Из заметок Ёлкина. Как я был футболистом-чукчей

Владимир Бородин 4
    Хорошо  зарабатывают  не  только  в  загранке,  но  и  в  полярке.  Вот  я  и  пошёл  на  подмену  в  чукотский  рейс.

  Вышли  мы  в  начале  июня,  и  первый  порт – Беринговский.  Ну  и  влип  я – разгрузка  там  рейдовая.  Это – стали  на  якорь  в  трёх  кабельтовых  от  берега  бухты  Угольной;  буксир  подтащит  пару  плашкоутов,  и  перегружай  на  них  стрелами!
    Да  ещё  и  льдин  до  фига – буксир  не  спешит.  Докеров – кот  наплакал;  ну,  студентов  навербовали  каких-то.  Наше  дело – сторона,  да  ведь  тоска…

  На  лебёдках  ещё  можно  подзаработать;  так  это – для  своих.  А  мне  куда?
  Торчал  на  палубе,  смотрел,  что  разгружают.  Третий  трюм –половина  забита  марочным  красным  портвейном!  А  вторая – «портвейн  билый  таврический»!  Я-то  думал:  слухи  врут…
  А  первый  плашкоут  отчалил,  забитый  мешками  с  чешским  солодом;  даже  написано  по-чешски.  Ну,  чудеса!

    И  вдруг  подфартило:  на  Чукотке,  оказалось,  тоже   местный  чемпионат  по  футболу  проводят   и  Кубок  Анадырьского  залива!  Вызвал  меня  мастер,  капитан  то  есть:
 - Командируем  тебя,  Вася,  в  команду  «Беринг».  Говорят,  ты  знатный  футболист.  Без  формальностей:  тут  царь  и  бог – начпорта  Костюченко.  Будешь  нужен – заберём».

    Свезли  на  берег;  и  встретил  меня  капитан  команды,  представился:
- Олег  Буров!  Уже  5  лет  здесь. 
- Вася  Ёлкин!  А  чукчи  хоть  есть  в  составе?
- Хватает.  И  каждый  второй,  не  в  обиду  будь  сказано, - Вася.  Нам  же  велено  развивать  у  них  культуру,  спорт.  Пойдём  ко  мне,  расскажу…

     По  пути  заметил  я,  что  у  одноэтажек  над  входом – башни  из  крепких  досок  высотой  метра  четыре.  Спросил:
 - А  что  это?  Сванетия  по-чукотски?
- А  заносит  нас  зимой  выше  крыши.  Вот  и  вылазим  через  эти  трубы.  Тут  места  снежные.

    Все  трассы  ЖКХ  посёлка – в  коробах  на  земле;  это  я  и  сам  понял.
    У  Дома  администрации  встретили  первого  чукчу.
 - Здравствуйте,  Егор  Васильич!  Это  наш  правый  хав  будет,  Ёлкин.
 - Елкын? – переспросил  он,  с  ударением  на  Ы!  И  глянул  на  меня,  как  петух  на  червяка,  прикидывая,  как  склевать. – Приходи  оформляться.

     Мы  пошли  дальше.  Олег  сказал:
 - Это – Рытгэв:  он – вся  власть  в  команде.
- И  тренер? – удивился  я.
 - Формально  да.  По  факту,  я – играющий  тренер.  Но  я  не  в  обиде:  мне  деньги,  ему – слава.

  А  вон  наш  пивзавод! - показал  Олег  на  приличный  "собор".
- Ничего  себе!  Во  Владивостоке  не  больше.  А  сколько  населения  у  вас?
- На  зимовку  остаётся   человек  200-300,  когда  как.  А  в  разгар  навигации  и  до  3000  бывает.  Ну,  пиво-то  для  всей  Чукотки.  Классное.

    Познакомил  он  меня  с  женой  Олей.
- По  имени  подобрал, - пошутил  он. – Олег – Ольга.  А  это  дочка  Катя:  скоро  3  года!
  Сидим,  пиво  пльзенское  местное  потягиваем.  Между  делом  Олег  мне  бумаги  готовит.

 - Тут  чтобы  людей  на  зимовке  занять, - сказал  Олег  между  делом, -   экономисты  из  Москвы  придумали  птицефабрику  сделать:  угля  завались,  кочегарка  мощная,  куры  под  электросветом  и  в  полярную  ночь  несутся,  а  инкубатору  всё  равно.
  Лекцию  профессор  читал  чукчам,  и  Костюченко  был.  Два  часа  «О  пользе  куроводства».  Спросил  потом:
- Всё  понятно?  Вопросов  нет?!
  Встал  старый  чукча:
 - Совсем  нет  вопросов,  начальник.  Один  маленький  вопрос,  однако:  зачем  куру  разводить?
  Лектор  и  Костюченко  офонарели,  а чукча  своё  гнёт:
- Олень  большой – а  кура  маленький,  да?  Олень  сам  кушай найди  и  в  тундре  какай;  а  куру – давай  корми,  говно  скреби,  да?  А  главное,  олень  шибко  вкусный – а  кура  невкусный,  однако.  Зачем  куру  разводить?

  Посмеялись  мы,  и  я,  в  свою  очередь,  рассказал  «чукотский»  анекдот:
- Финал  чемпионата  мира по  голоданию.  Американца,  британца  и  чукчу  заперли  по  камерам  с  телефонами: «Будете  помирать – звоните!»
   Через  3  дня  американец:  «Уэлл,  итс  май  финиш…»
   Через  5  дней  британец:  «Айм  сорри…SOS…»
  Неделя  прошла;  от  чукчи – молчок.
- Может,  помер?
Открыли  камеру:  чукча  смотрит  на  телефон,  плачет  и  умоляет:
- Телефона,  телефона!..  Чукча  кушать  хочет…

    Тут  соседка  к  Оле:
- Фрукты  привезли!  И  персики  свежие!  Бежим  в  магазин!
  Это  сейчас  везде  навалом,  а  раньше…  Я  вот  на  Чукотке  впервые  персиков  поел.
   Ну,  увязался  тогда  за  Олей;  и  Катюшку  взяли.  В  лавке – битком!  Лады,  всем  же  хватит,  но  бабы  ведь…

- Постой  с  дядей! – сказала  Оля  Катюшке,  а  мне – Сейчас  я  Вам  быстро  возьму – вон  впереди  подруга…
    Посадил  я  Катю  себе на  шею,  чтоб  маму  в  толпе  видела,  а  она  и  говорит  весело:
- Телефона,  телефона,  чукча  кушать  хочет!
  Вокруг  засмеялись;  я  смутился,  а  ребёнок,  чуя  одобрение  толпы,  звонко  запричитал  на  всю  лавку:
 - Чукча  кушать  хочет!  Чукча  кушать  хочет!!
   Ну,  все  тут  заржали,  даже  продавец.  И  пустили  нас  без  очереди. 
   Добрый  всё  же  народ  на  Чукотке.
                2.
    Отдал  мне  Олег  все  «бумаги»  и  сказал:
 - Тащи  к  Егору – он  всё  сделает.  Хочешь – комнату  в  школе-интернате;  детей  там  нет:  на  лето  по  стойбищам  разобрали.  А  то – у  меня  живи.  А  я  пока  на  работёнку  одну  смотаюсь.  Обедать – к  нам!

  Повезло:  Рытгэва  я  встретил  почти  там  же,  где  и  впервые.  Сую  ему  «справки».  А  он  кивнул  на  «сельсовет»  и  сказал:
 - Не  могу  пока:  там  начальнику  посмотреть  нада.
    Я  обнаглел  и  всё  равно  всучить  пытаюсь:
- Да  Вы  сами  ему  покажите!  Раз  Олег  сочинил – там  всё  верно.
- Ты  лично  подать  должен.  В  15  часов  приходи,  в  кабинет  8-А  приноси. 
   Там  начальник  всей  культуры  и  спорта.  Ещё  3  часа  гуляй.
- Вот  бюрократ,  сука… - кивнув  на  «сельсовет»,  посочувствовал  я  Егору.

  В  3.05  стучу,  захожу:  за  столом  Рытгэв.
 -А… где  начальник?..
- Я – начальник!  Всей  культуры  и  спорта.  Давай  свой  документ.

    За  ужином  рассказал  всё  Олегу;  он  чуть  посмеялся  и  сказал:
- Пустяк!  Чукчи  тщеславны  малость;  а  наш – особо:  пустил  слух,  что  он  родня  дальняя  Юрию  Рытхэу – это  как  Ленин  для  них,  что  ли.  В  Анадыре  есть  проспект  Рытхэу,  хотя  писатель  жив  ещё!
  Но  Егор – мужик  хороший;  уже  и  комнату  тебе  обставил,  и  все  шмутки  там.  Провожу – ахнешь!  Завтра  в  10  тренировка,  а  в  субботу – игра  с  Эгвекинотом.

  А  футбол – он  и  на  Чукотке  футбол!  Никакого  шока,  зря  я  опасался.  Кипер  Славка  Щеглов – душа-человек.  Серёга  Поярков,  Коля  Фомичёв,  Тунвелькот  Васька – защита.
  Юра  Эттулук,  Вася  Тэулькит,  Антон  Катгин (чукча),  Рахтынгын  Вася…  Ну, «фамилии»  чукотских  пацанов  я,  конечно,  не  сразу  усвоил;  только  «десятку»  сходу:  Зэк  Бырранкут.
  Не  подумайте  чего,  как  и  я  сначала.  Зэки  на  Чукотке  не  играли.  Это  знаменитые  Старостин,  Стрельцов  да  кое-кто  меньше  калибром  играли  в  Сибири,  когда  срок  тянули.
  А  нашего  чукчу  шибко  грамотные  родители  в  честь  писателя  Джека  Лондона  назвали.  А  все  они  «Джек»   произносят  как  «Зэк»,  и  он  так  представляется.  Когда  привыкнут,  потом  уже  узнают  про  его  трудное  детство.

    Кому  интересно:  сила  чукчей – выносливость;  им  5-ая  минута  или  85-ая,  да  хоть  115-ая – без  разницы.  Дриблинг – тоже  дай  бог!
  А  вот  головой  играть  и  вообще  наверху – слабоваты.  Поле  видят  средне,  в  стратегии  не  очень-то.  Сила  удара – редкость.
  Вратари  основы  у  всех  команд  были  славяне:  роста  чукчам  не  хватает,  что  ли.  Хотя  есть  прыгучие.

    Вы,  конечно,  поняли,  что  всё  это  было  до  губернаторства  олигарха  Абрамовича.  При  нём  Чукотка  стала  великой  футбольной  державой:  купила  запросто  «Челси».
  Представляю,  как  чукчи  еженедельно  говорили  небрежно:  «Однако,  наши  в  Лондоне  играют;  будем  болеть,  однако…»

  Слыхал  я,  при  «Роме»  (да  не  при  Романцеве!  При  Абрамовиче…)  появились  поля  с  искусственным  покрытием  в  Анадыре,  в  Иультине,  в  Марково  вроде…  Не  проверял,  бог  его  знает.
  Но  когда  я  был  чукчей,  полей  для  футбола  у  нас  не  было.  Подкаты  делали  только  самоубийцы;  а  остальные (и  я,  каюсь)  действовали  не  в  мяч,  а  в  игрока.  Благо,  чукчи  терпели;  симулянтов  среди  них  не  видел  вообще.

  Конечно,  это  было  чистое  любительство,  и  судейство – тоже.  Спросите,  сколько  дней  всего  я  отыграл  чукчей?  Пятую  часть  дня,  максимум  четвертушку!  Но  это  был  полярный  день  длиною  полгода,  темноты  я  не  видел  вовсе.
                3.
    На  Чукотке  тогда,  да  и  сейчас  как  будто,  было  всего  два  города:  Анадырь  и  Певек,  от  силы  12000 – 15000  жителей  в  каждом.  Вот  их  команды,  да  ещё  наша  и  Провидения  задавали  тон.
  За  Эгвекинот,  в  заливе  Креста,  играли  ребята  с  Иультина,  а  это  уже  серьёзно.  Остальные  играли  «для  удовольствия».  Кубок  Анадырьского  залива  оспаривали  всего  4  команды.

    В  заявке  меня  писали  «Елкин  Василий»;  однако  чукчи-патриоты  и  их  начальники,  с  лёгкой  руки  Егора,  объявляли  по  стадионам,  через  мегафон  милиции, - Вася  Элькын!  И  аборигены  особо  тепло  хлопали,  как  мне  казалось.
  Был  даже  скандальчик.  Дело  в  том,  что  ещё  до  меня  наши  в  Беринговском  сыграли  0:0  с  Анадырем  на  кубок,  а  в  ответной  игре  у  них  мы  совершили  подвиг – 1:1.  По  положению – выбили  столицу;  ну,  анадырцы  протест  сочинили,  где  была  и  подмена  игрока:  по  заяве – чукча  Элькын,  а  играл  русский  варяг.

  Обломилась  столица:  по  бумагам  я – докер  залива,  был  в  запасе,  и  прописка  есть;  временная – так  она  почти  у  всех  там  такая.
  А  Рытгэв  намекнул,  что  я – его  дальний  родственник.    Да  и  по-чукотски  я  уже  кое-что  вэтгавык (вякал  то  есть).
  Ну,  эттык  (здравствуй)  и  оттау (до  свидания) – это  с  первой  тренировки.  Потом  «да-нет» (варкен – уйна,  или  уйка  кое-где).
  Язык  чукчей – жуть:  очень  длинные  слова  и  везде  Ы.  К  примеру,  «игровой  эпизод» - мараквыргытайкыгыргыт!  Ну,  это  лишь  Олег  мог  сказать.
  Но  и  он  обычно  кричал  коротко  и  ясно  даже  мне:  «Хэк!» - «Все  в  атаку!»,  «гхырр» - «Пас  налево!»,  «Поть,  поть!» - «Вправо,  вправо  дай!».  Тут  по-чукотски  короче,  чем  по-русски.
  ( Вообще-то  это  команды  собакам  в  упряжке).

    Но  не  было  нужды  особой  в  их  языке:  наши  чукчи,  если  не  считать  фонетики,  легко  говорили  по-русски.  Ещё  бы:  всех  Васей,  кроме  меня,  отпустили  на  лето  из  пастухов-оленеводов  и  охотников  готовиться  в  Педагогический  институт  имени  Герцена,  в  Питер;  вот  они  и  готовились  играть  за  «Зенит».
  А  «зэк  Лондон» - из  семьи  учителей   русского  языка!

    После  одного  случая  чукчей  зауважал  даже  Ваня  Пивень,  левый  крайний,  хотя  этот  украинец  больше  всех  был  «расист».  Зашли  мы  на  птичий  базар,  сверху.  Пропасть  метров  сто,  и  весь  склон – птицы  непуганные.
  Пивень,  как  знаток,  пояснил,  что  чаек  есть  нельзя – тухлой  рыбой  несёт,  а  кайры – те  же  утки,  но  чуть  жёстче.
  «Да  как  достать?»  Так  наши  чукчи  взялись  за  руки,  и  этот  живой  канат  стал  спускаться  с  обрыва!
  А  Юрка  Эттулук,  самый  нижний,  его  за  пояс  держали,  спокойно  собирал  молодых  кайрят  в  рюкзак,  как  грибы.   И  ведь  они  их  не  ели  потом,  да  и  мы – для  баловства.

    А  под  Уэленом  я  видел  речку  без  устья:  слетает  поток  с  обрыва,  а  навстречу – вечный  ветер  с  Аляски  такой  силы,  что  воду  в  мелкую  морось  разбивает,  пока  она  летит.  Только  влажный  пляж  внизу.
   А  ещё  с  Аляски  на  любой  приёмник  чётко  "Голос  Америки"  слышно.
 Помню,  речь  Солженицына  из  Мадрида  на  Всемирном  съезде  профсоюзов - как  ииз  соседней  комнаты.

    Кстати,  мы  в  Уэлене  играли  с пограничниками,  и  они  подарили  нам  супермяч  из  США.
  Рассказали:  «Зимой  если  чукчи  у  нас  кормить  собак  начали:  жди  пурги. 
  Мы  на  пост  идём  к  проволоке  пристегнувшись,  как  барбосы,  а  сквозь  метель – упряжки  на  Аляску.  Строчим  из  «калаша»  для  порядку.

  Дней  через  пять – обратно  упряжки,  снова  строчим:  значит,  пурга  кончится.
  Точно:  назавтра  тишь;  вот  погоду  чуют  узкоглазы!  Идём  в  стойбище – все  на  месте.
  Барахла  из  Штатов  куча,  но  ничего  не  докажешь.  «Вот,  начальник,  мячики  вам  нашли!»

  А  «Кубок  Залива»  мы  тогда  взяли!  Набились  в  МТЛБ  всей  командой,  едем  по  тундре  стоя,  обнявшись  за  плечи,  и – во  всю  глотку:

Ты  здесь  крепко  осела:
Радиола,  уют…
А  я  еду  на  Север, 
Где  норд-весты  поют,
Где  олень  бродит  замшевый,
Сопки  в  белом  дыму.
Почему  ты  замужем?
Почему,  не  пойму…

Больше  я  не  увижу
Твоих  светлых  волос,
Глаз  твоих  удивлённых
Молчаливый  вопрос:
Ведь  меня  ожидают
Сопки  в  белом  дыму.
Почему  ты  замужем,
Почему,  не  пойму...

Завтра  вновь  в  девять  тридцать
Улетит  самолёт.
Он меня,  словно  птица,
В  Магадан унесёт.
Я  на  всякий  пожарный
Два  билета  возьму.
Почему  ты  замужем?
Почему,  не  пойму...

И  снова: 
Где  олень  бродит  замшевый,
Сопки  в  белом  дыму…

    А  чемпионат  я  не  доиграл.  Мастер  сказал:  «Хватит,  Вася!  В  Мейныпильгыне  и  без  тебя  справятся!»