Моим родителям
Галине Павловне и Сергею Евстафьевичу
посвящается
Всё имена, названия и события - реальные. Фото - июнь 1945
прошу отнестись с уважением
ЖАВОРОНОК
...Галя проснулась от звонкого щелчка хлыстом на улице.
Было воскресное утро, и пастух собирал стадо позднее обычного. Солнце стояло уже высоко...
Галя потянулась и оглядела комнату. Средняя сестра, 17-ти летняя Маня по своей детской привычке, спала на четвереньках, уткнувшись в подушку лицом и похрапывая с посвистом. Постель старшей сестры, Нюры, была не разобрана. Значит, она так и не приехала вечером из Москвы. Пышненькая и светлокожая Нюра, всю неделю она жила у родственников в Москве и домой не приезжала, потому что училась на курсах у старого мастера-закройщика, который обещай ей после обучения работу в "Люксе", как самой прилежной и талантливой ученице в группе. Галя очень любила свою старшую сестру. Ах, если б и ей так научиться подшивать подол у платья!
Осторожно, чтобы не разбудить девочек, вошла мама, Матрёна Алексеевна, неся ведро с парным молоком. Она только что проводила корову в стадо и пришла в дом, чтобы растопить печь и приготовить завтрак. Девочек она поднимала одна. Павла-то как Сталин загрёб в 31-ом году, так она его больше и не видела, хотя получила повестку, что он выехал по месту жительства по истечении срока...
Мама увидела, что Галя не спит уже, и присела к ней на краешек постели с кружкой тёплого парного молока: "Выпей, доченька, тёпленького!"
Мотя жалела свою младшую девочку, которая росла слабенькой, совестливой, да вот после кори в 5-ом классе ещё и очки пришлось ей надеть, стала развиваться близорукость.
"Галинька", - сказала Мотя, - "Ты подымайся, поешь, да сходи в Успенское за хлебом. А то Маня-то вечером вчера как с танцев прибежала, так с молоком весь хлеб уж и доела".
"Счас, мам", - Галя опять потянулась, достала рукой очки из-под подушки. Над её кроватью мама прикрепила грамоту, которую Галя принесла из школы неделю назад после экзаменов. На грамоте под портретом Вождя Всех Народов было написано, что она, Емышева Галя, обнаружила отличное знание всех предметов по окончании 7-го класса.
Она сняла со спинки стула отглаженное вечером платье, любовно сшитое мамой в подарок за круглые пятёрки, потом, тряхнув им, осторожно положила на кровать и пошла на улицу: умываться.
Солнце уже поднялось достаточно высоко, где-то невидимой точкой заливался жаворонок, а стадо коров направлялось, ведомое пастухом и двумя собаками, через поле к речке Злезне, потихоньку растворяясь в ещё не совсем растаявшем тумане, висевшем в овраге над рекой.
Быстро перекусив, Галя надела нарядное платье - воскресенье всё же, пристегнула комсомольский значок, положила аккуратно деньги в кошелёк, застегнула карман булавкой: "Мам, я пошла".
Мотя встала из-за стола, чтобы проводить дочку до шоссе и перекрестить на дорогу.
Шоссе уходило вниз и скрывалось в лесу, прозванном Романиха, где были уже построены во множестве правительственные дачи, подаренные Вождём своим приближённым.
Галя помахала матери рукой, перекинула за спину косы, каждая по кулаку толщиной (зависть подружки Любки) и пошла вниз по обочине. Дорога, спускавшаяся вниз с горы, на которой стояла деревня, так и бежала сама под ноги. Девушка и не заметила, как добралась до Романихи. Здесь можно было, обогнув дачи, выйти на Успенское поле и, срезав большой участок пути, за пятнадцать минут добраться до села Успенского, что стояло на берегу Москвы-реки, ограниченное со стороны поля Успенским шоссе**, что вело в Москву и считалось Правительственным.
Колхозное поле, оставленное под пар, источало под лучами уже высоко поднявшегося солнца ароматы множества цветов и трав. Галя не удержалась и бросилась в эту естественную душистую клумбу.
Над цветами кружились пчёлы и шмели, а жаворонок выдавал такие трели, что не почувствовать себя счастливой было просто невозможно. А ей хотелось помечтать! После 10-го класса она решила поступать или в институт, где всяким языкам учат... или... она никому не говорила об этом, туда, где учат на режиссёров и сценаристов. По литературе и русскому языку у неё никогда не было даже ни одной четвёрочки. Перечитав всю школьную библиотеку, она решила, что напишет свой сценарий "Ромео и Джульетты", а потом по нему поставит фильм. В своём успехе, очень скромная, но очень уверенная в себе девочка не сомневалась... Полежав минут десять, Галя поднялась и вприпрыжку побежала к селу.
Перейдя дорогу, она прошла мимо своей школы и удивилась пустоте улиц. Даже собак и кур не было видно. Она завернула на другую улицу, где были Сельсовет и продуктовая лавка, и остановилась как вкопанная.
Весь сельский люд в тягостном молчании стоял вокруг столба, на котором висело радио. Молодые женщины плакали и крепко прижимали к себе ребятишек. Галя подошла к толпе и тронула за рукав мужчину, стоявшего с краю: "Что случилось?"
Люди обернулись на её голос. Лица у всех были серые.
- Война, дочка, - сказал седой мужчина, смахнув слезу, - немец на нас напал...
"Нет, нет" - Галя покрутила отрицательно головой. Обернувшись, она бросилась обратно к дому, забыв про хлеб.
Она бежала обратно той же дорогой, спотыкаясь и падая в высокой траве, которая раздражала своим запахом. Сочная трава зазеленила новое платье. Коленки были разбиты в кровь. Саднило локти и ладони. Выбившись из сил, она упала в траву и заплакала. Потом, повернувшись на спину, всхлипнув, повторила: "Война..."
Это весной они всё пели в школе: "Если завтра война, если завтра в поход...". А теперь это слово казалось колючим, и язык не хотел выговаривать его.
Трель жаворонка слышалась ей теперь отвратительным карканьем. Обессиленная слезами и услышанным, она, спотыкаясь, побрела по шоссе.
До конца своей жизни она так и не сосчитала, сколько раз она упала по дороге домой.
Таганькове* уже всё знали. На самой горке, в деревне было много народу. Галя прибавила шагу. Услышав топот лошади, она обернулась. Это был участковый. Поравнявшись с ней, он крикнул: " Девочка, милая, скорей домой, ВОЙНА!"
Галя увидела маму и старших сестёр. Матрена Алексеевна стояла, прижав к себе старших дочерей. Галя подбежала к ним и, обессиленная, опустилась на землю. Мать помогла ей подняться, сёстры, с заплаканными глазами, утирали ей глаза, отряхивали платье. Маня бросилась колодцу, зачерпнув из только что поднятого свежего ведра, принесла младшей сестре воды. И так худенькая Маня, с посеревшим лицом, казалась ещё тоньше, словно надломленная веточка.
В деревне уже всё знали. Со станции Жаворонки, с поезда из Москвы прибежали родные многочисленных деревенских дачников, чтобы забрать своих домашних в город.
Участковый построил деревенских мужиков. И они строем пошли за ним вниз по шоссе к сельсовету. Мужики оглядывались, махали руками. Молоденький Федя-Дизик, в новом костюме и ярких, белых парусиновых туфлях, развернув гармонь, запел про трёх танкистов. Мужики подхватили было песню, но потом примолкли.
Женщины заголосили, оставшись одни.
А жаворонок всё пел и пел.
И хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать его трели...
СИБИРЯКИ
Деревня опустела и притихла. И деревья, кажется, стояли поникшие, словно давно не было дождя. За домом, на окраине картофельного поля установили зенитки и прожектора...
Июль стоял жаркий и сухой... Матрёна Алексеевна целыми днями вместе с девочками заготавливала дрова на отведённой ещё в мае делянке. Надо было торопиться с вывозом, пока не начались дожди.
В один из таких дней, умаявшись, они присели на полянке у опушки леса, чтобы попить воды и перекусить. Подстелив старую фуфаечку на траву, Галя прилегла. Было очень тихо, только лёгкий ветерок с поля ласково шелестел листьями над головой. И трудно было представить, что где-то, совсем уже близко, проходит линия фронта.
А листья под порывами ветра нежно что-то шептали друг другу, будто признавались в вечной любви. Ведь только жёлтые листья шуршат от тоски, понимая, что пришла пора расставаться навеки. Галя подумала, что хорошо бы написать об этом в сочинении, как только осенью она пойдёт в школу. Только где же они будут учиться? Ведь школу в Успенском отдали под госпиталь...
Незаметно веки сомкнулись. И Галя увидела чудесную картину.
Поле, расстилавшееся перед ней, было покрыто какими-то необычайно красивыми цветами. Таких она раньше не видела. Легкий ветерок покачивал цветы, и, казалось, они кивают ей, словно здороваются.
Галя наклонилась, чтобы сорвать несколько цветков. И вдруг наступила тишина. Птицы умолкли, утих ветерок. И вдруг при совершенно ясном небе она отчётливо услышала ворчание грома. Галя огляделась вокруг. На небе - ни облачка. И сразу вся это красота показалась Гале какой-то тревожной. Кто-то схватил за плечо. Она вздрогнула и... Проснулась...
- Проснись, проснись! Вставай же, - Маня трясла её за плечо, - Немец, немец налетел... В лес надо скорее!
Они вскочили и побежали вглубь леса. У деревни зенитчики стреляли без перерыва. Завыла сирена. Самолёт проносился где-то рядом и так низко, что, казалось, он сшибает верхушки деревьев.
Девочки спрятались в чаще, а Матрёна Алексеевна, как большая птица старалась закрыть их всех своими руками, как крыльями.
Потом раздался пронзительный свист, и оглушительный взрыв... Наступила тишина.
В деревне был переполох. Немецкий самолёт, который зенитчики не пропустили к Москве, решил прицельно отбомбиться над их деревней, но промахнулся, и бомба упала за деревней, на берегу пруда. Огромная воронка дымилась... Женщины и дети боялись подходить близко.
Подъехал майор на Виллисе. Заглянул в воронку и повернулся к толпе: "Товарищи! Эта бомба предназначалась для бомбёжки нашей столицы! Но доблестные наши зенитчики не пропустили немецкого гада к нашей Москве!"
Люди с надеждой смотрели на него. Он вытер пилоткой вспотевший лоб и добавил уже тише: "Расходитесь по домам. Тем, у кого вылетели стёкла, солдаты помогут починить окна..."
...К вечеру в дверь постучали. Девочки вздрогнули и посмотрели на мать. Матрёна Алексеевна встала и пошла к двери: "Кто?"
Вошли двое военных. Они осмотрелись и сказали: "Ваш дом самый светлый и чистый, здесь будет размещен командир дивизии, стоящей на подступах к Голицыно".
...Заканчивался сентябрь. Уже выкопана и убрана была картошка. А занятия в школе так и не начались. Немец налетал почти каждый день. Сначала все прятались в окопе, выкопанном в переулке, но потом даже и из дома выходить перестали. И в этом привыкании было самое страшное.
Матрёна Алексеевна сшила четыре мешка, прозванных "Сидорами", сложила в каждый пару белья, сухари, мыла кусок, вафельное полотенце, кружку да ложку. Это ей посоветовал сделать Комдив. Человек он был в годах, воевал в финскую войну, повидал многое. Однажды вечером он сказал: "Близко немец, совсем близко. Нужно быть готовым в любую минуту сняться с места. Взял мешок, встал и пошёл. Ведь до Москвы всего 37 км..."
...Вот уж и первый снег выпал. Из соседнего села Иславское прибежала с маленьким сыном сестра, Варвара Алексеевна. Привела и свою корову...
Иславское стояло на берегу Москвы-реки, а на другом берегу, в Аксиньино, были немцы. Деревня эта стола на высотке, которая считалась стратегически важной, поэтому переходила несколько раз из рук в руки.
Деревенские мальчишки, пробравшиеся по перелескам до Иславского, рассказывали, что от Аксиньино остались одни только трубы, а на первом снегу лежит много убитых. Только через реку не понять, - наши это или немцы...
Канонада ближнего боя не утихала ни днём, ни ночью. В сенях вповалку спали бойцы-зенитчики.
Матрёна Алексеевна варила для всех картошку, поила чаем. За постой военных её семье выдавали американскую тушёнку, сухари и немного сахару. Осень выдалась урожайной на грибы, и бойцы с удовольствием хрустели солёными чернушками: "Ох, мать, и хороши же твои грибочки!"
Заканчивался ноябрь. Уже было много снегу, мороз стоял почти что Крещенский. Печь приходилось топить несколько раз в день. Отдыхающие бойцы помогли натаскать ещё немного дров из леса.
Однажды утром Галя проснулась от какого-то странного звука. Вроде, топот какой-то. Она растолкала сестёр и мать. Накинув пальто и платок на голову, она первой выскочила из дома. А там!
По трое в ряд по шоссе в сторону Жаворонок шла конница. Весёлые, румяные от мороза бойцы в белых тулупах крепко держались в сёдлах.
- Сибиряки! Сибиряки подошли! Теперь немцам конец под Москвой! - шумела деревенская толпа у дороги.
Мальчишки на деревьях вдоль дороги махали шапками и кричали: "Ура сибирякам! Уррра!"
- Ура! - неслось над головами конников. Колонне этой не было видно конца.
...Когда они вернулись домой, то увидели, что Комдив собирает свои вещи.
- Уходим мы. Дальше на запад уходим. Вязьму наши взяли, - он обнял Матрёну Алексеевну, - Спасибо, родная, за приют. Девочек береги. Мы тут Вам паёк оставляем и одеяла шерстяные для всех. Будьте Здоровы! Может, увидимся ещё когда-нибудь!
РАДИОУЗЕЛ
... Зима закончилась. Лютая, страшная зима 41-го года. Зима, похоронившая планы Гитлера о молниеносной победе над СССР.
В марте Галю, которой исполнилось уже 16 лет, сестра Маня привела в управление дачным хозяйством "Горки Х", где сама работала буфетчицей. Галю взяли дворником на территорию дачи Максима Горького.
После зимы необходимо было приводить территорию в порядок. Прошедшей осенью никто не занимался уборкой опавших листьев, починкой беседок, скамеек, потому что никто не мог сказать, как развернётся ситуация. Может, придётся бросить всё в одночасье и отступать. Но вслух об этом никто не говорил. За это могли расстрелять на месте...
Галя с удовольствием принялась за работу, порученную ей. Она городилась тем, что и сама теперь может внести вклад в скудный рацион своей семьи. Теперь ей полагалась рабочая карточка. А так как хозяйство "Горки Х" относилось к разряду правительственных учреждений, нормы пайка были выше, чем у всех остальных работающих.
Однажды, уже в мае, мимо неё проходила приехавшая из Москвы комиссия. Военные остановились и стали расспрашивать Галю, как ей работается и всем ли она довольна. Краснея и не поднимая глаз, она отвечала на вопросы - кто, откуда, сколько классов закончила.
Статный военный, очевидно, главный в этой комиссиив, в круглых очках, сказал начальнику хозяйства: "Что ж это ты таких людей в дворниках держишь? Тебе ведь человек в радиоузел нужен"
- Как тебя зовут-то? - он повернулся к Гале.
Она ответила.
- Ну, вот, с завтрашнего дня принимай радиоузел. А веник свой подари... ну, вот хоть ему, - он указал на директора хозяйства. Члены комиссии рассмеялись. А за ними засмеялась и Галя.
Но смеялась она сквозь слёзы. Она узнала этого очкастого. Это был Лаврентий Берия.
Несколька раз потом его машина останавливалась у дверей радиоузла. Однажды Галин начальник вышел к машине и приставил дуло пистолета к своему виску. Из машины послышалась грязная ругань.
Но больше эта чёрная машина не приезжала.
Работа в Радиоузле ей понравилась. С утра она зачитывала назначения на работу. Потом читала все последние новости из газет. В определённое время переключала передатчик на частоту Московского радио, чтобы работающие могли услышать сводки с фронта, которые читал Левитан. В свободное время Галя привела в порядок фонотеку. Пластинок было не так уж и много. Многие из них были здорово заезжены. С разрешения начальника радиоузла, между чтением новостей и распорядка работы, Галя устраивала концерт по заявкам. Рабочие просили всё больше "Синий платочек" и "Тёмную ночь", "Три танкиста".
Однажды, вернувшись из Москвы, начальник принёс в радиоузел коробку с пластинками.
- Вот, - сказал он, в радиокомитете выдали.
Галя не верила своим глазам. Здесь были и песни из "Весёлых ребят", Рио-Рита и многое другое из давнего, мирного времени.
- Поставь сначала вот эту, - сказал начальник.
Галя знала много песен, и сама любила петь. Но этой песни она не знала.
Гармонь плакала, потрескивал невидимый огонь, где-то завывала вьюга, а слова были такие, что казалось, что это чьё-то сердце плачет: "Вьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза..." Когда песня закончилась, Галя увидела, что начальник её плачет.
В радиоузле Галя проработала всю войну...
Наступила весна 1945 года. Долгожданная весна, когда уже было ясно, что вот-вот закончится война. А в феврале вернулся в деревню из госпиталя поседевший Федя Дизик. Привёз с собой трофейный аккордеон. Ранение своё он получил где-то в Венгрии.
Как-то вечером он зашёл в гости к Матрёне Алексеевне. Они долго молча пили чай. Фёдор поглаживал повязку на голове. И, наконец, сказал: "Мотря, ведь на фронте я с Павлом твоим встретился. Живой он. Всё про дочек расспрашивал, особо про младшенькую свою, Галиньку".
- Что ж он домой-то не вернулся из ссылки? - голос у Матрёны Алексеевны дрожал.
- Боялся, чтоб девочкам биографию не испортить. А так - пропал и пропал. Не горюй, Мотря, может и вернётся, ведь скоро немцам конец. Другая жизнь начнётся. Сталин всех простит, кто немца бил...
- Дай-то Бог...
А погода после Пасхи разгулялась. Берёзки уж подёрнулись зелёной дымкой. Да соловьи по ночам выводили свои трели, словно и нет нигде войны, не гибнут наши солдаты...
В один из выходных Галя со своей подружкой Любой собрались в Москву. Начальник выдал пропуска. Очень хотелось девушкам посмотреть, как умывается и прихорашивается Москва. Уже убраны были ежи, мешки с песком из витрин на улице Горького.
Девушки рано вышли из дома: до станции Жаворонки 6 километров ходу, а надо успеть на 8-ми часовой поезд.
Надев свои самые нарядные платья, они пошли быстро по шоссе к станции. Через пару километров, в Ощерьино, на дороге дежурил молоденький милиционер свой, местный, из соседней деревни Дарьино. Взяв под козырёк, сделав строгое лицо, он остановил подруг.
- Ну-ка, гражданочки, документы предъявите! А то, кто вас знает, может Вы шпионки...
Девушки полезли за паспортами и пропусками в Москву. А милиционер вдруг вытащил пистолет из кобуры, да как выстрелит в воздух. Девчонки так и присели от страха.
- Миленькие мои, - вдруг закричал милиционер, - Вы что, ничего не знаете что ли!? Ведь ПОБЕДА! ПОБЕДА! Немцы капитуляцию вчера подписали! УРРРРА!!!!
Они взялись за руки и стали втроём кружиться по шоссе, петь и кричать: "Ура! Победа!".
Сойдя с поезда на Белорусском вокзале, девушки попали в смеющуюся, плачущую и поющую толпу.
Совсем незнакомые люди обнимались, поздравляли друг друга. Все, у кого были патефоны, выставили их на подоконники. Отовсюду неслась музыка. В сквериках и прямо на мостовой вдруг начинались танцы...
И это было 9 Мая.
Девушки бродили по городу. Купили мороженное в коммерческом магазине. От станции метро "Дворец советов" (Кропоткинская), они пошли по Кропоткинский улице к Пироговке, где в госпитале лежал Любин родственник. На углу Кропоткинской и Зубовского бульвара стоял красивый пятиэтажный дом. Он был похож на торт. Между окнами четвёртого этажа в нишах стояли красивые гипсовые вазы с цветами.
СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ
После Парада победы начальник радиоузла пришёл попрощаться. Его переводили на работу в Москву. Галя загрустила. Тосковавшая по отцу, она привыкла к этому доброму человеку.
И вдруг он сказал: "Давай возьму тебя с собой в НАРКОМТЯЖМАШ. Ты ведь грамотная. А там и школу закончишь вечернюю. Да в институт свой поступишь, чтобы книжки писать и кино снимать!"
Посоветовавшись с мамой, она дала согласие.
Новая работа в секретариате Наркомата ей нравилась. Можно было учиться после работы. Да и комнату ей дали в Перово. С новой подружкой Тамарой на двоих.
Только одно волновало её. Папа так и не пришёл с фронта. Она несколько раз делала запросы в архив. Но его не было ни среди живых, ни среди мёртвых. И даже справку не выдали о том, что без вести пропал...
Через несколько лет за хорошую работу дали ей путёвку в дом отдыха комсостава в Быково.
Собрав свои немногочисленные наряды, сшитые собственноручно под руководством старшей сестры Нюры, Галя отправилась на отдых.
По тенистым аллеям старинного парка прогуливались отдыхающие. Много было военных. Особенно, лётчиков. Их тёмно-синяя форма притягивала взгляд.
Галя любила играть в волейбол, а после ходила к пруду, чтобы посидеть на скамеечке и полюбоваться лебедями.
После войны прошло уже три года. Но иногда всё окружающее по-прежнему казалось сном или сказкой.
- Вы разрешите? - Галя подняла глаза. Возле скамейки стоял необыкновенной красоты молодой человек в лётной форме с погонами старшего лейтенанта. У него были такие глаза... Зелёные и бездонные...
Он присел рядом, и они разговорились...
Его призвали в армию в ноябре 1940 года. Определили в танковые войска. А он мечтал стать лётчиком. Вот и стал он каждый день подавать рапорт с просьбой о переводе в лётный полк. Уже в мае его перевели в Воронеж, в ШМАС, лётную школу, которая называлась тогда в шутку "Взлёт-посадка". Воевал на Северном Кавказе. Летал верхним эшелоном на Берлин. Ни разу не был ранен. Судьба хранила его, и в этом он убедился совсем недавно...
Их полк начали переводить из-под Грозного в Ашхабад.
Пошёл, как обычно, на медкомиссию перед полётом, и его отстранили, потому что температура была под сорок - малярия.
Экипаж улетел без него. Это был 1948 год. В момент посадки в Ашхабаде началось страшное землетрясение. И самолёт, только что коснувшийся посадочной полосы, потерпел катастрофу. Весь экипаж погиб... А он лежал в это время в лазарете. Подал после этого в отставку...
Вечером на танцплощадке он пригласил Галю танцевать. Брызги Шампанского. Ах, что это был за танец!
Кружились пары. Кружилась голова. Распорядитель танцев предложил сделать перерыв. Кавалер проводил Галю к скамеечке, гдё её ждала подруга.
На сцену, где стоял патефон, вышел человек в штатском и объявил: "Для самой красивой девушки сегодняшнего вечера с признанием в любви посвящает песню старший лейтенант ВВС Сергей Бусько. Прошу Вас!"
На сцену вышел баянист и за ним... Галин кавалер.
Полилась музыка. Галя обомлела.
Глядя со сцены прямой ей в глаза, лейтенант запел: "Вьётся*** в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза..."
Это был мой будущий отец...
Через два года он привёл свою молодую жену в тот самый дом, похожий на торт. На углу Кропоткинской и Зубовского бульвара.
Там я и родилась...Теплой осенью. После холодного лета 1953.
1975 год
Вот и снова весна. И снова День победы. Чудесный, незабываемый день.
Мама хлопотала на кухне. Отец поехал к Большому театру на встречу с однополчанами.
А я, пользуясь выходными, решила поваляться подольше в постели. В институте уже начались зачёты, и я здорово устала.
Было достаточно рано.
Вдруг в дверь позвонили.
- Лежи, я открою, - прокричала мне мама.
Входной двери мне не было видно, но я слышала разговор. Мама разговаривала с пожилым, скорее совсем старым мужчиной.
- Вы кого-то ищете? - спросила она. Он ответил что-то невнятно. Я не могла разобрать, о чём они говорили.
- Кто это? - спросила я у мамы, выходя из своей комнаты.
- Не знаю, он не представился. Странный. Ищет кого-то, - мама присела на кресло в прихожей. Но вдруг вскочила, как подброшенная пружиной, - Беги, верни его! Это... это... мой папа! Он меня искал и нашёл!
Мама зарыдала.
Я выскочила на лестницу, но там было пусто и тихо. Выбежала прямо в пижаме к подъезду. Никого. Прошла все этажи с 1-го по 12-ый. Поиски были напрасны.
А мама рыдала.
- Это папа. Это был мой папа. Он приходил на меня посмотреть...
ОТ АВТОРА
Мы так и не узнали, кто же приходил к нам в тот праздничный день. Мы с папой разу не возразили маме, когда она говорила, что это приходил её папа, Павел Фёдорович Емышев. Мама видела его в последний раз, когда ей было 5 лет. Это был 1931 год...
Моя милая мама так и не стала ни писателем, ни режиссёром. Всю свою жизнь она посвятила моему отцу и мне.
Умирая, она просила меня: "Девочка моя, запиши всё то, что я рассказывала тебе, чтобы об этом знали мои внуки и другие люди".
Мой отец после выхода в отставку долгое время проработал в Лётно-испытательном Бюро (ЛИБ) под командованием В.С. Гризодубовой. О чём упоминает в своей книге "Полёт сквозь годы" его друг и однополчанин А.К Туманский.
Из каждых 100 мужчин 1922 года рождения с войны вернулись только трое.
Один из этих троих - мой отец.
Заканчивая свою повесть "Утренний звонок", я думаю, что выполнила наказ моей мамы.
Спасибо и Вам, мои, читатели, что уделили внимание незатейливому моему рассказу.
С уважением к своим читателям
Рута Юрис
1975 - 2005 г Москва (С)
* Таганьково
Географическая справка Звенигородского Краеведческого музея.
"История этих мест восходит к началу 16 в., когда разъезжая грамота 1504 г. при описании границы Московского и Звенигородского уездов упоминает и земли "Таганициньского сельца". "Экономические примечания" 1800 г. сообщают, что Таганниковым вместе с Успенским владела полковница Ирина Ивановна Бекетова. В деревне имелось 12 дворов, где проживало 39 мужчин и 57 женщин. Кроме хлебопашества крестьяне пилили лес и занимались торговлей. По сведениям 1852 г. деревней Таганниковой владела генеральша Софья Сергеевна Бибикова и на ее 13 дворов приходилось крестьян 46 душ мужского пола и 53 женского. К 1890 г. здесь проживало 111 человек. Кроме сельского хозяйства местные жители занимались скорняжным промыслом. Перепись 1926 г. ( год рождения моей мамы - прим. автора) зафиксировала в Таганькове 43 хозяйства и 251 жителя (122 мужчины и 129 женщин). Имелся сельсовет. Через шесть десятилетий, по данным 1989 г., тут отмечено 41 хозяйство и 53 человека постоянного населения. " В нынешний момент мы окружены коттеджами, лишены окружающих лесов (они застроены). Увы. Деревенских домов - 43. Постоянных, прописанных, жителей - от силы - десяток. Все остальные владельцы, в т.ч. и я - наследники.
** Своё нынешнее название "Рублёвка" получила не так давно, всего лет 20 тому назад.
В 1934 г это шоссе было проложено буквально "за ночь". Для того, чтобы Сталин мог приехать на дачу к Папанину. До этого была просто довольно разбитая, местами просто обычная, грунтовая, дорога, существовавшая с 18-го века. (Об этом упоминается в Звенигородском Краеведческом музее). И называлось это шоссе - Успенским, Успенкой. У села Успенского, на перекрёстке, направо уходит через Москву-реку шоссе на Николину гору и далее, мимо деревни Аксиньино, - в Звенигород.
*** В оригинале песня начинается так:"Бьётся в тесной печурке огонь..."Но мой папа всегда пел - "ВЬЁТСЯ..."