Тянет, ой как тянет в прошлое человека.
Замуж
В августе 1926 года моя бабушка (по маминой линии) Марфа Ивановна Черепанова, в семнадцатилетнем возрасте вышла замуж. Она мне рассказывала:
- Пришли сваты к нам в дом, спросили меня, пойду ли я за Степана? Его семья сватов прислала. Я подумала и сказала, что пойду. Парень он хороший, почему не пойти?
- Ушла я из семьи, тогда сыновья с семьями проживали в одном доме с родителями, а дочери проживали в семьях своих мужей. Хорошая у них семья была, никто меня не обижал. Мало, правда, пожили, умер Степан от простуды. Пришел домой после покоса в жару, выпил залпом из кувшина квасу со льда из погреба, в ночь затемпературил, и в течение суток умер.
По документам же дед мой, Степан Иванович, умер в Алма-атинской больнице от брюшного тифа и острого расстройства кишечника. Дочери Любе, моей маме, было тогда всего несколько месяцев. Она родилась зимним месяцем в 1927 году семимесячной, поэтому первые полгода её держали укутанную в шубейке на печи, в тепле. Выжила. Выросла. Стала моей мамой.
Второй брак
В 1930 году, когда Любе было 3 года, а её маме, Марфе Ивановне, 21 год, бабушка выходит замуж второй раз за офицера-пограничника Кирилла Никитича, который стал для девочки отчимом. С ним они уезжают жить на советско-китайскую границу. Жили дружно, без ссор. Мама рассказывала:
- Я узнала, что у меня другая фамилия, только когда пошла в школу, из документов. Кирилла Никитича я всегда называла отцом. Да он и был для меня настоящим отцом и никаким ни отчимом. Любил меня.
Мама также рассказала, что Кирилл Никитич любил тачать обувь - хобби у него такое было. Сошьёт бывало туфельки, посадит свою жену – мою бабушку-красавицу, ей ещё и тридцати лет не было, на стул, сам обует эти туфли ей на ноги, поставит бабушку на стул и любуется ею. Бабушка была красивой, высокой женщиной со спокойными, благородными движениями.
Семь лет семья жила дружно до 1037 года.
Что потом в их отношениях не заладилось, никто не знает, можно лишь догадываться.
(13 июля 1932 года арестовали 45 работников Казсовпрофа в том числе и отца бабушки Ивана Васильевича по обвинению в том, что продали они вагон леса организации Союзпушнине, т.е. совершили преступление, предусмотренных ст.58-7 УК РСФСР. На основании решения Заседания Тройки при ПП ОГПУ в Казахстане от 2 октября 1932 года этой продажей они, якобы с целью ослабления государства, сорвали строительство других организаций, поэтому подвергнули их заключению в концлагерь на долгих пять лет. Пять лет пробыл мой прадед в Карлаге (Карагандинский исправительно-трудовом лагерь. Освободился лишь в 1937 году).
Мама вспоминала:
- Когда в 1937 году бабушка, взяв свои и мои вещи, уходила от Кирилла Никитича, он позвал меня: «Люба, не уходи, останься со мной!», я развернулась и пошла к нему (может он мною хотел удержать жену). Но бабушка так строго сказала: «Люба, он же не твой родной отец. Не оставайся, идём со мной, я твоя родная мама».
- Я опять повернулась и пошла к маме. Как же мне было больно, от этого ухода. Я долго оглядывалась на Кирилла Никитича, слёзы текли и текли по щекам. А он стоял и молча смотрел, как мы уходили. Что между ними произошло, причём в одночасье, я не знаю, а бабушка разговоров о нём больше никогда в жизни не вела.
Ни Марфа Ивановна больше не выходила замуж, ни Кирилл Никитич тоже больше не женился.
Шоптыгак
После развода для Марфы Ивановны, моей бабушки, наступили тяжелые времена. Уехала она с дочкой Любой к своей старшей сестре на железнодорожную станцию Шоптыгак Семипалатинской области Валентине Ивановне и её мужу Петру Михайловичу, который был начальником этой станции. Пётр Михайлович устроил бабушку работать стрелочницей здесь же на станции. Здесь же в Шоптыгаке они и войну встретили и вместе её пережили. Здесь же она и стала именовать себя Марией Ивановной – имя Марфа всем тогда казалось несовременным.
О том, как тяжело и бедно им всем жилось, рассказывала Валентина Ивановна:
- Материи не было, юбку сшить не из чего. Так мы с Машей на станционном складе нашли пустые мешки, выстирали их и сшили себе юбки. В этих юбках мы долго ходили. Почти всё лето до осени.
Работа у стрелочников круглосуточная. Поэтому жить Любу отправили в ближайший посёлок Чарский, в школьный интернат, где она окончила 7 классов, получив неполное среднее образование, потом - ФЗУ, в котором получила профессию швеи. По окончании учёбы бабушка отправила маму в Алма-Ату к средней своей сестре Раисе Ивановне, которая устроила её на работу в швейное ателье. Всю войну мама шила в этом ателье военные гимнастёрки для солдат Красной Армии, жила же у своей тёти.
Алма-Ата
В 1945 году бабушка с семьёй Петра Михайловича переезжает в посёлок Бурундай Алма-Атинской области, куда тот был назначен начальником станции. Пётр Михайлович за организацию железнодорожных перевозок в 1941-1945 годах был не только награждён орденом Ленина и имел много почётных грамот, но и был занесён в Книгу почёта Казахской ССР как заслуженный работник транспорта.
Но уже через год, в 1946 году, бабушка переезжает в Алма-Ату. Переманила её жить в город средняя сестра Раиса Ивановна, работавшая поваром в столовой зооветеринарного института. Она то и позвала бабушку поработать официанткой в эту самую столовую. Но вскоре бабушка находит себе другую работу – в Казахском государственном театре оперы и балета имени Абая гардеробщицей, а позже билетёром. Здесь, рядышком с театром, в театральном сквере она снимает комнату у одинокой старушки в частном доме по улице имени Куляш Байсеитовой в доме №6, досматривает её, хоронит и остаётся жить в её домике. Именно с этого момента я ясно помню свою бабушку, дом, в котором она жила, обстановку дома, театр и вообще всё.
Помню, как однажды она горевала по украденному ковру. Вынесла свой персидский ковёр просушить в жаркий день, зашла в домик по делам, его и унесли. Недоглядела.
Помню как потерялся мой младший брат Вова, когда мы с семьёй приехали к ней погостить. В скверике он заигрался с детьми детского сада, расположенного неподалёку. Их часто приводили в красивый скверик, показывали фонтаны, клумбы, разрешали поиграть здесь. Пока Вова играл с ними, всё было нормально, а когда всех детей завели на обед в свои группы, тут и обнаружилось, что в садике чужой мальчик. Молодцы воспитатели. Накормили Вову и уложили спать. А сами пошли по улицам поискать его родителей. Тогда и наткнулись на заплаканных маму и бабушку.
Тут же рядом были домики и других людей - бабушкиных соседей. Я плохо помню эти семьи, хотя у них бывала, но не в доме, а во дворе. Мы с детьми играли в куклы, которые делали сами из цветков мальвы, пускали кораблики в арыке, гуляли по скверу, загорали на раскладушках и на траве. Однажды мы из скверика даже наблюдали за движением кортежа Никиты Сергеевича Хрущёва. Самого Хрущёва мы не видели, но царящую вокруг кортежа суматоху и проезжающие правительственные автомобили наблюдали свободно. Когда я об этом случае рассказала своему взрослому сыну Вячеславу, он, улыбаясь, сказал:
- Да ты, мама, оказывается эпоха!
Опять переезд
Когда начали очищать центр Алма-Аты от старых покосившихся домишек, даже и старожилы не помнившие каких они врёмен постройки, снесли и бабушкину хибару, стоявшую по краю правого Театрального сквера. Да и подумать только!
На красивейшей площади, по бокам которой раскинулись зеленые острова прохлады с фонтанами, цветочными клумбами и причудливыми деревьями, расположился на невысоких ступеньках роскошнейший Государственный Академический Театр Оперы и Балета имени Абая.
Во время дневного зноя в театральных скверах под кронами дерев прячутся влюблённые парочки, возле фонтанов, источающих прохладу, гуляют мамаши с детьми. По вечерам разряженная публика, ожидающая начала спектакля, не торопясь прогуливается по ухоженным дорожкам зелёного сквера и нечаянно вдруг оказывающая возле убогих домиков, стоящих на краю. Конечно, всё сделано правильно. Дома, уродующие облик города снесли. А их жителям дали отдельные квартиры.
Таким образом, моя бабушка, Мария Ивановна, стала жить ближе к предгорью, в седьмом микрорайоне, построенном среди огромных старых садов, всегда окружавших город.
Пётр Иванович
Помню как однажды, когда я, шестиклассница, приехала на лето погостить к бабушке, у неё собралась, уже не помню какому поводу, вся её многочисленная родня, её шестеро братьев и две сёстры со своими половинками. Собравши сумки, всей толпой они отправились в заброшенный яблоневый сад, по зелёной траве расстелили плед, на нём разложили принесённую из дома снедь. Долго сидела когда-то дружная семья, разговаривали, вспоминая былое, пели песни. Бабушкины братья и сёстры взрослые, среди них я одна школьница, так - мелкота. Походив по саду и наевшись кисло-сладких ещё незрелых лимонок(сорт яблок), я заскучала и стала проситься домой. Тогда самый младший бабушкин брат Пётр Иванович, а для меня просто дядя Петя, обнял меня и, рассказывая что-то интересное, медленно пошёл со мною вглубь сада. Мы с ним вернулись, когда все стали собираться по домам и, не дожидаясь, впереди всех пошли домой, в бабушкину квартиру.
Он включил телевизор, я же встала на балконе, высматривая возвращающих гостей. Усмотрев их, закричала дяде Пете:
- Идут, они уже скоро будут тут.
Дядя Петя оживился, весело заулыбался и зашептал:
- А давай спрячемся от них! Пусть поищут!
- А куда будем прятаться? – оглядела я бабушкину комнату.
- Куда, куда? Лезем под кровать! Пускай нас поищут, поволнуются.
И мы с ним полезли под кровать. Дождавшись, когда родственники вошли, расселись на стульях и на диване, Пётр Иванович громко, во весь голос, завыл. Я, сообразив, что надо поддержать компанию, подтянула. Под смех окружающих мы полезли из-под кровати. Причём я-то вылезла легко, а дядя Петя, которому давно было уже за сорок лет, выкатывался из-под кровати, кряхтя и охая. Все весело посмеялись, круглый стол уже был накрыт к чаю. Началось весёлое чаепитие.
Теперь, с высоты прожитых лет, я понимаю, что Пётр Иванович с молчаливой подачи родных просто меня развлёк, а возможно, ему и сказали старшие братья и сёстры:
- Пётр, ты самый молодой, иди, внучку развлеки, дайте нам спокойно, в кои-то веки посидеть на природе. Когда это мы опять все вместе соберёмся.
Цветочный базар
Напротив оперного театра раньше располагался цветочный базар. Каких цветов там только не было. А разноцветные флоксы и нежнейше-белого цвета лилии продавала бабушкина знакомая. Частенько она оставляла у нас свои цветы в вёдрах на хранение - на час, два. Однажды принесла сломанную лилию и отдала её нам. Какое благоуханье наполнило бабушкину хибарку!!! А ночью же удушающее благоуханье вызвало у нас тягучую головную боль и пришлось цветок вынести на улицу, а комнаты проветривать. С тех пор я с опаской отношусь к лилиям, к флоксам же по-прежнему благосклонна. Флоксы растут у меня и сейчас на приусадебном участке.
Конец
Умерла бабушка в возрасте 84 лет, когда никого из нас, её внуков, в Алма-Ате не было. Пришла к ней дочь Люба утром, как обычно ходила ежедневно её проведывать, а бабушка ей и говорит:
- Что ж ты так долго ко мне не шла? Я тебя всю ночь жду. Я сегодня к обеду умру!
Так и случилось. Умерла она в этот же день, в обед, в 14 часов дня, на своём любимом диване. Умерла тихо, спокойно, без страха. Хоронила её Любовь Степановна одна, без чьей-либо помощи. Все мы, бабушкины внуки, были далеко. Одиноко нам всем стало без бабушки, скучно.
Недавно я побывала в том самом скверике, где стояла бабушкина хибарка. Здесь всё изменилось. Больше нет кустарников, которыми были окаймлены все аллеи. Вместо бабушкиного домика стоит кафе. Нет тех старых деревьев, арык, в котором мы набирали воду, чтобы постирать или помыть полы, высох. Грустно было мне бродить по знакомым местам. Нет нигде никаких укромных мест. Всё далеко проглядывается. Дежурит полиция. Люди чинно гуляют по скверику. Все на виду.