13
Глава VII
«Скоро я её увижу, — боязливо замирая, стучит сердце, — уже совсем скоро».
Купив билет, я отхожу к окну. Народу в этот раз на вокзале немного. Я стою в одиночестве, покуривая сигарету, и противный озноб снова начинает пробирать меня. Чтобы как-то успокоиться, я иду в туалет сполоснуться холодной водой. Над раковиной висит большое зеркало.
Умывшись, я, как всегда, тут же прилипаю к нему и пристально рассматриваю своё лицо. Почему-то сегодня оно особенно непривлекательно. Прыщей и красных пятен выступило столько, что не остается свободного места. Выделяются из общего неприятного вида лишь глаза — несчастные, замученные, глаза затравленного зверя, настолько исстрадавшиеся, будто принадлежат не мне, восемнадцатилетнему, а кому-то другому, кто уже прожил жизнь, и жизнь эта была невыносимой.
Выйдя из туалета совершенно подавленный, я рассеянно смотрю расписание поездов на Кишинёв, нерешительно обдумываю своё положение и отправляю телеграмму: «Буду завтра в восемь вечера. Целую. Твой Митя».
Ещё я хочу приписать слово «встречай», но потом, испугавшись чего-то, передумываю.
Что я — ответственный работник, чтобы меня встречали? Никогда, ни разу в жизни никто меня не встречал, обойдусь и на этот раз. Если захочет — встретит.
За полчаса до отправления я занимаю в вагоне своё место; поезд трогается по расписанию. В окне мелькает привычный пейзаж. Сладострастно острого чувства предстоящей встречи нет и в помине. Под стук колёс я в который раз начинаю тянуть кота за хвост, то есть размышлять о бессмысленности своей жизни.
Есть ли он, этот смысл, или мы живём просто так, как какие-нибудь муравьишки или «плебейское племя мартышек и орангуташек», в постоянной борьбе с окружающим миром? Порой мы находим с ним определённую гармонию, но смысла это существованию не прибавляет.
Создал ли нас кто? Или мы — простой продукт естественного отбора органической природы? Если нас кто-то создал, то кто? И зачем? Если мы явились в мир сами по себе, то какой в этом смысл? Или, может, мы — обыкновенные животные, которым иногда лишь на миг дано выхватить из тьмы неизвестности искру осознания своего Я?...
Не хочется быть только животным, даже живущим в гармонии с окружающей средой. Хочется Великого Смысла, Высшей Правды, чтобы предназначение наше было сродни чуду. Не должен человек только есть, пить, одеваться и иметь жилище. Всё это необходимо как средство, но где же цель?.. Опять вопросы, вопросы.
Есть ли что-то абсолютно ценное в нашей кратковременной жизни? Что может быть дороже самой жизни?..
Ерунда какая-то. И почему я так фальшиво сегодня пою? Ведь не в этом вопрос, не в общем решении смысла жизни. Вопрос в самоценности моей личной и уже никогда неповторимой жизни. Что может быть ценнее моего собственного Я? Как устроить его судьбу так, чтобы не страдала душа, не разрывалась на части от тупой, неразрешимой боли, не загоняла себя постоянно в угол отчаяния?
Вот его еще нет, моего Я, вот оно появляется, и с ним реализуется весь внешний мир. Без мира нет меня, но и без меня нет мира.
Неужели в то мгновение, когда Вселенная сверкнёт для меня в последний раз, я исчезну навсегда? Или моё Я переселится в кого-нибудь другого, например в кота? Но я тогда не осознаю себя, не определю даже: кот я или собака?
А вдруг я переселюсь в другую галактику, в Туманность Андромеды и воскресну там монстром? Интересно, хорошо быть монстром? А может, я стану женщиной, и за мной наперебой будут ухаживать такие же ослы, как я, но я их всех отвергну...
Хотя, если серьезно, всё это бред. Я не верю ни в какие переселения. Мир только мой, и он умрёт вместе со мною, как когда-то со мною родился. А если он только мой, то зачем тогда его беречь и лелеять? Какая разница, уйдёт в небытие ухоженный, приятный мир или — пошлый и грязный? Во сне я уже много раз умирал и не боялся этого. Мир исчезал на мгновение, и я просыпался, но мог ведь и не проснуться.
Значит, смерть не так уж страшна, она просто необычна, потому что всегда бывает только раз в жизни.
Раньше человеку было проще, смерть он воспринимал как избавление от жизненных мук, он верил в загробную жизнь, которая будет приятной, словно нескончаемо длящееся состояние оргазма. В его представлении это и был рай. А сейчас… Что остается для нас сейчас? Какой выход мы можем найти из тупика жизни?.. Неужели только любовь может спасти нас и вырвать из пошлого тлена обыденности?
Не зря же Господь разделил нас пополам и заставляет любить другого больше, чем себя. Только вот где эта моя вторая половина, почему так трудно её найти?.. А может, я уже нашёл?..
Мои мысли неожиданно прерывает проводник, он приносит чай — мутный, с осадком, похоже, что он заварил в чайнике свой грязный носок.
Я выпиваю стакан и забираюсь обратно на свою полку. От тошнотворного вкуса носкового чая из головы, напрочь вылетают все умствования, и на их место закрадывается обыкновенный страх. В подсознание нахально лезут упаднические мысли о предстоящей при нашей встрече катастрофе. Чувство приближающейся неотвратимой потери стремительно нарастает.
«Что будет, что будет? — твержу я про себя, как попугай. — Мы не виделись четыре с половиной месяца — огромный срок. Это сейчас кажется, что время пролетело так быстро. Вдруг она уже совсем не та? А моя рожа?! — ужасаюсь я. — Господи, почему у меня такая рожа? И о любви в последних письмах ничего не было, — продолжаю я мысленно терзать себя дальше, — она только увидит меня и всё пропало… Нет, я не хочу такой развязки, такое не должно произойти, она любит меня, только меня...»
Я достаю маленькую Иришкину фотографию из своего паспорта и смотрю на неё. Вылитая Женька: глаза такие же чёрные, умные, высокий лоб, каштановая чёлка волос и чуть заметная улыбка иронии, просвечивающая сквозь нарочито поджатые губы. Но Женька никогда меня не любила, нисколечко, ни чуть-чуть. Я был ей даже противен, хотя тогда ещё не было этих мерзких прыщей. Её мать, наша учительница русского языка и литературы, часто ставила меня ей в пример. С какой неприязнью тогда смотрела Женька в мою сторону! А Иришка? Она точь-в-точь такая же по внешности и по характеру — самоуверенная, красивая, эгоистичная. И вдруг — меня любит. За что? Женька знала меня с детства, знала мой ум, способности, волю, и в результате, кроме брезгливости, — ничего… А тут, с Иришкой, всё совсем наоборот. Я не умный, не красивый, учусь плохо, за что же тогда она любит меня?..
Может, всё же есть сверхразумные существа, которые следят за нашими мыслями? Они до сих пор испытывали меня на прочность, но я выстоял, не изменил своим юным помыслам, не заронил в мысли ничего чёрного и грязного. И теперь они вознамерились отблагодарить, послали ко мне любовь — мою Иришку; и она никогда не разлюбит меня, не бросит, иначе всё будет так кощунственно несправедливо, что невозможно жить на этом свете...
Хотя, может, всё это роковая ошибка, рядовая случайность из теории вероятностей, просто временно я занял чьё-то чужое место. Вот скоро придёт хозяин и выгонит взашей. Завтра, при встрече, всё станет ясно, всё сразу прояснится и придётся, быть может, уступить своё место другому, лучшему, чем я...»
Проходят томительные сутки в поезде, приближается вечер следующего дня, но, судя по всему, поезд еще далеко от Кишинёва.
— Опаздываем, что ли? — спрашиваю я проводника.
— Нет, идём по расписанию, — отвечает он.
— Так мы в восемь вечера не будем в Кишинёве?! — возмущаюсь я.
— Конечно, нет, — спокойно отвечает проводник, — там мы будем в десять, а в восемь, только не вечера, а утра, мы будем в Бухаресте — конечном пункте. Ты спутал, паря, — проводник смеётся, глядя в мои недоумённые глаза.
Я опешиваю.
«Болван, самонадеянный болван и осел в придачу, — ругаю я себя последними словами. — Куда я смотрел в расписании»?
Два часа проходят в нервозном ожидании. Я сижу, ёрзая как на иголках, и почёсываю свою глупую башку. За окном быстро темнеет, и устанавливается непроглядная южная ночь. Поезд подходит к вокзалу в 22.00.
Я долго мечусь по перрону, как буйно помешанный после снятия смирительной рубашки. Народу на вокзале тьма, я натыкаюсь на пассажиров, на встречающих, но извиняться некогда — я ищу в толпе её.
Пробегав с четверть часа, я ясно понимаю, что меня никто не встречает. Понемногу буйное помешательство переходит в тихое. Народ начинает рассеиваться, и, когда поезд трогается, на перроне никого не остаётся. Ни о чём не думая, растерянный, я бреду через здание вокзала на улицу. Выйдя на другую сторону, я сразу обращаю внимание на одинокую фигуру девушки, удаляющуюся к троллейбусной остановке.
— Иришка! — кричу я. — Подожди, я приехал!
Фигура останавливается, медленно оборачивается и застывает на месте.
— Ты что мне за телеграмму дал? — раздраженно спрашивает она, когда я подхожу совсем близко. — Я три часа поезда встречаю. Этот сегодня был последним.
— Я тебе все объясню, — начинаю я невнятно бормотать оправдание.
— Не надо, — отрезает она, — я ничего не хочу слышать.
Мы не обнялись, не поцеловались, молча стоим и рассматриваем друг друга. Иришка — нервная, возбуждённая, красивая в своей девичьей злости, и я — раздавленный, униженный своей беспомощностью, с прыщавым лицом и в синей паршивой куртке.
— Может, мне уехать? — тихо спрашиваю я, и, выждав небольшую паузу, зло прибавляю: — Я вижу, меня здесь не ждали.
Иришка ничего не отвечает, стоит по-прежнему молча. Отблески вечерних фонарей светятся в её глазах, кажется, что это первые искорки ненависти.
— Тогда я пошёл, — говорю я, поворачиваюсь и быстро направляюсь в сторону вокзала.
— Не надо, — почти сразу слышу я за спиной её голос, но уже сникший и с просящими нотками. Злости в нем больше нет.
Я останавливаюсь и замираю на месте, боясь оборотиться. Вдруг обернусь, и всё исчезнет, как в страшной детской сказке про ведьму?
Иришка сама подходит ко мне, берёт за руку и ведёт к остановке. Я не сопротивляюсь, сил больше нет. Настроение скверное, состояние — полное безнадежности. Она что-то говорит, страстно жестикулируя, а я креплюсь, чтобы не заплакать от отчаяния.
Дома меня ждёт ещё больший сюрприз — несмотря на позднее время, в нём полно каких-то людей. Все они шумят, галдят, считают своим долгом беззастенчиво меня разглядывать, задают пошлые вопросы и не слушают ответов. Больше всех наседает невзрачного вида мужичонка небольшого роста. Он и оказывается на поверку дядей Колей — отчимом Иришки.
— Что это вы, молодой человек, так вляпались? — дребезжащим голосом спрашивает он и тут же, желая, видимо, унизить меня еще больше, добавляет: — А это, знакомьтесь, муж старшей сестры Ирины — Александр. Он сын министра. — Отчим с победным видом смотрит на меня. Я никак не реагирую, мне всё равно. Тогда дядя Коля начинает поочерёдно подводить ко мне гостей и знакомить с каждым в отдельности.
Все вокруг шумят, спорят, перебивают друг друга — видно, что собрались они здесь давно и с определённой целью. И нет только среди них моей Иришки, она куда-то исчезает.
«Где моя Иришка, куда она пропала?» — думаю я, пытаясь отбиться от назойливого дяди Коли.
Я начинаю взглядом искать её среди многочисленной толпы, обступившей меня со всех сторон, но её не видно.
«Зачем я сюда приехал? — возникает вдруг неприятная мысль. — Почему поезд не разбился по дороге?»
Но неожиданно приходит спасение. Оно является в виде совсем юной девушки, с не очень симпатичными чертами лица. Девушка берёт меня за руку и уводит из толпы в Иришкину комнату.
— Пойдемте, — говорит она, — Иринка ждёт вас там.
http://www.proza.ru/2016/06/21/1179