Представляем дальше нашу команду: линия полузащиты. Это левый – Юра Алейников, центральный – Шурик Чупринов, правый – ваш покорный слуга. Юрка – это шарик ртути, на поле вечно в движении. И откуда силы берутся? Запутает любого, аут почти всегда выиграет. Примет любой пас и не упрекнёт за неточность. Шурик, наоборот, бегает скупо. Но его пасы на выход или вразрез между беками противника предельно точны. Соперник, будто у него молоко убежало, раз десять за матч помянёт маму Шурика грубым словом.
А в рейсе Юрке скучно; ртутный характер толкает его на разные проделки. К примеру, «наука» майнает прибор за борт: стенки контейнера толстые, в дюйм. Крышка не тоньше, на болтах в палец и тефлоновых прокладках. Но на глубине около трёх километров, где давление 300 атмосфер, бывает, что воду продавливает сквозь кабельный ввод или сальник датчика. Затёк прибор; вытащит его научник, вскроет, а там воды полконтейнера. Почешет в затылке и идёт в лабу звать профессора. Тут палубный матрос Алейников черпнёт пригоршню рыбок-мальков из корыта биологов (оно у другого борта) и плеснёт в контейнер. Подойдёт профессор – у него глаза на лоб! «А рыбки как проникли?»
В другом рейсе подошли наши хавбеки к научнику и вежливо просят подвесить к прибору авоську со сгущёнкой:
- Тут подводный вулкан, неизвестный науке; вот хотим сгущёнку сварить…
Посмеётся наука над дураками, но позволит. Вытащат прибор; банка обжата сильно. Вскрывают – в ней варёнка! Обычно «наука» заподозрит, что банку сварили заранее, и решит разоблачить шутников: бежит на камбуз или к начпроду в баталерку, покупает банку и сразу её – в глубины. Вытащил – варёнка! Тут он уже научное открытие сочиняет. Как ему знать, что кок и начпрод в одной команде с Юркой и Шуриком играют? Сварили, свежую этикетку переклеили, тавотом смазали для убедительности и подсунули.
Эти полузащитники и друг над другом подшучивали. Вот их перепасовка розыгрыша. Однажды в начале рейса дико загрузили Шурика: он дня три кроме своей вахты второго радиста ещё и вводил в строй метеолокатор. Мелькнёт в столовке в рабочем халате, сером, как больничный. Шевелюра клочьями, глаза безумные от такой работы. А Юрка ещё подначивает:
- Пока ты вкалываешь – тут всех девочек из науки застолбят!
- Не бойся, я своё наверстаю! Ещё и твою уведу. Завтра закончу и покажу класс!
Юрка тут же распустил слух среди девиц, что второй радист при отходе судна умом тронулся: секс-маньяк, мол, его три дня в изоляторе от всех прятали. Но завтра попробуют выпустить. Вечером Шурик впервые пришёл на танцы в кают-компанию, а девчонки от него – как от чумного! Он к ним – всей душой, а они с ужасом убегают.
Недели не прошло, как Шурик отдал пас достойно. Поднялся к нему в радиорубку Юрка минут за десять до обеда звать его к столу.
- Щас, зашился вот – срочное радио. Помог бы… Зови сюда по спикеру всех из науки, кому радиограммы пришли.
А в науке была пожилая латышка О. И. Кобленц-Мишке, известная всему миру, но не Юрке. И ей телеграмма; а Шурик инициалы и дефис не писал. Вот Юрка по всей трансляции объявил:
- Михаилу Кобленцу получить почту в радиорубке!
Появилась через три минуты молодящаяся латышка и начала медленно:
- Я… Кобленц… Мишке… почту…
- А чё Мишка сам не пришёл? – взъярился Юрка. – Ну, я его сейчас вздрючу!
И на весь «научный лайнер»:
- Мишка Кобленц! Живо в радиорубку! И больше не гоняй бабушку вместо себя!
Зарубежный учёный, мировое светило по органическому углероду, - в слёзы; и побежала к капитану жаловаться.
Глупо подшутили они надо мной. После рейса, во Владике, думали мы с гостями-японцами сыграть. Помпа, как «тренер по физике», велел нам пробежать полдюжины кругов по стадиону, а сам дремал на лавке. Потом:
- Ну, я пошёл старпома-коуча встречать. А Вы тут сами…
Пиво, небось, пить пошёл. Я лёг на его лавку, жмурясь на солнце. Минут через пять подошли ко мне полузащитники:
- Ты чего разлёгся?
- А вот придёт помпа – я скажу, что ещё пару кругов сделал сверх задания, уморился. Он растает от лести и скажет чифу, чтоб меня – в стартовый состав.
Вскоре появились чиф и помпа. Коуч обалдел, челюсть отвисла. А помпа кричит:
- Василий, ко мне! Живо!!
Я вскочил; от солнца «морда красная», как говорил покойный Евдокимов. Ногу отлежал на лавке – вот и кривыми шагами ковыляю к ним.
- Не подходи близко, алкаш! – кричит помпа.
- Не понял! – промычал я.
- А это что? – ткнул он пальцем под лавку.
Я глянул: там газетка, на ней пустая поллитровка, хвост селёдки и две корочки хлеба.
- Это не моё! – запротестовал я.
- А чьё же, чьё?
И - я по инстинкту ляпнул:
- Вы же тут сидели…
Короче, сознались полузащитники, что это они подложили: близ стадиона такой натюрморт - не редкость. Но последнего ляпа помпа мне не простил. Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.