Живой русский космос

Евгений Азгирь
  Костры неподалёку, за болкатыми лесными очертаниями. Полуночные контуры местных драгоценностей - ночных деревьев. Дедушка некогда из поваленных вырезал для маленькой Валерии обереги. Ходил в лес поутру, к обеду возвращался и начинал действо. "Отсечь всё лишнее" помогал старинный нож с костяной рукоятью. Смотреть, как дедушка работает, нельзя. Дух тревожится. Какой такой дух, почему он должен непременно пробудиться и отчего он вообще спит, девочка не понимала. И только преображённая и нашедшая своё предназначение она постигла дедову тайну. О духе молчат, но со всей присущей народной скромностью чтят и завет соблюдают.
  Валерия - вепс. На кухне ржаной хлеб, накрошенный в молоко, "калитки", олуд. В памяти же - не такой и далёкой - ночное сватовство и причитания. С каждым десятком лет уплывают преданные вечной оторопи знания, традиции. Уносятся вместе с количеством носителей культурного концепта. Понимать мозгом, конечно, хорошо, другое дело - чувствовать медленное угасание ещё одного своеобразного миропонимания, уникальной веточки целостного древа. У Валерии появилось это чувство и она... побежала.
  Ткать, готовить еду и ухаживать за скотом её учили дома. Но вести поиск истины, быть самой себе поводырём - здесь приключилась философская история. Будто кто-то живой, но почти невесомый, вёл по сизой дороге малыми правдами к большой истине.

  И вот, став мудрой не по годам девушкой, шептала Валерия матери: "Помнишь, мама, после института бежала я куда глаза глядят. Куда-то на восток, помнишь? Мне аккорды, понимаешь, заиграли, наподобие тех, что на дальних выгонах слышны, летучи и монотонны, Заячий Ручей вроде бы называется. Случается прозрение в той точке земного шара, где ты сознательно дезориентирован в пространстве.
 Самостоятельно отвёл себя подальше от селений и дорог, от цивилизации, да той, что построена на потребительской ветви. На парадигме безволия и круговороте намеченного когда-то кем-то легкодоступного объяснения всего на свете нашим желанием поглощать. Через одностороннюю структуру событий, явлений и ситуаций. В этой точке олень с пушистой кожицей на рогах подошёл ближе, потому что камушек соли в котомке.
  У моей музыки собрались в круг вехи леса и степи, широкого застолья и персонального космоса, запада и востока, рубища и экзоскелета, зимы дождливой и зимы снежной, человеческой неизмеримой тоски и блаженного смирения, знания всего обо всём и выскобленного от информационных вызовов аппарата постижения. И всё это не дихотомии. А ещё... всё оно возлегает на обновлённое сознание.
  Такое, где сияет истинная и немного пугающая свобода. Особенно неистово осязаема она в подобных точках, вроде серединной для столь необъятной страны. Здесь прикрываешь веки и начинаешь переживать: вот, в этом первородном ледяном воздухе, в касании земли едва-едва, будто отрываешься навсегда от промозглой, людей не видавшей и в помине, почвы...
  Ты уже на крыше вагона. С безликими, но весёлыми. Уже и друзья вы до гроба, хоть и видите друг друга впервые. А там, под соприкасающимися коленями, крыша - укрывала десятки тысяч километров, а под крышей - затхлый короб со спящими. Они не романтики, правда? У них за окном круговерть невероятных северных пейзажей, а у тебя впереди, сколько хватает глаз твоих - пребывание в ареале позабытых древних сказаний...
  Вот тут и очнёшься внезапно, понимая, как паришь над мёрзлыми травами, теперь по-настоящему. И невидимые руки тревожного духа не отпускают, и воротиться наземь не хочется, и бусы мятежных дум осыпалась пеплом на воздушную гладь, и аккорд орлом по живому ветру в космос твои мысли уносит к сокрытому дымом солнцу, мама."
 Так Валерия встретила рассвет.

 Что же такое дух?.. И стоит ли молчать о нём, ежели способен столь высоко вознести? Скромность народная и мягкая сила. Какой путь из двух надобно избрать и надобно ли вовсе избирать? Ведь, быть может, путь особенный своим дуализмом, орлиным, сотни лет впечатанным в герб. Кому-то на поставленные вопросы ответом служат ночные деревья, окаймлённые праздничными кострами. Кому-то наука в человека и вера в добро.
 Но рассвет для всех, полагаю, настанет единый.