Тревожные сны Елдыгина Ивана
Сны бывают разные – хорошие и плохие. Хорошие это когда деньги снятся в большом количестве: они падают, падают прямо на голову, как осенние листья, хоть метлой их заметай в нужную сторону… деньги, они любят, когда их в нужном направлении гребут, не куда-нибудь, понимаешь, в канаву, а прямо через руки в мешок… в большой мешок…
Ивану как-то приснилось подобное, так он чуть с ума не сошел, когда проснулся – целый день под впечатлением ходил…
Плохой же сон – это когда пиявки снятся, пауки и начальство всевозможное, от самого мелкого и до самого…
А Иван Елдыгин с детства боится пауков и начальство. Ну, с первыми понятно – они волосатые с множеством ножек и кусачие в принципе, а начальство – оно хоть внешне и благопристойно выглядит, но внутри у него достаточно много этих самых кусачих паучков и всякой другой твари. Иной раз глянет Елдыгин такому в лицо и сразу чувствует – не поздоровится… оно, начальство просто сверлит своими паучьими глазами Ивана, чтобы тот не вздумал голову поднимать кверху. Не к лицу всяким елдыгинам голову поднимать…
Иван даже полицейского боится на дороге с полосатой палкой: не пьян, не обкурен, а боится, и это у него выражается сразу же при езде – руки начинают дрожать, сердце чаще биться и «жигули-копеечка» сразу начинает туда-сюда, туда-сюда – виляет во все стороны машина, спасу нет… как вроде преступник Иван. У него что-то с ассоциативным мышлением не в порядке: представитель закона должен вроде бы за преступниками бегать, а не за машинами без техосмотра и страховки, а тот к Елдыгину с трубочкой: «Дышите, сильней дышите»! А Иван:
- Ваше дорожное сиятельство, я вообще редко употребляю, разве что по праздникам, да после баньки.
В общем неприятности у него на почве страха. В детстве далёком у него инцидент случился, вот наверно с тех пор и тянется… Было ему тогда годика четыре и он решил камни в памятник побросать. Может у него отец тоже камни бросал в памятники а может и дед с бабкой тоже, возможно это на генном уровне у Елдыгиных – камнями бросаться куда ни попади… А памятники, они конечно же, не всяким проходимцам, типа Ивана, ставятся, а как правило, только заслуженным людям. Представить даже страшно, если начнут ваять скульптуры любому смерду… - пройти невозможно будет…
И вот, значит, захотелось маленькому Ванечке камешек пульнуть в побеленного известью истукана, то бишь зов предков проявился в юной головке, потребовали буквально дед с бабкой – пульни и всё тут!... и Ваня пульнул камешек… удачно пульнул!.. прямо в голову! Второй раз пульнул – тоже не промахнулся. В общем, развлекается ребенок… Малец бы и не запомнил этой шалости, если бы не дядя, больно схвативший его за руку.
- Ты что же такой-сякой в начальство камни бросаешь? – рявкнул тот.
Ваня описался сразу, и три дня потом не разговаривал, мычал только. С тех пор он понял, начальство – это святое.
А потом по бурным рекам жизни Иван то здесь, то там, сталкивался с этими самыми начальниками, потому как без них практически никуда… желудком Иван смотрел на начальство, особенно в постперестроечные годы. Он быть может и в морду хочет дать работодателю, но не смеет, мычит только: «Ага. Угу».
- Елдыгин, мы тебя переводим на другой объект, - говорит строго ему начальство в очках и при галстуке. – Там Пресноплюев запил и не выходит на смену уже неделю а объект наиважнейший, понимаешь ли.
- Ага, – сказал Иван, а у самого мурашки крупные-крупные по спине забегали от страха, прямо в душу заскакивают, а там уже и без того кошки сидят и скребутся… И до того ему неприятно от этой новости, что словами не описать. Это поймёт лишь тот, кто работал охранником, а Елдыгин именно им и подвизался (куда ж ему ещё, как и всем другим…).
Тот, кто работал охранником, знает – посидишь на энном объекте – привыкаешь… знаешь куда спросонья при малой нужде без промедления завернуть, потому как начинаешь буквально по-домашнему к объекту относиться. Второй дом, одним словом – этот объект. Стены становятся родными, прирастаешь к ним – хоть отскабливай потом. Главное на смене день продержаться, пялясь на посетителей, а ночь в твоём распоряжении – спи, не хочу и пусть весь мир летит в тартарары… Иван Елдыгин спит! А почему, спрашивается, он должен напрягаться? Зарплата маленькая – один вид только её, вот и Иван делает видимость работы - изображает из себя охранника. Ему главное до пенсии дотянуть. Он даже попросил начальство об этом:
- Буду Вам очень и очень благодарен, если вы мне позволите здесь доработать до пенсиона. Я готов даже в отпуск не ходить, чтобы того… во благо частного охранного предприятия!..
Начальство было тронуто этим заявлением и дало добро, но при этом стало ещё чаще бросать его из объекта на объект. Тяжело было Елдыгину… и вот наконец-то заветный возраст!.. Он новоиспеченный пенсионер! В шестьдесят лет на пенсию!.. И пусть позавидуют ему будущее поколение престарелых охранников, которым поднимут пенсионный возраст!
Теперь он дома ночует, даже не верится Елдыгину, что не надо робеть перед начальством, мычать чего-то под нос. Он теперь сам себе начальник. Шестьдесят лет он под ними ходил, прогибался, сюсюкал чего-то… Он даже грушу смастерил из старой джинсы, набив её песком, чтобы душу отводить: «На, сука, на!» Кого он там имел ввиду, нанося хуки и апперкоты, можно только догадываться. Дома он теперь. А дома он с закрытыми глазами дорогу в туалет найдёт, только вот…
Только стали его неприятные сновидения одолевать: вроде он, Елдыгин, работу потерял. Сказалась, конечно, долгая работа охранником. И не беда, что за эти годы, он только на крышку от унитаза заработал, присматривая за чужим, честно наворованным добром. Может, откладывая часть от пенсии, Иван к концу жизни и на сам унитаз накопит, а потом и на гроб, не в этом дело. И хоть он уже и не работает в доблестной охране, а сны всё о том же… вроде приходит Елдыгин в офис к начальству, а там ему с порога:
- Вы, господин Елдыгин, уволены.
- Да как же!.. мы же того… договорились, мол до пенсии… - мямлит он во сне, испуская слюни.
- Вот физиономия ваша, - отвечает начальник ЧОПа, - не нравится нашему клиенту, мятая у вас она, старческая…
- А может на другой объект, - волнуется Иван, - я хоть куды, лишь бы дотянуть…
- Нет, нет, не можем – увольняйтесь!
- Да куды ж я!.. да я с голоду, того…
Просыпается Елдыгин в холодном поту, но постепенно успокаивается, вспомнив, что он уже на пенсии, а на следующую ночь опять тот же зловещий сон… он даже грушу боксёрскую перестал бить, но бесполезно…баба ему как-то сказала:
- Ты бы понтрет этого начальника повесил бы в комнате что ли?! А то так и с ума сойдёшь.
- Может ишо и помолиться на него? – психанул он.
Время шло, Иван живёт, и сны снятся чаще и тревожнее. Он уже и туалет свой стал путать с ранними производственными – сразу не находил, блуждал по комнатам. Вот, что значит десять лет прыгать по объектам…
Вспомнил Елдыгин про бабью мысль о портрете начальника, да и повесил его над кроватью – всем говорил, что это близкий родственник. Вроде помогло, даже удивился Иван. Реже подобные сны стали посещать его. Всё чаще видел он цветущий картофель с колорадским жуком, облака, плывущие куда-то, даже советский Союз приснился – приятный такой, тёплый, даже пощупал его Елдыгин. Баба потом долго приставала к нему: расскажи, да расскажи про тот чудесный сон – не смог он рассказать, бубнил только одно: рай снился… работа была.
Вот таким образом Иван привел себя в душевное равновесие с этим самым портретом. Другой раз даже искоса, зло посмотрит на него, а убирать боится, вдруг опять кошмары пойдут…
Сны дурные не посещали его даже тогда, когда Елдыгин попробовал вновь грушу самодельную с песочком подолбить мощными кулаками. Сначала он отрабатывал хуки и апперкоты молча, представляя кое-кого при этом, потом осмелел и стал выкрикивать на выдохе при каждом ударе: «На, сука!.. На!» и ничего…
Вот так и жил.