Мысль об организации партизанских отрядов, которые, забравшись в тыл неприятеля, постоянно беспокоили бы его, внезапно появляясь и исчезая, брали бы пленных, истребляли бы обозы и запасы, возникла еще до Бородина. Уже тогда отдельные кавалерийские части, случайно попадая в тыл неприятеля, наглядно доказали важность такого рода операций.
Ещё в начале ХХ века на основании архивных данных полковник Н.П. Поликарпов показывает, что начало партизанских действий относится к периоду гораздо более раннему, чем принято думать. Партизаны действовали уже, начиная с 20-х чисел июля. Идея партизанских действий принадлежала не Давыдову, не Багратиону и не Кутузову, а Барклаю де Толли. После соединения с Багратионом под Смоленском, 23 июля Барклай сформировал летучий партизанский отряд из Казанского драгунского, трех донских казачьих и Ставропольского калмыцкого полков под общим командованием генерала Винцингероде.
Уже в ночь с 26-го на 27-е июля (по старому стилю) Барклай получил от Винцингероде важное известие из Велижа о намерении Наполеона двинуться в Поречье к Смоленску, что бы отрезать нам отступление. Позже отряд Винцингероде продолжал действовать против флангов неприятеля, разбившись на более мелкие отряды.
Перед самым Бородинским боем подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов послал записку генералу Багратиону, в которой просил разрешения организовать партизанский отряд, который мог бы действовать на свой страх и риск. Мысль эта Багратиону понравилась.
Он доложил о проекте Давыдова Кутузову, но тот, готовясь к генеральному сражению, сначала просто отмахнулся от этого предложения. Но когда Багратион стал настаивать, Кутузов согласился послать «на верную гибель», как он выразился, 50 гусар и 1500 казаков. Багратион передал условия главнокомандующего идти таким малым количеством и Давыдов согласился.
Бородинский бой помешал немедленному выступлению этого отряда. Но уже во время отступления наших главных сил к Москве, Давыдов с 50 гусарами и 80 казаками окольным путём вышел на Смоленскую дорогу.
Мало кто ожидал успеха от этого, казалось бы, провального предприятия: одни считали, что Давыдов идет на верную гибель и заживо хоронили его. Другие посмеивались и просили его кланяться нашим пленным, в уверенности, что французы без особого труда захватят наш отряд, как только Давыдов отойдет от главных наших сил.
Опасность грозила нашим партизанам не только от неприятеля, но и от своих. В своих воспоминаниях о первых днях партизанской жизни Давыдов писал следующее: «Путь наш становился опаснее по мере нашего удаления от армии. Даже места, в которых ещё не было неприятеля, представляли для нас немало препятствий. Общее и добровольное ополчение поселян преграждало нам путь. В каждом селении ворота были заперты, при них сидел и стар и млад с вилами, кольями, топорами, а некоторые из них с огнестрельным оружием. К каждому селению один из нас вынужден был подъезжать и говорить жителям, что мы русские, что мы пришли к ним на помощь и на защиту православных церквей. Очень часто ответом нам был выстрел или, пущенный с размаху, топор. Мы могли бы обходить селения, но я хотел распространить слух, что наши войска возвращаются. И, утвердив жителей в намерении защищаться, склонить их к немедленному извещению нас о приближении к нам неприятеля. После долгих переговоров нас, наконец то впускали на улицы села. Там сцена внезапно менялась; едва сомнение уступало место уверенности, что мы русские, как хлеб, пиво, пироги были поднесены солдатам. Сколько раз я спрашивал жителей: - «Отчего вы полагали, что мы французы?» И каждый раз отвечали они мне: «Да видишь, родимый, (показывая на гусарский ментик), это бають, на их одежду схоже». «Да разве я не русским языком говорю?». На что у них был один ответ: «Да ведь у них, батюшка, всякого сброда люди». Так я на опыте узнал, что в народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к её обычаям и её одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду и вместо ордена Св. Анны повесил на грудь образ Св. Николая и заговорил языком вполне народным».
На поиски Давыдова были отряжены особые отряды неприятеля с приказом захватить смелого партизана живым или мертвым, т.к. французы очень скоро узнали о появлении в своём тылу русского отряда.Отряд Давыдова вел себя крайне осторожно. Часто меняли стоянки, не разводили огонь, запутывали следы, возвращаясь окружными дорогами к спасительному лесу. Конечно, было трудно, особенно зимой, когда не было возможности обогреться и переночевать в тепле. В окрестных деревнях Давыдов поднимал народ, раздавал отнятые у французов ружья, учил крестьян, как надо заманивать и истреблять небольшие партии неприятеля.
Известие, что русские действуют в тылу его армии, на путях сообщения со Смоленском, где предполагалось устройство крупной базы для главных сил, было большой неожиданностью для Наполеона. Тем более для него неприятной, что как раз в эти же дни его передовые отряды потеряли из виду наши главные силы, которые предприняли знаменитое фланговое движение. Все эти события заставили Наполеона отрядить сравнительно большие силы на все дороги, ведущие к югу и западу от Москвы.
Когда началось Тарутинское сидение, Кутузов сам послал еще один большой отряд драгун, гусар и казаков под командой Дорохова на пути возможных передвижений французов. Польза и выгода для нас партизанских действий обрисовывалась с полной очевидностью. После Бородина их конные отряды, составленные из солдат разных полков, на своих заморенных лошадях оказались не в состоянии гоняться за нашими отрядами. И нашим партизанам открылось широкое поле деятельности. У французов, особенно после того как Москва сгорела, запасы сразу истощились и им пришлось добывать хлеб для людей и фураж для лошадей все дальше и дальше от Москвы. Один за другим стали тогда формироваться Кутузовым большие и малые отряды, которые он поручал офицерам, известным своей храбростью, находчивостью и решительностью. Задача всем этим отрядам ставилась одна: забравшись в тыл и фланги неприятеля, причинять ему сколько можно вреда и неустанно следить за передвижением французских войск, донося обо всем в главную квартиру.
Во второй половине сентября армия Наполеона оказалась окруженной почти сплошным подвижным кольцом наших партизанских отрядов, которые не позволяли отходить далеко от Москвы неприятельским фуражирам и держали в постоянной тревоге аванпосты французской армии.
Предоставленные своим собственным силам, своей смекалке и находчивости, партизаны выработали особые приемы и способы ведения своего отчаянного дела. О покое и отдыхе им думать не приходилось. Надо было постоянно передвигаться, долго не оставаясь на одном месте, что бы ни навлечь на себя превосходящие силы французов. Надо было находиться в движении и день и ночь. Ночью даже больше, чем днем. В осеннюю распутицу, а потом и в зимний мороз надо было пробираться по невылазным проселкам или по снежным полям без дороги, прячась в лесах, скрываясь в оврагах. «Лучшая позиция для партий, - говорил Давыдов, - есть непрерывное движение, не позволяющее противнику знать место, где она находится. Причем необходима неусыпная бдительность часовых и разъездов». Строго руководствуясь этим правилом, Давыдов всегда успевал увертываться от грозившей ему опасности.
Как правило, в партизанском отряде никто, кроме начальника не знал, куда идет отряд и с какой целью. Узнав о приближении или месте стоянки какого-нибудь вражеского отряда, командир партизан один или с двумя-тремя провожатыми подбирался ближе к этому отряду, изучал его численность, охрану, месторасположение и потом, вернувшись к своим, вел свой отряд на врага. При этом старался устроить нападение врасплох, выбирая или вечернее время, или на рассвете, или во время обеда. Если неприятельский отряд был ему не под силу, оповещались партизаны соседи, и нападение устраивалось сообща, быстро и с разных сторон. Связь между партизанскими отрядами поддерживали добровольцы крестьяне, прятавшиеся в лесах от французов, пробираясь только им известными глухими лесными тропами. Крестьяне доставляли известия о французах из одного отряда в другой, а так же доставляли донесения самих партизан в главную квартиру. Около каждого отряда образовалась постепенно целая сеть добровольных помощников и разведчиков, которые своим, порой незаметным, но полным опасности трудом, очень облегчали дело партизан и не раз выручали их из трудных положений.
Знаменитый партизанский командир Денис Давыдов, как человек военный, предпочитал встречаться с врагом лицом к лицу и побеждать в равном, честном бою. Давыдов был типичным для того времени рубакой-гусаром. На коне и в бою во главе своего отряда он забывался до отчаянной храбрости. В черном чекмене, красных шароварах, с круглой курчавой бородой и черкесской шапке на голове, всегда бодрый, веселый поэт-партизан Д. Давыдов труды опасной партизанской жизни переносил, по его словам, как праздник.
продолжение: http://www.proza.ru/2016/06/23/513