Все в памяти моей. Гл. 7. Ах, Одесса. Ч. 2

   
                ...за  былые  заслуги!

    К  весне  переезжаю  на  другую  квартиру.  А  происходит  это  вот  почему:  как-то   вечером  мы  с  Лидой, собираясь  поесть, открываем  банку с  кабачковой  икрой  и  та  у  меня  в  руках  раскалывается  пополам, - есть икру уже  нельзя,  в  нее  могли  попасть  осколки   стекла.  Оставляем  расколотую  банку  на  окне  (утром  выбросим!),  пьем  холодный  чай  (газом  нам  пользоваться   хозяйка  не  разрешает)  и  идем  спать. А  чуть  позже  Лида  выходит  на  кухню  умыться  и  застает  там  хозяйскую  дочь,  доедающую  икру  из  расколотой   банки,  -  та  пальцем    снимает  ее  со  стекла  и  с  довольным  видом  слизывает.
               
 -  Света!  Иди  скорее  сюда! – в  ужасе  зовет  меня  сестра.
               
    Я  бегу  на  кухню  и  мы  с  двух  сторон  повисаем на сумасшедшей,  пытаясь  отнять  у  нее  осколки  банки,  но  она  легко,  как  цыплят,  сбрасывает  нас  с  себя  и  быстро  исчезает  в  своей  комнате,  заперев дверь  на  ключ.
               
    Что  делать?  Промолчать?  А  вдруг  она  проглотила  стекло  и  помрет?
               
    Идем  будить  хозяйку.  Старуха  долго  не  может  понять,  в  чем  дело  и,  наконец,  сообразив,  запугивает  нас  еще  больше:
               
 -  Зачем  оставили  банку?  Вы  же  знаете, что  в доме  больной  человек,  если  с  ней  что  случится,  отвечать  будете  вы!
               
    Лида  бледнеет и  уже  не  может  говорить  от  страха.  Я  не  теряюсь,  в  одной  ночнушке  бегу  к  воротам,  к  телефону-автомату,  и   вызываю  скорую.  А  сумасшедшая  в  это  время  распевает  у  себя   за  дверью  песни:  еще  бы,  - наелась!
               
    Довольно   быстро   появляются   два   молодых  парня  в  белых  халатах,  с  чемоданчиком.  Хозяйка  стучит  в  дверь  к  дочери.   После  долгих  переговоров  щелкает  замок  и  «пострадавшая»  выходит  к  нам.  Она  уже  успела  распустить  по  плечам  свои  длинные  жидкие   волосы  и  завязать   на  макушке   голубой  бант.  С  интересом  разглядывает  молодых  людей. Мать  выносит  из  ее  комнаты  вещественные  доказательства – чисто  вылизанные  осколки  банки.
               
    Парни  осматривают больную. Та спокойно  и молчаливо  позволяет  поворачивать  и   мять  свое  грузное   тело  на  узкой  кушетке  и   каждый  раз  на  вопрос:  больно?, -   так  же  спрашивает:  больно?
             
    Нам  велят  приготовить  теплую  воду  и  выйти  из  комнаты.   Минут  через  десять  молодые  люди  заглядывают  в  нашу  дверь: 
               
  -  Спокойно,  девочки!  -  смеются  они.  -  Сейчас  из  нее  вылетит  все,  и   ваша  икра   тоже!  Наш  вам  совет:  бегите  отсюда  поскорее!
               
    На  следующий  день  мы  встречаемся  с  Любой  и  Майей,  нашими  подругами  по  «компашке». Они  живут  в одном  доме,  но  у  разных  хозяек.  Люба  учится   в   медицинском,  а  Майя -  в  гидрометеорологическом.  Люба  уговаривает  свою  хозяйку  взять  к  себе  Лиду, Майя  ведет  меня  к  своей,  Валентине  Петровне.
               
    Старый  дом  в  три  этажа,  с  потемневшими  от  времени  толстыми  стенами  из  красного  кирпича,  смотрит  большими окнами  на  входную  арку  центрального  городского  парка  имени  Тараса   Шевченко. Перед  аркой  троллейбусное  кольцо,  конечная  остановка  троллейбуса   номер  12,  он  идет  до  самого  института,  -  очень  удобно,  правда,  времени  уходит  почти  час.
               
    В   большом   квадратном  подъезде  темно,  пахнет   кошками.  Металлическая   лестница   с  затейливым  узором  перил  широкими  маршами  уходит  вверх.  Дверь  в  квартиру, где  живет  Майя,  на  первом  этаже, под  лестницей. Из  маленького  коридорчика  попадаем  в  довольно  просторную  комнату.  Увидев  большую  плиту,  определяю,  что   это  кухня.  Знакомлюсь  с  хозяйкой,  Валентиной   Петровной  Порошенко.  Она  выглядит  постарше  мамы,  седые  волосы  собраны   на  затылке  тугим  узлом,  в  очках.
               
 -  Так  ты  тоже  из  Златополя?  А  кто  твоя  мама?  Катя  Белопольская?  Это  Катя  Туменок?  Я  же  знаю  твою  маму!
               
    Оказывается, тетя  Валя, так  она  велит  называть себя, тоже  из  Златополя.  В   Одессу  попала  еще  до  войны,  выйдя  замуж.  Хорошо   помнит  моих  мать  и  отца.
               
 -  Забирай  свои  вещи,  переезжай  к  нам.   Так,  Миша? – она   смотрит  на  мужа,   сидящего  с  трубкой   во  рту  у  маленького  телевизора.
               
-   Так, - кивает  дядя  Миша  и  поворачивается  ко   мне,  -  ну,  и  косы  у  тебя!   – добавляет  он. 
               
    И  я  осталась  у  тети  Вали.  Спали  мы  с  Майей  на  одной  кровати,  что  стояла  здесь  же,  на  кухне,  изголовьем  к  окну. Это  была  кровать  их сына,  Жени,  что  обучался   в  мореходном  училище,   расположенном   совсем   рядом.  Учебный  корпус  мореходки  и  экипаж, -   так  назывался  спальный  корпус, -  были  на  разных  улицах  и  каждый   день,  в  семь   утра   и  восемь  вечера,  курсанты  в  матросской  форме  шагали  колонной,  с  духовым  оркестром,  мимо  нашего  окна,  -  из   экипажа   в  училище  и  обратно.  И   часто   над  моей  головой  в  открытой  форточке  появлялась  веселая  физиономия  в  бескозырке  и    зычным  голосом  орала:
               
 -  Подъем!  Встать, старшина  идет!
               
    Это  Женька  на  мгновение  вылетал  из  строя  и  ввинчивался  в  форточку  нашего  окна.  Форточка  была  большая  и  он  влезал  в  нее  почти  до  пояса,  быстро   хватал   с   подоконника   приготовленный   с   вечера   тетей   Валей  бутерброд  и  исчезал.  Мы   просыпались  и  еще   долго   слышали   затухающие  звуки  марша  «Прощание  славянки»...               
               
    Первая,  зимняя, сессия  проходит  успешно,  все экзамены сдаю на  «отлично».  И вот  весна,  моя  первая  весна  в  Одессе.  Сладкий  аромат  цветущих  акаций  и  каштанов  пьянит  и  кружит  голову.               
               
    На  пляже  первые  загорающие, среди  них  и мы. Мы - это  я,  Лена  Хвойцева  из  Мурманска,  Томка  Пырьева  из  Риги  и  Люда  Пуделко из Мелитополя. С  нами  конспекты  и  учебники:  скоро  экзамены,- только  все  это  валяется  на  песке  с  утра  до  вечера,  а  мы,  сложив  ноги  по-турецки,  сидим  тесным  кружком  на  байковом  одеяле,  принесенном  мной, -  я  живу  совсем  близко  от  пляжа,  стоит  только  пройти  через  парк.  Нам  не  скучно:  мой  бывший  сокашник   по  школе  Володя  П.  каждый  день  приводит  сюда,  на  Ланжерон,    своих  друзей,  ребят  из  политехнического,  и  мы  «дуемся»  в  «дурака»  в  карты,  играем  в  волейбол  и,  собрав  по  карманам  рубли  и   трешки,  остатки  стипендии,  едим  мороженое  и  первую  клубнику.  В   конце   дня,   когда   солнце   прячется  за  деревьями  парка,  собираем  учебники  и  тетрадки, нагретые  солнцем  и  горячим  песком,  и  разомлевшие,  усталые, всей  компанией  идем  аллеей,  останавливаясь  у  лотков-тележек  с  газировкой.
               
 -  Б-бэз  сиропа! –  копируют  ребята  фразу  из  популярного  кинофильма  (на  сироп  уже  денег  нет)  и  подают   нам   запотевшие   стаканы  с  холодной,  с  пузырьками газа,  водой.
               
    Пьем  не  спеша, наслаждаясь прохладой  маленьких  фонтанчиков  от лопающихся  газовых  шариков.
               
    И  только дома я  испытываю  беспокойство  и угрызения   совести: экзамены-то  на  носу!
               
    И   в   сессию  чудом  не  заваливаю  математику.
               
    Принимала   экзамен   профессор   Неймарк,  наш   лектор,   беспощадная   и  безжалостная,  в  особенности  к  своим  соплеменницам  –  девушкам-студенткам.  В  ее   глазах  все  они   были   легкомысленными,   кокетливыми   существами,  неспособными  постигнуть  мир  высшей    математики  и  недостойными  его.  Этот  мир  мог  быть  подвластным   только  ей!

    Я  вошла  в  первой  пятерке, -  желающих  идти  первыми   не  было:  «никто  не  хотел  умирать», -  (был  такой  известный  кинофильм),  -  деваться   было  некуда,  все  разбежались,  увидев  ее,  а  я  оказалась  в  числе  зазевавшихся.
               
 -  Проходите, - строгим  голосом пригласила  она  нас,  пропуская  впереди  себя  в  аудиторию.
               
   Уже  две  из  нас  покинули  поле  боя  с «неудами»  в ведомости  и со слезами  на  глазах.  Сейчас  пойдет  Томка,  а  потом   и  мой  черед. И, наконец:  о-ох!  - едва  слышный  вздох  облегчения:  входит  наш  дорогой,  наш  родной  Герман  Владимирович! Он  ведет  у нас практические  занятия  по математике,  чрезвычайно  милый  и  добрый  старый  холостяк, -  наш  руководитель  группы.
               
    Посасывая  дымящуюся  трубку, он  окидывает  аудиторию внимательным  взглядом  и  сразу   оценивает  обстановку.
               
 -  Готовы? – опережая  события,  спрашивает  меня,  и  садится  рядом. -  Будем  отвечать?
               
    Кое - как,  с  его  помощью,  выпутываюсь  из  лабиринта  примеров и  формул.  Герман  Владимирович,  глядя  на  мои  плечи,  загар  которых  не  может  скрыть  прозрачный  нейлон  блузки,  ласково  спрашивает:
               
 -  На  пляже  готовились,  Светочка? – он  нас  всех  в группе зовет  по  имени.  - Как   вода,  еще  холодная? – и  ставит  в  зачетку  «хорошо».
               
    Красная  от  загара  и  стыда, я  пулей  вылетаю  за  дверь.
               
    По  химии  тоже  получаю  «хорошо»,  и  только  лишь  потому, что я  «хорошая  студентка и  на  прошлом  экзамене  так  прекрасно   отвечала». Это  говорит  мне  профессор,  наш  преподаватель  химии,  маленький,  похоже,  еще  не  потерявший   интерес  к   женщинам,   старичок.  Он   не  выговаривает   «р»  и   получается:  "хогошая"  и  "пгекгасно".  Я  стараюсь  отодвинуться  от  него  подальше,  так  как  боюсь, вдруг  он  случайно  коснется  моего  рукава- «фонарика», в  котором  спрятана    скомканная  шпаргалка, -  ее  мне  дала  Валюшка  К.,  увидев,  что  я  страдаю  над  фосфором.  Шпаргалка  была  огромная,  на  сдвоенном  тетрадном  листе, -  они  имелись  у   Валюшки  на  все  экзаменационные   билеты  и   были  спрятаны в  чулке  под  резинкой,  на  бедре.  Скольких  страхов  и  мук  стоила  мне  эта  шпаргалка,  (которая,  кстати,  и  спасла  меня!),  когда  я  комкала  ее и  запихивала  в  рукав,  а  она  шуршала  и  хрустела  в  тишине   аудитории,  словно  лист  жести!
               
    Следующую  четверку,  по  истории  КПСС, тоже  получаю  за  «былые  заслуги".  И  лишь  по  физике – «отлично», - здесь  у  нас  полное   взаимопонимание:  мы  любим  преподавателя,  а,  следовательно,  и  предмет,  -  преподаватель  любит  физику  и  нас. Лекции  по физике   проходят  на  одном  дыхании,  как  эстрадное  представление.  Чего  только  стоило  то,  как  он  поздравил  нас  с  восьмым  марта! На  лекцию  явился  при  полном  параде, - в черном  костюме,  белоснежной  рубашке,  с  ярким  галстуком. В  руках охапка веток  цветущей  мимозы.  Быстро  поднялся  по  центральному  проходу,  на  ходу  забрасывая  нас  желтыми  цветами  и  при  этом  громко  произнося:

-  Рыцарь  семнадцатого  века  пел  под  окном: -О,  моя  возлюбленная!  За  твою  улыбку  я тебя  озолочу!... Рыцарь девятнадцатого  века  писал:- О, моя  дорогая!   Я  весь  мир  брошу к твоим  ногам  за  один твой  взгляд!...  Рыцарь  двадцатого  века  говорит: - Мария!  Якщо  купишь  кольцо  колбаски  и  поллитра  водки!...  То, може,  я  до  тебе  зайду!...
   
    А  потом  еще,  почти  целый  час,  читал  нам  стихи...
               
    Подвожу  итог  летней  сессии:  свобода – хорошо,  а  голова  на  плечах – лучше!...