Содержание:
Введение
Раннее христианство и гностицизм
Антисистема и ее спонтанная работа
История смены российской интеллектуальной элиты
«Офранцузивание». Русский язык и модные веяния. Язык и пропаганда
Российская интеллигенция XIX- начала XX веков. «Болезнь юности»
Между революциями 1905 и 1917-го
Малые народы Российской империи и либеральная интеллигенция
Особенности советской интеллигенции
В лихолетье Перестройки
После трудных и бурных 90-х
Национальное сознание, историческая память и их подавление в эпоху постмодернизма
«Самих себя, Россию, власти, наши гражданские порядки, наши нравы мы (со времен Гоголя) неумолкаемо и омерзительно браним. Мы разучились хвалить; мы превзошли всех в желчном и болезненном самоуничижении, не имеющим ничего, заметим, общего с христианским смирением».
Константин Леонтьев
«Уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие... тогда ничего не будет безнравственного, все будет позволено: даже антропофагия».
Федор Достоевский
«Человек, несмотря ни на что, ни на цинизм, ни на материализм, — верит в Бесконечное, в Бессмертие. Скажите ему, что на свет не родится больше ни один человек —
и он пустит себе пулю в лоб. Человеку внушили, что он смертен, но перед
угрозой, действительно отнимающей у него права на Бессмертие, он будет
сопротивляться так, как будто его собираются сию минуту убить. Человека
просто растлили... А тех, кто думал о душе — на протяжении многих веков, вплоть до сегодняшнего дня, — физически уничтожали и продолжают уничтожать».
Арсений Тарковский
Введение
В «Британской энциклопедии» о русской интеллигенции говорится с неожиданным почтением: «Русский интеллигент означает человека, для которого истина дороже собственной безопасности». (Поскольку статья эта газетная, а не научно-историческая, ссылки не приводятся. Большая часть мыслей заимствована из множества источников). Откуда столько пиетета и любви к интеллигенции веками враждебной державы – геополитического конкурента? Русская интеллигенция со времен своего возникновения в конце XVIII века с завидным упорством занималась и продолжает заниматься расшатыванием устоев и организацией революций, всякий раз отбрасывающих развитие России далеко назад. Отсюда столь пристальный к ней интерес у вечного соперника в лице англосакса и не только его. Классический вопрос: кто породил Февраль 1917-го? Ответ: своя же интеллигенция не без поддержки тех же англичан. (Если эта поддержка и не была денежной, а денег у крупных промышленников, бывших на стороне этой революции хватало, то моральной – в виде закулисных сочувственных бесед британского посла с лидерами Февраля. Союзнику России в войне, Англии, было выгоднее иметь во главе России не полностью самостоятельного независимого самодержца, а послушного себе конституционно ограниченного монарха. Поэтому британцы готовы были помочь свергнуть с престола своего бескорыстного помощника в тяжелейшей войне).
Геополитическое противостояние Западной Европы и России начинается со времен церковного раскола – разделения Западной и Восточной церквей в 1054 году. Римский папа не мог так просто смириться с мыслью, что значительная часть христианского мира, к тому же более богатая – в лице Византии, вдруг перестает признавать его власть. Благословение резни восточных христиан и разграбления Константинополя крестоносцами в ходе Четвертого крестового похода, о котором никто на Западе не пишет и не снимает масштабных фильмов, с поражающей воображение компьютерной графикой, стало первым ярким примером нетерпимости Западной церкви к сложившейся ситуации (как и, скажем, и об истории отношений между Англией и Ирландией, бросающей тень на «один из самых прогрессивных великих народов», фильмы не снимаются и книги не пишутся - эти темы, как и ряд прочих, негласно запрещены для публичного обсуждения в «открытом» западном обществе). Еретиков надо выжигать каленым железом, а православие в их глазах – та же ересь уже с XI столетия... Чему же удивляться, когда англичане стали рьяно снабжать новейшим оружием турков против русских к 1877 году. О каком-уж там обще-христианской солидарности речь? Только тогда уже никто на Западе и не упоминал религиозную сторону конфликта, когда турки начали расправу с православными на Балканах, а Россия за них вступилась. Вскоре британцы и на японский военный флот расщедрились. Незадолго до Русско-Японской войны...
В условиях векового глобального противостояния всей неправославной Европы и части, временно продающихся Западу, православных стран таких, как Болгария, России приходилось непросто и механизм ее развития был в постоянном перенапряжении. На Запад работало и, к тому же очень дешево, более половины мира. Умы интеллигенции ведущих западных держав были поглощены стремлением к созиданию при непременном усилении своих государств. И, в конечном счете, они преуспели в этом. Умы российской интеллигенции, а именно ее большей и самой активной – либеральной прозападной части, растущей с конца XVIII - начала XIX века, были направлены на цели совершенно противоположные: ослабить свою государственность, превратить самодержавие – опору державы, в парламентскую монархию, а в дальнейшем в республику, полностью устранить влияние Церкви. Эта позиция, непонятная для западного человека, преподносилась своему народу как «подвижничество во благо народа и будущего страны». Поначалу противниками царизма становились близкие к власти, высокопоставленные люди, как декабристы, которые жаждали большей власти. Декабристы намеревались разделить Россию на 15 «держав» и ограбить крестьян, оставив им менее двух десятин земли, то есть - вдвое меньше, чем мужики имели при самодержцах.
Позже, все большее число молодых людей из разночинцев, новой интеллигенции, становились российскими революционерами той, или иной направленности. Как правило, это были люди не пригодные для полезной созидательной деятельности: не тянул студент учебу, не складывалась карьера по причине лености – «уходили» в народ, а позже - если не удавалось прославиться на почве декадентской поэзии, оставался один путь – в революцию. Очень многие представители этой публики страдали тем, что в ту эпоху называли «психопатией». Они были склонны отождествлять слова с фактами и простые уверения - с доказательствами, мистически воспринимать то, что согласуется с сиюминутным настроением и отрицать то, что не согласуется – оно и вовсе как бы не существует. Логика, анализ, как правило, отсутствовали вовсе. Мистицизм, шедший под руку с болезненным эротизмом, преувеличенным мнением о своей личности и достоинствах декадентов, сублимировался в жертвенность наиболее увлеченных революционеров, вокруг которых общественность начала создавать ореол святости. Таким людям все более свойственен эготизм - обоготворение своего «я», самообожание, страсть носиться со своими мыслями, чувствами, поступками.
Если деградация в интеллигентской сфере Запада и начала проявляться раньше, чем в России и породила плеяду французских «Проклятых поэтов» и прочих упаднически настроенных деятелей искусства, то в России идеями того самого Бодлера и его последователей со страшной стремительностью оказалось охвачено большинство читающей публики. В конечном счете, российская интеллигенция стала к концу XIX века гораздо критичнее к порядкам в своей стране, чем западная, а упаднические настроения ее превзошли таковые в рядах западных собратьев. Простой народ, придерживающийся веры отцов, не воспринимал ее мысли и отторгал. Потому и обречено было движение народников и их последователей. Только целенаправленная работа либеральных верхов Думы, подчинение им большинства органов печати, растущее число агитаторов-марксистов, усталость от Германской войны, намеренно раздутый и искаженный образа Распутина и дискредитация Царской семьи сумели пошатнуть крепкие устои народа, вовлечь его в кровавую мясорубку Гражданской. И вина российской либеральной интеллигенции (РЛИ) в разрушении великой, неуклонно богатеющей, державы не меньше, чем тех промышленных тузов, которые мечтали уже тогда срастить свои капиталы с международными, что было бы невозможно при самодержавии. Примерно то же повторилось к 1991 году. Современный прозападный либерализм в России имеет очень древние корни и, если прищуриться на них – гностические.
Раннее христианство и гностицизм
Дохристианские культуры Европы и Ближнего Востока породили некое «чудовище Хомо сапиенс», которое наиболее ярко проявилось в утрированном самой историей образе позднеримского гражданина-обывателя, ненасытного потребителя хлеба и зрелищ, обжору-чревоугодника, жадного до кровавых безнравственных зрелищ, щекотания нервишек ими. (Такой «римлянин» стал все более массовым явлением, особенно, со времен появления современной попкультуры). Но аскетическим примером, отказом от земных радостей, христианство долго спасало мир от утверждения такого монстра, как «средний римлянин». Христианство впервые принесло человечеству иные идеалы добра, любви к ближнему, всепрощения и ненасилия, более сильные, чем даже буддистские (автор нисколько не намерен этими словами умалить многочисленные достоинства буддизма). Движение ранних христиан потрясло и изменило полмира, не затронув лишь мир индуистский и буддистский, имеющие уже свои гораздо более совершенные идеалы, чем языческие Европа и Малая Азия. Христианство дало невиданный толчок к развитию письменности, культуры. Как, впрочем, и другие монотеистические мировые религии, оно упорядочивало жизненные нормы и этические ценности, подобно конфуцианству, но и не давало возобладать голому рационализму, ведущему к их же отрицанию, как случилось постепенно в Западной Европе с XVII века в Эпоху Просвещения. Монастыри столетиями оставались оплотом культуры, ее очагами на огромных пространствах еще лесистой и малозаселенной, вплоть до XIII века, Европы.
Само слово «гностицизм» означает на греческом «стремление к познанию» («гносис» - «познание») и полностью соответствует эллинскому восприятию мира: «важнее всего – познание этого мира, а не вера в богов». Гностицизм, как дуалистическое течение, впервые возник на Ближнем Востоке в IV веке от РХ как синтез вавилонской, в том числе и халдейской герметрики и астрологической мистики, зороастризма и персидской магии, индийского брамизма, талмудизма и каббалистики - секты иудаизма, раннего митраизма, учения Платона и Мани из Парфии, а также и магии Запада (друидов, скандинавских дроттов) и мистерий этих культов. Таким образом, гностицизм стал своего рода тайным учением. Слияние с божеством заменяет апологетам этих учений веру в Бога. Первым известным проповедником гностицизма стал Симеон Волхв из сирийско-самаритянской ветви секты, возивший всюду проститутку Елену, которую он именовал «воплощением мысли бога». Ранний проповедник Валентин из Египта четко сформулировал концепцию гностицизма: «мир зло, поскольку мысль утратила контроль над ним». Сама по себе мысль о том, что «видимый ощутимый мир – зло» чудовищно деструктивна. Именно она породила массу течений и сект, ставших разрушительными для мировых религий и крупных процветающих империй. Та же мысль породила позже установки «после нас – хоть потоп» и «чем хуже, тем лучше», ставшую расхожей в годы русской революции. «Мир- антипод, предельно удаленный от Бога. Освобождение в смерти. Нет морали и обязательств перед миром. Основной вопрос: кто мы, куда стремимся и кем станем» - учили адепты гностиков. В крайних случаях результатом впитывания подобных идей оказывалось стремление к самоубийству, но оно запрещено христианством, которое имело по-своему вес среди ранних гностиков. Тогда последователи учения требовали встречного убить себя под угрозой убийства его самого, в случае неубийства по просьбе-требованию. Зло - и весь мир, и люди, и ты сам. Валентиниане утверждали, что «материя должна сгореть в огне». Следовательно, все окружающее и видимое надо разрушать, а также и себя, и свое тело. Допустимы любые подлости по отношению к «этому миру», насилие над собственной плотью, разрушение ее оргиями итп. Крайние течения, как мессалиане или борбориты - ветвь манихеев V столетия, абортировали всех младенцев и съедали... (Символически Каин - первый гностик, поскольку он восстал против слепой веры Авеля). При этом основная концепция всегда была завуалирована, непонятна для неофитов и, в ряде ветвей учения, вовсе скрыта и выхолощена, а более выдвигалась положительная сторона учения: потребность знаний и стремление к ним. Зачастую, негативная сторона отвергалась и перевешивала положительная.
Если о таких изуверских течениях, как мессалиане художественной литературы не существует, то уже о маздакитах, которые устроили заварушку в Персии, когда правительство начало каленым железом выжигать их разрушительную ересь, написан весьма сочувствующий еретикам современный роман, мол, они чисты и невинны, а подавляющие их – звери. Есть подобная литература и о многих других проявлениях антисистемы (термин Льва Гумилева), таких, как позде-митраитах- религии бон, о прамасонах – Сынах вдовы. Писатели романтизируют Товарищество Сан-Грааль, алхимиков, вальдензов и сатанистов, соответственно и иллюминатов – творцов Французской революции (отличный пример рек крови по тем же причинам), а из всех мусульман современная пресса сочувственно высказывается только об их полу скрытых противниках – исмаилитах (секте внутри ислама). Одобрительно пишет и о косвенно-гностиках неоадамитах, которые уже в начале эры взывали к сексуальному раскрепощению, что их отдаленные приемники успешно осуществили две тысячи лет спустя, подавив христианскую мораль.
Антисистема и ее спонтанная работа
По сути, гностицизм - антисистема в противовес всем прочим религиям, но также и противовес доминирующей государственности. Например, учение Мани стало антиримским. Оно преподносилось как «Учение Любви за очищение христианства, возврат к его истокам», но по сути было антисистемой. Мани под влиянием сект крестильников и мандеев с юных лет стал эзотериком. Возможно, что Мани начал с изучения буддизма и позже попал в плен к буддистам, откуда его выкупила некая вдова, отсюда и секта-продолжатель манихейства Сыны вдовы. Мани вернулся в Персию с Буддистского востока, был распят магами и заслужил ореол мученика. Но писание его о необратимости зла разрушительно. Поклоняющиеся распятому Мани, ввели запрет на вино, половую жизнь, мясо, что означало отказ от воспроизведения себе подобных. Гностики стали первыми, кто подверг сомнению идею избранности евреев. Основанием для такого предположения стала гипотеза, согласно которой чувственный мир сотворен низшим богом Иалдоваофом, мятежным сыном богини небесной мудрости Софии. Еврейский же бог Яхве и есть Иалдоваоф, а змий-искуситель - не искуситель, а спаситель, пытавшийся предупредить Еву. По утверждению гностиков, верховный бог послал на землю другого сына для того, чтобы он временно вселился в тело человека Иисуса и освободил людей от лживого учения Моисея. Гностики допускали и языческие обряды, гимны, и изображения Христа. Своим влиянием они создавали мост между языческими обычаями и новым культом. Поэтому их влияние на христиан оказалось значительным и породило много христианских сект. Таким образом, пока иудаизм был значительной региональной силой, гностицизм противился и ему. Но, когда римляне захватили Иудею полностью и стали новой преобладающей силой на тех же территориях, гностицизм начал неуклонно подтачивать мощь Рима. Позже тот же иудаизм широко использовал гностицизм в своих целях. Мысль об использовании гностических идей для распространения исключительно среди окружающих народов, но не внутри своего, принадлежала иудеям и, с годами, стала весьма эффективным средством захвата власти путем, малозаметным со стороны.
Гностики по-своему пропагандировали христианство в языческой среде, придав своему учению должную пластичность. Предавая анафеме теологические бредни гностиков, Ранняя церковь немало заимствовала у них из обрядности. Когда христианство стало значительной силой, антисистема неизбежно начала разрушать и его. Существование гностицизма вынуждало христианство поднимать свой интеллектуальный уровень, чтобы противостоять ему. Скорее всего, докетизм - одна из ветвей гностицизма, был заимствован Мухаммедом и перешел в ортодоксальную доктрину ислама. Докетики утверждали, что Иисус был простым человеком, а сын Божий вселился в Него на время, при крещении, и покинул, при распятии. Они заявляли, что умереть на кресте мог простой человек но никак не сын Божий. Мухаммед, признавший Иисуса пророком, хоть и не божественного происхождения, также не мог допустить такой смерти пророка. По-своему следовали учениям манихейцев и катаров трубадуры (изначально - общественная прослойка людей от искусства) и гиббелины (группировка изначально чисто политическая в борьбе германского императора Священной Римской империи и папы).
Гностицизм - суть оппозиция любым крупнейшим, доминирующим в данный момент, политическим силам мира, каковыми были: Рим, когда гностики зародились, христиане, которые резко усилились, позже - последователи Маздака, которые выступили против мощи Парса (Персии), затем исмаилиты - против могущества ортодоксального Ислама, альбигойцы - против католической церкви, доминирующей во всей Европе. Гностические секты катаров-альбигойцев, своеобразное ответвление искаженного католицизма, боролись с засильем католицизма, как и попавшее в сети гностиков тамплиеры, гуситы и табориты. От разогнанных тамплиеров возникли ереси орденов Калатравы и Ордена Христа, а позже и розенкрейцеры, мартинисты, иллюминаты, масонские храмовники - рыцари Льва, пневматики. Ересь жидовствующих на Руси выступила против доминирующего православия. Потом против могучей Франции и ее абсолютизма выступили франк масоны и иллюминаты, за уничтожение любой европейской монархии - карбонарии и анархисты, а также против могущества Российской империи и Православия. Так, Керенский и значительная часть лидеров Временного правительства - масоны из ложи Великий Восток, а большевицкие лидеры имели некоторое отношение к враждующей с ней агрессивной Египетской ложе – наследию того же гностицизма. При позднем Сталине, разогнавшем ленинскую «гвардию», последователи сект и тайных обществ гностического толка стали оппозицией сталинизму и последующему СССР. С 1991 года, подобные секты продолжили свой натиск по-новому - как противники потенциального усиления России, православия, с целью задавить духовное возрождение и развитие России. «Счастливым исключением», сверх-державой, не испытывающей подрывную деятельность сил гностического толка, стали США, которые включают в свое правительство те самые силы. Известно, что многие американские президенты, как Буш Младший, сами состоят в рядах Вольных каменщиков (или Избранных кавалеров мира). Только поэтому могущество нынешнего США не вызывает попыток неогностиков бороться с их политическим и экономическим доминированием. Но пусть только там попробуют закрыть им пути в верхние эшелоны власти... Современные методы наследников гностицизма стали куда более изощренными, чем во времена Маздака и Раймонда Тулузского. К ним добавилась идея малых народов разбавлять кровь крупным крепким народам-нациям смешанными браками, то есть насаждением внутрь иных культур и идей, пропагандой однополой любви, также ослабляющей традиционного защитника семейного очага – настоящего мужчину и прочие.
В средневековье возникали социально разнородные объединения, куда отчасти входило дворянство, но более всего - бюргеры и ремесленники, и под разными названиями появились целые движения, более или менее согласные друг с другом. Наибольшего успеха добилось движение катаров, наследников манихейцев. По их учению было два равно могущественных начала: Добро и Зло. Бог беспомощен перед князем зла, которого одни считали равным ему богом. Земной мир и составляющая его материя –творение Бога зла, следовательно и Католическая церковь - зло. Катары в виде тулузских альбигойцев организовали свою церковь со своим духовенством из «совершенных» людей и создали свой особый ритуал. Так, на юге Франции в XIII веке появилась антицерковь с учением, представлявшим собой антикатолицизм. Они имели сходство и связи с другими еретическими течениями, как вальденсы, спиритуалы и, особенно, иоахимиты. Более того, папа Целестин V стал разделять взгляды влиятельных и богатых еретиков. Папа был вынужден отречься через несколько месяцев и помещен в монастырь, где вскоре умер. Тулуза и Альби долго процветали, привлекая своим богатством и свободомыслием многих «вкладчиков средств», пока не пришел на их землю «кровавый каратель» (как писали некоторые российские почитатели «лангедокского ренессанса») Симон де Монфор с его крестоносцами и не прошелся по ней огнем и мечом. Альбигойская ересь - это уже характерный пример более позднего этапа деятельности гностических сил, ставших привлекательными с XIX века для интеллигенции во всем мире: «Как же так?! Утонченно-ажурная культура Тулузы попрана варварами-северянами с крестом! Граф тулузский – это же луч света во мраке средневековья!» Подобные возгласы не учитывают того факта, что и навязчиво-экспериментальный гностицизм Мюнстерской коммуны анабаптиста Иоганна Лейденского имел те же гностические корни.
Но такого рода публика подразумевает двойные стандарты: возможность сокрушаться о разгроме альбигойцев, потому, что они дали расцвет искусствам, возмущаясь жестокостью карателей, но также и возможность негодовать в адрес лютого перекрещенца Иоганна Лейденского и его последователями в Мюнстере более двух столетий спустя. Оба явления завершились разгромом и большой кровью. Но Мюнстерская коммуна напоминает по своему устройству коммунистический ад в России 1920-х, который уже не мог одобряться современными западными либералами. Поэтому они без зазрения совести поругивают ее, продолжая петь дифирамбы альбигойской Франции. Кто-то обманывает самого себя, восторгаясь только одной внешней стороной красоты того как бы «Ренессанса», а другие стараются убедить читателя в своей лжи намеренно. Почему одно течение превозносится, а второе осуждается, тогда как оба имеют один корень? Альбигойцы дали возможность разбогатеть новой элите юга Франции надолго, не взирая на их вероисповедание, включая еврейство, а Мюнстерская коммуна экспериментировала с общностью женщин, полностью разорила город, погрузив его в кровавую резню, не принеся никому процветания и богатства. Неудачники отвергаются... Иудеи были упорно преследуемы и изгоняемы из Испании с конца XV века. Целью разгрома иудейства там стала зависть к его богатству, но также и боязнь слишком сильного его влияния на умы, как незадолго до того, случилось в Португалии при Энрико-Мореплавателе, а ещё раньше в Тулузе. Иудеи старались внушить своим соседям-католикам идеи гностицизма, что кончалось, иной раз, повальной ересью и большой кровью. Но о той крови поздние интерпретаторы истории, в этом случае, стараются умолчать, или выпятить кровожадность расправ над еретиками. Что же говорить об Академии неоплатоников, Лоренцо Великолепном Медичи и прочей блестящей публике итальянского Ринашементо, которые рождали «броские передовые» мысли? Естественно, что они остаются для интерпретаторов «своими», не отвергаются подобно деятелям Мюнстерской коммуны. Да и слово само «коммуна»... Даже российские коммунисты не горели желанием вспоминать о таких предшественниках-неудачниках. Хорошим тоном считается с XVII-XVIII веков разделять деятелей прошлого на, выражаясь современным языком, «прогрессивных» и «мракобесов». Естественно, что для современного восприятия ближе и понятнее блестящий неоплатоник Лоренцо Медичи, чем потерянный, ищущий, окруженный неприятелем, Иоганн Лейденский, такой же наследник гностических идей.
Уже в Эпоху Просвещения начинают восхищаться деятелями Возрождения, эпохи более жестокой, чем «мрачное», а точнее - наивное средневековье. В средние века красивым считалось разноцветное и блестящее, а чаще и богатое. Но красивое – это было и доброе. Обаяние физической красоты было столь велико, что она стала поначалу и атрибутом святости. Добрый Бог должен быть и прекрасным. Средневековые святые обладали не только мудростью, честью, одаренностью, но красотой, ловкостью, силой, здоровьем. Подвиги ранних святых носили и физический характер. Ренессансу свойственно также стремление к красоте, но святые той эпохи становились чаще немощными. Их подвиг становился исключительно духовным. Более позднее западное христианство утратило первозданную силу благого примера и стало часто скатываться в бездну нетерпимости и мракобесия, а ханжеского лицемерия, отступило от своих же идеалов. Возникли такие перегибы и крайности, как инквизиция. Куда идти дальше, если папский двор Александра Борджиа превращался в бордель, или когда женские монастыри ренессанса становились публичными домами, а монахи бегали к монахиням через подземные ходы по ночам.
Такое погрязание католицизма во грехе породило естественный всплеск очищения - Реформацию. Протестанты создают новый стандарт сдержанности во всем, при религиозном рвении. Начинают преобладать идеалы прогресса и накопительства вместо разбрасывания денег. Такой менталитет породил наиболее технологически продвинутые и богатые цивилизации, которые благословили расизм, выкачивали деньги из самых бедных и беспомощных народов, погубили всю природу на своих территориях во славу развития, продолжили разрушать её в своих колониях, но, пресытившись, на стадии сытого благополучия, стали усердно спасать остатки природы. Выкристаллизовавшийся стандарт западного рационалиста-прогмата и технократа – своего рода «очередного среднего римлянина», созрел до такой степени, что стал отчислять часть доходов на охрану природы и на помощь бедствующим в ограбленных ими же до того провинциях, с целью эксплуатировать их по-новому, но более мягко. Естественно, что гностические ответвления от протестантизма, как секта Семья любви в Голландии, времен войны с испанским владычеством, позже связанная с пуританами Англии, сравнительно близки по духу современному Западу, как и очень активные в коммерции мормоны, и будут всегда преподноситься в выгодном свете, как и сам протестантизм – «меньшее из зол в религиях», выпавших с 1960-х из Новой западной доктрины, начавшей отрицать необходимость религий вообще. Но в угоду большинству в США протестантизм остается вполне официальным и одобряемым. Это, конечно, не навсегда... Виклифиты и многие поздние протестантские секты откровенно склонны к гностицизму.
Именно поэтому (материя - зло), одним из одобренным в верхах Запада пунктов Доктрины стало одобрение разводов, абортов, однополых браков – отрицание библейского «плодитесь и размножайтесь»... Разве не напоминает это тех же гностиков-мессалиан начала эры? Те же концепции Мальтуса, Даллеса итп: сдержать чрезмерное размножение неугодных народов, подлежащих контролю, в сонм которых в ХХ веке вошли немцы из-за их неразумного усердия в 1940-е, русские и прочие православные славяне, как все еще геополитические конкуренты, позже и мусульмане. Правда, в отличие от фанатичных лидеров былых мессалиан, нынешние их последователи внушают эти разрушительные мысли только своей пастве, а сами отнюдь не собираются лишать себя своей драгоценной жизни. Концепция гностицизма остается в не измененном виде только для масс, которым старательно промывают мозги. Но зашоренная русская либеральная интеллигенция этого факта как бы не замечает. (Следует оговорить, что в особых случаях, как изнасилование и прочие, аборт, конечно же, необходим. Главное, чтобы он не был прост и естественен). Состоятельность и необходимость института семьи на современном Западе подвергнуты сомнению и критике в 1960-е, но и в России 90-х Западная доктрина оказалась не на пустом месте. Ибо, увы, не зря Василий Розанов в начале ХХ века заявил, что «всех помещиков проклял Гоголишко с Гончаровым, администрацию - Щедрин, купечество - Островский, духовенство – Лесков, самою семью - Тургенев, русскому человеку не осталось ничего любить, кроме прибауток, песенок и сказочек. Так-то! Отсюда и революции!»
История смены российской интеллектуальной элиты
Со времен Петра Великого всю русскую историю до него в порядке нормы стало принятым освещать с отрицательной стороны. Лишь при Александре III подход официальной исторической науки впервые изменился в лучшую сторону. И с подачи нынешней РЛИ получается, что московские князья заимствовали деспотические порядки от азиатов-татар... При всей жестокости ордынцев учиться у них деспотизму было бы невозможно, поскольку структура Орды никак не подходит под определение «деспотии», ибо, как правило, ханы ее менялись с поразительной легкостью и скоростью. Строгая централизация в Орде была исключительно во время военных походов. Именно принцип «набеговой экономики» сплачивал кочевое население степей для очередного похода. Постепенно, усилиями государей Иванов Великого и Грозного, а также Церкви, удельная система была уничтожена и возникла единая русская нация со стойкой государственностью. Именно поэтому уже, начиная с Ивана III, у государей, сидящих в Москве, появился титул «Всея Руси». Были сохранены и разные формы местного самоуправления и самоорганизации: земские общины крестьян и посадских людей, сябренные товарищества помещиков-однодворцев. Сформировавшаяся до первых Романовых русская нация, оказалась социальным механизмом окультуривания и обживания огромных пространств, превращая зоны «набеговой экономики» в производительные.
Первая очевидная замена элиты происходила и при Иване Грозном, стремящемся к прогрессивной для любого государства центральной власти. Поначалу преобразования Ивана оказались полезными, но косность бояр, склонных более к феодализму, не давала закрепить самодержавие – более мягкий русский вариант абсолютизма, который одобрял и жаждал народ. Грозного царя попрекают лютой расправой над Новгородской феодальной республикой, которую горазд обелять нынешний либерал. Московия около столетия защищала Новгород от нападений тверского князя, но когда новгородское боярство решило полностью продаться Литве, это стало уже слишком. Не следует забывать и тот факт, что новгородские ушкуйники, то есть – речные пираты, грабили отнюдь не только татар, а чаще русских - волжские города Московии. Уводили своих же соплеменников в рабство татарам! К сожалению, сопротивление власть имущих вынудили царя прибегнуть к чрезмерно жестоким мерам и напугали даже народ. Но память об этом царе намеренно искажалась уже позже с подачи сторонников западных форм правления. Такие оппозиционеры Грозного царя, а точнее – продажные лжепатриоты, готовые продаться полякам, как воспеваемый в русской литературе князь Курбский и ему подобные, хотели не сильную Россию, а расширение своей власти любыми путями. Если бы не продажность ряда феодалов, Ивану бы удалось закрепиться на Балтийском море задолго до Петра. Смена элиты пошла исключительно на пользу Руси только после Смутного времени, когда мудрый отец молодого первого Романова, митрополит Филарет, сумел создать вокруг престола окружение из подобающих достойных людей и сам долго управлял ими. Смена элиты при Петре Великом – революционере на троне, создание нового дворянства и разгром старого, имели весьма пагубные текущие и отдаленные последствия, такие как все большее стремление закабалить своих крестьян по западному образцу, изолировать культуру элиты от народной.
К сожалению весь цвет русских литераторов соревновался в критике общества и нападках на строй. Это было естественным в среде творческой элиты, которая стала наследниками декабристов, тех же масонов. Свои истоки и корни были оклеветаны и оболганы постпетровской элитой, новым дворянством Петра Великого, которому было выгодно выпятить свои заслуги, умалив значимость и полезность для государственности дворянства старого: «вся история до Петра это косность, отсталость и стыд пред потомками». Но даже не царь Петр стал первым в навязывании подражания Западу во всем и превознесении культуры Запада. Если до середины XVII века русские, как дворянин, так и крестьянин одинаково гордились своими традициями, культурой, то при Алексее Тишайшем начинает ощущаться тяготение к западному образцу. Сначала это проявилось в заимствовании военной техники, образовании полка рейтар, подражании в одежде среди некоторых придворных. Но лишь Петр I вышел за все рамки приличия в самоуничижении традиций, культуры и даже позволил себе глумиться над своей религией по образцу современного ему Запада. Такое отношение к своему наследию, отрицание всего хорошего, что было до Петра, пренебрежение Русью бородатой, восхваление Запада от мишурно-примитивного подражания манере одежды и питания в верхах, вылилось в усиление разрыва между высшим обществом и крестьянством, оставшимся и внешне и внутренне былым, близким по духу к Руси православной, Третьему Риму. Когда эта верхушка заговорила все больше по-французски, стала посылать своих детей на годы за границу, закабаляя крепостным правом своих крестьян как никогда ранее, непримиримость в обществе достигла предела и вылилась в крестьянские бунты конца XVIII века.
«Офранцузивание». Русский язык и модные веяния. Язык и пропаганда
Отношение высших слоев общества России к родному языку становилось и вовсе парадоксальным, особенно, до начала борьбы с этой нелепостью на уровне самого царя Николая I. Если в прочих великих державах было хорошим тоном употреблять в высшем обществе родной язык, то в России он стал второсортным уделом низших слоёв. Причем, особенно рьяно за своё «офранцузивание» русское дворянство взялось после изгнания Наполеона, тогда как с началом Первой Мировой многие прекращали изучать немецкий, демонстрируя свой протест против агрессора. Впрочем, порча родного языка заимствованием из немецкого и голландского началась в эпоху того же Петра. Тогда уже не плясать, а танцевать начали, «онемечелись» донельзя. Выпростали и «обаббревиатурили» русский язык в 1920-е, сделали языком канцелярщины и шаблонов с 30-х. Сочность допетровского языка уже не вернуть, сохранить бы хотя бы не ущербный досоветский, или уж, на худой конец, просто тот русский, который после Перестройки начал основательно портиться нововведениями из английского и компьютерного жаргона. Новая «компьютерная интеллигенция» это тяжелый случай и отдельный разговор.
Гуманитарная интеллигенция, как прослойка, стала результатом гуманитарно-образовательной революции времен Александра I и Николая I - резкого роста числа гимназий и университетов, увеличения размеров финансирования и числа обучающихся в них. Вслед за естественными и точными науками, гуманитарные знания следовало воспринимать из уст исключительно западных учителей или тех подданных России, которые успели получить образование от западных учителей. А импровизированные учителя-французы буквально наводнили страну в качестве осколков наполеоновской армии. От таких гувернеров получало образование на дому большинство провинциальных дворян. В столицах преобладали учителя из немцев и французов квалифицированнее, но могущие внушить детям еще более вредные мысли. В начале XIX века в Петербурге и в военных заведениях преподавание велось на иностранных языках! Западная часть Империи оказалась во власти польского просвещения, темного в области точных наук, но изобретательного в области гуманитарных. Наиболее популярными школами там стали иезуитские! Знания о русской культуре у таких учителей отсутствовали, а о русском народе имелись лишь уничижительные.
Но мода на русский язык и все русское сохранялась в Туркестане и, частично, на Кавказе вплоть до горбачевских времен, когда умелая пропаганда подорвала ее окончательно. Со временем эта мода стала вызывать раздражение местных националистов, и во времена Горбачева практически во всех пятнадцати республиках заговорили о национальном самосознании и навязанной русификации. Если местами и имелись перегибы, то в целом, со времен направленной русификации при Александре III, санкционированной русификации практически не было. Да и нужды в этом не стало, поскольку присоединенные народы сами стремились изучать русский, а во многих слоях общества русский стал бонтоном, как и обучение детей в русских школах. Возможность учиться на родном никогда не исключалась. Русский стал языком высшего света в колониях России по причине желания туземцев сделать лучшую карьеру. Только после независимости среднеазиатских республик, захвата власти алчной местной элитой, обманутый и обнищавший народ пожалел о том, что поверил обещаниям местных лидеров и начал сожалеть о былой «руке Москвы». Примерно так же было и на Кавказе, но разбогатевшие азербайджанцы в целом остались более довольными новой ситуацией. Промытые западной пропагандой грузины это - особый случай, как и украинские националисты.
Сильным аналогичным примером может послужить и зарубежный: британцы в своих колониях проводили несравненно более жесткую завоевательную политику, не раз истребляя целые племена, особенно в Северной Америке, Австралии, обрекая своими порядками на голод миллионы в Индии. Но интеллектуальная элита Англии оставалась, в целом, патриотичной, не уподоблялась РЛИ. Английские политики всегда могли просто успокоить голос совести: ирландцы - католики, ленивы, а потому голодают и бедствуют. Не желают нас слушать – упрямы и глупы. Индусы – низшая раса, хотя и выше негров, но не способная на достойное существование. Лорд Сесил Родс, премьер-министр Капской колонии, бизнесмен и масон (протестантизм больше уживался с масонством), инициатор усиления британской колониальной экспансии во всем мире сказал: «Я поднял глаза к небу и опустил их к земле. И сказал себе: то и другое должно стать британским. И мне открылось... что британцы — лучшая раса, достойная мирового господства». Но отношение к британцам в нынешней независимой Индии почтительное и доброжелательное, не грубое, как зачастую бывает в бывших русских колониях к русским.
Англичане поступали мудрее и усердно насаждали свой язык в колониях, то есть – почти во всём мире. А какие возможности навязывания своей пропаганды открылись перед англоязычными СМИ, когда полмира говорит на их языке и жаждет изучить его, да ещё более полмира охвачено Информационной Сетью более навязчивой даже, чем былое телевидение! Все индийцы стремятся учить язык своих бывших колонизаторов, умело прививаемый всему миру. И в бывшем русском Туркестане молодое поколение уже почти забыло русский. Предпочитает изучать английский... От индийцев можно услышать мнение, что благодаря колонизации они имеют развитую социальную структуру, систему экономики и тому подобное. Мощный западный кинематограф также навязывает английский всему миру по-своему. В Индии уже можно встретить молодых парней, которые так прониклись голливудскими фильмами, что ни во что не ставят свой несколько слащавый кинематограф. Он, в свою очередь, все чаще смакует насилие и жестокость и менталитет молодых индийцев меняется не в лучшую сторону, а вместе с численной нехваткой слабого пола в стране, порождается волна насилия. Все состоятельные семьи бывших колоний непременно стремятся отдать своих отпрысков на учебу в Англию, или Америку. Официальные рейтинги американских университетов искусственно раздуваются. Раньше немало индийских и бенгальских детей посылали и в СССР, но он привлекал бесплатным образованием, а теперь Россия не может конкурировать с саморекламой западных университетов.
Российская интеллигенция XIX- начала XX веков. «Болезнь юности»
До революции особенностями российской гуманитарной интеллигенции были чрезмерная ее численность, неприязнь к историческому русскому государству, особенно допетровскому, к традиции, психологическая и информационная зависимость от Запада. РЛИ сформировала своеобразное отношение к русской истории, традиции, к православию, к традиционной морали, то есть - неприятие русской истории. Российская интеллектуальная элита вызывает недоумение своей косностью. В XIX столетии самым абсурдным явлением на десятилетия становится увлеченность и высшим светом идеями западных карбонариев и декабристов, разрушительные для государственности и опасные для самих же верхов. Но им казалось, что необходимы преобразования по западному образцу, конституционная монархия, а то и республика, что лишь они принесут благоденствие народу, но главное - власть окажется в их руках – у российской элиты. Например, тот факт, что стяжатель Иосиф Волоцкий в XV веке одолел в церковном споре нестяжателей Нила Сорского, что позволило укрепить, в конечном счете, российскую государственность, полностью искажался и, пользующаяся высотой положения в этом укрепленном государстве, вместо нестяжательской общины с ее средневековым равенством и чахлой экономикой, элита позволяла себе вздыхать по идеалу общины, поносить царизм и его «грубые методы власти». Ей все чаще не терпелось свергнуть царя, заменить самодержца послушным себе, ограниченным во власти, а то и установить парламентскую республику.
Не все интеллигенты пошли по либеральному пути. были такие, как славянофил Хомяков. Когда семья его переехала в Санкт-Петербург, одиннадцатилетнему Хомякову столица России показалась языческим городом. Но он решил претерпеть все мучения, но не отказываться от веры отцов. Он стал один из немногих русских интеллигентов, не переживших кризиса в своем мировоззрении, оставшихся верным семейной традиции и корням. Западничество категорически отрицал и Константин Леонтьев. Он заявил о своей философской «ненависти к формам и духу новейшей европейской жизни. В критике современной Европы он выделяет с одной стороны - демократизацию, а с другой - проявление «вторичного упрощения», то есть - признаки увядания и разложения. Россия же, уверял Леонтьев, еще не достигла периода культурного рассвета и «влияние западных уравнительных идей может оказаться для России смертельным ядом, который погубит ее прежде, чем она сумеет найти самое себя». Как в воду глядел еще в середине XIX столетия!
О русском средневековье в рядах РЛИ было принято отзываться негативно, ведь оно официально заклеймено угодным новому дворянству Карамзиным и прочими. Тут застопорилась и хваленная склонность интеллигенции к новаторским поискам. Достаточно привести пример о том, что важнейшее в русской истории сражение при Молодях, когда в 1572 году было разбито войско ордынцев и они уже никогда более не смели вторгаться в центральную часть Руси, было намеренно «забыто». Эта битва значила в истории больше, чем Куликовская или Бородинская, но руководил ею опричиный князь, чье имя никак не было позволительным выпячивать... Для РЛИ смены XIX-ХХ веков признать в русском допетровском прошлом хоть что-то положительное подразумевало одобрить и ряд начинаний по воскрешению тех традиций государями Александром III и Его Сыном, что означало признать хорошие стороны своих первейших врагов. При Александре III людям стала бросаться в глаза особая гордость многих простых русских тем, что они придерживаются правой веры, что их Государь самый сильный, а их Родина – самое праведное и лучшее место на земле и, следовательно, быть русским лучше всего. Под влиянием левых агитаторов, начиная с народников, чувство это стало неуклонно ослабевать. Столичная интеллигенция совращала с пути истинного и представителей народа, начавшего писательство в угоду ей (те же Клюев и Есенин), и кончавших плохо. А когда народу навязали мысль, что их новый царь никуда не годится, что царица и вовсе за немцев, то всё и рухнуло. Примерно то же самое произошло с советскими людьми, начавшими гордиться силой страны, победой в ВОВ, а потом...
Но сколь сильно было очарование неприкрытых врагов России для РЛИ! Взять того же Наполеона, как якобы либерала по сравнению с самодержцем - кровавого диктатора рядом с гуманными царями XIX века. Почему на письменных столах либералов многих стран десятилетиями стояли бюсты Бонапарта, но никогда не Вильгельма II и не Гитлера? Наполеон был в глазах либералов выразителем идей революции и этим все сказано. Тот факт, что он, отступая, приказал взорвать Московский кремль замалчивался, а что в церквах конюшни делал - левых либералов вполне устраивало. Некий ореол благородства оставался над фигурой выкормыша робеспьеровской гильотинированной культуры. И по сей день памятники узурпатору власти Бонапарту, увлекшему на заклание целое поколение крепкой молодежи страны, встречаются во Франции гораздо чаще, чем законным королям, которых там давно не жалуют. Впрочем, по сравнению с российскими царями, они себя дискредитировали гораздо больше. Но, если французы после десятилетий своей первой революции и узурпации надумали реставрировать монархию, пусть даже ненадолго, камбоджийцы, после кровавой бани красных кхмеров и вьетнамской оккупации - тоже, то русские, в целом, не пришли к этой мысли и после трех революций с болезненными экспериментами над народом в течении столетия... Продолжает манить, затуманенный временем, образ более сытого позднего социализма, процветающих западных демократий, но умело очерненый образ самодержавия, несмотря на позднейшую обширную литературу, реабилитирующую его, увы, не становится путеводной звездой. РЛИ приложила немало стараний к этому.
Прекрасным примером злорадного очернения лучших людей нашей истории может послужить, все чаще просачивающаяся в Интернет, информация о том, что Николай II, прогуливаясь по паркам и рощам Царского Села, стрелял десятками ворон, кошек и собак. Возможно, впервые проскользнуло об этом в серьезной обширной работе Игоря Зимина о Романовых. Большой и, казалось бы полезный труд, но увы, написанный без любви к России. Да и факт ли то, что Государь стрелял и десятками? Да, царь был заядлым охотником, как и Его Отец. Оба настреляли немало дичи в Беловеже, вплоть до зубров, что кощунственно звучит в наши дни. Но не следует забывать, что именно благодаря царским охотам, те самые зубры и выжили: их охраняли от произвольного отстрела. Вот, в годину Гражданской войны они были на грани исчезновения. Говоря о нравственной стороне охоты вообще, следует вспомнить, что в те времена на охоту смотрели совсем иначе. Исчезновение фауны еще не стояло так остро, как и загрязнение природы. Но современные авторы подобных статей, во всеоружии с полит корректным природоохранным подходом, этот фактор успешно игнорируют. В то же время, они почему-то не вспоминают знаменитые охоты британского короля, современника Николая, порешившего в 1911 году в Непале за 10 дней 39 тигров. Не упоминают ни майора Роджерса убившего за свою охотничью карьеру в Индии и на Цейлоне 1400 слонов, ни майора Форбеса, завалившего 106 слонов за 3 дня пребывания на Цейлоне. Да и как можно об этом: Великобритания – это святое для прозападного либерала... Невдомек авторам очерняющих статеек и то, что отношение к убийству хищника для православного тех времен было совсем иным. Известно, что глубоко православный Николай Гумилев весьма много охотился в Африке. Он писал, что не испытывал никаких угрызений совести, убивая хищных зверей так, для забавы, что хищники, на которых он охотился, несут наказание за грехи свои. Считал, что охота на животных не травоядных и невинных, но лишь на хищников, подразумевает лишение жизни зверей в полном смысле этого слова. Что такие звери несут печать некоего метафизического порока, от которого их может освободить пуля охотника. Желание глубоко православного тех времен «убить Зверя» подразумевало не дать Антихристу окопаться на земле русской. (Придется, на всякий случай, оговорить, что автор отдает себе отчет в том, что зубр – животное травоядное). Почему-то лучшие хронисты Николая Многострадального Искупителя - господа Александр Боханов и Петр Мультатули не позволяют себе публиковать непроверенные сведения и не заостряют внимание на подобных деталях. Казалось бы, к чему в наше время продолжать травлю последнего российского царя, поливать Его очередной грязью? Ответ простой: нельзя допустить, чтобы народы, создававшие успешные независимые империи, могли только гордиться своим прошлым, надо, чтобы они больше стыдились его. По той же причине до сих пор не стихают страсти вокруг Жанны Д’Арк во Франции. Полит корректно признание факта, что она непременно крестьянка, и ни в коем случае не из высших классов, что гораздо логичнее, если проанализировать ту ситуацию. Согласно Доктрине, охотно поддерживаемой РЛИ, только малые народы имеют право гордиться своим прошлым, своей историей.
Умелость и отточенность пропаганды поздних гностических течений очаровывает интеллигенцию, склонную вздыхать по идеальному миру, заманивает ее в свои сети. Взять тот же неоспоримый успех поэзии Бодлера – с его идеей торжества мирового зла. Интеллигент-идеалист XIX века склонен выдвигать в ответ свою доморощенную теорию того, что добро все равно победит. Такой человек склонен к эксцессам, «хождению в народ», самопожертвованию итп. А соблазн быть не таким, как большинство вокруг, выделятся среди серой массы - по сути рецидив подросткового негативизма и свойственен преимущественно городским жителям. Сергей Булгаков называл свой социал-демократизм «болезнью юности». Бердяев ищет для «левости» объяснения в физиологии возраста, мол - «Молодо-зелено». А Троцкий в адрес Бердяева выдал: «Русский человек до тридцати лет - радикал, а затем – каналья». Но уже к ХХ веку идеализм постепенно уступает место либо отстраненности теософов и антропософов вплоть до цинизма, либо оголтело-атеистическому миропреобразованию по Карлу Марксу любыми методами, когда «чем хуже – тем лучше» и начинает царить вседозволенность и оправдание любого поступка во имя революции (со времен катехизиса Нечаева). Но как сторонники теософического учения Блаватской, а потом и антропософии Штейнера (Штайнера), основавшего целое общество и храм теософов, с их увлеченностью восточными культами, так и оголтелые атеисты-марксисты, имеют в основе гностические корни. Кстати, Анни Безант - последовательница Блаватской, влияла на мадам Дерезм - создательницу ложи «Права человека» (прямого отношения к «Декларации прав человека» не имеет). Теософские изощрения философов-практиков Гурджиева и Успенского охмуряли умы синтезированными компиляциями «восточных откровений». Российская интеллигенция смены XIX-XX столетий превзошла в «поисках новых источников истины и вдохновения» западную. Так, Андрей Белый и Максимилиан Волошин долго были учениками антропософа Штейнера, а Владимир Соловьев, Вячеслав Иванов, чета Мережковских, Бердяев, а позже - Лосев и Бахтин были в какие-то периоды своего развития особенно близки по духу к гностицизму раннего средневековья. Мандельштам уже пишет свой «Манифест акмеистов», в котором превозносит социальную структуру западного средневековья, а именно близкого к альбигойской Тулузе.
В начале XX века, когда Европа мнила себя уже на пороге торжества всеобщего разума, никто не ожидал, что вскоре национальные чувства всех народов мира неожиданно пробудятся и со страшной силой. Казалось бы, было недалеко полное отмирание национальных чувств, к которому взывали интернационал-социалисты. Но ведь многонациональность человечества и есть его богатство, разнообразие культур, а интернационализм - обеднением культурного наследия человечества. «Будет разнообразие, будет и мораль: всеобщее равноправие и равномерное благоденствие убило бы мораль... Для красоты цветущей сложности одинаково губительны и социализм, и капитализм, ибо один откровенно провозглашает социальное равенство, другой ведет к уравнительности потребностей, вкусов, около культурных стандартов. Коммунистическое равенство рабов и буржуазное сползание в массовую культуру - это смесительное упрощение, свидетельствующее о разложении, гниении, старении органического целого...» - предупреждал еще Константин Леонтьев. Он критиковал безусловные ценности цивилизованного мира: прогресс, равенство, свободу, всеобщую образованность. Потому и оказался одиноким, непонятым, забытым философом XIX века. После реформы Александра II Леонтьев думал, что мужики и мещане став более свободными, научат дворянство жить хорошо по-русски. Но, увы, пишет философ, «ничего подобного не случилось: освобождённый русский простолюдин начал превращаться в заурядную «европейскую сволочь». Так Леонтьев называл массового человека буржуазного общества – «римлянина Нового времени».
Между революциями 1905 и 1917-го
Гностическая жажда познания русской интеллигенции, направленная в гуманитарные области принесла России смены XIX и XX веков лишь беды и страдания. Интеллигенция оказалась самой падкой на то, что ново, заманчиво и сенсационно, что привело к её усердию в расшатывании устоев. После талантливо-изощрённой поэзии Серебряного века, с воспеванием непременно иной, новой религии (типичнейший пример - Гиппиус, Мережковский, Свенцицкий), как и художников, подобных Бёрдсли, восприятие действительности искажалось словно от долговременного принятия наркотиков, или частого просмотра современных нам не слишком здоровых фильмов. Пожалуй, и наш современник, «своевременно» посмотревший на «Горящую жирафу» Дали, читающий затем строки Гумилёва об «изысканном жирафе», бродящем на озере Чад, уже не смог бы воспринимать «изысканного» гумилёвского иначе, как в виде далийского «с ящичками».
Но болтовня левых о несостоятельности самодержавия была совершенно неубедительной. В западной печати начала прошлого века писали: «Если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1900 и 1912, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении». Такое утверждение опровергает расхожие уверения либеральной интеллигенции о том, что дальше самодержавие продолжаться просто не могло. Зато, как только власть досталась представителям либеральной интеллигенции в феврале 1917-го, начался полный развал экономики, которую не смогла заметно пошатнуть даже тяжелейшая война с 1914 года. Фактически РЛИ уже столетие боролась за децентрализацию и феодализацию государства, за раскол и распад нации. Почти всегда политическая власть РЛИ, несмотря на прогрессивные лозунги, в том числе о политических свободах, означала социальный регресс, возвращение феодальных отношений. И в 1990-е годы под руководством «молодых реформаторов» был фактически сформирован новый «класс феодальных собственников», что свойственно странам первоначального капитализма, где ослабление государственных и общественных институтов служит основой для ускоренного накопления иностранного и транснационального капитала. Кто стоит за подобным сценарием объяснять излишне.
Веяния моды, дань ей и увлечения, имели большое значение в восприятии мира российской интеллигенции со времен декабристов и до нынешнего времени. Мода неуклонно диктует свое, хочет интеллигенция того, или нет, определяет поведенческие особенности и духовные стремления. Петербург неизменно реагировал на «передовую» западную журналистику, проглатывал все гадости, которые там писались в адрес российских царей и их генералов – «держиморд» и тому подобное. Западу верят, своей «правой» печати – нет. Читать ее становится дурным тоном. Уже к революции 1905 года антицаризм настолько вошел в кровь и плоть большинства интеллигенции, что она дошла до полного абсурда и стала говорить тосты за проигрыш царизма в Японской войне! Такое трудно себе представить в другой стране. Князь Трубецкой писал, что большую долю вины за всё происходившее в России он возлагает на интеллигенцию, которая, по его мнению, вместо просвещения народа стала льстить его зверским инстинктам: «Лесть и демагогия интеллигенции упразднили всякую грань между свободой и анархией, между социализмом и грабежом, между демократией и деспотизмом». Не было бы разрушительного 1917-го и его последствий, если бы русская интеллигенция повествовала миру о том, как Владимир Мономах смертную казнь запретил раньше всех в мире, он, а не просвещенный Запад, затем и Елизавета Петровна и Александр II продолжали ту же традицию. Говорила, писала о лучшем в своей истории, как нередко поступали британцы, а не вытягивала и смаковала все худшее.
По мысли публициста-эмигранта Михаила Назарова: «Русская идея – замысел Божий о России, ее предназначении, познается лишь на уровне религиозной интуиции, а не в виде программы. Суть ее в максимальной христианизации личной и общественно-государственной жизни... Духовные подвиги накапливаются... «нация есть соборная личность (Достоевский)»... В ханжестве – целомудрие и нравственный консерватизм, в коллективизме – соборность». На Западе право всё чаще определяет этику поведения населения уже с конца XIX века, а в России этика, как высшая ценность, определяет право - ценность нужную, но не главенствующую. До революции философия и культура России оставались православными, что поздняя зарубежная печать именовала отсталостью. Достоевский говорил: «православие – наш русский социализм». Запад этого понять не может, а если и подходит к такому пониманию, то боится скрытой силы православия.
Малые народы Российской империи и либеральная интеллигенция
Западные газеты непременно, все больше, просачивались в Россию, поскольку после Николая I цензуры практически не стало. Досужие интеллигенты рассуждали и о жестокости завоевания Туркестана, услышав с Запада, что Скобелев люто расправился с туркменами. О том, что делали британцы в своих колониях тоже говорили, осуждали войну с зулусами, но когда русские военные начали массово рваться в добровольцы помогать бурам в Южной Африке, хорошим тоном среди студенчества, либеральной интеллигенции и части великосветской элиты стало осуждать этих «царских сатрапов, готовых ехать на край света, лишь бы испачкать руки кровью, да еще чьей! Сынов самой передовой страны в мире – Британии!» О том, что англичане впервые применили систему концентрационных лагерей для буров в России не знали, а кое-кто и «не желал» знать. О «славной» экспедиции полковника Янгхасбэнда, которая перебила из скорострельного оружия порядка 1300 невооруженных тибетцев, преимущественно монахов, средний житель России так и не узнал, ее затмили события Русско-японской войны. То, что русские цари запретили продажу водки восточнее Иркутска, чтобы предотвратить спаивание коренных народов Сибири, тогда как англичане намеренно подсовывали индейцам «огненную воду», или тот факт, что русские врачи были посланы в Туркестан сразу после его покорения, чтобы лечить именно туземцев, и что, в отличие от британских колоний, что в Российской империи к эксплуатации недр были допущены представители покоренных народов, которые весьма обогатились (особенно на Кавказе от нефтяных промыслов), либеральная интеллигенция не учитывала, или намеренно игнорировала.
Русской интеллигенции стало давно свойственно возмущаться также отношением царизма к покоренным народам и национальным окраинам. Западная пресса вопила о нарушении прав поляков и финнов и в России все принималось за чистую монету, хотя факты часто свидетельствовали об обратном: уровень жизни в Польше и Финляндии продолжал опережать среднерусский и никто не пытался отнять у них избыточный продукт. Более того, Александр I, как известно, велел прокладывать новые дороги и улучшать условия быта в первую очередь в Польше... Этот царь был участником английского заговора против патриотичного, стоящего за национальные интересы, императора Павла, своего отца, и учеником швейцарского буржуазного демократа Лагарпа. Сев на трон, Александр сделал польского князя Адама Чарторыйского главой-попечителем огромного Виленского учебного округа. Польский магнат годами определял политику учебных заведений западной России, включая Киевскую и Харьковские губернии! Преподавание в Виленском университете велось на польском, а русский изучался лишь как иностранный язык. Иезуиты издавна были активны в сфере образования. Но к тому времени, когда они укоренились в России, они были изгнаны из всей Европы даже католической... Сотрудниками этого университета история переписывалась в угоду польскому доминированию и национализму. Россия, именуемая исключительно «Москвой», изображалась варварской или деспотической. Такой ярый обличитель Московской Руси, как российский интеллигент XIX века Костомаров или Грушевский, посвятил всю свою энергию украинизации западной России.
Поляки и финны отличались стойкой ненавистью к русским, хотя обе страны никогда не были полностью колонизированы и всегда сохраняли больше прав, чем русский простой народ, жили, в среднем, богаче. Если в католической Ирландии от экономической политики британцев в середине XIX века население катастрофически сократилось от голодной смерти и миграции в колонии с тяжелым климатом, как Австралию, то в католической Польше, оказавшейся под властью царской России, прозванной «Жандармом Европы», а позже - «Империей зла» (в библейском смысле), население увеличилось - с 2,7 миллионов в 1815 году до 9,5 миллионов - в 1897.
На российской периферии заметна интересная эволюция отношения местной элиты к колонизаторам, то есть – русским. Например, в Туркестане после завоевания его в 1860-70-е, на непобедимых русских смотрели со страхом, но и с почтением, что свойственно феодальному восточному обществу. После военных действий русские начали относиться к местным жителям со свойственной им мягкостью, в отличие от британских коллег-завоевателей, но это воспринималось туземцами лишь как слабость и начинались восстания. Развитие торговли и начало выхода туземных предпринимателей на международный рынок, позволили им посетить центральную Россию, а потом и Западную Европу. После этого начались сплетни о том, что русский крестьянин живет беднее и Россия не такая уж могучая итп. Был сделан вывод, что колонизаторы не достойны былого уважения, смешанного со страхом. Впрочем, и гаагскую мирную инициативу Николая II, учреждение международного арбитражного суда Запад счел признаком слабости России. Дело не только в архаичном феодальном менталитете... Эту инициативу царя, как и многое другое доброе, что Он старался делать, российская печать в целом, умалчивала, поскольку к ХХ веку печать стала в целом левой, и следовало уже обладать гражданским мужеством, чтобы пытаться проталкивать в прессе правые убеждения... При этом левые вопили о гнете цензуры! О личных качествах представителя интеллигенции стали судить по радикальности его убеждения. Не проклинаешь существующий строй – не место тебе в рядах российской интеллигенции! «Полицейский монстр», каким левые выставляли Россию, имел в 3 с лишним раза меньше служащих полиции, чем передовая Французская республика (при в 4 раза меньших населении и в 40 - территории), но в 3 с лишним раза больше периодических и книжных изданий общественно-политической направленности... А крайне левые цитировали Энгельса: «Ни одна революция в Европе и во всем мире не может достигнуть окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство».
Больше всех прочих малых народов державы РЛИ опекала евреев и возмущалась пресловутой Чертой оседлости. Это не удивительно, поскольку прочие народы проживали куда дальше, а главное не могли так постоять за себя в печати, как евреи. При этом умалчивался факт, что Черта оседлости представляла собой отнюдь не репрессивную санкцию, но способ ограждения коренных народов Империи от разрушительного внедрения евреев во все социальные структуры даже вне зависимости от их намерений. Эта же мера была направлена и на пресечение антисемитизма, неизбежно возникающего от такого внедрения. Черта, конечно же, не лучшее решение, поскольку унижает человеческое достоинство итп. Отношение евреев и русских тема сложная и долгая. Не напрасно о ней написана объемная обстоятельная работа Александра Солженицына «Двести лет вместе».
Особенности советской интеллигенции
Словесно-мыслительная культура, черпаемая из книг, хранитель и порождение которой есть интеллигент, отнюдь не ценнее и не выше житейской, повседневной культуры, определяющей поведение добросовестного малообразованного священника, или честного крестьянина. Но в годину перелома хребта всей русской культуры, попытки сделать ее интернационально-атеистической, именно книжная культура способна уцелеть и выжить, если книги надежно припрятать, тогда как бытовая культура безнадежно разрушается с исчезновением соответственной социальной группы – ее носителя. Старые книги уничтожались в чудовищных масштабах, особенно – церковные, в несравненно больших, чем в гитлеровские времена в Германии. Интересно, что во Франции во время революции 1968 года возник «Комитет действия студентов и писателей», который яростно выступил против традиционного образования (тогда оно было обязательным) и призывал, к «новому знанию». Один из лидеров Комитета - Морис Бланшо призывал, в частности, к уничтожению книги, которая якобы стала «тюрьмой для заключенных в ней знаний. Слова должны в конечном итоге освободиться от книги, от книги как предмета, вырваться из нее на свободу» (куда следовало этим знаниям «приткнуться», не указывалось...). Многие, в том числе и писатели, кричали: «Долой книги, больше никаких книг!»
Именно советский вариант атеизма отталкивал очень многих интеллигентов на подсознательном уровне. Люди тянулись к иному, хотя уже забывали о том, как следовало активно исповедовать православие, быть прихожанином. Если в 1920-е новые власти попытались даже лишить Россию классиков ее литературы, стереть из памяти имена славных полководцев прошлого, то уже в конце 30-х число «разрешенных имен» стало неуклонно возрастать. Складывалась особая интеллигентская советская церковность, когда человек норовил искать не жизни во Христе, но христианского мировоззрения, что порождается чтением соответствующих книг. «Практическая» религиозность искажается ее «книжностью» и, зачастую, остается лишь личным переживанием читателя. Но в годину, когда часть недавно верующего народа с упоением крушила свои же храмы, и такая интеллигентская религиозность остается на вес золота. То был неизбежный период примирения и единения РЛИ с прочей интеллигенцией пред лицом полного тоталитарного подавления свобод.
Вторая Мировая оживила патриотизм части интеллигенции, а заметные послабления в подавлении религиозности вдохновили ее, дали надежду на лучшее. То же ощущала и лучшая часть простого народа, тянувшегося к своим корням. В те годы возрождалась Троице-Сергиева Лавра и к ней собирались, чудом узнавшие об этом, поскольку об этом не было ни малейшей официальной информации. Верующие из разных уголков России селились в наскоро выкопанных землянках, чтобы дождаться дня, когда Лавра откроется. Тогда еще уцелел немногочисленный костяк народа сильного в вере. Так, по свидетельству Наталии Ивановны Столяровой, помощницы Солженицына в ГУЛАГе, одна православная старушка говорила, избивавшему ее, гепеушнику: «Это вы друг друга боитесь, начальства боитесь, а я тебя не боюсь», - и упорно отказывалась выдать скрывавшегося священника, - «Да, знаю, где он, а тебе не скажу...» Некий немецкий психиатр, насмотревшись в плену на неземную доброту подобных старушек и к нему, врагу, но - страждущему и плененному, принял православие. Многие русские интеллигенты вернулись в те годы в лоно Церкви, иные воцерковились впервые.
К 70-м годам, после очередной хрущевской волны гонений Церкви, стало заметно больше интеллигентов, проявляющих глубокое сочувствие и тягу к религии, а не просто поверхностный интерес к ней. При этом такие люди, как правило, не испытывали потребности стать людьми церковными. Один тянулся к книжному православию, другой – к восточным культам, но официальная доктрина безбожия вызывала единодушное неприятие. Внутри десятилетиями изолированного СССР стало явно меньше заметно влияние гностицизма, что играло свою положительную роль в развитии отношения к религии и утраченным традициям у части населения. Но другая часть народа стала уже полностью атеистичной. По большей частью к ней относились карьеристы, или люди углубленные только в технику.
В поздне-советский период сложился свой алчный технократ-прогмат-тот же «римлянин». Он окрашен смещением к карьеризму, с явным подхалимством к всесильному партийному боссу. Советские методы делания карьеры были своеобразны, как и официальная идеология, но суть примерно та же, что и на Западе. Оппозиция же к такому типу людей в советском обществе также была массовой и стойкой, противоставляла ему упрямый некарьеризм, романтизм, антилицемерие, недипломатичность. Оппозиционная часть русских интеллигентов, и к ним примкнувших, оказалась многочисленнее и чище таковой на Западе в силу особенностей строя. В советское время разрешалось публиковать материалы про декабристов, но однобокие. Советская интеллигенция иной раз проводила скрытые параллели между собой и «теми на Сенатской», брежневским правительством и Николаем I.
Одной из реакций на духовное обнищание Запада еще с 1960-х стало движение хиппи, потянувшихся за экзотическими индуизмом и буддизмом после намеренного разрушения христианских идеалов, в ходе спланированной сверху (в угоду новым прорывам в бизнесе), революции 1968 года. Более того, у хиппи появились ненавязчивые и вроде как близкие им идеологические вожди - йиппи, подталкивающие их в нужном направлении. Хпппи стали лишь марионетками в руках закулисных манипуляторов. Но в СССР было мало «хиппующих» во всеоружии теории, преобладали лишь следующие новой странной моде, но зачастую, и агрессивные выразители подсознательного протеста. Неопрятный, но модный вид, непременно длинные волосы, главное - отличаться от родителей, пусть даже ценой разлада с ними. Культовым стал мультфильм «Бременские музыканты» с идеалом красоты «хиппующего северного славянина».
Веяние времени при Горбачеве подразумевало очернение всего своего и взгляд на Запад через розовые очки. Очень многим тогда единодушно казалось, что в западном образе жизни спасение от советского маразма. Более идеалистическую часть интеллигенции раздражало главным образом не отсутствие (притча во языцах) колбасы - плевала она на нее, но запрет на свободное передвижение через границы и отсутствие источников подлинной русской истории, особенно со времен Александра II. Уповали эти политически наивные люди на христианскую солидарность, на то, что Запад не может не помочь народу, освободившемуся от оков коммунизма! Вот что значит незнание истории и непонимание политики! Лишь позже поняли они, что значит для нынешних западных лидеров христианство и, что от него там осталось... Постепенно становилось ясным, что не все так просто и «Запад нам» отнюдь не «поможет». Вернее - наоборот.
«Перестроившаяся» интеллигенция тут же ловко насобачилась кропать статейки про «десятки миллионов, расстрелянных Сталиным», про «сосланные народы», многие из которых были написаны написаны еще для «Сам- и Тамиздата». В них немало горькой правды. Но подтекст, как правило, был очевидным: «тут осталось одно тупое совковое быдло, которое нас, нравственных и утонченных, готово растерзать в любой момент». С конца 1980-х бон тоном для значительной части интеллигенции становится «всенепременно оставаться левым либералом», ибо доверие к западной печати превалирует. «А если ты не таков, то автоматически – второсортен». «Патриотизм» в их глазах стал постыдным словом, уделом мракобесов с непременной приставкой «ура-». Но так же было еще давно - во времена нападок в адрес «царских держиморд». Клише на редкость стойкие, работавшие на разрушение царизма либералами, завершившееся кратким успехом в феврале 1917 года, затем продолжающие служить крайне левым, в том числе и пораженцам-большевикам – наиболее циничному и аморальному крылу революционеров. Успешно служат и в XXI веке творцам Нового Мирового Порядка.
В лихолетье Перестройки
Наиболее искренняя часть советских неприспособленцев после Перестройки осталась у разбитого корыта, неготовая к новым условиям и к процессу выживания. С их абстрактными знаниями и оторванными от жизни идеалами они с трудом находили применение себе в 90-е, кончали с собой, спивались. Никакое общество не может выжить без носителей истинных знаний, нравственности и чести. Некоторые из них поддержали штаны научными проектами и грантами. Большинство же оппозиционеров коммунистических стяжателей, вынужденно было, ради детей и жён, хлеба насущного, стать прислужниками новых хозяев жизни не менее безнравственных, чем партийные функционеры. Так спрашивается, какое общество здоровее, то, что в 1960-70-е содержало в себе ещё сравнительно много таких честных людей, которые не могли заявить о себе и проявить себя в силу политических запретов, или же общество нынешнее, где последние честные люди России, не перебитые при Ленине, не бежавшие в 1920-е, не изведенные в лагерях функционерами Сталина, исчезают вышеописанными путями, то есть не столько физически, сколько ломаются и морально меняются не в лучшую сторону?
Новые непривычные для позднесоветской интеллигенции заботы о куске хлеба насущного стали высасывать остатки душ, уничтожать веру в лучшее, бесконечно раздражать. Хороший пример тому – рассказ одного западного человека, учителя, который посетил
Румынию сразу после падения режима Чаушеску и восторгался душевностью народа, но отправившись туда десять лет спустя, сокрушался, что народ уже не тот – алчный, не искренний. В 90-е годы был сформирован новый российский имущий класс безответственных и аморальных личностей, живущих за счет разорения страны. Правительство выжимало непосильными налогами все соки из мелких предпринимателей и в итоге из них выжили только криминализированные структуры, а сознание предпринимателей криминализировалось на годы вперед. Народ, строивший крепкую державу веками, неожиданно ощутил вместо нее некую фикцию.
«Теоретик православного меча» Иван Ильин, грешивший левизной в молодости, стал в эмиграции призывать «восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе». Его идеи повлияли на Солженицына. Поначалу Ильин приветствовал, как и многие эмигранты, фашизм – достойный ответ большевизации Германии, но вскоре отвернулся от фашизма и даже преследовался гестапо. За 40 лет до Перестройки Ильин пророчески писал: «... подготавливаемое международной закулисою расчленение России не имеет «за собою» ни малейших оснований, никаких духовных или реально-политических соображений, кроме революционной демагогии, нелепого страха перед единой Россией и застарелой вражды к русской монархии и к Восточному Православию. Мы знаем, что западные народы не разумеют и не терпят русского своеобразия... Им надо расчленить Россию, чтобы провести ее через западное уравнение и развязание и тем погубить ее: план ненависти и властолюбия... И вот когда, после падения большевиков, мировая пропаганда бросит во всероссийский хаос лозунг «Народы бывшей России, расчленяйтесь!», то откроются две возможности: или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмет в свои руки крепкие «бразды правления»... и поведет Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия...»
РЛИ предлагает России не только расчленяться, но еще стыдиться и каяться. Покаяния организуются по указанию совместных комиссий с поляками, латышами, литовцами и прочими. Потом, как «из-под земли» возникают иски к России на миллиарды долларов, которые предстоит оплачивать трудовому народу. Репарации и контрибуции во все времена было принято платить стране, потерпевшей военное поражение, но РЛИ вносит свои коррективы в международную практику. Так, Россия должна теперь платить нациям, которые были спасены ею от геноцида и ассимиляции, получили за её счет свою промышленность. Не говоря о том, что ряд народов, как эстонцы и латыши, получили возможность развивать свою едва зародившуюся письменность и получать образование в рамках Империи, а потом и СССР. Почему-то та же РЛИ не пытается предъявить счет к странам, войска которых уничтожили более пятнадцати миллионов мирных советских людей в их поселениях и в концентрационных лагерях Второй мировой войны. А ведь литовцы, охотно примкнувшие к гитлеровцам, расстреливали множество советских людей. Причем, часть из них - русских, о которых никто и говорить не собирается, но часть и евреев. Украинские полицаи отличались особым антисемитизмом. Но и на этот «недостаток» на Западе закрывают глаза, когда речь идет об покаянии России и неважно перед кем.
После трудных и бурных 90-х
К нынешнему веку оценки Запада русскими меняются, часть интеллигенции опомнилась и частично вернулась к своим истокам, но значительная часть остается прозападно-либеральной, несмотря ни на что. Верна себе и не замечает очевидных изъянов Запада, а главное - его скрыто-потребительского и пренебрежительного отношения к прочим странам и народам. Та же РЛИ продолжила в своих «лучших» традициях XIX века поносить самодержавие, что одобрялось и при коммунистах, и после Перестройки, со своими нюансами. Так, Иван Грозный оставался пугалом, Павел – недоумком, Николай I – Палкиным (с подачи Ленина), Александр III – ограниченным мракобесом. Различием с советским периодом стало то, что в печати, наконец-то, появилось и противоположное мнение о лучших государях русских – глас немногочисленной патриотической интеллигенции.
В нынешней России начала XXI века наблюдаются еще и такие уродливые формы, как сочетание расизма и своеобразного шовинизма с западным либерализмом и отрицанием лучшего своего культурного наследия, которому расизм никогда свойственен не был, как и нынешнему настоящему западному либерализму. То есть такой человек парадоксален: он проклинает гастарбайтеров, негров, боготворит американцев и англичан, то есть – очевидных давних врагов. Он традиционно немножко антисемит, но старается скрыть это в угоду Западу. Он хочет вырваться на Запад, но непременно для более сытой жизни, а не работать там, где придется. Он ненавидит свою страну, не может принять православие и русскую культуру, но и в глазах западного человека он тоже ущерблен. По Льву Гумилеву такой тип – порождение химеры, субкультуры, которая, по сути, не имеет оснований на существование. Впрочем, западного политика и такое устраивает – лишь бы этот тип не поддерживал свои истоки, культуру, подталкивал Россию в пропасть бездуховности. С одной стороны либеральный интеллигент не признает, казалось бы, морализирующего дурного вкуса, но с другой - углубляется в дебри разложения сексуальности по полочкам, по Фрейду. А где та грань выхода за пределы разумно допустимого, когда христианская мораль напрочь отвергнута?
Зачастую выхолощенная православная религиозность современных людей, когда службы давно разрешены и государство даже поддерживает Церковь, но посещение храма – более дань моде, или желанию не отличаться от соседей, для будущего православия опаснее, чем былое подавление религиозной жизни сверху. Кадры с Ельциным и компанией, оказавшихся вдруг в храме со свечками в руках тоже запали в память народа и отнюдь не поддержали стремление обратиться к лону Церкви. Флуктуации коллективной психологии происходят гораздо быстрее, чем того ожидают социологи и прочие наблюдатели. Нынешнее, нередко неумелое, навязывание веры молодежи вызывает у нее порой отторжение, подобно тому, как антирелигиозная пропаганда не устраивала их отцов. Если к такому отношению добавить сытость западного общество, это заглушит всякую искренность веры. Западная пропаганда, естественно, бьет по православию, которое рассматривается там, как враг наравне с мусульманством.
Классический пример того, что РЛИ по-прежнему больна гностическим саморазрушением тот факт, что большая часть ее поддерживала «Пусси Райот», то есть - солидарна с западными ценностями, тогда как на лицо оскорбление веры ее отцов. Девицы, которые по-хулигански вели себя в православном храме, были бы за такое растерзаны в мечети, или оказались бы под иного рода давлением - в синагоге. В последнем случае их бы лишили всего, чего они добивались - громкой скандальной славы, превратили в ничто. Наша юстиция повела дело так, что девки получили именно то, что хотели: славу, поддержку на Западе и даже возможность участвовать в бизнесе с выпуском маек итп с их атрибутами. Сделано все очень умело теми, кто стоял за ними: вплоть до Новой Зеландии поборники «Прав человека» кричали на улицах за их освобождение. При этом то, что «Пусси» пели исключительно нецензурно, вешали чучела с надписями: «гастарбайтер, еврей и гомосексуалист», сжигая их публично, на Западе успешно игнорируют, а используют те моменты, которые работают на очернение России. Еще бы чучело феминистки в эдакое аутодафе добавили... Знай полит корректные поборники прав тех самых «святых для Доктрины чучел» истину о «Пусси», они бы не бродили по улицам с плакатами в их защиту, не шумели, мол, мракобесы семь лет хотят озорным невинным девочкам дать. Наследники тех интеллигентов, что в 1904-м пили за поражение в войне с японцами, теперь столь же аморально, отдалено от народа и своей собственной потребности, с презрением к оскорблению религиозных чувств, орали «Свободу «Пусси Райот!»
Национальное сознание, историческая память и их подавление в эпоху постмодернизма
Явление постмодернизма становится характерной чертой западного общества с 1960-х, а также и российского с 90-х. Постмодернизм, как подсказывают Умберто Эко и Александр Дугин, узнается по следующим чертам: релятивизм, плюрализм, ироничность, интерес к экологии, отсутствие интереса к конечной цели бытия, агностицизм как отказ от возможности познания конечной истины, отрицание Абсолюта, сомнение в Боге. По мнению постмодернистов люди, ищут тайну там, где её нет, и приписывают смысл тексту, которого изначально в нем не было. Все осмеивается. Мыслители этого течения ставят вопросы, на которые Церковь также должна давать ответ. Отрицательная сторона постмодернизма очевидна. Он - яд, которым питается современная интеллигенция, потому что он лишает человека веры в возможность познать Истину, Бога. Ничто не гарантирует истинность самого познания и знания, а отрицание Абсолюта означает и отрицание последнего основания для науки, для которой эта проблема всегда была одной из сложнейших. Лишаются смысла огромные области человеческих знаний. Если современный Запад и называют иногда христианским, но это не соответствует истине. Современное западное сознание глубоко анти-христианское, ибо оно анти-религиозно и анти-традиционно по своей сути. Кое-что от христианства в этой цивилизации пока еще сохранилось, поскольку самые явные атеисты бессознательно и даже косвенно подвержены влиянию христианских идеалов, как бы они ни старались это скрыть. Все, что имеет сегодня хотя бы малейшую ценность в Западном мире, пришло в него из христианства, утверждает Рене Генон.
Вслед за постмодернизмом возникло и явление постиндустриализма. Все началось весной 1971 года, когда в леворадикальный коммунистический Китай вдруг прибыли чиновники из американского госдепартамента. Вскоре нанес визит туда и сам Киссинджер. Результатом негласных переговоров стала совместная борьба столь идеологически мало схожих сторон против умеренно-социалистического СССР. После заключения такого союза США смогли вывести войска из Индокитая и продолжать борьбу с просоветским Вьетнамом руками китайцев и прочих, которые не замедлили туда вторгнуться. Американцы даже поддержали кровавых красных кхмеров, которые воевали с Вьетнамом и усердно снабжали полпотовцев в тот период оружием! Главным результатом нового альянса стал перевод промышленности из богатейших западных стран в Китай: экономическая структура мира изменилась неузнаваемо, а «Золотой миллиард» смог получить менее загрязненную окружающую среду. Только с нынешнего столетия решение с переводом промышленности, загрязняющей среду, но временно разорившей и деморализовавшей множество рабочих семей, частично криминализовав их, начинает выходить американцам боком по причине неимоверного усиления Китая.
На фоне страшной информационной войны с могучей пропагандистской машиной Запада несколько обнадеживает нынешний рост национального самосознания не только у малых народов России, но и у самих русских, к которому единственно творцы Перестройки отнюдь не призывали. Современный образ жизни, навязываемый (изначально протестантским) Западом, активно и даже агрессивно уничтожает этническую традицию, которая объединил людей в грандиозную цельность этноса. Современный быт незаметно стирает историческую память народа.
На основе протестантского менталитета, сложился новый «римлянин-потребитель» начала XXI столетия. Он уже интернационален. Значительная часть россиян уподобилась ему с 1990-х. Такой тип, пожалуй, более совершенный, чем тот, что был в начале эры, не настолько кровожадный, чтобы глазеть на кровавые бойни гладиаторов, но, нередко, с удовольствием просматривающий подобные жестокости, тех же римлян, на экране, разрядка, переходящая в потребность. Не настолько распущенный, чтобы лениться, как «средний римлянин» и бездельничать, но, напротив, очень деятельный работник, думающий весь день исключительно о карьере, кроме отдельных вечеров с расслабляющем фильмом про адюльтер, или адюльтером воочию. Иной раз - с фильмом про людскую жестокость с привлекательными героями-садистами, или легким чревоугодием, полностью меркнущим пред римским. Современный «римлянин» начинен знаниями о здоровом питании, но, услада желудка дороже. Сдержан в обжорстве и поиске сексуальных связей лишь для того, чтобы насладится пищей и сексом дольше, прожить не 50 лет, как его предки, а гораздо дольше. Да и СПИДа побаивается. История по большому счету его не трогает, свое этническое прошлое он успешно позабыл. Сравнительно сдержанный во всем, он печется об освобождении своего очень ограниченного времени и пытается не обрасти обязательствами, вроде заботы о престарелых немощных родителях, сдает их поскорее в дом для престарелых. Он не расист, не шовинист, после революции 1968 года, по крайней мере, не позволит себе высказать подобные мысли вслух, хотя, со времен начала проявлений мусульманского фундаментализма, он относительно «правеет» на глазах и массовое «левение» после 68 года уже отходит в прошлое, трансформируется. Таковы и чисто прозападные интеллигенты-либералы в нынешней России.
Основу западной культуры еще склеивают остатки христианской морали, их общество потребления успешно существует, но все чаще случаются эксцессы в виде массовых расстрелов психически неуравновешенными десятков неповинных ни в чем. Отцы американской конституции считали, что не «добродетель способна когда-либо нейтрализовать порок, но... полагались на способность порока нейтрализовать порок». Западная экономическая система основана на принципе непрерывного роста, но ресурсов Земли не хватает и тогда экономика ищет и поощряет новые источники доходов, основанные на человеческих слабостях и низменных инстинктах. Одна из них – эксплуатация либидо и создание массовой секс-индустрии. Ради этого своевременно была провозглашена свобода секса. И когда православие, как и ислам, осуждают такое, то их обвиняют в чем угодно вплоть до нацизма, видя врага на пути к полному поглощению «нового рынка». Кто еще стоит на пути полного подчинения всего «человеческого материала» современным экономическим стратегам? Одни лишь мусульмане, которые впадают в иные крайности, дискредитируя идею, истинно православные, да несколько пассивнее – буддисты и индуисты, еще меньшей степени - латиноамериканские католики сильно зависящие от США. Китайских конфуцианцев не слишком волнует все это, но лишь экономический прогресс, поэтому Китай расколот в своем отношении к стратегии духовного развития. Истинным буддистам такое тоже не нравится, но они устремлены в личность, а не в государственность и соборность.
Новый Мировой Порядок, метод управляемых конфликтов, миф о прогрессе, либеральный тоталитаризм
Мондиалист лорд Сэсил из общества «Круглый Стол», созерцая чудовищный эксперимент большевиков над распятой Россией в 1920-е, заявил: «Коммунизм - это инструмент, с помощью которого мы свергнем национальные правительства во благо единого Мирового Правительства, единой мировой полиции, единых мировых денег». Очевидно одно, что Новый Мировой Порядок, который провозглашают США уже почти открыто, не потерпит многонациональности и приверженности традициям. Современные масонские правительства немного, по-прежнему, конкурируют и враждуют, но склоняются, все более, к построению единого мирового правительства, контролирующего весь мир по методу управляемых конфликтов, ссоря неприсоединившихся. Благо у Великобритании в этом вековой опыт, а нынешние США мало чем уступают англичанам. Обе мировые войны – грозный результат тех самых провокаций, а уж все поздние войны – явный эксперимент с управляемыми конфликтами. Сам термин «Новый Мировой Порядок» появился в начале XX века, хотя эта концепция существовала и ранее в социалистической и пацифистской литературе. Термин этот принадлежит фантасту Герберту Уэллсу - члену «Фабианского Общества» и одного из руководителей его английского отделения. А в 2002 году разработана «Хартия Земли» единой будущей республики, к которой стремились и большевики во времена «Перманентной революции» Троцкого... Именно иудеи диаспоры становятся носителями разрушительных и анти-традиционных принципов, а постоянные миграции иудеев делают их разрушительное влияние универсальным и повсеместным.
Этим начинаниям способствует живучий миф о прогрессе нынешним и еще большем – в будущем. Колоссальный технический прогресс лишь поставил на грань катастрофы само существование человечества после создания сверхоружия. Это такой же миф с ХVII-ХVIII веков, как до него - господствующий противоположный миф, что некий «золотой век» остался в прошлом. Ведь показатель совершенства общества не количество потребляемой энергии, засоряющей окружающую среду, не тип политического устройства, как таковой, но нравственные качества самих людей. Почему современные политиканы безапелляционно заявляют, что нынешние жители богатых стран счастливее людей предшествующих эпох? Искусство Запада от сюрреалистов и до нынешнего дня отражает обратное: потерянность и безысходность. Вера в прогресс - своего рода замена веры в Бога. Народ не может жить совсем без веры.
Особенно ярко выражалось отношение к прогрессу в одержимой этим понятием в начале ХХ века русской интеллигенцией. Прогрессивными объявили себя левые думцы, а прочие стали «темными силами». Но достаточно вспомнить, что в числе правых и монархистов был лучший ученый-естественник всех времен – Менделеев, а лидерами левых, в том числе и «Прогрессивный блок» - те, кто развалил Империю и не смог удержать власть, погрузив страну в хаос... Другой пример: в один период существовали древнегерманские племена, Римская империя, Византийская и Китайская империи, индейские государства нынешней Латинской Америки. У германцев имелась племенная демократия, а три упомянутых империи были достаточно тоталитарны, как и жесткая общественная структура теотиуакан, мочика, тайрона и майя. Кто из них достиг наибольшего экономического и культурного прогресса, боле высокого уровня жизни? Вроде бы никак не самое демократическое из этих обществ, как справедливо отмечает Александр Тюрин... Китай с абсолютизмом династии Суй, после временной раздробленности, дал огромный экономический подъем. Народы с еще более демократическим устройством племенных структур, чем германцы, находились и в вовсе первобытном состоянии, обитая в убогих жилищах в лесах. Все это относительно. во всяком случае нельзя сравнивать уровень развития культур и жизни народов явных деспотий древности, как те же Египет, Куш, Шумер, Крит, Хараппан в долине Инда, Микены, Персия, Спарта, Македония с каменным веком, царившим среди периферийных племен. Да и Финикия с Афинами не были столь уж демократичны. Позже и империи Карла Великого, Ангкор в Индокитае, заметно выигрывали по сравнению с первобытной демократией девственных соседей. Империя Тан в Китае достигает невиданных высот культуры, крепчает Арабский Халифат. А когда был в России наибольший всплеск культурного развития? При Николае –«Палкине» и был Золотой век русской культуры. При сложившемся послаблении цензуры и прочего уже смог возникнуть век лишь Серебряный, да и то он начался при Александре III, а не в пик разгула левой печати. Наблюдается ли расцвет культуры на Западе после всех свобод 1960-х? Что-то не заметно. Что уж говорить о России после Перестройки: если какая культура и расцвела, то - с приставками «квази-», «псевдо-»,«суб-», «анти-» и «порно-».
Современную западную либеральную идеологию с полным основанием можно назвать «правой» в экономическом смысле, и «левой» - в смысле гуманитарной риторики. Он по-своему тоталитарен. Вместо физических репрессий против инакомыслящих, он прибегает к тактике незаметного удушения ему противящихся. Но остается факт: доминирующая идеология Запада – Либеральная Доктрина яростно борется с альтернативными идеологическими проектами, но тонко-отточенными и эффективными методами. Либеральный тоталитаризм не явен, завуалирован, но не менее жесток, чем привычный. США не совсем демократическая держава, но с режимом скрытого радикального фанатизма с мессианским мировоззрением аналогичным панисламизму, коммунизму, нацизму и прочим, отличающимся особой фанатической уверенностью в своей «нравственной правоте». Русофобия США базируется на доктринально оправданной демонизации восточно-европейской цивилизации в ее историческом, культурном, богословском, геополитическом, этическом аспектах. В борьбе нынешнего Запада с Россией РЛИ играет роль верной прислуги Запада. Производство гуманитарной интеллигенции не сокращается как на Западе, так и в России, но областей для приложения сил на пользу своей страны, получая за это деньги, у российской интеллигенции почти нет. Найти приличную заработную плату можно лишь продавая свой труд структурам враждебным России.
Виктор Астафьев восклицал: «Что с нами стало?! Кто и за что вверг нас в пучину зла и бед? Кто погасил свет добра в нашей душе? Кто задул лампаду нашего сознания, опрокинул его в темную, беспробудную яму... Мы жили со светом в душе, добытым задолго до нас творцами подвига, зажженным для нас... Зачем это все похитили и ничего взамен не дали, породив безверье...? Кому молиться? Кого просить, чтоб нас простили?» Выросло целое новое поколение, уже взрослое, для которого культурная революция 1968 года не революция, а единственная культура, с каковой они родились и взрослели. Гомосексуализм, порнография, нецензурщина с экрана, мат в текстах песен - все это окружало их со школьной скамьи в 90-е. Традиционная культура им, зачастую, непонятна. Такое же поколение, только уже старшее, чем в России сформировалось и на Западе с 70-х. Им внушили теории, опошляющие и оскверняющие их прошлое, веру их предков. «Мы похитим ваших детей!» - кричали экстремисты шестидесятых истеблишменту того времени. Культурной революции потребовалась пара поколений, чтобы победить, но потребуется больше времени и сил, чтобы одолеть ее. Предстоят битвы этические, интеллектуальные и духовные. Ведь враг традиционалистов всего мира - не просто очередная политическая партия, но иной взгляд на Бога и общество. Ставка неизмеримо велика - души молодежи. РЛИ не замечает в упор скрытой тоталитарности и коварства современного либерализма, не желая их признать в силу своих шкурных интересов, а также по причине зашоренности. За две тысячи лет антисистема отработана до тонкости.
В.Е.Бородин