Любое важное историческое событие обязательно имеет причину,
по которой, собственно, данное событие и произошло.
Так причиной начала первой мировой войны было
желание Германии перекроить колониальную карту мира…
Как-то так было написано в учебнике «Истории» за 9 класс в 1979 году.
Не уступая по части амбиций имперской Германии начала двадцатого века, я также мечтал перекроить колониальную карту. Пусть не карту мира (решительно не понимаю, для чего мне могли бы понадобиться Берег Слоновой Кости, или, к примеру, Свазиленд), а всего лишь карту проживания квартиросъёмщиков города Свердловска. Если выражаться проще, то достигнув возраста двадцати четырёх лет, я принялся активно мечтать о личном жилом помещении. В то время я имел стол и кров в нашей старой родительской двухкомнатной «хрущёвке», где собственно и проживал с того времени, как осчастливил мир своим присутствием. Ни в коей мере не хочу сказать, что у меня когда-либо были плохие, или даже натянутые, отношения с мамой, папой или бабушкой. Нет, нет и нет. Но, как общеизвестно, в определённый возрастной период, неизбежно возникают противоречия, метко охарактеризованные Тургеневым двумя словами: «Отцы и дети». Уже вполне себе взрослая мужская особь начинает тяготиться тем, что за неё кто-то волнуется во время ночных отлучек. Тяготиться невозможностью «не по-детски» принять друзей, а тем более, невозможностью провести некоторое время с особой противоположного пола. Также той взрослой особи порой хочется поспать днём в выходные, сделать чуть громче музыку, покурить на кухне, подольше полежать в ванной, не переживая за то, что кому-то в это время приспичит в туалет, или сотворить в тишине стихотворение.
Мечты об отдельной жилплощади поначалу были абстрактными, наподобие маниловских рассуждений о том, что как бы хорошо было, если вдруг от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост. Но через самое непродолжительное время, к моему и всеобщему изумлению, те грёзы обрели реальное воплощение.
В 1989 году я получил на своём заводе квартиру. «Количество комнат - одна, этаж – третий, общая этажность дома – пять, материал стен – кирпич, наличие балкона – нет, общая площадь - 32 кв.м. площадь жилая – 18 кв.м., кухня – 6 кв.м., санузел – совмещ.». Словом, те же яйца – вид с боку. «Хрущёвка», чего её попусту описывать. Квартиру ту я именно «получил», а не купил, не выменял и не стал наследником внезапно умершей тётушки. Была такая, весьма странная по нынешним временам, функция на социалистических предприятиях – обеспечивать своих сотрудников бесплатным жильём. Не всех, не всех, разумеется, а лишь «остро» в нем нуждающихся. Случались, случались, а как жеж, в том обеспечении и злоупотребления. Потому как пойди-ка, определи, кто острее в жилье нужду испытывает. Никто, знаете ли, в те годы на излишек квадратных метров не брюзжал. Но всё же некоторая очередность присутствовала. И я, как молодой специалист, честно три года на предприятии в должности сменного мастера отпахавший, обладавший восемью квадратными метрами в родительской квартире, при санитарной норме в девять, клятвенно заверявший всё заводское руководство, что с родного, любимого и навеки единственного предприятия уйду лишь на пенсию (завсегда горазд был врать, каюсь), жилплощадь эту получил и незамедлительно в неё переехал.
И началось тут у меня такое «житие мое», о котором сейчас вспоминаю с приумножающейся от года к году ностальгией. Собственных квартир у моих сверстников, почитай, что ни у кого и не было. Ну а если и были, то исключительно у женатых особей. Построение социалистической ячейки общества предполагало отдельную жилплощадь и посему мамы – папы – бабушки - дедушки, ужимаясь, уплотняясь и объединяясь наподобие пролетариев всех стран, как-то обеспечивали «молодых» отдельной входной дверью на лестничной площадке. Но женатые сотоварищи, в течение самого непродолжительного периода после заселения, не превышающего, как правило, девяти календарных месяцев, теряли свою привлекательность в качестве отдельных квартиросъёмщиков. Рождение детей ставило крест на возможности проведения дружеских вечерних посиделок. А посему я, как одинокий владелец тридцати двух квадратных метров, незамедлительно стал объектом пристального вечернего внимания компаний друзей, знакомых и «знакомых знакомых» особей, причём обоих полов.
Дружеские визиты зачастую были спонтанными и неожиданными. Личные квартирные телефонные номера, как и множество иных совершенно обыденных ныне вещей, услуг и продуктов, в период угасания развитого социализма были страшным дефицитом. Лежащая же в кармане переговорная трубка, при помощи которой можно связаться с жителем хоть Америки, хоть Китая, в то время присутствовала лишь в самых смелых фантастических произведениях. Поэтому мой дверной, некогда стыренный из родной школы, з-з-з-звонок, зачастую возвещал мне и моим опечаленным этим событием соседям о прибытии очередной партии бесквартирных сотоварищей в самое неожиданное время суток.
Кстати, о соседях. Каюсь, действительно, порой я доставлял им определённые неудобства. Как не шикай на нетрезвую молодую компанию в период «после одиннадцати», всё же полностью прекратить молодецкий гогот, убавить звук в магнитофоне или остановить хоровое гитарное пение мне удавалось не всегда. Вместе с тем, я подружился с коренным населением нашего подъезда буквально за один месяц после переезда, благодаря тому, что жители почти всех близлежащих квартир оказались давнишними членами клуба «советский пенсионер». Мне было не сложно принести пять «лишних» булок хлеба из магазина, вытряхнуть в контейнер второе мусорное ведро, поменять лампочку или забить гвоздь. К более «тонкой» работе, такой как починка различных домашних агрегатов и мебели, я не был способен никогда, в чём очень быстро убедил окрестных жильцов, вдребезги разломав чей-то раздвижной праздничный стол, жаловавшийся до этого лишь на одну прихрамывающую ножку. За меня сватали внучек, приглашали для антуража на дни рождения и приносили неосвоенные по отсутствию аппетита супы и вторые блюда. Двух соседок я помогал выносить в последний путь, с трудом разворачивая гроб на узких «хрущёвских» лестницах. Словом, когда через девять лет я переезжал в улучшенные трёхкомнатные жилищные условия, уже при жене и двух детях, меня тепло провожали, желали счастья, утирали платочками слёзы и просили заходить в гости. Каюсь – не зашёл ни разу.
Да. Так вот, слух об одиноких холостых пенатах незамедлительно распространился «по всей Руси великой», и количество моих знакомых начало расти с пугающей быстротой. Вскоре эйфория от свободной и самостоятельной жизни вошла в противоречие с суровыми жизненными реалиями. В то время я трудился уже на должности начальника участка крупного оборонного предприятия, специализирующегося на выпуске гусеничных вездеходов, к которым, видимо по рассеянности, зачем-то спереди приделывали нарезную трубу, именуемую пушкой. Изделия назывались самоходными артиллерийскими установками, выпускались в двух модификациях «Гвоздика» и «Мста», и были весьма востребованы в советской армии, армиях стран социалистического лагеря, странах социалистической ориентации, а также на афганских фронтах. Ежемесячный план выпуска был большим, за невыполнение спрашивали жёстко и ни о каком, гарантированном конституцией, восьмичасовом рабочем дне и пятидневной рабочей неделе у руководящих работников производства речи даже и не шло. Полагались за это, конечно, и материальные блага в виде тех же квартир и повышенной зарплаты, но всё же данные условия производства человек должен был «принять». «Не принявшие» увольнялись в ближайшее, после трудоустройства, время, и шли искать более спокойное место приложения собственных сил, пусть и за меньшие деньги. Ну а «принявшие» образовывали некую заводскую касту, именуемую «производственные руководители младшего звена».
История моей, почти пятилетней, деятельности в деле укрепления обороноспособности всё-таки рухнувшего нерушимого союза, как мне кажется, весьма занимательна и достойна отдельного повествования. Сейчас лишь скажу, что «ту заводскую проходную» мне следовало пересечь в семь часов утра, дабы принять работу у ночной смены. Покидал я промышленную территорию не ранее тех же семи часов, но уже вечерних. Ну и половину суббот, и треть воскресений я также посвящал выполнению производственного, а отнюдь не супружеского, долга. Наземный рельсовый и колесный общественный транспорт предполагал одну пересадку и около тридцати минут в деле доставления моей персоны из дома до упомянутой проходной. Пеший путь занимал сорок минут, зато был беспересадочным, не требовал вложения денежных средств в проездные документы, избавлял от ненавистной внутривагонной толкотни и унылого стоячего покачивания с зажатым в руке поручнем. Посему я ходил на работу пешком, со временем выверив и подогнав «под себя» все попутные светофоры, шествуя исключительно на зелёный разрешающий сигнал, не уступая в этом показателе правительственным кортежам.
Описание моего производственного графика напрямую связано с предстоящей женитьбой и посему изложено столь подробно. Попрошу людей, владеющих устным счётом, определить, во сколько мне следовало покидать своё холостяцкое ложе, если утренние ванно-туалетные процедуры, употребление завтрака, поиски пусть не одинаковых, но хотя бы однотонных носков и не совсем мятой рубашки, отнимали у меня те же сорок минут. Не скрипите мозгами – подниматься мне следовало без двадцати шесть, или в пять сорок утра, если применять язык милицейских протоколов. Учитывая, что выпроводить развесёлые компании мне обычно удавалось в районе полуночи, то на сон мне никак не отводилось, рекомендованных врачами, заветных восьми часов. А если быть честным до конца, то практически в любой компании обнаруживалась одинокая особь женского пола, не возражавшая остаться в моём жилище и после ухода основного контингента гостей. Данные задержки, как вы понимаете, делали мой сон ещё более кратковременным, причем порой практически не оставляя на него времени.
Прожив с полгодика в таком режиме, я сообразил, а точнее - почувствовал, что даже мои молодые силы скоро иссякнут. Начались несвоевременные прибытия на производство, в простонародье именуемые опозданиями, чем не замедлили воспользоваться работники ночной смены, манкируя полученным накануне заданием. Да и в дневную смену, в связи с недосыпом и постоянными попытками прикорнуть в любом, хоть как-то подходящем для этого месте, я начал совершать ошибки в управлении вверенным мне участком, что приводило к срыву сроков отправки комплектующих запчастей на сборку. В соответствии с «принципом домино» начинал простаивать сборочный участок, цех недовыполнял план и, соответственно, лишался премии. Надобно сказать, что приключилась данная ситуация лишь один раз, но мне хватило и его. Двести пятьдесят человек, разгневанно пенявших мне за недополученные денежные средства, а некоторые особенно вредоносные особи женского пола ещё и требовавшие финансовой компенсации, оставили неизгладимый след в моей, тогда ещё чуткой, душе.
Начав размышлять над возникшей проблемой, я придумал простой и гениальный, как всё простое, способ избежать либо ругани с друзьями и незамедлительного выпроваживания их за дверь совместно с вином и девицами, либо увольнения с завода по причине многочисленных нарушений трудовой дисциплины. «Жениться бы Вам надо, барин», сказал я сам себе, вспомнив фразу из весьма неприличного анекдота и памятуя о том, что к женатым друзьям по ночам нежданные компании не врывались. К тому времени мне исполнилось двадцать шесть годков. Десять лет из них, я лоботрясничал и хулиганил в школе, пять лет не вылезал из студенческих общежитий, ну и с трудом таскал ноги после последнего полугода самостоятельной жизни в отдельной квартире. Таким образом, ни один, самый закоренелый холостяк, не сумел бы убедить меня в том, что я ещё «не догулял своё», а посему и жениться мне рановато.
Приняв решение, я незамедлительно устроил внутри себя конкурс виртуальных кандидатур. В принципе претенденток хватало. Как я уже говорил, несколько вполне себе умных, красивых и весёлых девушек за истекшие полгода делили со мной кров и постель. Думаю, что при определённых действиях с моей стороны, некоторые из них согласились, предварительно надев белое платье, прогуляться со мной до ЗАГСа, выслушать мендельсоновский марш и поменять фамилию. Но всё же, несмотря на поставленную самому себе задачу, мне хотелось романтизма, и чего-нибудь «этакого». Напомню, что, будучи «технарём» по образованию, я всегда любил классическую литературу. Посему начитавшись Бунина, Куприна, Шекспира и прочих апологетов любви, я мечтал о вечерних прогулках, беседках и плеске весла в лунном свете под соловьиную трель. Приглашать же девушку, знакомство с которой состоялось на задымленной кухне в нетрезвой компании, а продолжилось…ну да, покататься со мной вечерком на лодке или побродить по парку, почему-то казалось мне не романтичным. Так что я находился в активном поиске достойной претендентки, что не мешало мне, на радость соседям, вновь и вновь принимать в своей обители шумные ватаги.
Может быть, я не совсем верно расставил ударения и представил свою квартиру неким вертепом, где процветали разгул и разврат. Совсем даже нет. В большинстве компаний присутствовали мои друзья и подруги по учёбе в институте, сопоходники и сопоходницы, а также, не знавшие кому заунывно прочесть свои произведения, непризнанные и неизвестные, как и я, прости Господи, поэты и поэтессы. Большинство визитеров имело высшее образование, оперировало одеколоном только в качестве парфюма, и ненормативную лексику вставляло исключительно в качестве связующих слов. Просто шумно – весело – магнитофон – танцы - гитара - песни – водка – портвейн – преферанс и т.п. Кто бывал, тот поймёт.
Впрочем, со своей будущей женой я познакомился именно на одной из вечеринок, именно на кухне, подтвердив тем самым справедливость первого закона диалектики Гегеля о неизбежности перехода количества в качество.
Краткая историческая справка. Маша Тарасова родилась в Крыму, в городе дислокации известнейшего фонтана – Бахчисарае. Закончив школу с золотой медалью выбрала в качестве будущей профессии нелёгкий учительский русскоязычно-литературный труд. Желая хапнуть свободной жизни отправилась учиться не в близлежащий Симферополь, а в далёкий уральский Челябинск, где проживала и проживает ныне подруга её мамы, моей любимой тёщи, соответственно. Со свободной жизнью, впрочем, вышел полный облом. Мамина подруга Людмила Фёдоровна оказалась особой суръёзной, не терпящей поздних вечерних приходов, запрещавшей употребление алкоголя даже в самых малых дозах и требующей полного погружения в учёбу, что привело в дальнейшем к получению «красного» диплома. В близлежащий же от Челябинска Свердловск, Маша прибыла на пару дней навестить семью своей тёти. В той семье произрастало двое детей мужского пола, один из которых, Роман, был и остаётся ныне, моим хорошим товарищем. Именно Ромка, в тот вечер, должен был прибыть в мои пенаты в составе одной из развесёлых, желающих попеть и попьянствовать, походных компаний…. И даже не пытайтесь меня убедить после этого, что браки заключаются не на небесах.
Приезд двоюродной сестры был неожиданен. Оставлять её одну со своими родителями Роману не позволяла братская солидарность, а отменять визит ко мне не позволяло желание пообщаться с друзьями. Поэтому он прихватил Машу с собой, пообещав ей незабываемый вечер. Так получилось, что он её не обманул, если конечно кто-то не считает, что встреча с будущим мужем это вполне себе рядовое и ничем не примечательное событие.
Потенциальная супруга немедленно покорила меня тем, что смотрелась в нашем коллективе этакой «белой вороной». Своим решительным отказом, как от водки, так и от портвейна, она всё больше привлекала моё внимание. Окончательная влюблённость произошла на кухне, куда я вышел по какой-то хозяйской надобности. Будущая жена, прошмыгнув за мной, смущённо полюбопытствовала «Нет ли чего покушать?». Немедленно выяснилось, что выехала она из дома утром, четыре часа тряслась в автобусе, а приехав в гости к братцу, была немедленно приглашена уже ко мне, не услышав традиционного: «Что, даже чаю не попьёте?». За нашим же праздничным столом с едой было не то чтобы хорошо. Присутствовали хлеб, кильки в томатном соусе и пряники. Если кто не в курсе, то сообщу, что в достопамятном 1989, предпоследнем году существования СССР, продуктов в магазинах было не густо. На колбасу, сахар, мыло и прочие вкусняшки, не говоря уже об алкоголе, выдавались талоны, которые необходимо было отоваривать, отстояв гигантские очереди. Постоянно пропадая на заводе, а в оставшееся время, принимая компании друзей и одиноких подруг, я совершенно не имел времени заниматься своей продовольственной программой. А посему покупал продукты, на которые по какой-то причине талоны ещё не ввели. Например, на томатные кильки. Алкоголь же я приобретал с большим дисконтом, выражаясь современным языком. А именно – отдавал свои талоны рабочим с участка, уважавшим «это дело», и за 25% «себе», они отстаивали очередь и приносили непосредственно на завод 75% «моих». Попутно я ставил настойки методом «привет Горбачёву» из варенья, застоявшегося в течение многих лет в родительской кладовке.
К моей чести надо сказать, что, несмотря на упомянутый продовольственный кризис, я, глядя на проголодавшуюся девушку, ни секунды не сомневаясь, вытащил из холодильника свой продовольственный «НЗ» в виде четырёх яиц, которые немедленно разбил в сковородку. Через некоторое время в другую сковородку была высыпана почищенная и порезанная картошка с луком. После подобных трат предстоящая женитьба была неизбежна. Как выяснилось впоследствии, будущая супруга также была очарована моей щедростью.
Надо ли говорить, что Маша не осталась у меня ночевать. Да я и не предлагал ей этого. Боже упаси! Напротив, я провожал её в тот день, минуя по пути, рисуемые до этого лишь в мечтах, беседки и пруды (правда замерзшие, дело было в январе, и до плеска весла дело пока не дошло). На ходу я с выражением декламировал Пастернака с Лермонтовым, чем окончательно покорил её филологическое сердце. Услышав стихи любимых поэтов от заводского мастерюги, только что трескавшего стаканами портвейн под пряники, она была окончательно сражена широтой и разнообразием моих интересов.
До мая месяца я регулярно звонил ей в Челябинск, в строго назначенное время, когда дома не было грозной тётки (сотовых телефонов, напомню, ещё не изобрели), и несколько раз приезжал на выходные. Ночевал я, естественно, в гордом одиночестве, в гостиницах, не смея продемонстрировать свою персону суровой надзирательнице. Девятого мая Маша вновь приехала в гости к Роме и его родителям. В парке, в беседке у пруда (всё как мечталось, хоть и опять без весла), под трель соловья, среди цветущей черёмухи (нисколько не преувеличиваю, именно так и было), состоялось предложение руки и сердца. Предложение было благосклонно принято (не зря, не зря, я тратился на картошку с яйцами), но незамедлительно возникла немало смутившая меня проблема. Летом, в каникулы, необходимо было ехать к Машиным родителям в Крым, в Бахчисарай, испрашивать отцовского благословления. Без данной процедуры моя «уже невеста» категорически отказывалась строить планы на будущее, в виде утверждения даты свадьбы, переезда ко мне и прочих приятных проектов долгой совместной жизни.
Затруднение же состояло в том, что, судя по её рассказам, в отличие от весьма демократичной мамы, Машин папа был строгим и своеобразным человеком, категорически не желающим, дабы по окончании института его дочка поехала жить в любое другое место, кроме родного Бахчисарая. Как выяснилось впоследствии, будущий тесть действительно был истинным патриотом своего края (кстати, сейчас, это и моё любимое место). А помноженный на отцовскую любовь, данный патриотизм практически не оставлял мне шансов на падание на колени перед иконой в его руках под напутственное «любите друг друга, дети мои». Решение же вопроса, по мнению Маши, заключался в очень простом рецепте: «Тебе надо понравиться папе». Непростая задача понравится незнакомому человеку, изначально настроенному против тебя. Но любовь, ЛЮБОВЬ, как известно, творит чудеса.
Итак, в июле месяце (точная дата исчезла из моей памяти), я прибыл в аэропорт города Симферополь, имея в запасе четыре недели очередного отпуска и ощущая себя крестьянским сыном, прибывшим испрашивать руки царской дочки. Маша прилетела за неделю до меня, дабы «подготовить родных и близких» к моему прибытию и встречала меня в аэропорту. Ну и надобно сказать, что поначалу самые худшие предположения незамедлительно сбылись. Первая же фраза, сказанная Машиным папой в ответ на моё робкое: «Здрасьте, а зовут меня Лёней», звучала примерно так: «Ну что, голова у тебя большая, умный, наверное, сам всё поймёшь». Всё же мне милостиво было разрешено остаться (прилетел я уже поздно, в темноте безлунной южной ночи), меня накормили и уложили спать в отдельной комнате.
Утром произошли сразу два памятных события. Во-первых, меня тяпнула в ногу оса, коварно забравшаяся ночью в джинсы. Тяпнула именно в тот момент, когда будущая тёща вежливо пожелала мне доброго утра и осведомилась как мне почивалось на новом месте. Мой ответ в виде громкого вопля и интенсивного хлопанья по собственному бедру немало её озадачил. А во-вторых, с полотенцем на плече я вышел на крыльцо…. Для людей, не посещавших бывшую столицу Крымского ханства, сообщу, что старая часть Бахчисарая, именуемая Староселье, находится в предгорьях Крыма, и дом Машиных родителей расположен именно там, в месте соединения двух ущелий. Не являясь любителем громких фраз, всё же скажу, что это было настоящим шоком для меня, коренного «северного мальчика», увидеть вздымающиеся вокруг белые скалы, освещаемые утренним южным солнцем, на фоне близлежащих фруктовых деревьев и цветущих роз. Над садом, очень кстати, пролетал не виданный мной ранее на Урале орущий фазан, Машина младшая сестра Настя, несла в миске свежесобранную вишню и сливу для утреннего компота, а воздух был настоен и насыщен. Всё это великолепие, а также находящийся за спиной неслабый трёхэтажный домишко, подкрепили моё желание покончить с холостяцкой жизнью.
То были четыре замечательные недели! Кто не проходил эту пору острой, взаимной и счастливой влюблённости, ещё не отягощённой узами брака. Прогулки по окрестным горам, полевые тюльпаны и маки, вплетённые в Машины волосы, посещение Ялты и Севастополя, весёлые морские купания, торопливые поцелуи украдкой от родителей, всё более смелеющие руки…. Не буду уподоблять себя «великим» во множестве романов, стихов и поэм, описывавших подобные периоды в самые различные времена и у самых различных народов.
Напомню, что, не смотря на прогулки и поцелуи, полностью счастливым чувствовать я себя не мог. Машин папа никак не высказывал восхищения перспективой нашего будущего единения. Меня не гнали взашей из дома, но и не интересовались планами предполагаемой совместной жизни. Все мои попытки понравится Борису Егоровичу, поначалу заканчивались неудачей. Справедливо рассудив, что произвести впечатление можно лишь доказав свою полезность и приспособленность к семейной жизни, я бросился помогать будущему тестю в деле укрепления его семейного очага. Несмотря на то, что согласно прописке, Машины родители проживали в городе Бахчисарай, фактически же данный район был типичным сельским поселением с соответствующим укладом. Коровы – свиньи, куры – утки, сад – огород площадью в 20 соток и трёхэтажный дом, требовали непрерывного физического труда, которым я незамедлительно и занялся. К сожалению, наши желания не всегда совпадают с возможностями, и посему преуспел я лишь в низкоквалифицированной работе, в виде перекопки почвы и ручном леечном поливе самых различных насаждений. Сказывалась молодость, желание проявить себя, природное здоровье и наличие сада у моей бабушки, где я и приобрёл вышеуказанные навыки.
С остальным было хуже. На второй день пребывания на крымской земле будущая тёща Татьяна Давыдовна назначила меня ответственным за прокорм свиного поголовья, состоящего из двух здоровенных особей, именуемых Мишкой и Райкой, названных так в честь царствовавшей в то время четы Горбачёвых. Необходимо полностью описать процесс кормления, дабы были понятны перипетии, произошедшие впоследствии. В сорокалитровой емкости, изготовленной из молочного бидона, на специально сложенном очаге, на дровах, варилась каша из комбикормов. По остывании, каша накладывалась в ведро, куда также добавлялись порубленные топором капустные листья, ботва от моркови и свёклы, упавшие и сгнившие фрукты с деревьев и прочая попавшаяся под руку «зелёная масса». Ну а потом данную питательную смесь необходимо было примерно поровну расплескать в два свиных корыта. Процедуру расплёскивания я неизменно сопровождал задорным криком: «Здорово, свиньи!» и буквально через неделю добился устойчивого ответного одобрительного визга. В одно ведро входило десять литров, кормили Мишку с Райкой утром и вечером (к счастью они не обедали), таким образом, выходило, что свиным кашеваром мне предстояло трудиться через день. И надо отдать мне должное, не смотря на все сложности, голодными свиньи остались всего один раз.
А сложности были. Например, в хозяйстве, несмотря на печное отопление, не было запаса дров. Крым, чего вы хотите. Рядом был лес (по уральским меркам – подлесок), с достаточным количеством сушняка, на котором и следовало разваривать комбикорма моим визгливым подопечным. Борис Егорович, до моего вступления на должность свиного повара, решал эту задачу кардинально. В его хозяйстве, из копытных, помимо коров присутствовал осёл по кличке Буян. С ним-то он и отправлялся на рубку леса. Дров, привезённых в специально изготовленной для подобных нужд телеге, хватало недели на две. Ничтоже сумняшеся и не имея ни малейшего опыта в деле управления ослами, на четвёртый день пребывания у будущих родственников, я храбро отправился на заготовку дров. К моему несчастью, в тот день Борис Егорович был на работе (трудился он «сутки через трое» водителем в местной пожарной части) и не мог меня остановить. Тёщу же я сумел убедить своими заверениями о том, что накануне видел и запомнил, как будущий тесть запрягал осла, отправляясь за сеном. Упряжь действительно была проста до крайности. На ослиную шею надевался кожаный ошейник, изготовленный из брючного ремня, к нему одним концом привязывалась верёвка, другим концом прикрепляемая к телеге. Вести осла следовало за короткую веревку, длиной примерно с метр, привязанную к тому же ошейнику.
Выйдя за ворота, я сразу сполна почувствовал всю справедливость поговорок, связанную с ослиным характером. Буян категорически отказывался следовать в указанном мной направлении. При этом он громко выражал своё недовольство. Человек хоть раз слышавший ослиный крик («вы слыхали как ревут ослы-ы-ы…») меня поймёт, не слышавшему же бесполезно объяснять. До поры положение спасала моя указанная выше молодость и природное здоровье. Не смотря на его отчаянные рывки и попытки сменить курс, я настойчиво, как бурлак с картины Репина, тащил упрямое животное в лесном направлении. Уже в тот момент в моей голове родилась мысль, ставшая реальностью впоследствии, о том, что с гораздо меньшими трудозатратами я мог бы приволочь данную телегу самостоятельно, не прибегая к помощи домашних животных. Наконец лес был достигнут. Привязав упрямца к дереву, я занялся рубкой и складированием сухой древесины. Наполнив телегу, я отвязал короткую верёвку от дерева, и уже совсем было собрался бурлачить в обратном направлении, когда заметил, что за время стоянки длинная веревка, не крепко привязанная мной к ремню, сползла по ослиной шее и находится у Буяна, пардон, между ног. Опасаясь повредить некоторые ослиные органы во время передвижения (вот она мужская солидарность!), я отвязал её, собираясь закрепить в первоначальном месте. Но стоило мне лишь на миг выпустить из рук ошейник, как коварное животное вырвалось и с радостным рёвом ускакало прочь.
Вновь придётся немного отвлечься и более подробно описать местоположение района Староселье в черте города Бахчисарай. Известно это место тем, что вблизи него находятся три местные достопримечательности: Успенский православный пещерный монастырь, пещерный же город караимов «Чуфут-Кале» и караимское старое кладбище с выбитыми на иврите надписями на памятниках. Места действительно очень красивые и интересные и я рекомендую всем планирующим посетить Бахчисарай там побывать. Да, так вот, в самом начале Староселья, имеется асфальтовая площадка, являющаяся местом парковки навороченных туристических автобусов (в то время – краснобоких венгерских «Икарусов»), доставлявших жаждущих впечатлений отдыхающих из Ялты, Алушты и прочего Гурзуфа. За данной площадкой дорога заканчивается, тропа круто уходит вверх и желающие припасть к культурным ценностям туристы, пыхтя и отдуваясь, бредут пешком по жаре в гору, кляня себя за излишнюю любознательность.
В направлении этого туристического скопления и ускакала упрямая тягловая скотина. Преследуя её со всей возможной скоростью, прикидывая по пути, во что мне обойдётся в материальном плане потеря Буяна (кто-нибудь знает почём нынче взрослый осёл - самец?), я и добежал до парковки, надеясь высмотреть в толпе отдыхающих знакомые торчащие серые уши. Не увидев искомого, я, тем не менее, обратил внимание на суету и оживление возле одного из автобусов. Подбежав туда, я только было открыл рот, чтобы поинтересоваться у готовящихся к отъезду курортников, не видели ли они, разумеется, чисто случайно, пробегающего мимо осла, когда понял, что видели и видят до сих пор.
Надо сказать, что ослы не являлись и не являются до сих пор самыми популярными животными на крымском полуострове. Не воробьи, знаете ли. И посему появление Буяна в людном месте, вызвало у скучающих туристов весьма понятное оживление. Особенно среди молодого поколения. Детишки наперебой предлагали ему конфеты, печенье, мороженое и фрукты, которые немедленно и с благодарностью поглощались. И всё бы ничего, если бы не группа готовящихся к отъезду детей, уже зайдя в автобус, поманила осла различными деликатесами. Ни секунды не сомневаясь Буян поднялся по ступенькам «Икаруса» и прошёл по узкому проходу между кресел до середины салона.
В этом положении я его и застал. К моему прибытию отъезжающие и водитель успели выяснить, что у ослов полностью отсутствует функция «задний ход». Ни увещевания, ни в обилии подносимые к его хвостовой части деликатесы не могли заставить Буяна хоть немного двинутся в обратном направлении. Развернуться в узком проходе, также, не представлялось возможным, а задняя дверь автобуса, как это зачастую случается, была намертво закрыта, и завалена различным шофёрским барахлом. Попытавшийся вытащить осла за хвост водитель, как раз в момент моего появления на сцене, потирал ушибленное место на ноге, к счастью для него, располагавшееся «немного ниже».
На меня сей туристический извозчик поначалу и обрушил весь свой гнев, обильно сдобренный ненормативной лексикой. Но я также был крайне раздосадован ослиным поведением, причём на фоне усталости от километрового кросса по жаре. А посему на грозное шофёрское: «Доставай его, пип, как хочешь, пип, или мы сейчас уезжаем, пип, пип, пип», я, нисколько не смутившись, пожелал ему счастливого пути и всяческих благ в нелегком шофёрском деле. После некоторого раздумья, в течение которого водитель, очевидно, прикинул плюсы и минусы перевозки осла по маршруту Бахчисарай – Ялта, меня очень вежливо попросили как-нибудь извлечь ушастую тварь из салона автобуса. Легко сказать! От повторной попытки вытаскивания за хвост я сразу категорически отказался, опасаясь остаться без потомства и сильно обеднить свою будущую семейную жизнь.
Оставалось попробовать воздействовать на осла спереди. Не отличаясь изяществом, я кое-как сумел перебраться через спинки двух рядов кресел и встал перед ослиной мордой. Увидев меня, порядком испуганный Буян, радостно заголосил. Я уже упоминал про особую характерность и звучность ослиного рёва. Но в замкнутом помещении он орал особенно эффектно. В салоне началась детская и женская паника. Часть людей, к своему несчастью, уже успели занять кресла в хвостовой части, и теперь не могли покинуть автобус по причине плотной закупорки прохода ослиным телом. Услышав за спиной: «Мама!», «Я боюсь!» и «Помогите, помогите, помогите!!!», я от отчаяния треснул кулаком по широкому серому лбу. И, о чудо, Буян неожиданно перестал орать и сделал пару шагов назад в сторону выхода. Не давая ему опомниться, я замолотил кулаком по ушастой голове и в какие-то две минуты мы с ним преодолели путь до выхода.
Уже в тот момент, когда задние ослиные копыта почти коснулись асфальта я, по какому-то наитию, намотал на руку верёвку, болтавшуюся у него на ошейнике. Как оказалось, весьма вовремя. Лишь только несостоявшийся автотурист вдохнул ветер свободы, как им вновь овладела тяга к перемене мест. Я же в тот момент, с намотанной на руку верёвкой, ещё спускался по автобусным ступенькам. Ослиный рывок и мой вылет из салона «Икаруса», с последующим шлёпаньем на асфальт, поистине были весьма эффектны. Я моментально стал местной достопримечательностью, и ещё в течение многих лет, местные жители вспоминали меня именно по этому полёту. А в тот момент я первый раз в жизни порадовался своему излишнему весу. Непоседливая ослятина сумела протащить меня по асфальту лишь пару метров, после чего остановилась, не в силах справится с подобным грузом. Тем не менее, я успел порядком выпачкаться, порвать футболку и до крови расцарапать щёку.
Отмахиваясь от туристических «Спасибо» и «Извините» я вновь забурлачил с Буяном на привязи в сторону леса. В моей стукнувшейся об асфальт голове возникла утопическая мысль, что «никто ничего не узнает», если я вернусь к телеге и доставлю её домой. А своё долгое отсутствие и неприглядный внешний вид объясню непрофессионализмом на лесорубном поприще. К несчастью ослиные вопли далеко разнеслись по всему Староселью. Услышав их, в направлении противоположном лесному, где нам полагалось находиться согласно штатного расписания, тёща забеспокоилась и кинулась на разведку ориентируясь на звук. Увидев меня, ободранного и окровавленного, с упирающимся ослом на привязи, но без телеги, она немедленно устроила нам обоим перекрёстный допрос и через пять минут вытянула из меня все подробности. Расколовшись, я сдал тягловую силу Татьяне Давыдовне, отправился в лес один, и через некоторое время, уже без приключений, приволок во двор злосчастную телегу с дровами. Очаг был разведён, и свиньи получили свою вечернюю пайку.
В течение последующего пребывания произошёл ещё ряд происшествий, так или иначе связанных со свиным прокормом. Однажды я, не будучи ботаником, немало не задумавшись, порубил в уже готовую кашу сочные и зелёные листья табака. Данная сельскохозяйственная культура никогда не росла на наших уральских угодьях, и посему слово табак никак не ассоциировалось у меня с зелёной массой. Ну а тот табачок, хозяйственный тесть натырил накануне вечером, проезжая мимо колхозного поля, и сложил дома под навесом для дальнейшей просушки и употребления. Проснувшись утром, и увидев уже готовые и сложенные листья, я чуть не прослезился, посчитав это тестевой заботой обо мне. С благодарностью покрошив топором всю никотиновую массу, я намешал её в кашу и с привычным криком: «Здорово, свиньи!» вывалил в корыто. К немалому удивлению, мои розовые подопечные вместо того, чтобы привычно и жадно зачавкать, завертели своими пятачками и сердито повизгивая, отошли. Помянув «зажравшихся свиней», я пожал плечами и пошёл заниматься иными хозяйственными делами. Позже, я ещё минут десять никак не связывал тестевы поиски пропавшего табака с неудавшимся свиным завтраком. И даже на его прямой вопрос: «Лёня, ты табак не брал?», совершенно искренне дал отрицательный ответ, в правдивости которого не усомнился бы самый дотошный следователь. И лишь мимоходом услышав: «Да вот здесь же листья лежали!», я осознал всю тяжесть содеянного. Напомню, что на дворе стоял 1989 год, всё было дефицитом, и тестю, как заядлому курильщику, сия пропажа была весьма некстати. Почёсывая затылок, я смущённо замямлил о непроизрастании табака на уральской земле, и моём незнании как выглядит сия сельскохозяйственная культура. А на его вопрос: «Куда, куда ты его дел?», лишь уныло ткнул пальцем в сторону свинарника с недовольно визжавшим поголовьем. Несколько секунд он переваривал ситуацию, а потом…захохотал и первый раз взглянул на меня одобрительно.
С того дня мы стали с ним общаться, и я наконец-то начал ему рассказывать, а он соответственно слушать, о себе, своей работе, родителях, жилье, зарплате и т.д. Нам было «официально» разрешено съездить с Машей вдвоём на море, в Севастополь. Если быть честным, то мы уже ездили туда, во время его предыдущего суточного дежурства, пользуясь тёщиной лояльностью. Но, естественно, ничего не сказав об этом, вместо Севастополя сгоняли в Ялту. Окончательно же мы подружились с Борисом Егоровичем в день нашего с Машей отлета.
Самолёт рейсом Симферополь – Свердловск покидал крымскую землю в 15-00 местного времени. Дабы спокойно успеть добраться из Бахчисарая до аэропорта на общественном транспорте, мы собрали все вещи накануне и условились проснуться в восемь утра. Семи часов с запасом хватало, чтобы не опоздать. Ранним – ранним утром я спокойно спал в своей комнате, когда был разбужен Борисом Егоровичем, произнёсшим при этом весьма загадочную фразу: «Пора, Лёня, нам с тобой познакомиться. Спускайся в кухню». Заинтригованный и, не смея ослушаться будущего родственника, я быстро оделся – умылся и спустился на первый этаж, где и располагалась кухня. Прибыв, я обнаружил следующее: за столом сидели Борис Егорович и его отец Егор Никанорович (Машин дедушка), проживавший в соседнем доме. На столе присутствовали: хлеб - сало, помидоры – огурцы и литровая банка с мутной жидкостью, оказавшейся на пробу яблочным самогоном этак пятидесятиградусной крепости. Тут надобно сказать, что за истекшие четыре недели мы с будущим тестем «держали марку» друг перед другом, не употребляя ни капли спиртного. Не сказать, что я являюсь законченным пьяницей, но и пять лет проведённых на механическом факультете Уральского Политехнического института, приучили меня без излишней брезгливости относиться к «этому делу». А посему я никоим образом не отверг предложенную первую, весьма вместительную, стопку, наполненную, естественно, до краёв. После самой непродолжительной паузы, за ней последовала и вторая. На фоне пяти часов утра, небывалой крепости и скудной закуски алкоголь быстро сделал своё дело.
Своевременно проснувшаяся Маша, к своему удивлению, не застала меня в комнате, зато услышала бурную полемику внизу. Её лицо, по приходу на кухню, можно было смело предлагать тому же Репину для позирования в знаменитую картину «Не ждали», где поражённая жена рассматривает досрочно откинувшегося с зоны мужа. Надо ли говорить, что к тому времени в ход пошла уже вторая банка. Призывы Маши немедленно остановиться были отвергнуты. По моему мнению, и мнению моих сотрапезников мы были вполне трезвы, и ещё великолепно могли успеть хоть на десять улетающих самолётов. Видя тщетность своих усилий, Машей была вызвана тяжёлая артиллерия, в виде тёщи, срочно примчавшейся с работы. Татьяне Давыдовне, как поднаторевшей в таких делах женщине (сказывалось детство и юность в удмуртской деревне и двадцать два года замужества, проведённых в истекающем вином Крыму), удалось остановить наше веселье. Также весьма мудро, видя моё состояние, она быстро договорилась с соседом, владельцем «Жигули – пятёрки», о десятирублёвой поездке в аэропорт. Моя транспортировка в автобусе и электричке могла иметь весьма печальные последствия. И то мы чуть-чуть не опоздали, по причине того, что, уже садясь в машину, я вспомнил, что не попрощался с Мишкой и Райкой, и долго чесал за ушами довольно хрюкающих свинок. Финальный аккорд перед самым отъездом был поистине прекрасен. «О свадьбе сообщите заранее, чтобы я взял отпуск», сказал уже практически тесть, в десятый раз пожимая мне руку и хлопая по плечу на прощанье.
В самолёте я протрезветь не успел, по прилету в Свердловск у меня началось похмелье, которое я успешно подавил взятым в аэропортовском ресторане фужером коньяка, и посему Маша, вместо того, чтобы сразу из аэропорта ехать на автобусе в Челябинск, проводила меня до квартиры, и-и-и…осталась ночевать. Папенькино благословление было получено.