Это случилось много лет назад в эпоху так называемого «развитого социализма», в конце правления «дорого товарища Леонида Ильича Брежнева».
Важнейшим делом для каждого студента, кроме построения коммунизма, конечно, была поездка в колхоз на сельхозработы. Для этого даже сокращали шесть недель учебного плана. Зато весь сентябрь и начало октября передовой отряд советской молодежи трудился на полях, собирая в закрома родины урожай.
Именно тогда в первый сентябрьский день 1980 г. я и услышал слово Тарнога. Местные колхозы там остро нуждались в студенческой рабочей силе.
Землица, как оказалось, была дальней, Спасители урожая ехали до места на поезде через Вологодскую и Архангельскую области, потом на автобусе по жидкому месиву проселочной дороги повернули на юг. Местный шофер, усмехнувшись, сказал:
-Тарногский асфальт!
Студенты непонимающе переглянулись.
-Это когда грязи по колено,- уточнил сельский водитель, привычный к особенностям здешних дорог.
За сутки как водится, до места не добрались, заночевали на стульях в райокме в зале для партконференций. Утром вышли на воздух, осмотрелись.
Типовые советские дома, березовая аллея, ничего особенного. «Это Тарногский Городок, райцентр, а вам еще ехать сорок верст до Верховья», - пояснил комсомольский работник районного звена.
Автобус был подан. Пополнение, в основном девушки, разместившись в салоне, весело запели. Беззаботный студенческий фольклор, немало позабавил парня- водителя, привыкшего к другим песням.
Вот и деревня наша, Каплинская. Видим старые дома, клуб типовой постройки, полуметровые колеи, оставленные техникой, зерносушилку и прочий аграрно-индустриальный пейзаж. Никакой романтики, в общем. Где - то за холмом бежала речка Тарнога. На пригорках тогда еще во множестве, виднелись деревеньки, объединенные в колхоз с революционным именем «Аврора».
В тот же день наша компания отправилась осмотреть окрестности. За деревней, открывался красивейший вид на речную долину. В низине стояла древняя деревянная церковь с шатровым завершением, классический образец средневековой русской архитектуры.
Некоторые студенты второго курса исторического факультета уже считали себя специалистами во всех областях знания и твердо помнили из учебника, что шатровые церкви на Руси запретили строить еще в XVI в. И тут на тебе - живая старина, темные вековые бревна, конусообразный купол, все целое, будто и не было здесь Советской власти, которая, как известно религию отрицала и церковных строений не щадила.
Рядом с величественным деревянным храмом виднелось двухэтажное каменное здание «теплой» церкви постройки XIX в., которое показалось нам, по сравнению с шатровым храмом маленьким и не выразительным.
«Неужели деревянное строение времен Ивана Грозного»?
Эрудиция, как выяснилось, подвела, чуть позже мы узнали, что церковь называется «Георгиевская на Поце» и построена она в 1700 г. Построена по старым образцам, будто и не было для местных крестьян царского запретительного указа.
После работы меня неудержимо тянуло к деревянной церкви, она была исследована вся, куда только можно было попасть, даже запертый на замок четверик храма внимательно изучался через дверную щель. Это занятие было небезопасным, несколькими годами раньше сгорело крыльцо, и попадать в трапезную надо было, карабкаясь по стеновым уступам.
Кое - что сохранилось внутри церкви, старинные скамьи, тябла иконостаса. Икон не было. Я представлял себе храм в его былом величии, толпы народа со всей округи и главную храмовую икону «Святого Георгия Победоносца». Этот образ прочно завладел моим воображением.
Неподалеку от Георгиевской церкви на другом берегу реки стояла заброшенная деревня. Конечно, она тоже стала предметом исследования. Как сейчас помню провалившийся потолок и бревенчатые стены одного из домов. На полу деревенская утварь, резная прялка, ковш, часть стены, оклеенная бумажными деньгами времен Гражданской войны и многое, многое другое.
По причине юношеского невежества, я считал, что ценность представляют только иконы. Мне нравились литые бронзовые образки. Они были в каждом доме, у каждой бабки и особой ценности в глазах местного населения не имели.
Другое дело деревянные образа старинного письма. В районе уже бывали экспедиции, из Вологды, Москвы, и других городов, сотрудники которых, зачастую под видом музейных работников, скупали, а чаще даром выпрашивали у местного населения предметы искусства. Впрочем, тогда, желающих расстаться со стариной было немного, столичным «подавали» из уважения: «как же люди такую дорогу ехали, не дать нельзя, не по совести».
Ручейки антиквариата уже потянулись из глубинки в столицы. В девяностые годы они превратятся в полноводные реки, обогатив не столько ценителей древности из больших городов, сколько дельцов антикварного рынка и совершенно опустошив этом смысле русские деревни.
В стране уже началась негласная война между подпольными антикварами, вывозящими деревенскую старину и отдельными представителям власти и общественности на местах, спасающих исторические ценности своего края от разграбления. Заинтересовавшись старинными вещицами, я оказался на линии невидимого фронта.
Как - то раз, в одном из домов отдаленного куста деревень, куда студенты ездили с концертом, я увидел медный образок с изображением Святого Георгия Победоносца. Всадник с кудрявой головой деревенского кавалера, колол копьем в пасть крылатого змея. «Вот она, георгиевская икона!». Как же мне хотелось ее иметь! Однако хозяин иконы, серьезный еще не старый мужик ничего дарить не хотел, я вздохнул и, понимая неизбежное, не стал настаивать, забыв о разговоре уже через пару часов.
Откуда же мне было знать, что эта история будет иметь продолжение…
Колхозные деньки закончились, впереди была учеба. Однажды, ближе к зиме, я получил письмо с обратным адресом из Тарногского городка. Как сейчас помню, начиналось оно следующими словами: «Здравствуйте незнакомый мне Саша Быков».
Далее в письме содержалось такое, что в пору ногам было подкоситься. Меня обвиняли в разграблении исторического прошлого деревни. Оказывается тот человек из Верховья, владелец иконки с Георгием Победоносцем написал директору Тарногского музея заслуженному человеку, краеведу Андрею Андреевичу Угрюмову о студенте-историке из Вологды, который собирал у населения старинные вещи.
Угрюмов пришел в ярость. Он уже не раз выступал против этого произвола, когда писатели и художники вместо вдохновения вывозили из деревни антиквариат. Недавно в прессе краевед дал по этому поводу отповедь знаменитому вологодскому художнику, любителю «черных досок». И тут еще какой то студент!
Один знакомый мне первокурсник – географ находился с Угрюмовым в переписке. В каком то письме он случайно упомянул, что его приятель историк был в Тарногском районе и увлекся местной стариной. Для Андрея Андреевича краткого упоминания было достаточно. Он сразу понял, что этот студент и есть тот самый «злостный разграбитель». Получить мой адрес под пустяшным предлогом труда не составило и вот передо мной обличительное письмо:
«Я бы мог,- писал Угрюмов, - сообщить об этом факте в комитет комсомола или деканат, но пока не хочу портить вам жизнь».
«Портить жизнь» -как сильно сказано! За антиквариат в те годы без разговора исключали из комсомола, и, как следствие, выгоняли с идеологического факультета. Судьба моя висела на волоске. Любознательность оказалась пороком. Конечно, я в 18 лет не знал этого, но он - партиец, директор музея наверняка был в курсе веяний.
Я представил, что не найдя моего домашнего адреса, Угрюмов отправил бы сигнал в деканат. На одного будущего историка в стране стало бы меньше. К счастью, письмо пришло на домашний адрес.
Потом все уладилось, мы с Андреем Андреевичем объяснились в письмах. Я написал, что к вывозу антиквариата не имею отношения и мой интерес к «Георгию Победоносцу» связан с историей Георгиевской церкви. Он признал, что не за того меня принял и погорячился в оценках, что у него болит душа за разграбленную землю. Я с ним был вполне солидарен т.к. собирался делать карьеру музейного работника…
Прошло двенадцать лет. По приглашению администрации Тарногского района, я, уже известный в своей среде музейный работник, автор нескольких экспозиций и выставок, делаю новую экспозицию в районном музее. Теперь это уже не комната боевой славы, как была при Угрюмове, а полноценный этнографический музей, залы которого рассказывают о народной культуре Тарногского края.
Впервые в экспозиции «заговорили» сюжеты традиционных орнаментов, деревня «к северу от Вологды» была показана не полудикой, как ее видел основоположник ленинизма, а уникальным социумом со своим самоуправлением и пониманием мира.
Открытие музея было триумфальным. Один из разделов новой экспозиции рассказывал о медной пластике, бытовавшей в тарногских деревнях, поморском старообрядческом литье, значение которого уже было признано искусствоведческой наукой. Почетное место в новой экспозиции занимали сюжетные образки, среди которых находился и Георгий Победоносец, похожий на того, что я видел в далеком 1980 г.
Андрей Андреевич Угрюмов к тому времени от музейных дел отошел, но изменениями интересовался. Казалось, чаяния старого краеведа воплотились в полном объеме. Дело, которому он посвятил жизнь, процветает и, наконец- то, серьезно поддержано на государственном уровне.
На торжества прибыл столичный корреспондент Дмитрий Шароваров. Он бегло осмотрел экспозицию, и неожиданно спросил у меня :
-А где старые материалы?
-На чердаке,- ответил я, не задумываясь.
-Покажите?
На чердаке было душно и пыльно. Старые стенды с наклеенными на них канцелярским клеем фотокопиями, выцветшие на солнце тексты. Корреспондент казался удовлетворен и больше вопросов не задавал. Он сладко ел, вдоволь гулял на широком тарногском празднике, потом уехал и написал целых две статьи. Там было много «жареных фактов»: и про пьянство населения, районные недостатки, но особое место автор уделил новому музею. Оказалось, что у меня, его создателя нет имени, есть только ехидное прозвище «умница». Так вот оказывается «этот «умник», приехал и разрушил то, что с любовью создавалось до него. И только у одного ветерана болит сердце об утраченном навсегда старом музее».
Не трудно догадаться, что речь шла об Андрее Андреевиче Угрюмове. Особенно постарался корреспондент, описать наш вояж на чердак, «где погибали уникальные экспонаты»: « Я смахнул рукой толстый слой пыли, и на меня с укором глянули суровые глаза ветерана…» Какая страшная ложь вышла в свет миллионными тиражами!
Зачем Угрюмов сделал это, я не знаю, уж кто как не он знал, что ни одна подлинная вещь не пропала, все было собрано и сохранено до будущих выставок. Знал, и, тем не менее, дал столичному бумагомараке тему для размышления. Может быть, он не смог разделить чужой успех, а может, был искренен в своем неприятии концепции нового музея... Он был человеком советской эпохи и переделать себя не сумел. Тогда же я случайно узнал, что в 1937 г. в Тарноге по подозрению во вредительстве был арестован врач Андрей Угрюмов. Сын «врага народа» комсомолец Андрей Угрюмов публично через газету отрекся от своего отца. Мне все стало ясно...
Когда я мысленно возвращаюсь к тем событиям, вспоминаю образ Святого Георгия, из – за которого все и началось. Мне кажется, что в этой истории, у каждого была своя правда. И человек, посвященный в детали должен сам решить, кто здесь Георгий, а кто – змей.