«Эх, гарный был бы хлопец, — рассуждал про себя Петрович, технический распорядитель по геологическим делам, при встрече с геологом, носящим не совсем привычную для слуха фамилию Блох. — Эдакая стать: что в плечах, что в поясе, и рост дай Бог всякому — всё дано, одного для полного комплекта не хватает: ликом не вышел. Надо же было этому самому (что он имел под этим самым, он никогда не уточнял) так распорядиться».
И каждый раз Петрович (так за глаза звали подчинённые своего начальника) сокрушённо качал головой.
И в самом деле назвать этого геолога красавцем было нельзя. Черты лица на редкость неправильные, к тому же подслеповатые от рождения глаза, увеличенные мощными стёклами очков, казались вытаращенными, жидкие волосы на вытянутом черепе будто специально прорежены.
Одевался же геолог Блох щеголевато: непременно в шевиотовую гимнастёрку, синие командирское галифе, обязательно начищенные до блеска яловые сапоги. Довершал экипировку офицерский пояс с портупеей.
«Гарный был бы хлопец, к тому же светлая голова и работяга», — заканчивал свои оценки Петрович, невысокий, круглолицый, белобрысый, вечно не то чтобы не бритый, а скорее недобритый, шустрый, скорый на принятие решений мужчина.
Не лучший полевой сезон выдался у геолога Блоха. Он получил от Петровича задание, учитывая его репутацию мастера и знатока, мелкое: всего-то навсего добраться до одного из островов и обследовать там заброшенные штольни, а попутно заглянуть на Чёрный мыс и постучать молотком по камню в надежде на удачу. Глядишь — фортуна и улыбнётся, что-нибудь найдётся интересное. Чёрные сланцы всегда с загадкой.
Петрович за словом в карман не лез — строчил как из пулемёта, как истый уроженец вологодских земель, заметно окая.
— Команда будет маленькая. Зачем тебе орава людей на острове? В самом деле зачем? Три человека, включая тебя, — напутствовал скороговоркой Петрович, щуря при этом ясные, как незамутнённая родниковая вода, глаза. — Управитесь втроём. До посёлка Берегового доберётесь на «кукурузнике».
Геолог смотрел на Петровича, не скрывая огорчения, а тот, вовсе этого не замечая или делая вид, что не замечает, энергично чесал в затылке.
— От посёлка до острова рукой подать — самое простое на самоходной барже. Есть там такие. Точно знаю. Только такая беда: море там до августа забито льдом. Номер может не пройти. Придётся гнать вертолёт, — Петрович вздыхал, а это означало, что на вертолёт, в те годы дефицитный транспорт, лучше не надеяться. — Дорого, конечно, но задание получено сверху — выполнять нужно непременно. Вертолёт — это на всякий случай. Вы уж там по обстоятельствам, по обстоятельствам. Петрович смотрел на подчинённого ясными глазами и на всякий случай информировал:
— Остров по слухам нынче необитаемый, но не мне тебе рассказывать: двадцать лет назад там всякого люда хватало, и тех, кто с кайлом, и тех, кто с ружьём. Двадцать лет, согласись, это уже давненько.
«Кукурузник» выполнил свою задачу исправно. Море же, как и предполагал Петрович, и в самом деле оказалось забитым паковым льдом. Льдина на льдине до самого горизонта. И никакого среди них движения, все как на якоре. Капитан самоходной баржи, с ног до головы помор, багрово-краснолицый от весеннего солнца, кряжистый, белобрысый, глядя на долговязого очкастого геолога, рассуждал.
— Конечно, парень, дело твоё нужное, это я рассудительно понимаю, но ведь и мне ни к чему свою посудину ломать. Как ты думаешь? На два корпуса от причала отойдём и нет винта. И что тогда? Кричать помогите. Присылайте ледокол. Это мне, парень, зачем? Да и тебе тоже.
Июль перевалил через середину и покатился к августу, а льды и не думали менять местоположение, кряхтя и поскрипывая, покачиваясь на едва заметной зыби, стояли на месте, не собираясь покидать окрестное море. Обещанный вертолёт не прилетал, того и гляди придётся возвращаться, что называется, «с пустыми карманами», а это означало одно — позорище. И вдруг всё решилось. Просто, в одночасье. Такое тоже бывает.
Однажды июльским днём в паковой мешанине появились разводья, льдины сдвинулись с места и на глазах стали дрейфовать. Капитан самоходной баржи, глядя на море, одобрительно кивал:
— Уйдёт лёд, ей Богу скоро уйдёт, недели через две будет чистая вода.
И тогда геолог не удержался, встал на колени и патетически воскликнул.
— Милый, родной, не убивай, пощади! Август на носу, шторма! Я ваши места знаю! Может быть тронемся? А?
Капитан окинул просящего орлиным взором, перевёл взгляд на затянутый туманом горизонт и ударил ладонью по колену:
— Эх, была не была, парень, тронемся. Тронемся, но не на барже. Баржа пусть постоит, поостережёмся. Пойдём на баркасе.
Геолог возликовал:
— Отлично! Годится и баркас.
Баркас двигался, лавируя между льдинами, порой отталкиваясь от них багром. В густом, гуще чем молоко тумане иной раз казалось, что плывут они не к острову, а в совсем другом направлении, может быть даже к Северному полюсу. По чистой воде до намеченного места на Острове хода не больше двадцати часов, а на этот раз плаванье растянулось на двое суток. Изрядно пришлось помучиться, прежде чем показался низкий берег с крохотной избушкой. До пункта высадки рукой подать, но море шутить не любит: в проливе льдины шли одна к одной впритирку, с хрустом и скрежетом наползая друг на друга. Оценив обстановку, капитан вытер ладонью вспотевшее от напряжения лицо и гаркнул: —
Шабаш! Дальше ходу нет! Могу высадить здесь, а коли нет желания, отвезу назад.
Геолог взглянул на берег: небольшой галечный пляж, а дальше сплошной камень — место скучное, избушка невелика, но ведь тот, кто бродил по Арктике, знает, что плохая избушка лучше хорошей палатки. Обозрев берег, геолог решил: была не была, деваться некуда.
— Высаживаемся.
Строеньице оказалось не выше полутора метров и площадью не больше чулана, но с полатями, когда геолог ложился на них, то головой упирался в одну стену, а ногами в другую. Имелось в избушке окошко — ладонью его можно было прикрыть, но зато застеклённое и свет пропускало. И ещё стояла у входа крохотная печурка, в далёком прошлом большая жестяная коробка из-под каких-то продуктов, с трубой не толще руки. На полярном острове, где трава растёт, роняя горькие слёзы, такая избушка — это подарок судьбы. Правда, до Чёрного мыса и штолен шагать да шагать, но на то у геологов ноги. Погода прибывших баловала: сухо и холодно, как и полагается в Арктике в преддверии осени. В солнечную полярную полночь наведывался туманище и норовил заползти в избушку. И заполз бы, если не весело гудящая от пылающих в ней дровишек печурка. Хорошая штука печка, даже если она сделана из жестяной коробки.
В тот день, когда геолог, по натуре человек жизнерадостный, весёлый, полный надежд, оставив избушку на попечение помощников, направился в сторону Чёрного мыса, на остров стеной, издали похожей на край огромного ледника, высотой почти до неба, надвинулся туман. Внутри него сидели бесы, поднимая неистовый ветер. Геолог оказался во власти воздушной круговерти. Ветер хлестал геолога по щекам, толкал в спину. Он продвигался, подавшись корпусом вперёд, прижимая ладони к щекам, но стоило ему пройти половину пути, как всё изменилось: туман, а вместе с ним холодный ветер будто упёрлись в невидимую стену. Геолог словно перешагнул через какую-то невидимую черту и оказался в пространстве, где царил покой, мирно светило солнце, а воздух застыл без движения. На пути одна за одной стали попадаться лужайки, поросшие травой, а кое-где даже кустики карликовой берёзки. В довершение всего появилась мирно порхающая желтокрылая бабочка. Увидев её, растроганный геолог улыбнулся и поднял голову. С вершины холма ему открылась сверкающая в лучах низкого солнца широкая бухта, на одной стороне которой находился заброшенный посёлок, где рудокопы и те, кто их охранял, коротали долгие полярные ночи, а на противоположном берегу некогда в штольнях добывали руду. Десятка полтора бревенчатых сооружений смотрели мёртвыми глазницами окон на ржавеющие в беспорядке останки гусеничной техники, а вблизи от чудом сохранившегося причала, повалившись набок, ещё не лишившийся окраски покоился большой катер.
— Так, — в некотором раздумье произнёс геолог. — А ведь мне без ночёвки, пожалуй, не обойтись. Следовательно нужно выбирать: топать сразу вокруг бухты к штольням или повернуть налево на Чёрный мыс.
По старой привычке он постучал пальцем по лбу: «Куда, старина, куда?». Постучал и принял решение топать налево, полагая, что штольни подождут.
Овеянный ветрами Чёрный мыс узким клином вдавался в пролив, отделявший остров от материка. Геолог шёл по его гребню, глядя под ноги, время от времени нагибаясь, чтобы поднять приглянувшийся на предмет изучения обломок, пока едва не столкнулся с массивной базальтовой стеллой.
— Ба, да ведь это могильный памятник, — пробормотал геолог, разглядывая полированную поверхность. — Однако нашли место, где хоронить: ведь не сыра земля — камень. Тут лопата лишняя, без взрывчатки ямки никак не сделать.
Чуточку отступив, он осмотрел стеллу. На полированной поверхности была выбита надпись. Всего три слова. Геолог стал читать, останавливаясь на каждом и делая паузы в промежутках: «Здесь похоронен Капитан».
И больше ничего: ни имени, ни отчества, ни даты рождения, ни даты смерти. Последнее слово с заглавной буквы. Озадаченный, он пожал плечами:
— Странно. Первый раз такое вижу.
Присмотревшись, он обнаружил ниже нацарапанную острым предметом вторую надпись: «Здесь похоронена тень Капитана. Просьба не тревожить».
— Довольно мрачная шутка, — пробурчал геолог. — Кому такое могло прийти в голову?
Прислонившись к памятнику, он, будучи несколько философом, задумался о бренности человеческой жизни, мысли его, по обыкновению, полетели вдаль, за край горизонта, пока шум осыпающихся камней со стороны обрыва, которым заканчивался мыс, не вернул их на землю. «Никак белый медведь. Не самая лучшая встреча», подумал он и бросил взгляд по сторонам — спрятаться негде, а от медведя не убежишь. Очень пригодилась бы сейчас винтовка, да не озаботился взять. Экое легкомыслие.
Но опасения оказались напрасными: над кромкой обрыва показалась бородатая человеческая голова в надвинутой на глаза шапке, а затем и плотная фигура в меховой куртке, ни дать ни взять полярный Робинзон. Из-под кустистых рыжеватых бровей на геолога смотрели светлые ястребиные глаза. «А нос-то у него повреждён, — мелькнуло в голове геолога. — Носу-то этому однажды изрядно досталось».
— Читаете?
Геолог подтвердил и добавил:
— Читать-то читаю, но в толк не могу взять, кто здесь в конце концов похоронен. Не просветите?
Мужчина в куртке смерил геолога оценивающим взглядом.
— А тут и понимать нечего, всё что нужно написано: останков капитана под памятником в самом деле нет. Динамит не потребовался, ломом породу не долбили: для тени яма не нужна. Всё просто и ясно. Вы-то сюда, на остров, заявились по делу или ради интереса? По мне годится и так, и эдак. Ну а если собираетесь заночевать, то милости просим. У меня места хватает. Там и поточим лясы. И сразу, чтобы не обращаться ко мне, как к прохожему на улице, товарищ или гражданин, называйте меня просто доктором: фамилия моя, да и имя, Вам ничего не скажут. Имейте только ввиду, что я здешний старожил. А домик мой, хижинка, у Вас на виду, — пришелец взял геолога за плечи и повернул в сторону посёлка. — Вон тот с краю, окна со стёклами. Может быть не будем терять времени сразу и пойдём: время-то обеденное.
— Пожалуй, — согласился несколько обескураженный геолог.
«Ничего себе хижинка — это же шикарный особняк, — мысленно произнёс геолог, оказавшись в прихожей (у него ещё на подходе к брошенному посёлку сформировалось своё представление о жилище этого бородача-одиночки, как некой конуре, где стоит, скучающая по хозяину койка). — Настоящие хоромы. Сколько же здесь комнат?».
Он шагнул за пределы прихожей и убедился, что их три, да к тому же все обставлены кое-какой мебелью. А когда его глазам предстал обтянутый чёрной кожей диван, удивлению его не было предела. Геолог не выдержал и машинально присел, заставив пружины жалобно всхлипнуть. Хозяин, уже успевший скинуть куртку и возившийся у плиты с намерением раздуть тлеющие угли, краем уха услышал скрип и бросил в сторону гостя косой взгляд.
— Удивляйтесь, удивляйтесь. Спешили здешние хозяева. Всё бросили. Когда сматываешься — не до мебели. Продуктов тьму оставили: крупу, муку, консервы. Позже с материка за ними местные на собаках приезжали. Про уголь я уже не говорю. Целая гора. С тех пор я углём топлюсь и мне ещё лет на десять с хорошим гаком хватит. Тревожный он был, мил-человек, год тысяча девятьсот сорок первый. Спешили, большая была суматоха. Мебель в этих апартаментах с тех пор с места не сдвинулась, приросла к полу, как стояла, так и стоит. Кроме дивана. Эту махину я из кабинета главного начальника на своих плечах доставил, еле доволок. Да, тревожный был сорок первый. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Жуть берёт. Там, — хозяин показал в сторону окна, гость последовал за ним взглядом: за мутными стёклами открывался вид на серебрящуюся под лучами низкого солнца бухту, где отсвечивал белым борт лежавшего на боку полузатопленного катера. — Там в штольнях душ сотни три камень долбали. Куда их всех девать, если будет десант? Ведь все они очень сердитые, обиженные люди. Верхнее начальство это понимало, и первый план, присланный шифровкой, был такой: всех, кто камень долбал, на катер, катер на середину бухты, а на дно катера динамит. Были люди и нет их. Но Капитан не посоветовал, и не получилось. Другая картина нарисовалась. От неё, конечно, мало радости, но кровь невинных на голову здешнего начальства не легла. Всё по-другому произошло, так сказать, вне плана. И правые, и виноватые на дне морском в один ряд встали. Но это уже совсем другая история.
— Капитан не посоветовал? — переспросил гость и машинально прошёлся взглядом по стенам. Обои на них, некогда светлые, успели потерять первоначальный цвет, но ещё держались, хотя неровности стен, особенно щели между досками, уже давно и хорошо обозначились, пара литографий, изображения на которых уже потеряли чёткость, висели по обе стороны от приличного размера картины в тёмной раме, изображавшей в полный рост человека в кожаном плаще с решительно расставленными ногами и руками, засунутыми в карманы, в фуражке по форме явно ненашенской, приплюснутой, и с коротким козырьком. Из-за насевших копоти, сажи и пыли узкое потемневшее лицо человека казалось обросшим чёрной щетиной. «Уж не его ли имеет ввиду этот доктор?» — мелькнуло в голове геолога. Он повторил вопрос:
— Какой Капитан? Какой-то большой начальник?
Хозяин усмехнулся в бороду.
— Нет, совсем не начальник. Должность ему без надобности. Если этот Капитан советует, кто его может ослушаться? Он плохих советов не даёт.
Гость не смог скрыть недоумения.
— Простите, но это как-то непонятно: не начальник, а советовал, и к его советам прислушивались. Это совсем не укладывается в голове.
Хозяин продолжал раздувать печной огонь, подбрасывая внутрь мелкие щепки. Повернув голову, чтобы протереть глаза, слезящиеся от дыма, он между делом заметил:
— Почему не должно? Так бывает, если советчик с большой буквы. Вот с такой.
— Хозяин широко раскинул руки, демонстрируя размер.
Геолог проследил за его жестом и пожал плечами.
— Тогда я должен понимать Ваши слова так: этот Капитан был известной авторитетной личностью, умел убеждать начальников. И если я правильно ставлю вопрос, то как же это ему удавалось? Порядки-то были, признаемся, ой-ёй-ёй, жёсткие. Все команды только сверху вниз, и попробуй ослушаться.
Печь пыхнула дымком, пламя в печи загудело и стихло, сидевший перед дверцей хозяин поднялся с колен и присел на табурет возле непокрытого с изрядно выщербленной столешницей стола.
— А зачем ему было убеждать? Его, мил-человек, и так слушались, будь на твоих погонах хоть самые большие звёзды. Он глянул — приказал, подумал — посоветовал. И никуда тебе не деться, хоть сиди ты в кресле на другом конце света — услышишь. Если верить молве — а кто скажет, что молва лжёт — в толпе Капитана от других не выделить, обычный человек, не запоминающийся, на лбу ничего не написано. И опять же говорят, что он умеет память о себе стирать — раз и нету, хоть тресни, не вспомнишь. Ну, а ума у него точно на всё человеческое стадо хватит. Разве такого можно ослушаться?
Хозяин бросил на гостя испытующий взгляд и снисходительно улыбнулся. Геолог не смог скрыть растущего удивления.
— Честное слово, Вы говорите об этом Капитане, как о Боге. Память о себе по своему желанию может стереть. Простите, но это какая-то мистика. Я что-то не могу Вас понять. Вы хотя бы раз его видели?
Геологу показалось, что хозяин бросил быстрый взгляд на картину, но поручиться, что это было именно так, он бы не рискнул. Хозяин покачал головой.
— Считайте, что я Вас прощаю: всяк человек по-своему думает. Никакой мистики нет и в помине. И понимать Вам ничего не нужно. Капитану Богом быть совсем необязательно. Бог на небе, Капитан на земле. На земле, батенька, можно и человеком оставаться. А чтобы его увидеть, опять же совесть нужно иметь не замаранную и хорошо смотреть, как говорят, во все глаза, ну и, конечно, должно повезти. Мне вот не везло. Я, мил-человек, родился невезучим. Но на этом острове он точно был.
Прихватив с полу небольшую кочергу, чем-то напоминавшую большую кошачью лапу, хозяин энергично пошуровал в печке — печка, всё ещё вяло сопротивлявшаяся настоятельным попыткам её оживить, перестала капризничать, весело загудела, пустив в бородатую физиономию хозяина клуб едкого дыма. Он отстранился, вытер ладонью вспотевшее лицо и повернулся к гостю.
— Вы давеча на меня с подозрением посматривали. Нос мой Вас смутил. Кулак на нём след оставил. Было дело, мил-человек, случалось. Чего только в жизни не бывает. Иной раз не хочешь, а приходится боксировать. А в боксе оно ведь как? Целишь в лоб, а угождаешь в нос.
Гость снял с носа очки, намереваясь протереть стёкла, но передумал и водрузил их на место. На лице его отразилось не скрываемое сомнение.
— Так Вы, как я понимаю, врач?
Хозяин склонил голову и прищурился.
— Доктор я, доктор. Что, разве не похож?
Гость в который раз поправил очки.
— Кого же Вы здесь лечите? Вы же, вроде бы, на острове один.
Собеседник усмехнулся.
— Не совсем один. А песцы? А лемминги? Опять же и тому, кто на двух ногах на остров время от времени является, иной раз нужно душу подлечить. Нам же это, как котёнка подковать.
Разговор принимал нарочитую шутливость, и геолог поспешил переменить тему.
— На жизнь, как я понимаю, охотой зарабатываете?
Хозяин продолжал мерить гостя испытующим взглядом.
— Чем же ещё? Но не только этим. Есть и другое занятие. Память о Капитане стерегу. Здесь же, на острове, покоится его тень.
После этих слов геолог, как всякий разыгрываемый, почувствовал себя неловко. Лицо у него вытянулось.
— Шутите?
— А вот и не шучу.
Хозяин сощурился и неожиданно, как-то пугающе странно, подмигнул гостю.
— Отнюдь, мил-человек. Какие могут быть шутки с редким гостем. Вовсе нет. Сейчас мы с Вами перекусим — нос не воротите, рыба маленько с душком, мы такую только и едим, чтобы зубы из пасти не выпадали. Ну а потом уже чайку. Насчёт того, что покрепче, не обессудьте. Дважды по сто грамм нам бы не помешали, но под этой крышей давно суше некуда. А на материке, как слышно от песцов, за сто граммов тупым ножом зарезать могут.
Он принялся накрывать на стол: поставил миску с солёной рыбой, высыпал из холщового мешочка ржаные сухари, достал из шкафа два гранёных, от века немытых стаканов с мутными стенками, посмотрел через них на свет и ухмыльнулся. Затем бросил в каждый по щепотке чаю. Чайник вовремя пустил струйку пара. Хозяин, одобрительно кивнув, поднялся из-за стола и пошёл к плите за кипятком. Чайки тем временем, расположившись на крыше дома, неистово орали, а гость сидел в раздумье.
— Вы меня, доктор, основательно озадачили. Просто в голове никак не складывается, чтобы кто-то устраивал похороны тени. Несообразность какая-то. Признайтесь, что вы всё таки шутите.
Почёсывая щеку, хозяин некоторое время внимательно смотрел геологу прямо в глаза. Взгляд его становился жёстким.
— Такими вещами, мил-человек, не шутят. Капитана много раз пытались похоронить, но получалось, что каждый раз хоронили тень. Смотрю я на Вас и мысли Ваши читаю: какой-то доктор, стало быть врач, лепила, значит, живёт почти на Северном полюсе, лечит песцов. Так вот хочу разочаровать: песцов не лечу — обходятся, канальи, без лекаря, я их ловлю, сдираю с них шкуры и продаю на материк. Из ума от одиночества ещё не выжил, а обитаюсь один, потому что не люблю мешать соседям жить по-своему, как Бог на душу положит, а когда соседей рядом нет, то и мешать некому. Ближайшие далеко, аж за проливом. Отсюда не видно и голосов их не слышно. А главное, за могилой Капитана нужно приглядывать. Останков под памятником нет, но ведь всё-таки тень Капитана там покоится.
Он хлебнул из своего стакана и пробуравил собеседника взглядом.
— И к тому, что сказал, добавлю, — он вдруг перешёл с вежливого «вы» на приятельское «ты». — Теперь и на тебя, Кирюха, Капитан глаз положил. А глаз у него зоркий, и память хорошая. И иначе, дорогой Кирюха, быть не может. —
Разве, — только и смог произнести в ответ озадаченный и несколько встревоженный геолог, мысленно добавив: «Честное слово, он не прост, этот доктор, но, похоже, что с головой у него всё-таки всё в порядке. Странноват, конечно. Так это, наверное, от одиночества».
На ночлег геолог расположился на кожаном диване и тотчас уснул. И всю ночь его посещали сны: сначала фигура в кожаном плаще на запылённом полотне пошевелилась, вынула из карманов ладони и, упёршись ими в боковые рамки, раздвинула их как дверь в купейном вагоне поезда. Повиснув в воздухе, она обратила пристальный взгляд на кожаный диван, медленно подняла руку с вытянутым указательным пальцем на лежащего геолога. И тогда он услышал голос, призывно звучащий издалека, как бы со стороны тундры. Голос далёкий, повелевающий.