В оккупации

   
       После захвата гитлеровцами наших территорий десятки миллионов советских граждан оказались в зоне оккупации. Не избежали этого и жители нашего района. Но, несмотря ни на что, наши люди не были сломлены и даже, часто рискуя своей жизнью, помогали друг другу.

       Из рассказов моих односельчан…
       Страшное лето 1942 года. Во время фашистской оккупации по какими-то непостижимым тайным связям весь колхоз имени Тельмана знал, когда по шляху «Боковская – Миллерово» оккупанты будут проводить советских пленных солдат. Знали и жители сёл, расположенных в окрестности. Даже за 15 километров из совхоза имени Подтёлкова женщины приходили пешком в хутор и приносили продукты. Сумки собирали заранее – у кого, что было, тем и делились.
 
       Из небольшого хуторка Луганки вся дорога от села Шалаевки и до хутора Третьего Интернационала хорошо просматривалась – всё было, как на ладони. Колонны военнопленных были видны уже при выходе из Шалаевки. Весть об этом молниеносно разносилась по сельским дворам с такой скоростью, что позавидовали бы современные сотовые связи.

       Хуторские женщины быстренько хватали приготовленные сумки и бежали к дороге, чтобы отдать нашим солдатикам еду и хоть словом поддержать их. Сделать это было совсем не просто. Немецкие конвоиры запрещали им выходить из колонны, сразу стреляли. Женщин близко не подпускали, прогоняли, могли прикладом огреть, а то и из автомата очередь выпустить. Обливаясь слезами и причитая, хуторянки, изловчившись, на ходу бросали в колонну нехитрые продукты  –  лепешки, картошку, вареную кукурузу.

       Баба Настя Арасьева шла к шляху всегда с большой плетёной корзиной, полной сухарей, и бросала их пригоршнями в ряды пленных. Они ловили на ходу или хватали упавшие с земли драгоценные кусочки. Однажды немец-конвоир разозлился на настырную женщину и несколько раз сильно ударил её прикладом. Баба Настя от ударов упала, задыхаясь от боли, нашла в себе силы, подняла голову и со слезами прокричала ему вслед:
 – Бей, проклятый! Бей! Были бы кости, а мясо всё равно нарастёт!
Потом она долго отлёживалась от побоев, так болела спина, что месяца два даже ходить нормально не могла. А её слова, брошенные в порыве гнева вслед фашисту, стали крылатой фразой у хуторян.

       Однажды вели военнопленных  – 300 человек, оборванных, усталых, голодных. Остановились у колодца возле одного из дворов. Солдатики, измученные жаждой, кинулись к воде и стали с жадностью пить. Их строго охраняли немцы с собаками, но два человека всё-таки смогли в суматохе убежать. Когда конвоиры снова построили колонну и двоих не досчитались, начали искать по дворам.

       Один из убежавших заскочил в соседний двор, спрятался под соломой в яслах. Его нашли, вытащили несчастного и тут же перед колонной расстреляли. Жители потом похоронили погибшего на местном кладбище, которое было на поле возле амбаров.

       А второй попал во двор к Степанченко Марии и умолял хозяйку:
 – Тётя, тётя! Спасите! Спрячьте меня!
Мария не растерялась: 
 – Сынок! Беги быстрей на огород и по кукурузе до реки! Там, в камышах укроешься!
Кукуруза на её огороде росла знатная – густая и высокая, полностью могла скрыть бегущего человека.

       Немцы зашли во двор к Марии, навели автомат:
 – Показывай! Куда бежаль сольдат?
 – Не видела! Никого не видела! – стала креститься и божиться Мария, и фрицы, проверив помещения, ушли искать в другой двор.

       Когда колонна ушла подальше, Мария не выдержала и крадучись пробралась по огороду к реке, посмотреть, что же стало с солдатом. Нашла его лежащим в густой траве в глубокой канаве. Увидев её, он попросил:
 – Тётя, поесть! Поесть… Дайте поесть!
Женщина, озираясь по сторонам, помчалась домой и принесла что-то из еды.
 Мигом всё проглотив, солдатик шепчет:
 – Тётя, как мне домой дойти?
 – Откуда ты, сынок?
 – С Поповки.
 – Сынок, посиди до вечера вот в этих камышах… Потом перейдешь речку, дальше по лугу обойди хутор, это Луганка. В него не заходи, там немцы... Увидят  –  догонят и расстреляют! Дальше увидишь лес, иди к нему и так  до самого верха… А потом от леса  –  старайся по балкам идти, от дорог подальше. Вот в том направлении, километров 20, и будет Поповка. С Богом, сынок! - и показала рукой направление, куда надо идти на Поповку.

       Солдат посмотрел благодарным взглядом на женщину и молча исчез в густом прибрежном камыше. Только лёгкий шорох раздвигаемых листьев слышался всё дальше и дальше. Мария обессилено опустилась на колени и пересохшими губами шептала:
 – С Богом… С Богом… 
Уже потом, после войны, когда прошло много лет, Мария очень жалела, что не спросила фамилию и имя солдатика. Хотелось узнать, дошёл ли он до Поповки? Если нет, то хоть рассказала бы родным.

       Некоторым пленным удавалось сбежать и спрятаться в камышах, зарослях тёрна и лозы. Старожилы рассказывают, что в тот год в пойме реки Большой особенно была буйная растительность. Сама природа помогала народу в тяжелое время. Хуторяне делились с ними едой, одеждой и всем, чем могли.

       Моя бабушка, вручив пятилетней Клаве завязанные в старый платок чашки с вареной кукурузой и картошкой, наказала незаметно отнести убежавшим пленным. Выполнив поручение, девчушка возвращалась по луговой тропинке и, весело подпрыгивая, размахивала выше головы узелком с гремящими, казалось, на весь хутор чашками. А в это время возле соседского колодца остановились фрицы и весело гогоча, обливались водой.
Бабушка вспоминает тревожные минуты:
  – Мы все похолодели! Если немцы увидят её с посудой, то всё поймут и найдут пленных, расстреляют их и нас всех в семье. Я спряталась за дерево, чтоб не
 видно было немцам, и машу ей отчаянно руками – мол, назад, назад иди! Показываю   – прячься! Клава сообразила сразу и тут же буквально растворилась в густой траве.

       С наступлением холодов жители на свой страх и риск забирали скрывавшихся пленных домой, выдавая их за родственников. В семье моей бабушки Екатерины Никитичны Мазухиной тоже жил солдат, она назвала его своим двоюродным братом. Звали его Алёша, больше ничего бабушка не знала – ни фамилии его, ни откуда родом.

       В то же время в хату на "постой" поставили немцев. Это были три брата  -
 один из них врач, другой офицер, третий коваль. Так говорила бабушка. В одной комнате жили немцы, а в другой, совсем маленькой, семья бабушки из четырёх человек и с ними советский солдат.

       В детстве я была настырно-любопытная и допытывалась у бабушки:
 – Страшно было?
 – Страшно, очень страшно! Могли расстрелять всю семью, но другой дороги  не было. Если бы не разобрали солдатиков по домам, они погибли бы от холода или от рук фашистов.
 – А как же помещались в одной маленькой комнатке? Где спали?
 – Дети, Ваня и Клава, спали с солдатом Алёшей на лежанке. А я с мамой Дуней на стоявшем в уголке старом сундуке: клали на него доски, сверху солому, накрывали старой одёжкой и ложились валетом.

       Однажды, когда немцы ушли, на подворье с криком въезжает на бедарке староста хутора. Наигранно громко кричит, что он приехал проверить порядок в хате. А потом тихонько говорит бабушке:
 – Скорей забирай оклуночек с крупой, это вам помощь для солдата.
Бабушка со слезами на глазах вспоминала:
 – Как мы радовались неожиданной поддержке! Как бережно использовали каждую крупиночку!

       Прогнали фашистов, пришли советские войска, и Алёша ушел с ними дальше воевать. Больше о нём ничего не знали. Жив ли? Погиб? Или ещё что?

       Шумская Надежда Тимофеевна, моя землячка, рассказала:
 – В нашей семье Шумских тоже приняли раненого пленного солдата Михаила. Жил долго, до 1947 года, вместе снами в небольшой хатёнке. Кормили, одевали его, как родного. Но и сам Михаил не сидел без дела, помогал по хозяйству. А когда уезжал, провожали его всей семьёй с наказом, где бы ни был, чтобы сообщил о себе. Но вестей от Михаила не было…

        Спасибо Вам, мои дорогие земляки, что в лихое время выжили, выстояли,  не сломались, не предали своих, не отвернулись! Рисковали, но выручали и приходили на помощь друг другу и советским пленным солдатам, остались настоящими русскими людьми!
Я низко кланяюсь Вам, мои родные хуторяне!

                *    *    *
       Фотографий моих односельчан военной поры нет.
Это фото сделано, примерно, спустя 25 лет после войны – проводы в армию солдата.
На фото многие из тех женщин, кто перенёс в жизни оккупацию.
C виду простые, деревенские, но сильные духом, настоящие русские женщины!