они работать умеют, всё тщательно делают...- Генка замолк на минуту, глотнул пива, и стал очищать рыбу.
-... Казарма наша в старинном здании располагалась, - снова продолжил он. - В этом здании, говорят, в войну разведшкола у немцев была. Ох, и подвалы там мощные, стены кирпичные, толстостенные!.. А крысы, величиной с кошку, бегали... Однажды, пробралась такая тварь ночью в казарму, да цапнула одного спящего бойца за ухо. Тот так заорал, помню, всю роту переполошил. - Генка почесал ухо, как будто это его укусила крыса.
          - В наряд особенно нравилось на КПП ходить, въезд в часть охранять, - продолжил он. - Туда немки молоденькие иногда приходили, общались... Подойдёт какая-нибудь, Гретхен или Анхен, и стоит перед воротами, ждёт чего-то... Выйдешь, побалакаешь с ней на языке жестов, поперемигиваешься... Беленькие они такие, чистенькие, с маникюром... И ночью, тоже приходили... Вот, там-то, я и стал мужиком тогда… - Генка расплылся в улыбке, вспоминая свой первый сексуальный опыт. - Но, больше всего, мы старались попасть в патруль, в город. Там и с девушками знакомились, и в гаштеты заглядывали. Это у них так кафе называются.
            - А в общественные бани вы там заходили? - спросил Димон, наливая пиво. - Говорят, у них там бани прикольные...
           - Да, знаю, - улыбнулся Генка, - нам один старлей рассказывал, но мне лично побывать  не довелось. А, по-моему, бани такие только в западной Германии...
          - А что за бани-то? - спросил Влад.
          - Старлей, «под шафе», как-то, в «курилку» зашёл, праздник, помню, был, Первое мая, -  Генка почесал нос, - и начал нам рассказывать, как их, молодых офицеров, в баню пригласили немецкие военные, в каком-то городе...
          «- Вот, - рассказывал он, - разделись мы в раздевалке, открываем дверь в «моечную», заходим: что такое? Там бабы вместе с мужиками моются в одном зале!.. Голые абсолютно!.. Мы,- говорит,- опешили сразу, ладошками свои члены прикрываем, а немецкие друзья смеются: «битте, мол, проходите, не стесняйтесь!..» Оказывается, у них там, в определённые дни недели в общественных банях совместные помывки проводятся. И это — в порядке вещей!.. Цивилизация, мать их — за ногу!..   
           - Эх, - вздохнул Димон. - Я бы тоже в такой бане помылся!..
         - Знамо дело! - воскликнул Влад, - Кто откажется? Нашу роту тоже, однажды, в женское отделение, в баню, водили...- При этих словах он хитро прищурился.
           Димон с Генкой удивлённо посмотрели на Влада.
           - Не может быть, заливаешь!..
           - Правда! У нас, в части, тогда котельная сгорела, ну, нас и повели в посёлок...
           - Скажи ещё, что там бабы были...
           - Нет, конечно, без баб, понятно,  - Влад поправил сползшую с плеча простыню. - В той гражданской бане отвели специальный день для солдат. Вот, мы и пришли двумя ротами: одна — в мужское отделение, другая, наша, — в женское.
        Заходим мы в женское отделение, там запах совсем другой, мы это сразу учуяли: смесь духов и влагалищ.
           - Ты что, уже тогда знал, как у женщины пахнет влагалище? - засмеялся Генка.
           - Молчать, господа гусары! - улыбнулся Влад. - Разумеется, тогда не знал. Это я сейчас, с высоты своих прожитых лет, предполагаю, что тот аромат был именно таким. И, вообще, попрошу не перебивать, самое интересное — впереди!..
Так вот, разделись мы, проходим в моечное отделение, а там, - не поверите! - бочки  с пивом! Представляете, составлены так аккуратно, в сторонке! То ли, про них начальство банное  забыло, то ли значения не придали. А зря!.. Бочки — полнёхонькие!..
А, надо сказать, что старшина, прапор, конечно, не мылся с нами, сидел на крылечке, курил, нас ожидая. В этот раз ему пришлось ждать дольше обычного...
...Закатили мы две бочки в парную, для верности, выбили пробки, и — по тазикам! До краёв налили. Нахлебались!.. По уши!.. А потом ещё и фляжки заполнили!..
           На построении, после бани, стоим, животы — как барабаны, икаем... Прапор смотрит подозрительно, ничего понять не может... Перепарились бойцы, что ли?.. Вот было дело!..
  Ребята рассмеялись.
            - Выпьем, за солдатскую смекалку! - поднял кружку Димон.
            - Салют! - подхватил Генка.
            - Эх, щас бы девок сюда! - мечтательно проговорил он, когда все выпили.
            - Нет, в баню не надо, - возразил Димон. - Баня — это святое! Баня — это процесс!..
            - Точно! - поддержал его Влад. Он, как и его друзья, уже захмелел, и голова не болела, а на душе было весело. Он подумал, как хорошо иногда побыть со своими пацанами, в таких вот, апартаментах, в простынях, похожих на римские тоги, пообщаться, поговорить на любые, даже самые пустяковые темы, отвлечься, хотя бы на время, от учёбы, и, вообще, от всех проблем, от Кати... Переживания последнего времени вдруг улетучились куда-то, и никакие тревожные мысли уже не лезли в голову. Было легко и весело.
           - Да, баб — отставить! - сказал он, шутливо. - И говорить о них сейчас не стоит...
      - А про кого говорить-то, про мужиков, что ли?..- хмыкнул Генка, и, глотнув пива, продолжил: - Хотя, расскажу вам про одного мужика, точнее, наполовину — мужика...
           - Как это, наполовину, «пидора», что ли? - ухмыльнулся Дима.
        - Да нет, не совсем нормальный он. - Генка покрутил пальцем у виска. - У нас, в Сызрани, все его знают. Ваня-дурачок это... Одно время, уборщиком в бане работал, в мужском отделении. Может, и сейчас работает. Придурок он, от рождения, так его никуда больше и не брали...
         Так вот, убирал он в мужском отделении мусор, листья с веников, пустые бутылки и прочее. А, ведь, жарко целый день там находиться, и поэтому работал он в фартуке — на голое тело, или, вообще, нагишом.
         Там, ещё тётя Маня полы мыла, но та, понятное дело, в халате, а Ваня — нагишом...
          И был у этого Вани член — вот такой! - Генка развел руками, - сантиметров сорок или тридцать пять, как у коня, болтался между ног, с набалдашником, и из-под фартука выглядывал...
          - Да, ну, не может быть такого!..- недоверчиво воскликнул Димон.
    - Вот, те крест! - перекрестился Генка. - Сам видел! Все мужики завидовали, и подшучивали над Ваней постоянно.
          А тётя Маня, та, вообще, глаза в сторону отводила, когда Ваня поблизости был. Уж, очень сильно он её смущал, хотя видала она, на своём веку, перевидала...
           Правду говорят, дуракам везёт! Только, скажите мне, пожалуйста, за что дурачку этому такой инструментарий дан, ведь, он у него, всё равно, не рабочий был?.. За что ему такое везение?..- Генка посмотрел на друзей захмелевшим взглядом.
          - А ты откуда знаешь, что не рабочий? - поинтересовался Димон, - может, очень даже рабочий?
          - Так, ведь, дурачок он, Ваня-то, умом тронутый, а у полудурков, говорят, и с сексом — кранты, аппарат не стоит... У всех мужиков параметры нормальные, а у Вани... Я такого больше ни у кого не видел...
          - Мы не можем судить, что, кому, и за что дано, - философски констатировал Влад. - Очевидно, здесь был какой-то умысел свыше... Только я скажу так: ничего в этом мире не делается зря!
          - Точно! - подтвердил Димон. - Вот за это и выпьем!
          - Хорошо всем нам, кто, хоть, что-то имеет, и плохо тем, кто не имеет вообще ничего! - подытожил Влад.
          - Ну, ты и философ!.. - посмотрел на него Генка. - Может, тебе реферат на эту тему написать?.. Наша мадам-философиня тогда очки свои проглотит от удивления... И зачёт тебе точно будет обеспечен!..
            Все трое рассмеялись.


                ***


            ...В Екатерининском скверике, напротив драмтеатра, было всегда оживлённо. Это место уличные художники облюбовали для продажи своих произведений гостям города, большей частью которых были иностранцы. Место, и в самом деле, как нельзя лучше подходило для этой цели: уютный сквер возле театра полукругом «опоясывал» памятник Екатерине Второй. К тому же, сам сквер, вместе с театром, был огорожен массивной кованной решёткой, которая отделяла его от пешеходной зоны Невского проспекта. Специально останавливающиеся неподалёку автобусы «Интурист» выплёскивали потоки шведов, финнов, немцев, американцев и  других чужеземцев, желающих приобрести сувениры северной столицы России.
          На стендах, столиках и этюдниках размещались небольшие картины, написанные масляными и акварельными красками, матрёшки, расписные балалайки, шкатулки и прочие поделки ручной работы.
                ...Влад приносил сюда свой раскладной стенд, на котором размещал десятка два акварельных пейзажей, с видами исторической части города. Работы были написаны не только им, но его друзьями — Генкой и Димоном.
            За три года подобной практики друзья давно уяснили себе, что иностранцы охотнее покупали именно акварели, потому как эти малоформатные работы, на бумаге, без рамок и стекол, не весили ничего, и стоили гораздо дешевле, чем масляная живопись. А поначалу, ребята приносили написанные маслом картины в золочёных рамах, хоть и эффектные, но покупаемые нечасто.
  Сегодня, в воскресный день, Влад разложил стенд и выставил на него акварели. Обычно друзья торговали здесь вместе, но пока Димон и Генка не подошли, Влад расположился один.
            С самого утра светило солнце. Серость неба растаяла и проявилась лазурь. В воздухе по-весеннему, витало некое, радостное оживление.
          Бронзовая Екатерина, стоявшая над головами своих соотечественников, величественно смотрела свысока на Невский проспект.
           «... И как это, большевики не разрушили этот памятник!., - думал Влад. - Александра III , напротив Московского вокзала, убрали, а этот стоит!.. И конный — Александру I — напротив Исаакия, тоже сохранился. Удивительно! А ведь сколько, судя по старинным гравюрам, порушили всего...»
           - How much? - прервал его размышления подошедший японец, показывая на одну из акварелей. На груди его, на фоне белоснежной футболки, выпячивался дорогой фотоаппарат, с мощным объективом.
             - Fifty dollars, - ответил Влад.
             После небольшой паузы, японец достал портмоне и вытащил пятидесятидолларовую купюру. Влад упаковал акварель, отдал покупателю, и, незаметно посмотрев по сторонам, взял деньги. Осторожность была не лишней. Этот горький опыт выработался у него втечение многих месяцев уличной торговли.
              Опасностей было несколько. Во-первых, со стороны милиции: продавать что- либо за валюту запрещено; запросто могли привлечь по 88-й статье Уголовного Кодекса РСФСР - «...незаконные валютные операции». Во-вторых, новоиспечённые бандюки и их «шестёрки», появившиеся в стране вместе с «перестройкой», часто присматривались к уличным художникам в местах такой вот торговли с иностранцами, и были совсем не прочь поживиться валютой. Да и просто, какая-нибудь, шантрапа могла прыснуть газовым баллончиком в лицо, выхватить деньги и убежать.
         Обо всём этом Влад знал, и старался не расслабляться. У него уже был печальный опыт два года назад. Тогда, решив обменять немного долларов на рубли, он обратился к меняле-вьетнамцу, промышлявшему здесь же, в Екатерининском скверике, и сразу же был схвачен, буквально за руку, переодетым в штатское милиционером. Очевидно, щуплый студент из Вьетнама, использовался местной милицией в качестве «наживки» в этой своеобразной «западне». Влада посадили в дежурный «воронок», и доставили в участок. Продержав там, для отстрастки, часа три в «обезьяннике», со всякими жуликами и бродягами, его повезли на место жительства. Без особых разбирательств лейтенант милиции сразу открыто предложил Владу два варианта: либо на него заводят дело по 88-й статье УК, либо он сам, добровольно, отдаёт милиции всю валюту, которая у него, наверняка, хранится дома. Очевидно, у стражей порядка уже имелся опыт общения с питерскими художниками по этим вопросам, что приносило этим стражам немалый доход.
            Разумеется, Владу ничего не оставалось, как согласиться со вторым вариантом, и отдать в руки доблестной милиции те семьсот долларов, которые были с трудом накоплены за полгода, и которые хранились у него под кроватью, в стоптанном ботинке.
             Этот урок Влад усвоил очень хорошо, и с тех пор был крайне осторожен, проверяя и перепроверяя, при расчёте валютой, не «пасутся» ли рядом подозрительные субъекты в штатском.
          ...Существовал и ещё один неприятный момент в скверике.
      Во второй половине дня к каждому стенду подходил курьер-«шестёрка», так называемый, сборщик дани — обычный с виду парень - их на Невском были десятки тысяч - который, по определённой таксе, собирал с художников деньги за место. Такой рэкет существовал здесь уже несколько лет, и подчинялись ему все. Знала об этом и милиция, но «закрывала глаза», поскольку, по слухам, сама «прикармливалась» отсюда. Поговаривали, что именно эту территорию - «Катькин сквер» - контролировала группировка Саши Малого, известного в криминальном мире «авторитета», бывшего спецназовца, десять лет назад служившего в Афганистане. Верно это было или нет, но только с художников-«афганцев», таких как Димон, дань не собирали, и рэкетиры проходили мимо их стендов, не обращая внимания. Как они узнавали кто есть кто, оставалось загадкой.
          Этим преимуществом и пользовались Влад с Генкой, выставляя работы всех троих на одном стенде - стенде Димы.
…Сейчас, трое парней, в одинаковых кожаных куртках, о чём-то переговаривались меж собой, возле тёмно-зелёного джипа «Grand Cherokee». В руках одного из них был только что  начатый батон дорогой копчёной колбасы, который он, с каким-то остервенением, с хрустом, время от времени, откусывал, заедая горбулкой. 
 Влад их сразу заприметил, едва подойдя к скверу. Это они, бандюки, пронеслось в голове, и как им только не жарко в таком одеянии? Наверно, прячут под куртками какое-нибудь оружие; пересмеиваются, матерясь громко, чувствуют свою безнаказанность… И хотя, они, напрямую, пока ничем не мешали художникам, при виде их у Влада всегда портилось настроение. Он старался отвлечься, переключаться на свои мысли.
        Подошёл Генка, с этюдником на плече.
  - Ну и что, так долго? - раздражённо спросил Влад. - Где Димон?
       - Подкатит позже. Встреча у него с какой-то Галей.
       - Встреча... Женщины только мешают серьёзному делу... - Влад сразу же вспомнил о Кате. Точнее, он и не забывал о ней, а, просто, старался не думать. Прошло две недели, а она так и не появилась. Первое время, Влад пробовал искать её, где мог, но тщетно. Мысль о том, что с Катей могло случиться какое-то несчастье, мелькала у него в голове однажды, но он тут же, отогнал её: что-то подсказывало, что девушка жива и здорова.
         «Получила девочка, что хотела, так сказать, свежие ощущения, разнообразие от поездки, да и успокоилась. Любительница приключений... Ветер — в голове... А казалась серьёзной...» - размышлял Влад, и окончательно утвердившись в этих мыслях, старался настроиться на деловой лад, и не думать ни о Кате, ни о девушках, вообще. Но на душе, всё же, было не спокойно. Червь сомнения глодал изнутри...
             … Неподалёку, подошедшие к продавцу матрёшек американцы — двое мужчин, в белых шортах и цветных рубахах, шумно рассматривали товар. Развеселил их матрёшечный ряд, шаржированно изображавший руководителей СССР.
                - Лэнин, Сталин, Хрушев, Брэжнев, Горби, - смеясь перечисляли они. - How much?
           Советских вождей уже года два изображали на матрёшках уличные художники. Лозунги: «Перестройка! Равенство! Гласность!» проникли и в их творчество. Какой-то студент художественного училища, забавы ради, первым вынес такие матрёшки на московский Арбат, в виде эксперимента, и «товар» пошёл на «ура!» Иностранцы раскупали их в секунды. Тогда художники-москвичи поставили это производство «на поток», а от них и питерцы решили не отставать. И потекла валюта, всех мастей, в их тощие студенческие карманы.
           ...Вот и сейчас американцы купили по комплекту таких матрёшек, и, довольные побрели дальше. Тут же подошли их соотечественники: толстая, средних лет женщина  с юношей, лет пятнадцати, в тёмных очках и мексиканской шляпе, а также почтенная пожилая пара в лёгких светлых костюмах.
        Американка открыла свою сумку, и, достав увесистый портмоне, собиралась расплатиться за покупку. Оживлённо разговаривая о чём-то, по-видимому, с сыном, она не сразу заметила, как стоявший неподалёку  от них парень, в чёрной футболке, рванулся к ней, молниеносно выхватил портмоне, и бросился бежать между кустов парковой сирени.
          - My money! - пронзительно закричала американка, так, что все обернулись в её сторону. Американский юноша, скинув шляпу, бросился, было, вдогонку, но уже через пятнадцать метров, потеряв воришку из виду, остановился и вернулся к плачущей матери. Их спутники, почтенная пожилая пара, оторопело стояли, хлопая глазами, не зная, что предпринять.
            Прохожие, видевшие эту сцену, сочувственно поцокали языком, покивали головами, и, немного повозмущаясь, пошли дальше, особо не удивляясь, мол, чего удивляться? Перестройка!.. Ещё и не такое творится...
          На шум подошёл милицейский патруль. Сержант выслушал эмоциональную английскую речь, и, ничего не поняв, спросил о случившемся продавца матрёшек. Потом, что-то записал у себя в планшетке, и, вызвав по рации патрульную машину, повёл американцев к выходу из сквера.
          - Какая уж тут торговля!..- с горечью проговорил Генка. - Из-за нашей шантрапы все иностранцы разбегутся. За державу обидно...
            Он негромко выругался, и сплюнул на газон.
            Появился Дима, с непривычно бритой головой. Влад с Генкой переглянулись.
            - Что тут стряслось? Я видел, как америкосов в «воронок» сажали.
             Влад рассказал о случившемся.
      - Совсем обнаглели гопники, уроды недоделанные... В обезьянник их надо, в обезьянник, за решётку!..- Димон ударил себе кулаком в ладонь. - Эх, жаль, я не видел. Из вас кто-нибудь запомнил его?
            - Я запомнил, - сказал Влад.
            -А я только спину видел...- проговорил Генка.
        - Ладно, может объявится здесь ещё...- Димон сел на складной стульчик, достал сигареты и закурил.
- А ты что так подстригся, где твои «кудри чёрные до плеч?..» – с иронией спросил Влад. – Жарко?..
- Жарко-то, жарко, но не в этом дело…
- А Галя что сказала на это?..- съязвил Генка.
- Галя ещё не видела.
- Так, где ж ты был так долго?..
Дима ухмыльнулся, и погладил свою лысину.
- Да, понимаешь, остался я сегодня в институте этюд с Наташи дописывать, глянул, а разбавитель у меня кончился, и вас – нет, занять не у кого. Ну, думаю, не удалось дописать, отправил Наташу восвояси, вышел в коридор. А тут, на встречу, старичок наш профессор идёт,  Александр Иваныч, и спрашивает меня, что, мол, я такой мрачный? Так и так, говорю, живопись не состоялась, разбавитель закончился, и не знаю где купить;  в последнее время и в салонах его нет, дефицит.
Посмотрел он на меня, и вдруг говорит: « А что это у тебя волосы такие длинные, как у Рафаэля? Может, ты уже и сам – Рафаэль?  Подстричься не желаешь?..»
Желаю, говорю, но пока ещё не выбрал для себя тип причёски.
Он постоял, с минуту, повздыхал, подумал, и, вдруг, ни с того, ни с сего: « Слушай, брат, просьба у меня к тебе, ни в службу, а в дружбу, сходи в институтскую библиотеку, принеси новый альбом Петрова-Водкина, скажи, я просил.»
Пошёл я в библиотеку, взял альбом, принёс ему, подаю. Пильников взял, полистал, нашёл там репродукцию автопортрета Водкина в 1918 году, изображённого совершенно лысым, показывает мне, и говорит: « Вот так надо тебе подстричься!.. Унеси обратно.»
Понёс я альбом обратно, а сам думаю, вот, старый хрен, издевается, я ему про разбавитель, а он – про причёску…
…Выхожу из института, а мне машина сигналит, профессорская «Волга», а в ней – Пильников. Садись, говорит, поедем ко мне в мастерскую, дам тебе разбавитель.
Я обрадовался, сел на заднее сиденье, за водителем. Едем. Удобно, сиденья кожей обтянуты. Шик!
По пути видим: впереди старенький профессор Цыпин ковыляет. Александр Иваныч говорит шоферу: «Давай, захватим Колю, довезём до дома.» Остановились, захватили старика, поехали дальше. Цыпин благодарит, в окно смотрит, от солнца щурится.
Проезжаем бульвар какой-то, Александр Иваныч вздохнул тяжело, и говорит: «Эх, какие липы здесь, до войны, росли высокие, в три ряда! Помнишь, Коля?.. Такая аллея тенистая была! По весне, когда цвели, аромат – на всю округу! Пчёлы, шмели летали...
 Зачем вырубили всё, кому это мешало?..»
Едем дальше. Теперь Цыпин вздохнул, и говорит: « А я революцию помню. Я тогда маленьким был. Поздняя осень. За окном – темно – и выстрелы, то тут, то там: «бух!», «бух!». Страшно так… Маменька меня успокаивала…»
А Пильников говорит: « А я в революцию в Москве жил. Помню, как меня, маленького, родители в Храм Христа Спасителя водили. Он тогда ещё целый стоял, не взорванный, ступени такие широкие-широкие, и тёплые были… На них людям бесплатно хлеб раздавали, голод тогда был, в Гражданскую войну… Эх, Коля, какие мы с тобой старые!..»
« Да, Саша!.. А бесплатно только у нас могут раздавать. Я, вот, читал Жорж Санд, так там всё «экю», да «экю». Чего ни коснись, за всё платить экю надо»…
…Димон замолк, на минуту, попросил у Генки сигарету, закурил, и, затянувшись, продолжил. – Чудные старики… Живая история! В общем, доехали мы до мастерской. Александр Иваныч дал мне две бутылки разбавителя, пинена, и одну - лаку даммарного. Довольный, поехал я в «общагу», а по пути, зашёл в парикмахерскую, и подстригся…
   
                ***
               
      ...Катя пришла неожиданно.
            Влад сидел у окна за мольбертом и работал над композицией.
            - К тебе можно? - услышал он, вдруг, голос из-за двери, и, не дожидаясь ответа, девушка вошла. - У вас тут все двери открыты, почему-то...
           Минуту Влад, не двигаясь, молча смотрел на неё. Затем, отложив карандаш, холодно произнёс: - Проходи...
Плащ её был немного помят, но, всё равно, элегантно облегал  стройную фигуру.
        - Знаю, я плохая, скверная, взбаломошная... Только не смотри на меня так убийственно!.. - Катя состроила виноватое лицо, не сильно стараясь: ирония, всё равно, пробивалась наружу. И эта смесь иронии, нарочитой виноватости и стервозной наглости делали её ещё более привлекательной и манящей.
        - Да мне-то что, - стараясь казаться равнодушным, произнёс Влад. - Ты птица вольная, гуляешь, где захочешь и сколько хочешь. Кто я тебе, чтобы осуждать или обижаться?
         - Но ты, ведь, обиделся, да? Обиделся?..
         - Да нет, что ты. Просто, я не знал, что в записке: «скоро буду» слово «скоро» означает — через месяц...
          - Ну, прости! Я, действительно, поступила ветрено. Но я же не думала, что...
       -...Что? Что я буду беспокоиться о тебе, как бы не попала под машину?.. Или, в руки какого-нибудь, маньяка? Да? Ты это хочешь сказать?..
     - А ты, действительно, волновался? - вопросительно посмотрела Катя. Её широко открытые глаза излучали нежность. - Ты переживал за меня?..
            - Ничуть!..- холодно отрезал Влад, и бросил карандаш на подоконник.
           - Вот, видишь... Я хотела сказать, что не думала в тот день встретить его, Макса... Ну, того художника, моего знакомого, которого искала...- Катя виновато опустила глаза, и несмело присела на краешек стула. Из-под юбки показались круглые и гладкие коленки, соблазнительно призывающие их погладить.
            - И что? - вопросительно посмотрел на неё Влад. - Нашла? Довольна? Ты это пришла мне сообщить?..
             «Ах, как она хороша в своей наигранной робости! - думал он. - Опустила свои бесстыжие глазки!.. А эти вьющиеся волосы, эти полураскрытые губы, которые так и хочется покрыть поцелуями!..»
         - Понимаешь, Влад, когда я вышла от тебя, думаю, пройдусь по магазинам, - продолжала девушка. - Потом, дошла до набережной, там побродила немного. Хорошо так было на душе, спокойно. На улице солнышко светило, совсем по-весеннему. Чайки - над Невой!..
            ...И вдруг, увидела группу совершенно голых людей, разрисованных яркими красками! Парни, девушки... Идут, смеются, кричат что-то, в руках — шарики  надувные.
             У одного, что впереди шёл, - плакат на груди: «Грачи прилетели!» Присмотрелась, а это — Макс Калинин!.. Я, прямо, обалдела!.. Кричу ему, кричу, а он не слышит...
               А тут, милиция подъехала, на спецавтобусе, и давай, их всех заталкивать внутрь. Они кричат, сопротивляются... А милиционеры — дубинками их, дубинками!.. Всех забрали, и повезли. Я посмотрела, в какую сторону, и — бегом, следом... Хорошо, отделение недалеко оказалось, через квартал. Дождалась там, пока их выпустили...- Катя вздохнула глубоко, и, немного придвинув стул, села поудобнее. Теперь, лицо её было бледным и немного усталым. От недавней игривости не осталось и следа. Она закрыла колени подолом, и, после небольшой паузы, продолжила:
              - Из милиции Макс вышел в каком-то халате спецовочном, с рукавами до локтей; смех — смехом; другим тоже дали кое-какую одежонку.
Он, сперва, меня не узнал, не ожидал здесь встретить... Да и времени, всё же, порядочно прошло... Посмотрел так, отстранённым взглядом, потом заметил: « А, это ты...»
Все вместе мы пошли в мастерскую к одному из них. Это художники оказались, из Товарищества. Вот такое оно весёлое, ваше Товарищество Свободных Художников...
               - Зачем ты мне всё это рассказываешь? - вяло спросил Влад. Ему уже расхотелось её целовать. «Пусть катится к своему Максу, со всеми чертями...» - подумал он.
                - Не знаю, зачем. Наверно, чувствую себя, всё же, виноватой перед тобой...
                - Послушай, Катя, - Влад подошёл почти вплотную к девушке. - Я тебя ни в чём не виню. Ты - свободная личность. Встречайся с кем хочешь, люби кого хочешь, живи где хочешь, твоё дело... Но зачем же ты сюда-то вернулась опять? Ты же нашла его, своего любимого мужчину, а я-то теперь причём? Утешать меня пришла? Так я не расстроен. Поделиться своей радостью? Но это жестоко, из области садизма, ты не находишь?.. Или, просто, поболтать зашла, как со старым знакомым? Зачем?..
             - Я сама не знаю, зачем,.. - её лицо приняло беспомощное выражение. - Сейчас уйду. Только...
             - Что, только?..
             - ...Только выслушай меня до конца, прошу..,- её взгляд потух, плечи поникли, и вся она была похожа теперь на беспомощную птицу, после бури, забившуюся в укромное место. 
     -...Встретив Макса, во мне с новой силой вспыхнули все те чувства к нему, что я испытывала год назад, в Москве. Я снова, очертя голову, бросилась в омут любви!..
            А он воспринял это, как нечто обыденное, само-собой разумеющееся. Типа: « Ну, привет-привет!..»
             Понимаешь, побыв с ним пару недель, я вдруг поняла, что нисколько не нужна ему; вернее, нужна постольку-поскольку... Что я — одна из многих его подружек, с которыми он просто трахается... К тому же, у них там, вообще — коммуна, свободная любовь, так сказать, стадный образ жизни. Спят, кто с кем захочет, а могут и все вместе... Да ещё колются чем-то, и курят какую-то дрянь...
           - А ты, значит, разочаровалась, - саркастически заметил Влад, - не захотела заниматься «групповухой»? Вдруг СПИД подхватишь, или сифилис, да? И пришла ко мне поплакаться?..
Только, у меня нет жилетки, куда можно плакаться!.. И я не ангел-утешитель, и даже не священник, чтобы грехи отпускать. Так что, на исповедь лучше в церковь сходи...
           - А ты жестокий!.. - со слезами на глазах сказала Катя. Она встала со стула и направилась к двери. - Не думала, что такой, ты казался мне добрее...
            Влад не ответил. Он вдруг понял, как это всё тускло, уныло и мелко. Для неё что он, что Макс, без разницы. Лишь бы кто приласкал, погладил. И от одного можно, вот так запросто, перейти к другому...
             Он повернулся и медленно отошёл к окну. Чувство, похожее на безразличие, охватило его, но, где-то в глубине души, всё же, «скребли кошки». Захотелось напиться до бесчувствия...
          За спиной он услышал, как щёлкнул замок входной двери, но не обернулся. В гнетущей тишине Влад увидел, как по дну двора-колодца удаляется маленькая Катина фигурка, и подумал, что вот ещё одна птичка залетела в каменную клетку огромного города, запуталась, пурхается, бьётся о его гранитные стены, а выбраться не может... Да и он, Влад, как и сотни тысяч других, тоже, по сути дела, находится в этой каменной западне, заключив себя в неё добровольно...