Полина проснулась ранним утром. Муж еще крепко спал. Она осторожно поднялась, заботливо укрыла Матвея одеялом и вышла на крыльцо своего дома. Солнце уже взошло, утренняя песня птиц отзвучала, а утро было свежим и добрым. Накануне, вечером, прошел мелкий дождик. Воздух был промыт и его чистота просто пьянила! Полина села на скамейку и посмотрела на старую грушу, которая росла в глубине двора, на кусты вишни и смородины. Урожая в этом году на ягоды и груши не будет. В пору их цветения налетел однажды сильный град и оббил весь цвет. И весь двор был засыпан розовыми лепестками вишневого цвета и белыми – грушевого. На деревянных тротуарах, которые вели и к калитке, и к летней кухне, и к бане, и к огороду, и к хозяйственным постройкам, лежали опавшие лепестки легким слоем. Только красота их была печальной. До времени они опали. Плоды завязаться не успели.
Под карнизом флигеля, который называли в этих местах летней кухней, воробьи устроили свое гнездо. Самка уже высидела птенцов. Она теперь охраняла гнездо.
- Чик-чирик, чик! Чик-чирик, чик! – кричала она громко и угрожающе.
- Да не трону я твоих птенцов, - засмеялась Полина, - не волнуйся!
И соловьи протестуют. Только нам кажется, что очень мелодично. А на самом деле, они ведь нам кричат, чтобы мы к ним и близко не подходили, и их потомство не трогали. А когда щелкают, наверное, говорят о том, что будет с нами, если мы вздумаем разорить их гнездо!
Или кукушки. Все их осуждают за то, что они свои яйца кладут в чужие гнезда. Но однажды Полина слышала, как страшно, почти по-человечески кричала кукушка, когда оставляла яйцо в гнезде у другой птицы. Почему она так кричала? Потому что ей не дано высидеть и выкормить своих кукушат? Потому что другая птица будет считать кукушонка своим птенчиком?
- Вот и мне не дано вырастить своего ребенка. Долгожданный сыночек мой погиб в родах. Я его носила под сердцем, я с ним разговаривала, я его звала в этот мир, а неопытная акушерка растерялась и не успела снять с шейки малыша пуповину.
Заболела Полина после этой беды. Перенесла операцию и стала бездетной. Уже двенадцать лет она ухаживала за дорогой могилкой. Цветы там цветут в память о сыночке. Скамейка стоит. Оградка вокруг.
- Сыночек! – все зовет его мать, - почему ты так со мной поступил?
Матвей и мать в один голос говорят, чтобы Полина взяла ребенка в детском доме. Но как она туда пойдет? Как будет выбирать? Она захочет забрать всех бесприютных детей. Всех. И как можно ребенка выбирать? Это же человек. Нет, ребенок должен быть подарком судьбы. Он должен быть послан Богом. И ей Господь пошлет. Как? Она и сама не знала этого.
Полина была красавицей. Темные вьющиеся волосы и карие глаза, опушенные длинными, загнутыми вверх густыми ресницами делали её лицо таким привлекательным! Волосы она заплетала в большую пушистую косу и укладывала большим узлом на затылке. Она была склонна к полноте, но сохраняла легкость и стройность. Даже когда она стояла просто так, она центр тяжести переносила на кончики пальцев. Практически стояла на цыпочках. И казалось, что если кто её окликнет, она немедленно помчится на зов, почти не касаясь земли или пола ногами. Такой легкой была её походка.
- Живая женщина – одобрительно говорил про Полину самый пожилой работник в их цехе – столяр Константин Гаврилович.
Жила Полина в большом рабочем поселке – на узловой станции. Вот именно здесь происходила замена тепловозов. Пока еще их участок только электрифицировался. И составы двигали тепловозы. А на их станции начинался новый, электрифицированный участок железной дороги. Дальше поезда везли электровозы.
Все жители поселка работали или в депо, или обслуживали станцию и железнодорожные пути, работали машинистами и помощниками машинистов. Полина прибыла на далекую от её родных мест станцию семнадцатилетней девчонкой. Она окончила Фабрично-заводское училище. «Фэзэушница» - так называли девочек, получивших профессии в таких учебных заведениях. Поля получила мужскую специальность токаря по металлу. Однако её к станку не поставили, а определили в ЦИК – центральную инструментальную кладовую.
Когда она написала маме о своем месте работы, мама не поняла, а с удивлением написала, что не ожидала, что дочь её в такие молодые годы так возвысится над людьми. И Полина долго смеялась над словами матери, а потом разъяснила ей, что стоит она на выдачи инструментов.
Каждое утро токари, слесари, и обходчики получали здесь инструменты. Кронциркули, штангель-циркули, резцы и сверла, молотки и прочие необходимые инструменты. А Полина их выдавала. Лежали инструменты в строгом порядке согласно номенклатуре. Каждый работник имел специальные жетоны с номерами, по которым выдавались инструменты. Записывать имена и фамилии в журнал учета выдачи инструментов в утренние часы не было времени. Обслуживать рабочих нужно было очень быстро.
А по жетонам можно было сразу понять, кому выданы инструменты. И разнести выдачу в журнале. Записать, кто и какие инструменты получил. А вечером нужно было не только принять инструменты, а нужно было их бегло осмотреть, определить степень износа. Годные положить на место. Неисправные вернуть на склад, откуда их заберут инструментальщики, чтобы привести в рабочее состояние.
У Полины был талант. Она прекрасно читала рабочие чертежи. И если мастер инструментального цеха по каким-то причинам отсутствовал, рабочие подходили за консультацией к ней. Полина делала технический рисунок детали так точно и красиво, что рабочему все становилось понятно. Она знала классы точности и чистоты обработки металла, она указывала рабочим на точность обработки детали, говорила им о возможных допусках и посадках. Если это крепежная деталь, то плюс или минус миллиметр или даже два не имеют никакого значения.
Даже главный инженер завода обратил на неё внимание и назвал умницей. Знай наших! Она в училище была просто отличницей. А вот учиться в институт не пошла. Не за кем было. Одна дочь у матери. Отца своего она никогда не видела и совсем не помнила. Мама говорила, что он ушел к другой, когда Поле было всего полгода. Ну и скатертью дорожка! Подумаешь? А мама не хуже. Хоть и без образования и работает санитаркой при железнодорожной больнице.
Полинка стала хорошо зарабатывать и посылать матери переводы.
«Благослови тебя Бог, моя хорошая девочка, - писала мама, - мне теперь полегче жить стало. Но ты себя не обделяй. Одевайся, украшайся. Ищи себе жениха хорошего. И вот тебе мое благословение!»
Шумно вздыхали тепловозы, когда становились на капитальный ремонт. Гудели станки. Где-то далеко в кузнечном цехе ухал трехтонный молот. Рабочие, мастера и инженеры ходили в темной одежде. Полина тоже носила синий халат. Только воротничок к халату пришивала кружевной, а на голове у неё был повязан шарфик из шифона. Поэтому вид у раздатчицы был не только опрятным, но и кокетливым.
На рабочем своем месте она обслуживала рабочих с улыбкой, шутками и
прибаутками, и всегда была в хорошем настроении.
Мужчины на неё смотрели одобрительно. Ей было уже восемнадцать лет, когда на работу в инструментальный цех пришел новый плотник. Ладный, коренастый, спокойный, приветливый он произвел на Полю очень хорошее впечатление. И она заневестилась. Раньше она в общежитии считалась самой строгой девушкой. Приходила всегда вовремя, много времени проводила за чтением, на свидания не бегала. Матвей смутил её душу. Без всякого страха после отбоя в общежитии Поля через чердак по пожарной лестнице выбиралась с третьего этажа во двор, где поджидал её Матвей. Ему было проще. Он жил в комнате на первом этаже. Взявшись за руки они тихонько пробирались в темноте подальше от общежития. А вдруг кто их заметит. Чаще всего они уходили за поселок и садились на откосе железнодорожного полотна и подолгу смотрели на поезда. Особенно на пассажирские. Едут люди куда-то, может за радостями, а может быть и за печалями. Кто же знает?
Матвей всегда стоял внизу, когда Полина забиралась по лестнице вверх. Она приходила на свидания в спортивных брюках. Однажды она поскользнулась на лестнице, и разбилась бы, если бы Матвей не подхватил её на руки.
- Все! – решительно произнес он. - Хватит уже прятаться по углам. Мы поженимся. Пиши матери и дай мне её адрес. Буду просить твоей руки честь честью, как положено. В воскресение поедем ко мне в деревню. С родней познакомлю, представлю как свою невесту.
Полина написала матери. Мама приехала на свадьбу и привезла нарядное платье и белые туфельки и свою любовь и желание видеть свою единственную девочку счастливой.
Матвей ей понравился сразу же. Порядочный человек. Вон какими словами написал ей о своей любви к Полине. Не каждому дано так написать о своих чувствах.
- Надежный.
Вот какие слова она сказала своей девочке.
Молодым очень повезло. Прямо на свадьбе они получили ордер на вселение в большую и просторную квартиру в двухквартирном доме на окраине поселка.
- Буду ждать внуков.
Кто же знал, что так получится? Такого предвидеть никто не мог.
Мать и дочь жили далеко друг от друга. Три дня пути поездом разделяли их. Удивительно было только одно: они жили обе близко от полотна железной дороги. Мама жила в доме на привокзальной площади. Это был двухэтажный барак, выкрашенный красной охрой. Мамина квартира была на втором этаже.
Полина часто навещала мать. Шла пешком на станции в своем поселке, садилась на поезд и через три дня была у матери. Двенадцать часов она гостила в родном доме, потом садилась на поезд и возвращалась домой. Она привозила матери такой запас продуктов, что все вокруг просто удивлялись. Банки с соленьями и вареньями, солеными груздями и моченой брусникой, корзины с картошкой и овощами. У матери не было огорода возле дома, а у Полины – был. Дочь привозила матери новые платья и халаты, красивую обувь и дарила ей посуду. Все двенадцать часов, которые она проводила в доме у матери, она мыла, белила, скоблила, чистила, вытряхивала ковры и наводила такой порядок у своей стареющей матери, что его хватало на месяцы. Они с Матвеем держали хозяйство, Матвей построил маленькую коптильню, коптюшечку, как её ласково называла сама Полина. Копчености у матери на столе не выводились.
- Счастлива ты, моя девочка?
- Нет, мама. Пустой у меня дом. Помнишь, как я маленькая говорила, что у меня будет много детей. А видишь, Бог не дал. Я очень сильно люблю Матвея. Но чувствую себя перед ним виноватой. Ладно, у меня такая доля, а ему за что? Иногда думаю, а пусть он другой раз женится, а? Ему какая-нибудь еще столько деток нарожает. У нас через стенку в двухквартирном доме живет семья – семеро деток. Ты знаешь. Так Матвей так за ними взглядом и следит. Игрушки им мастерит, качели им во дворе сделал, скамеечки маленькие тоже за двором устроил. Сказки им рассказывает даже.
- Бедная ты моя головушка. Ну, возьми ребенка себе. Будет как твой. Чего ты боишься?
- Не знаю. Панический страх. А вдруг и с ним что-то случится. Может быть я не уберегу его. Может быть на мне проклятие какое-то.
- Глупая твоя головушка. Какое проклятие? О чем ты говоришь?
Мать обнимала свою девочку, гладила её по спинке, целовала в висок.
- Все еще будет хорошо, вот увидишь!
- Когда, мама?
- Когда никогда, а ребенок у тебя появится. Ну что, твои проходимцы, ходят?
- Ходят, мама.
- А ты о них по-прежнему заботишься?
- Жалко мне их. Люди же. Такие же, как и мы.
- Не такие. Человек сам выбирает себе дорогу в жизни.
- Сам. Согласна, но иногда обстоятельства бывают сильнее. Глянь-ка на часы. Сейчас сериал начинается. Пропустим «Марию».
Обе женщины устраивались на диване. Обе одинаково охали и ахали над страданиями Марии. «Просто Мария» - мексиканский сериал затронул сердца всего женского населения на многие километры вокруг. И старые, и молодые женщины просто зависали пред экранами. Даже магазины в поселке пустели в эти часы. Страдания молодой мексиканской женщины были так близки каждому женскому сердцу. Вот и богатство Мария нажила, а счастья все нет и нет!
Полина смотрела сериал и дома. Матвей знал, что в эти часы жену не стоит беспокоить.
- Вот женщины! – возмущался он, - примитивные существа. Верят в эту, чистой воды выдумку, да еще и рыдают дружно по пустякам. У нас вон Лена шьет уже лет десять всему поселку. Над машинкой гнется. А что-то в фабрикантши никак не попадет. Плохо старается? Тут расстановка политических сил в мире меняется. Разрушился блок стран Варшавского договора, американцы верх над нами берут, а им, этим женщинам, хоть бы хны. Рыдают над судьбой Марии. Слезоточивый народ.
Полина только сердито смотрела на мужа и ничего ему не говорила. Она же не упрекает его, когда он читает центральные газеты и сокрушается от того, что в мире творятся всякие неприятные дела. Можно подумать, что его восклицания хоть что-то могут изменить.
Все-таки мужчины и женщины – существа разные. Это же очевидно! Пусть он интересуется политикой, а она – сериалами. Каждому – своё. Её газетами шуршать он не заставит.
От сериала Полину могло отвлечь только одно дело – робкое постукивание в дверь очередного гостя. Весь поселок знал, что Полина помогает проходимцам. Так в поселке называли людей, которые шли вдоль железнодорожного полотна из Владивостока в Москву пешком.
Народ шел разный. Были среди них и молодые, и не очень. Шли и женщины, и мужчины. Шли они налегке. Некоторые не имели даже мешка за плечами или сумки в руках. Побирались дорогой.
- Накормите! – просили они, подходя к домам.
И им выносили и подавали. Мария не только выносила и подавала, она приглашала их на летнюю кухню, хорошо кормила, потом приглашала в баню, оставляла переночевать на топчане. Она стирала им и чинила одежду. Она собирала обувь им в поселке. Меняла идущим рваные башмаки на целые, а старые оставляла, отдавала в починку за свои деньги, если Матвей не справлялся с делом сам. Полина собирала путешественникам котомку в дорогу. Хлеб, соль и спички, простые конфеты, жестяные кружки для чая, картофель – вот набор, который получал несчастный человек с собой.
Матвей к причудам жены относился снисходительно. Он обсуждал милосердие своей жены со своей тещей, когда она навещала своих детей.
- Это в ней неутоленная тяга к материнству говорит. Ей нужно свое тепло кому-то отдавать. Мне одному слишком много. Вот она и жалеет этих горе-путешественников. Они перед ней прямо бисером рассыпаются. Кто их еще в дороге так привечает, так кормит и поит, так сострадает им? Моя Полинка на всю Россию может быть одна такая. Ну, не на всю, но на наш поселок - точно. Некоторые косятся на неё. Даже один умник ненормальной назвал. Так я его быстро на место поставил. Долго почесывался после моей оплеухи. Не сметь мою жену обижать! Умник нашелся. Она самая нормальная из всех нормальных людей на свете. А какие истории они ей рассказывают! Однажды слышал нечаянно, косил траву в садочке, как ходок ей рассказывал, что идет в саму Москву, там у него родители отыскались. Он - детдомовский. А тут идет по Владивостоку растерзанный весь, в обносках, а видит - а к нему навстречу идет еще один, точная его копия, но весь разодетый такой и золотые часы на руке. Брат-близнец! В роддоме злая нянька продала его в семью, а те побаловались, да и в детдом сдали потом. Дал близнец ему адрес его настоящих родителей, которые в Москве живут, вот он и пошел. До Уссурийска ему на билет хватило, а дальше пешком отправился. Спрашивается, почему ему этот богатый брат на дорогу денег не дал? А Полина слушает и верит. А этому потерянному близнецу и денег дала немного, и все мои сигареты ему в котомку положила. Хорошей дороги ему пожелала. А я потом видел, как он в овраге пьяный валялся. Да Полине ничего не сказал.
Недавно она одного такого горемыку сосватала удачно. Люсю - свою подругу - замуж отдала. Этот заявил, что ищет свою настоящую любовь. В Находке - приморском городе он её не нашел. И тут ему пришло в голову, что они просто встретиться не могут. Потому что живет его судьба, та самая, единственная, очень далеко. И стало ему сниться, что она его зовет. Вот он поднялся, и так прямо, в чем был, так и пошел вдоль полотна железной дороги. Да все стихи Есенина моей Полине читал. А сам бы на себя со стороны глянул! В таком виде не судьбу можно встретить, а Бабу Ягу в сибирской тайге. Оборванный, жалкий, исхудавший. Полинка его в баньку, потом в парикмахерскую, приодела, как могла, и к Люсе в гости. И этот заморыш Люсе приглянулся. Оставила вначале на квартире, а потом и сошлась с ним. Откормила. Он в работники на укладку путей устроился. Жилистым оказался. Стихи Люсе читает, но и дело свое мужское не забывает. Люся уже первенца своего ждет. И по лицу видно, что жизнью своей она очень довольна. Говорит, что он в тетради роман про их любовь записывает. Какую-то "Встречу в пути".
Главное - к бутылке не прикладывается, а к пьющим относится с презрением. Он оказывается мечтал уйти в простой народ и слиться с ним. Жизнь - забавная штука!Какого только народу нет на белом свете. И всех солнышко согревает, и все надеждами живут.
Жалко мне мою Полинку. Я прямо настаиваю на том, чтобы взять малыша в роддоме. А она ни в какую. Страх какой-то непонятный. Прямо трясется вся. И к детям не подходит. Я с соседскими играю, а она мимо проходит и садится на крылечко и плакать начинает. Вы не поверите, но весной на восьмое марта первый раз я её нетрезвой видел. Угостилась на работе медовухой. Она легко пьется. Смотрю – идет и пошатывается из стороны в сторону. Глазам не поверил своим. Подбежал, подхватил, домой на руках отнес. А она как начала плакать и прощения у меня просить, что она мне жизнь заедает. Прямо в ногах валялась и уговаривала меня, чтобы я её бросил. Никогда. Мне без неё жизни нет. А что делать, я и ума не приложу. Как уговорить взять осиротевшего ребенка?
Мать слушала зятя молча. Вздыхала, улыбалась, удивлялась и сострадала. Они с дочерью были одной крови. Хорошо ей было в гостях у дочери, но как дети её не звали, переезжать к ним она не торопилась. Как свое все растерять? Как прижиться на новом месте? В своем городке она на каждый второй шаг здоровается с родными и близкими людьми, а тут никого не знает.
Однажды, в самом конце лета Полина отправилась к матери с твердым намерением забрать её с собой. Но она в очередной раз не согласилась. Полина даже обиделась на маму. Не разрешила ей проводить себя на вокзал и теперь сидела в зале ожидания. До отправления её поезда было два часа. Он запаздывал.
Стояла ранняя осень, хотя по календарю значилось лето. На улице было моросно. Дождь не дождь, а просто водяная мелкая пыль стояла в воздухе, лениво оседала без всякого звука на землю. Можно было не замерзнуть и в легких летних нарядах, но уже так хотелось достать осенние куртки и осеннюю обувь. Полина была одета легко, но мама накинула ей на плечи красивую тонкую шаль, которую сама связала для своей девочки. Шаль была небесно голубого цвета, большая и уютная, с длинной бахромой по краю. Полина куталась в неё.
Зал ожидания был почти пустым. Только молодая женщина с маленькой девочкой, которой было чуть больше года, ходила по проходу из конца в конец. Девочка проявляла любопытство. Смешно ковыляя на своих ногах, она все шла и шла куда-то.
«Ребенок совсем не по погоде одет, - подумала Полина, - можно было бы и кофточку одеть и колготки теплые. А то одно летнее платье коротенькое. А на ножках стоптанные башмаки».
- Оля! Ты опять штанишки намочила! У меня не во что тебя переодеть! Женщина, посмотрите за ребенком, я в магазин на привокзальной площади сбегаю. Куплю что-нибудь на СВОИ ДЕНЬГИ!
Последние слова молодая женщина произнесла с негодованием. Оленьку она прямо в мокрых штанишках посадила на вокзальную скамейку рядом с Полиной.
- Нет, так не пойдет! – сказала Полина. Она достала из сумки махровое полотенце, постелила его на скамью, сняла мокрые штанишки с малышки, усадила её рядом с собой и укрыла своей красивой шалью. Она протянула ребенку и большую ватрушку. Малышка улыбнулась, ватрушку взяла, но Полина почувствовала, что ребенок, привалился к её теплому боку всей тяжестью своего детского тельца. Боясь спугнуть детское доверие, Полина глазами спросила женщину, которая мыла полы в зале.
- Спит! – шёпотом сказала пожилая женщина. Она остановилась рядом с Полиной и стала рассказывать ей грустную историю о том, что Оленька внезапно осиротела. Что непутевая мать оставила ребенка даже не своей матери, а бабушке, а та скоропостижно скончалась.
- Ребенок никому не нужен. Совсем никому. Нет у неё никого на всем белом свете. Да еще слышала я, что её признали недоразвитой и в специальный детский дом определили. Напугали людей своим определением. И хотели взять девочку на усыновление, а после такого определения кто решится? Не разговаривает она. Ну и что? Мой Денис в три года сказал первое слово, а учился в школе на отлично. Слабенькая она, недокормленная, недосмотренная. Бабушка уже болела и все в доме её держала. Ей бы на парное молоко, на свежий воздух, на любящие руки. Два года ей уже, а разве дашь. Теперь вот в приют везут.
Уборщица пошла дальше, а у Полины оборвалось сердце. Рядом спала маленькая девочка. Полина обняла ребенка одной рукой, потом осторожно приподняла и взяла на руки. Малышка проснулась и посмотрела ей в лицо ласково и доверчиво.
- Бай! – сказала Полинка.
Оля опять крепко уснула. И Полина вдруг поняла, что она не отдаст эту девочку никому на всем белом свете. Что это её ребенок. Вот именно послан Богом. Ей послан.
И не отдала. Социальный работник – молодая женщина - верещала на весь зал о том, что Полина сошла с ума и она еще об этом своем решении пожалеет.
- Не пугайте мне ребенка. Давайте бумаги, я подпишу. Дам расписку. Снимите копию моего паспорта. Сейчас я отнесу её в дом моей мамы. Можете пойти со мной и убедиться, что с ребенком все будет в порядке. Я – бездетная. Давно мечтала о том, чтобы усыновить ребенка. Ждала случая.
Молодая женщина с причитаниями, что её снимут с работы, что так ничего не делается, успокоилась только тогда, когда в присутствии двух свидетелей по всей форме Полина написала ей расписку о том, что в ближайшие три дня она предоставит в органы опеки пакет документов на усыновление.
Оленька почувствовала тепло и доброту женщины, которую она будет всю свою жизнь называть мамой. Она не сходила у неё с рук.
Поля вдвоем с матерью искупали ребенка, завернули в большую махровую простынь, накормили теплым супчиком, напоили молоком. Потом мама Полины принесла из магазина много новой и добротной одежды. Её перестирали. Кто же оденет ребенку одежду прямо из магазина? Детей нужно беречь. Бедная маленькая девочка никак не решалась отпустить руку Полины. Полина и не возражала. Так и спать они легли вместе на большом и мягком диване. Ребенок спал и держал руку Полины в своей руке.
Мать долго сидела на кухне и что-то писала крупными буквами на листиках бумаги.
- Что ты там пишешь, мама?
- Объявление о продаже квартиры. А сейчас прямо начну упаковывать вещи. Еду с вами. И не возражай. Кто за дитем присмотрит, пока ты на работе. В садик отдавать нельзя. Нужно дать время ребенку окрепнуть.
- А я и не возражаю! – засмеялась Полина.
- Собака у вас по двору бегает. Позвони Матвею, чтобы загородку сделал. А то напугает ребенка невзначай.
А через пятнадцать лет сидела Полина на той же садовой скамейке во дворе своего дома и опять любовалась чистотой летнего утра. Она прислушивалась к шагам за калиткой. Оленька первый раз не ночевала в родном доме. Выпускница встречала с одноклассниками рассвет на озере за поселком. А мама все глаза проглядела. Не идет ли? Вышел Матвей. Подсел к жене на скамейку.
- А ты видела, мать, как нам хлопали все в клубе, когда нашей девочке, как первой ученице, вручали аттестат? Я от гордости чуть не задохнулся. Знай наших. У нас в родне сроду тупиц не было!
И Матвей приосанился. Потом обнял свою уже седеющую жену и тихонечко сказал:
- Как же все-таки я люблю вас обеих.
Не часто он говорил такие слова своей жене. Скупой он был на слова человек.
- Знаю, - отозвалась Полина.