Заметки Ёлкина. Как я был футболистом-папуасом

Владимир Бородин 4
Только  для  мужчин!

1.
«Живите  опасно!» - сказал  один  модный  ныне  философ.  Ну,  я  вот  не  хочу,  а  получается.  Переход  от  чукчи  к  папуасу  был  быстрым  и  смертельно  опасным.  Вот  каким  образом.

     Из  полярки  вернулся  я  в  конце  июля;  и  страсть  как  захотел  повидать  Мишку  Коробкина,  правого  защитника  нашей  команды.  Я  с  ним  по   игре  больше  всех  связан,  да  и  по  жизни.
  Скажу  вам  по  секрету,  Мишка  служил  срочную  в  спецназе  флота;  подводный  диверсант!  Есть  под  Владиком,  на  Русском  острове,  бухта  Холуай:  там  наши  «морские  котики»,  и  ТОФ,  и  ФСБ,  и  прочие.
  Вот  оттуда  Мишка  вышел;  но  связи  с  головорезами   кавторанга   Караниязова  не  теряет.

    Звоню  ему:  «Привет!  Ты  где?»  А  он,  оказалось,  взял  отгулы  и  с  женой  и  дочкой  на  полуострове  Песчаном   балдеет.  Это  через  Амурский  залив  от  города,  11  км  от его  лодочного  гаража  на  Чайке.
  Конечно,  восторги;  он  кричит:
 - Бери  ключи  от  гаража  у  моей  тёщи,  хватай  лодку  и – к  нам!  Спальник,  посуда – всё  тебе  есть!

   Ну,  шмуток  я  не  взял,  а  мяч  футбольный  американский  в  авоську  сунул:  покажу  ему,  и  автографы  чукчей  на  нём…
    Лодка  у  него – не  «казанка»,  а  редкий  ял-четвёрка,  и  движок  стационарный.  В  скорости – минус,  зато  в  мореходности – три  плюса,  хоть  в  Корею  дойдёт.
  Мишка  дуги  поставил  дюралевые:  можно  кокпит  брезентом  закрыть,  если  дождь.

     Разделся  я  по  пояс:  хоть  позагораю,  а  то  после  полярки  белый,  как  хер.   С  полпути  созвонились  мы.  «Встречаю, - кричит  Мишка, - вижу  лодку!». 
      И  тут…  ну,  после  судовой  пищи  шибко  переел  я  салатов  со  сметаной.  Вокруг – ни  души;  сбросил я  ход,  заклинил  руль,  спустил  штаны  и,  крепко  держась  за  дугу,  свесил  задницу  за  корму.  Сделал  грязное  дело.

       Рывком  выпрямляюсь!  Вдруг  концы  дуги  вылетают  из  гнёзд,  и  я,  вцепившись  в  неё,  лечу  голым  задом  за  борт!    Вода  смыла  со  ступней  шорты  и  плавки,  и  они – на  дно:  там  ключи  от  гаража  тяжёлые  и  сотик.  Короче,  я  совсем  голый  посреди  залива,  а  лодка  бежит  себе – не  догнать.

      Вам  смешно?  Вы-то  знаете,  что  я  жив  остался.  А  я  тогда…   понял:  конец  мне!..  Впереди – 5  км,  позади – 6  км.  С  этих  румбов  на  Песчаный  не  ходят.
  Не  раз  я  в  Диомиде  зачёт  сдавал  по  спасению  на  море:  номограммы  Смита – Хэмса,  модель  Тимбаля  и  т. п.  Короче,  холодовый  шок  я  схватил,  при  воде  22  градуса  за  4  минуты  100  калорий  точно  уходит.
  Я  не  жирный.  Да  вы  попробуйте  совсем  голым – вдвое  меньше  выдержите,  чем  в  плавках!  Через  полчаса – судороги  ног,  и…

  Приятель  мой,  Саня  Ситников,  известный  во  Владике  тренер  по  плаванию,  переплывал  этот  залив;  но – в  сухом  гидрокостюме,  катер  его  сопровождал  и  горячим  чаем  поил  на  дистанции.  Так  что – крышка…
    «Мамочка,  родненькая,  возьми  меня  отсюда!...  Я  больше  никогда-никогда…  Ой,  как  холодно!...»

 - Стой,  сука!  Без  паники!! – и  сразу  мысль:  «Мячик!»  У  конца  дуги – крючок  брезент  крепить;  я  на  него  авоську  с  мячом  повесил,  когда  стартовал  в  этот  смертельный  рейс.  Дуга  его  утопила?
  Стал  круги  писать,  без  надежды.  Боже,  вон,  кажись,  чуть  бочок  над  водой!...  Метров  десять  до  него…
   Понял  я,  как  атеисты  начинают  в  бога  верить.  Как  я  вцепился!!  «Футбол  ты  мой  миленький…  Жить  буду!  ЖИТЬ!
 
        Будь  дуга  на  100  граммов  тяжелее – утопила  бы  мяч.  Отцепись  авоська – ветер  бы  унёс  его.
      «Стоп,  Вася!  Рано  запел:  идёт  снижение  температуры  пальцев.  Через  час,  ну  два,  будет  31  градус;  дальше – потеря  осязания,  и  ты  выпустишь  мяч…  И  не  плыви  на  Песчаный – пусть  тебя  несёт  течение,  куда  тут  оно…  Китинг-Вейт  что  советовали?  Хоть  полудохлого   выбросит…  хоть…  труп  найдут…»

      Короче,  к  полудню  в  4 - 5  км  севернее  Песчаного  на  гниющих  водорослях  совсем  дикого  берега   у  мыса  Атласова  лежал  бело-серый  абсолютно  голый  Вася  Ёлкин,  обнимал  футбольный  мяч  и  был  счастливее  всех!
2.
    Итак,  я  второй  раз  на  свет  родился.  Согрелся  и  приуныл:  ну  почему  со  мной  вечно  истории,  когда  хочешь  как  лучше?  «Хотели  как  лучше,  а  получилось  как  всегда», - вспомнил  я  бессмертную  фразу  экс-премьера  России  Черномырдина.
  А  затем  и  другой  его  перл:  «Если  у  вас  не  поднимается,  то  уже  никогда  не  поднимется!»
 
     И  взглянул  на  жалкий  фиолетовый  комочек  у  себя  между  ног.  Златоуст  наш  Черномырдин  сказал  так  про  экономику  Украины;  но  у  меня – «своя  мошонка  ближе  к  телу!»   А  вдруг  и  впрямь  никогда?
  У  Смита-Хэмса-Вейта  и  т. д. – об  этом  ничего.  Или  советская  цензура  утаила,  блюдя  наш  полиморсос,  как  сказал  капитан  и  писатель  Виктор  Конецкий  (ПОЛИтико-МОРальное  СОСтояние ).

  Стал  я  в  страхе  оживлять  аппарат  между  ног;  не  поднимается!  А  раньше-то  сразу!..
     Вот  подлая  наша  мужицкая  натура:  час  назад  хоть  евнухом  безногим – лишь  бы  жить;  а  тут  подумал:  лучше  бы  утонуть,  чем  так…

     Представьте,  я  третий  раз  родился,  когда  через  полчаса  стараний – торчит,  как  миномёт!  От  восторга  я  пнул  мячик  и  погнал  его  по  пляжу,  гордо  поглядывая  себе  в  промежность.
 Инстинктом  скосил  глаз:  сидят  под  кустом  парень  и  девчонка  и  как  совы,  пялят  глазищи  на  меня,  и  челюсти  отвисли!

  Ещё  бы:  такой  пляжный  футбол  не  видали  они,  да  и  никто  в  мире!  Схватил  я  мяч  и,  закрывая  им  свою  гаубицу,  стреканул  за  ближайшую  скалу.  А  это  метров  30;  такой  дриблинг  не  показал  бы  и  Гарринча.
  А  Месси  повторит?  Да  вы  сами  попробуйте.

  За  скалой  едва  отдышался,  пушка  моя  поникла;  выглянул  я  и  зову  мужика – ведь  поможет!
 - Парень!  Иди-ка  сюда!..
Он – подниматься,  а  его  подруга  вцепилась  в  него  и  шипит;  легко  догадаться,  о  чём:
- Не  ходи!  Это  псих!  И  маньяк:  он  сначала  тебя  там…,  а  потом  - меня  здесь!  Видел,  какой  у  него?

    Тут  я  так  страстно  стал  звать,  что  они  вскочили,  подхватили  свою  подстилку  и  - в  кусты,  как  зайцы.
  Ну,  что  я  голый  и   босой  мог  сделать?  Стою  над  их  лёжкой,  маленький  гигант  большого  секса,  и – никаких  трофеев:  ни  хлебца,  ни  тряпочки,  ни  шнурочка.
 
      Опа! – косметичка.  Ну,  пудра,  зеркальце  и  т. п. – на  фиг.  А  вот  помада…  Я  как-то  в  феврале  резко  попал  на  экватор.  Три  часа  по  дороге  в  Джуронг – и  потом  кожа  лопалась  на  морде  и  слезала  струпьями:  вот  что  такое  знойное  солнце  на  белую  кожу.
  А  здесь  я  после  Арктики,  уже  чую,  как  шкура  дымится.  Да  и  альпинисты  мажутся,  и  в  инструкциях  по  выживанию  велят.
 
     Короче,  намазался  я  вокруг  рта  погуще,  вокруг  глаз,  на  скулах,  а  остатком  разрисовал  плечи  и  бёдра  спереди,  где  припекало.
  Эта  краля,  хозяйка  помады,  видно,  из  Занадворовки,  ближайшей  деревни,  а  сельский  вкус – яркая  помада,  как  кровь;  тьфу!  Ладно,  потом  сотру.

     Весь  пляж – почти  без  мусора,  как  назло;  из  чего  штаны  делать?  Авоська  от  мяча – плетёнка  из  лески,  толку-то  с  неё!  Всё  же  разрезал  её  зеркальцем  на  полосу,  обернул  по  поясу  и  вплёл  траву,  веточки.  Получилась  юбка  папуаса.  Хоть  случайные  встречные  не  убегут  от  меня.

  Чтоб  солнечный  удар  не  долбанул,  сплёл  венок  на  голову  и  напихал  за  него  больших  листьев.  И  пошёл,  проклиная  нежные  подошвы  своих  босых  ног.
     А  куда?  На  Песчаный.  Напрямки – тут  устье  речки  Амба,  сплошь  болото.  Засосёт – и  труп  не  найдут.  Пришлось  в  обход:  это  10  км  до  железной  дороги  на  Хасан,  там  по  мосту  через  Амбу  и  ещё  10  км – до  Песчаного.  Бреду,  как  папуас,  но  с  футбольным  мячом.
3.
    Набрёл  я  на  дорогу,  узкую  и  грязную.  Часа  через  два  подошвы  ног  уже  болели  нестерпимо;  пальцы  сбил,  и  понял,  что  не  дойду  в  обход.  Рискнул  перейти  Амбу  вброд:  вроде,  зыбуна  нет;  и  успешно! 
     Вон,  кажись,  насыпь  с  мостом;  я – к  нему.  Точно – железная  дорога.  Рельсы  ржавые:  видно,  не каждый  день  поезд  идёт,  а  то  и  раз  в  неделю.  Разруха.  Пошёл  по  шпалам.

  Но  как  же  ноги  печёт!  И  дико  больно,  если  пальцами  вдаришь. 
 Опять  мост,  и  щит  за  ним:  «Заказник  Барсовый.  Запрещается…»,  ну, и т.д.  А  вот  вроде  будка  сторожа.  Обшарил  я  её,  как  мог;  но  «всё  уже  украдено  до  нас».
  Нет,  не  всё – обшлага  от  шинели  нашёл:  кто-то  рукава  укорачивал.  Так  сельские  охотники  делают  себе  куртки.

   А  вот  ещё   куски  телефонного  провода  на  будке.  Сунул  я  ноги  в  обшлага  и  окрутил  их  проводом;  вроде,  лапти  получились.   А  вы  знаете,  что  в  гражданскую  войну  была  «ЧКвоенлапоть»?   «Чрезвычайная  комиссия  военного  снабжения  лаптями».
  Полегчало  мне  сразу;  но  пальцы  все  равно  торчат,  как  из  китайских  босоножек.

    И  вот  снова  море,  платформа  «69-ый  км»  и  от  неё  влево – дорога  на  Песчаный.  А   солнце  уже  к  закату,  жара  упала.  И  тут  голодуха  навалилась;  в  зной  как-то  терпел,  а  сейчас…
 Ведь  после  утреннего  чаю  ни  крошки  во  рту  не  было.  А  купание  трёхчасовое  да  шесть  часов  на  свежем  воздухе  аппетит  возбуждают!
 
     Прошёл  километра  четыре,  и  лишь  о  жратве  все  мысли.  Ага,  вот  кладбище – значит,  до  посёлка  Береговое  три  км.  И  тут  меня  осенило:  завернул  к  могилам;  на  них,  бывает,  печенье  кладут,  карамельки;  ну,  яйца,  видимо,  тухлые.

    Соскребаю  жалкие  крошки;  однако,  повеселел  и даже  напеваю  песню  Михаила  Ножкина  (многие  думают,  что  это  Высоцкий):
А  на  кладбище  всё  спокойненько.
Тишина;  и  людей  не  видать.
Всё  культурненько  и  пристойненько,
Удивительная  благодать!

    И  вдруг сзади  голос,  ну  как  Баба  Яга:
 - Ты  што  это  шаришь,  пашкуда?  Могилки  разгребаешь?
     Я  быстро  оглянулся.  Бабуся  вмиг  побледнела,  как  саван,  мёртвыми  губами  шепчет  «Швят,  швят,  швят!»   И  мелко  крестится.
  Боже,  у  меня  ведь  вся  морда  «кровью»  разрисована,  а  вокруг  рта – вообще  ужас  кровавый!

    Бабка  качнулась,  как  в  обморок;  дёрнулся  я  её  подхватить,  да  как  вдарил  пальцами  левой  ноги  по  могильной  плите!  Подскочил  на  полметра  и  дико  завыл:
 - Йы-ы-ых!!  Ёо-о-о-у!!!
Морду  жутко  скривил  и  зубами  заскрежетал.

     Бабка  юбку  подхватила  да  как  рванёт  через  могилы  на дорогу!  А  я  за  ней  прыгаю  на  одной  ноге  и  ору  горестно,  как  вампир,  упустивший  жертву:
 - О-хо-хо-хоу!  И-и-эх!!
А  старуха  уже  по дороге  в  Береговое,  как  мотоцикл,  только  пыль  столбом.

    Собрал  я  силы,  схватил  мячик  и – на  северный   берег  Песчаного  похромал.  Сейчас  из  посёлка  сын  бабки,  или  зять,  или  ещё  кто  прибегут  с  дубьём,  а  то  и  с  двустволкой:  народ  здесь  тёмный,  папуасов  не  видели,  а  вот  в  вампиров  на  кладбище  верят.
  Или   мент  участковый:  положит  меня  из  «макарова»  спьяну  да  насмотревшись  американских  триллеров.  Зароют  не  на  кладбище,  а  в  болоте  и  детей  пугать  будут:  «Не  ходите  туда!..  Там  вурдалак  Вася».

4.
     Путь  по  северному  берегу – это  кошмар!  Сначала  2  км  по  плавням,  где  мы  когда-то  стреляли  уток;  потом – у  подошвы  обрыва  по  узкой  полосе.
  А  за  мысом  Чихачёва  пошли  непропуски.  Впрочем,  я  их  обплывал.  И  в  этом  были  минуты  отдыха  от  комарья.  В  жару  лишь  слепни  донимали,  а  тут,  прикрытые  полуостровом  от  южного  ветра,  комары  съедали  меня  заживо.  Шёл  и  дёргался,  как  в  дикарском  танце,  чесался  везде  и  ругался  матом.  Ещё  хорошо,  что  тундра  приучила  к  комарам.  Правда,  там  репудин  поставляли  бочками.

    Стал  я  помаду  стирать;  а  она  только  размазывается  по   лицу  и  телу.  Да  сильно  и не  разотрёшь:  ведь  шкура  моя  солнцем  обожжена  и  горит!  Совсем  я  стал  краснокожий.
    Сначала  я  увидел  Мишкину  лодку!  Стоит,  сволочь,  на  якоре,  как  ни  в  чём  не  бывало.  Напротив  на  берегу – палатка,  в неё  юркнула  Анюта,  дочка  Мишки.

  Я  подошёл  и  услышал  сквозь  брезент:
 - …какой-то  папуас!  Краснокожий!! – говорила  Анюта.
 - Краснокожие – это  индейцы.  А  папуасы – чёрные, - возразила  Татьяна,  жена  Мишки.
- Вечно  твои  фантазии! – устало  отмахнулся  Мишка.
 - Нет,  папуас!  Индейцы – в  штанах,  а  этот – в  юбке  из  травы!

      Я  просунул  в  палатку  сперва  мяч,  а  за  ним – свою  голову  в  короне  из  лопухов.
    Мишка  секунд  десять  ошарашенно  смотрел  на  меня  и  наконец  спросил:
 - Т-ты  что – уху  ел?
 - Нет, - ответил  я. – Но  съем  всё!
Таня  быстро  заслонила  собой  Анютку.

 - Васька! – закричал  он  вдруг  радостно. – Откуда  ты  взялся?  Я  сразу  по  мячу  догадался,  что  это  ты!  Тебя  же  весь  день  искали!
    Таня  нерешительно  заулыбалась;  но  Анюта  ещё  выглядывала  из-за  неё  насторожённо.
 - Пойдём  выйдем! – сказал  я,  хотя  вошедши  в  палатку  была  лишь  моя  голова. – У  тебя  одежда  есть  какая-нибудь?

    Короче,  вскоре  я,  отмытый  горячей  водой  с  мылом,  накормленный  доотвала,  лежал  в  спальнике,  и,  борясь  со  сном,  слушал  Коробкина:
 - …народ  разбегается  со  стра..ху,  ярит  лодка  прямо  в  пляж,  как  «Летучий  голландец».  Хорошо  хоть – малым  ходом.
  Я,  как  учили,  ввалился  в  неё,  двигун  на  «стоп-назад».  Там  только  рубашка  твоя  и  кроссовки.

  Ты,  конечно,  ду…  маю,  оригинал,  но  не  до  такой  же  степени:  на  ходу  купаться!
    - А  через  десять  минут  я  уже  искал  тебя  с  маской  и  трубкой, - продолжал  Мишка.   -   Через  час  в  МЧС  дозвонился.  Весь  полуостров  обшарили  за  день.

  Татьяна  говорит:  «А  вдруг  его  пришельцы  изъяли?»  Инопланетяне.  Начиталась  тут  всякой  ху… дожественной  литературы.
  Ну,  ещё  в  спецназе  у  нас  был  такой  норматив:  сдёрнуть  мужика  с  моторки  на  ходу;  да  ты  пришельцам  и  на  Х-холуай  не  нужен!  А  как  ты  за  борт-то  сыграл?

    Но  я  молчал,  как  партизан  в  гестапо;  что  сказать-то:  как  штаны  потерял?  Тем  более,  что  вошли  Татьяна  с  Анюткой.
 - Кстати,  я  звонил  Караниязову, - обрадовал  меня  Мишка. – МЧС  против  них – детки!  Спасатели  ничего  не  найдут,  а  спецназ – найдёт!
 - Что  найдёт? – спросил  я,  засыпая.
 - Да  хоть  труп  найдут…
 - Чей?
 - Тв… Ой,  я,  кажись,  перегрелся! – осёкся  Мишка.

«Конечно,  найдут!  Хотя  бы  труп…» - подумал  я  успокоенно  и  утонул  в  глубоком  сладком  сне.