Баню топить – целое искусство. Если нарушил процесс, то ничего хорошего не жди: ни пара лёгкого, ни духа бодрого. Сколько людей угорело по недогляду. Одни с чертями наперегонки побегают да и выветрят угар, других на «скорой» увозят со всеми сигнальными почестями. Особенно не любит баня в человеке спиртного градуса; может она над подвыпившим парильщиком так покуражиться, что у того и дух вон.
Николай Миронов родился и вырос в деревне, поэтому накрепко запомнил: после бани распаренную душу повеселить можно, а до бани ни-ни, если здоровье дорого. С банным духом надо ладить, про то ещё дед ему говорил.
В тот апрельский день Николай затопил баню рано, едва солнце дотянулось до полудня. Весна погодой не радовала, а ему тепла так захотелось, что сил не было терпеть. То, что осталось от левой руки – короткая неприглядная культя – всю ночь ныла на неприветливую сырость. Культя хоть и была освобождена от работ по хозяйству, взвалив всё на здоровую руку, а досады от её нытья было не меньше.
«Вот распарю свой обрубок, и пройдёт ломота, - размышлял Николай, помешивая кочергой прогоревшие яблоневые дрова. – Новая рука не отрастёт, надо, стало быть, и о том, что осталось, заботиться.»
Руку Николай потерял ещё в молодости: комбайн не заглушил и полез в забитую соломой молотилку устранять засор. Сколько раз так делал, и ничего, а в тот раз не вышло. Казалось, был удар лёгким, а кисть размолотило – не соберёшь. Хирург своё дело хорошо знал, отрезал с запасом, чтобы заражения не случилось. Николай с неделю погоревал, глядя на его работу, да и стал привыкать к своему новому виду. И всё бы было ничего, но с годами культя начала ныть, особенно в сырую холодную погоду. Чего только не перепробовал, чтоб укороченную руку унять, а только лучше бани ничего не помогало.
Баню Николай вытопил жарко, со знанием дела. Собрал нехитрое бельишко и уже собрался отвести душу горячим паром, как оконное стекло звякнуло, привлекая слух лишним звуком. За оконной рамой мелькнула щербатая физиономия соседа Петрухи. Николай сразу понял, что тот навеселе. В другой раз он пригласил бы Петруху за стол, но горячительного угощения, припрятанного в стареньком буфете по случаю банного дня, оставалось как раз на одного.
"Оно, конечно, и на двоих растянуть можно, но только после бани," - подумал Николай и вышел из дома. Он протянул для приветствия здоровую руку и хорошенько встряхнул вялую кисть соседа.
- Что-то рано ты в баню собрался, - сказал тот и мечтательно посмотрел на небо, будто оно знало, будет ему добавка, или нет.
- А у меня расписания нет, я не пассажирский поезд, - ответил Николай. – Когда хочу, тогда и иду!
- Так ведь до вечера ещё далеко – запылишься.
- Не успею. Откуда в избе пыли браться? С космосу не долетит, а с потолка только льняная костра за шиворот может просыпаться.
- Тоже верно, - согласился Петруха и хрипло рассмеялся.
- Ты по делу? – поинтересовался Николай и незлобно дернул за хвост вышедшего вслед за ним на улицу кота Мотю.
Сосед задумался и потёр переносицу.
- Шёл по делу, а только по какому – забыл! Вроде спросить что-то хотел.
- А ты в другой раз в Федулу не заходи, глядишь, и не отшибёт память. Федул при любой власти на сахаре экономит, его первак осиновой корой отдаёт …
- Вспомнил! Власть, дай пожить всласть! - оживился Петруха и тут же его лицо стало серьёзным. - В районном кляузнике про выборы читал?
- Ну, читал.
- А раз читал, то скажи, за какую власть голосовать будешь: за старую или за новую?
- Поглядим, - уклончиво ответил Николай, - я покамест в баню схожу, подумаю.
- А я не пойду сегодня, во мне градус высокий.
Петруха то ли вздохнул, то ли зевнул и с какой-то особой досадой махнул рукой. Соседи распрощались. Один, так и не получив ответа на волнующий его вопрос, неустойчивым шагом пошёл в сторону большака, другой, прихватив бельишко, направился в баню.
Распарился Николай во всё своё удовольствие. После бани потешил себя тем, что осталось в поллитре, удовлетворённо похрустел солёными огурцами и устроился на диване перед телевизором. Горячо поспорив с диктором на разные темы, Николай сладко задремал. Рядом, спрятав дымчатую морду в лапы, задремал кот. За пеленой некрепкого сна Николай снова услышал стук в окно.
«Петруха никак не угомонится. Видимо, его душа горькой добавки просит», - подумал он, подходя к окну, но, вместо улыбчивой физиономии соседа, увидел целых две. Вид у физиономий был вполне интеллигентный, обе показались Николаю знакомыми, особенно та, что была покруглее, в очках.
Николай жестом пригласил нежданных гостей в избу, и через несколько мгновений те уже стояли на пороге.
Мотя шустро запрыгнул на печку и с опаской выглядывал из-за цветастой занавески.
- Помнишь меня, Николай? – поздоровавшись, спросил круглолицый. – Ты у меня в сопровождающих был.
Николай сразу вспомнил, не так уж много он выпил. Так вот, значит, кто к нему пожаловал! Один из гостей был вполне известным режиссёром, который жил в столичном городе, но часто появлялся в районе. Был у него в глубинке свой интерес - живописное местечко на берегу озера. Раньше там стояла перекошенная изба, за ней - заросшие бурьяном сад и огород. На самом берегу озера ютилась ветхая баня.
В доме давно никто не жил. Стал деятель культуры у местных жителей про хозяина дома спрашивать, и те ответили, что хозяин жив, но явно сбрендил и живёт теперь отшельником где-то на дальнем хуторе. Поехал режиссёр искать хозяина, а нашёл Николая, вызвавшегося по природной своей доброте быть проводником к странному жильцу. Жильца того все в округе знали, но дружбу водить опасались. И как не опасаться, когда он ни рыбы, ни мяса не ел и ничем горючим себя ни по праздникам, ни после бани не заправлял?
Позже до Николая дошли разговоры, что режиссёр дом у отшельника все же купил, потом разобрал по брёвнышку и построил на его месте знатные хоромы с балконами и верандами. В довершении картины обнёс всё это хозяйство высоким добротным забором с витым железом.
С тех пор он режиссёра не видел и ничего о нём не слышал, а тут на тебе, пожаловал, да ещё и не один!
Второй оказался вполне известным артистом. В конце девяностых его лицо часто мелькало на экране в первых сериалах о питерском уголовном розыске. С той поры в послужном списке артиста фильмов прибавилось, а сам он из худенького остроносого парнишки превратился в зрелого мужика интеллигентного вида, но по-деревенски простого, незаносчивого. Та же сорока донесла, что и дом он построил по соседству с режиссёром.
- А мне вас и угостить-то нечем, - развёл руками Николай. – Огурцы солёные и отварная картошка. Хозяйка моя померла, холостяк я, стало быть ...
- Картошка? А это как раз то, что надо! - повеселел вдруг артист и поставил на стол коньяк с пятью звёздами. – Картошка с огурцами – это по-нашему!
Выпили. Поругали политику. Выпили ещё.
- В баню бы её да веником! - раздухарился Николай, подогретый коньяком на старые дрожжи. – Всех политиков разом и каждого по отдельности!
- Не отмоешь, - авторитетно заявил артист.
Переводя разговор на другую тему, режиссёр спросил про отшельника.
- Что ему сделается? – отмахнулся Николай. – Правда, чем жив – непонятно. Он теперь со своим задвигом ещё дальше пошёл. Стало быть, всё сырым ест: лук, капусту, свёклу. Картошку - и ту сырую!
Кот Мотя, не привыкший к обществу, вдруг осмелел, спрыгнул с печки и подошёл к столу. Животное человеческую расслабленность чует, его не проведёшь.
- Вспомнил, - спохватился артист, глядя на Мотю - у нас же шпроты есть!
- Шпроты ему, – проворчал Николай. – Крыс пусть ловит!
Ловить крыс Мотя не хотел, тем более что перед ним тут же поставили жестяную банку со стройными рядами золотистых рыбёшек. Николай озадаченно смотрел, как кот бесцеремонно поедает шпроты, и укоризненно качал головой. Сам бы он вряд ли такое подношения сделал.
- А что, Николай, как я покажу тебя в кино? – подобрался к главному вопросу режиссёр и окинул взглядом культю. – Мы сейчас фильм про войну снимаем, ты нам как раз бы и подошел для эпизодической роли.
- Для какой? – на всякий случай уточнил Николай.
Режиссёр, вместо ответа, тут же нарисовал словесную картинку, от которой Николай даже слегка поморщился.
- Вечер. Только что закончился бой. Ты лежишь на земле, истекаешь кровью. Руку оторвало, осколочное ранение в живот … Нам бы пробы снять, всего несколько дублей. У нас и форма солдатская есть, - убедительно сказал деятель культуры и кивнул куда-то в сторону веранды.
Николай непроизвольно посмотрел туда же, а потом с непониманием уставился на режиссёра. Даже Мотя на несколько секунд вынул замасленную морду из жестяной банки: согласится хозяин или нет? Роль всё-таки предлагают!
- Ты на землю ляжешь, а мы тебя землёй закидаем. На руку и живот крови нальём, - подхватил тему артист, жестикулируя для пущей убедительности.
- Бычьей, что ли? – предположил Николай.
- Зачем же бычьей? Кровь не настоящая, - пояснил режиссёр. – Это краска такая.
Николай задумался. Это как понимать: сначала землёй, потом краской? Зря баню топил, что ли?
Пока ждали ответа, пять звёзд ещё раз проплясали над столом.
- Нет, - наконец ответил Николай, хрустнув огурцом. - Сегодня не могу, сегодня я после бани. Чистый, стало быть ...
Знаменитости переглянулись: дело говорит мужик.
- Ну, а если завтра? – поинтересовался режиссёр.
- Завтра – другое дело. Завтра можно. Оно хоть и в воскресенье работать грех, а только на земле полежать да мёртвым притвориться – какая же это работа?!
На том и сошлись. Номер телефона записали и укатили, а Николай убрал посуду со стола и лёг спать.
На следующий день к Николаю приехали совсем другие люди: молодой вертлявый парень с увесистой камерой и крашенная в блондинку дама лет сорока пяти. Внушительных размеров черный джип припарковали на обочине большака.
Николай заприметил прибывших в окно и предусмотрительно вышел на веранду.
Дама подошла почти вплотную и манерным жестом поправила крашеную буклю, выбившуюся из-под кепки.
- Здравствуйте! Здесь живёт Безруков? – спросила она и тут же представилась.-
Помощник режиссёра Инесса Понурова. От режиссёра Михеева, насчёт проб.
- Я не Безруков, я – Миронов, - в свою очередь представился Николай и торжественно поднял вверх культю. – Николай Миронов. Безрукий …
В полной тишине, которая длилась несколько секунд, гулко прожужжала пчела, а потом произошло такое, отчего кот Мотя кинулся под веранду. Тот, что с камерой, согнулся пополам и разразился громким хохотом.
- Миронов? – переспросила дама и тоже принялась смеяться.
Николай, на всякий случай, посмеялся вместе со всеми. Ничего смешного в своей фамилии он не видел, и всё же странную парочку хохотом поддержал.
Потом приступили к съёмкам. Сняли старую яблоню в саду, Николая, лежащего на земле, и культю, густо политую краской. Даже Мотя был снят крупным планом, когда из любопытства подошел к неподвижно лежащему под яблоней хозяину.
- А что же режиссёр не приехал? – спросил напоследок Николай.
- Не смог, - уклончиво ответила дама, с неподдельным интересом разглядывая старую иву у дороги.
- Забор помешал, встал на пути всем своим железом! - глумливо хихикнул парень, но госпожа Понурова посмотрела на него так, что его развесёлые веснушки вмиг перестали прыгать по лицу.
Про забор Николай уточнять не стал. Не приехали, значит, не смогли.
В деревне про приезд режиссёра никто не поверил. Одни говорили, что Николай перепарился, другие, что угорел. Машины тоже никто не видел, да и мало ли их проезжающих и останавливающихся, на то и большак!
- Откуда у нас тут киношникам взяться, – деловито пробасил Петруха. – Автобус рейсовый отменить хотят, а ты про кино толкуешь!
Николай с сельчанами не спорил: не хотят, пусть не верят. На всякий случай, он ещё несколько дней ждал звонка, говорил же режиссёр, что съёмки в самом разгаре. Послужить искусству Николай был завсегда рад, разве что не в субботу, не после бани.