Все в памяти моей. Гл. 7. Ах, Одесса. Ч. 1

         
             "Какое  легкомыслие!"...


      Кем  быть?  Этот  вопрос,  из  чисто  риторического,  встал  передо  мной  совершенно   серьезно,  требуя  конкретного  ответа.  Все,  о  чем  мечталось  в  детстве   и  что  предрекали  мамины  друзья  и  учителя,  отпало   само   собой,  вернее,   согласно  тем  условиям,  в  которых  я  жила:  не  было  возможности  учиться  ни  музыке,  ни  живописи, - не  позволяли   наша   бедность   и   быт   районного   захолустья.    Плюс  ко  всему, -  и  в  школе,  и  в  кино,  и  дома  по  радио,  (а  что  значили  только  одни  книги  советских  писателей!),  -  в  наши  мозги   усердно   вбивалась   героика   борьбы:   в  работе,  в  учебе,  в  «буднях   великих  строек!».  И  соответственно  этому   менялись   мои   взгляды  на  будущее:   и   летчик,   и   астроном,  и  архитектор,  и   врач,  наконец!
               
    Мама  с  бабушкой   в  мечтах   видели   меня  в  белом   халате   у  постели  больного,  а  я  никак  не  могла  определиться.  А  тут  еще  Надя, - она   тоже  собиралась   поступать   в   мединститут, -  как-то  в   разговоре  заявила:
               
 -  Представляешь,  всю  жизнь  иметь  дело с  больными, видеть  одни  страдания!  Нет,  я   пойду  в  университет,  на  физмат.
               
    И  я  смалодушничала.  Мысли   мои  снова  поплыли, как  мутные  воды  ранней  весной, -  у  меня   в   руках   блестящий   аттестат  с  «Золотой  медалью»,   а  в  голове,   как   в   заброшенном   сарае,   - пустота    и  мрак...
               
    И  первое,  что  приходит  на  ум:  Одесса,  водный  институт!
               
    Сообщаю   маме  и  бабушке,  что  еду  в  Одессу,   но   не   в  медицинский.  Мама   молчит   и   с   сожалением   смотрит  на  меня,  бабушка  возмущена:
               
 -  Какое  легкомыслие!  Что  за  ветер  в  голове!
               
    Со  ста  рублями  и  чемоданчиком-балеткой  в  руке  я  выбегаю  из  дома  и  слышу  из  открытого  окна  бабушкин  голос:
               
 -  Домой  можешь  не  возвращаться!...               
               
    В   вагоне   душно,   пахнет   яблоками,   потом,   валерьянкой.  Я  сижу  за  столиком  у  окна  и  смотрю  на  проплывающие  мимо  поля,  молодые  лесополосы,  белые   хатки   в   буйной   зелени   садов. Названия   станций  пока  непривычны  для   слуха,   но  вскоре   я   их  буду   знать  наизусть:   Адабаш,   Помошная,  Вознесенск,  Кавуны…  Ехать   почти   сутки.   Далеко   впереди  пыхтит  паровоз,  темный  шлейф   дыма   порой   достает   до   моего   окна  и  тогда  вместе  с  горячим  воздухом  в  вагон  залетает  волна  запаха  непрогоревшего  угля.
      
    Вагон  общий,  можно  только  сидеть.  Пристраиваю   чемоданчик   на  столике  под   голову  и   пытаюсь  дремать.  Темнеет.    Под  потолком  зажглись  тусклые  лампочки  и  вагонные  окна  побежали  по   земле,  по   густой   зелени   садов,  по   серой   насыпи,   рядом  с  вагоном,  наперегонки...  Кто-то  трогает  меня  за  плечо.  Поднимаю  голову:    надо  мной  навис  молоденький  солдатик.
               
 -  Иди,  поспи,  мне  скоро выходить,  я  тут   посижу, -  тихо говорит   он   и  кивком  головы  указывает  на  верхнюю,  багажную,  полку,  на  которой  проспал  весь  день.
               
    Долго  не  могу  уснуть.  Из   щели   в  окне  веет  в  лицо  свежим,  ночным  воздухом,  пахнет  полынью,  мятой...
               
    Просыпаюсь   от   шума   и   суеты   в  вагоне.  Солнце  бьет  во  все  окна,  жарко.  Внизу,  в  проходе,  толпятся:  очередь  в  туалет.  Надо   бы  и  самой  немного  привести  себя в  порядок. Дебелая  проводница тормошит  заспавшихся:
               
 -  Одесса – товарная!  Одесса – товарная!  Собираемся,    граждане,  собираемся!
               
    А  вот  и  пассажирский  вокзал.  Людской  поток  выносит  меня  на  залитый      полуденным   солнцем   перрон.  От  пестрой  толпы  рябит  в  глазах,  толкотня,  кучи  чемоданов,  сумок,  баулов.
               
 -  Па-абереги-ись!   Па-абереги-ись! -  стремительно   снуют   в  этом  Вавилоне  тележки  носильщиков,  я  едва  успеваю  уворачиваться  от  них.
 
    Я   не    одна,   меня   встречает   муж    маминой    приятельницы,  подруги  юности,    живущей   в   Одессе.  Стараясь  не  отставать  от  него,   торопливо,  почти  вприпрыжку, бегу  рядом. Разогретый  на  солнце  асфальт   мягко  пружинит  под   подошвами    легких  матерчатых  босоножек.
               
    Долго  ждем  свой  троллейбус.  Очень  жарко.  Чувствую,  сейчас  вместе  с  асфальтом  расплавятся  и   мои   мозги,  так  беспощадно  палит  солнце.
               
    Новый,  так  приятно  прохладный   внутри, троллейбус   сразу  мимо   шумного  базара, -   позже   узнаю  –  Привоза, -  выносит  нас  из  центра   в   старую  рабочую   окраину  -   Молдаванку.  Одно -  и    двухэтажные   дома   из   белого  и  розового  камня  лепятся  друг  к  другу,  словно  птичьи  гнезда. Во  дворах,  за  каменными  оградами,  густо  зеленеют  сады.
               
    Многое  напоминает   о  войне:  глухая,  в   черных  подпалинах,  со  свежими  заплатами   из    кирпича,    стена    дома,   -  наверное,  снарядом  разрушило  одну  его  часть  и  ее  убрали,  а  во  второй  кое-как   закрыли  дыры  и   вот  уже   больше   десяти   лет   в   этой   полуразрушенной   башенке  (уцелел  один  подъезд)  живут    люди;   остатки   разбитой   кирпичной   ограды   со   следами  пуль;  пустырь,  поросший  высоким,  серым   от   пыли,   бурьяном,  из  которого  видны   развалины   дома.   (Строить   новые   дома  здесь  начнут    где-то   в  середине   шестидесятых,  а  пока  это  старая  одесская  окраина  и  впечатление  не  из  лучших).
               
    Тетя    Люся,  так   зовут   знакомую   мамы,   живет   на   первом   этаже  двухэтажного   дома  в  шикарной,  по  тем  временам,  квартире:   две  комнаты,  кухня  и  туалет  с  ванной.  И  даже  есть  телефон.
               
    Я   впервые   в   жизни  лежу  в  белой  ванне,  полной  теплой  воды...
               
    И   ночью,  на   диване,  где   постелила  мне  хозяйка,  долго  слушаю  шум  большого  города  за  открытым  окном,  затянутым  от  комаров   марлей.
               
    Утром   остаюсь  в   квартире  одна,   Люся,   (так   она   просила  называть  себя),  с  мужем   уехали  на  работу, в  какой-то  НИИ, оставив  мне  на   столе  в  кухне   завтрак,   ключ  от  квартиры  и  записку  с  разъяснением,  на  каком  троллейбусе  и  трамвае  можно  проехать  до  водного  института. А у  меня  есть  телефон  общежития,  где живет  Володя  Жирный,  сын  нашего  Федора  Абрамовича,  математика.  Володя   уже   студент   этого  института   и  пока  еще  в  Одессе,  заканчивает  летнюю   сессию, -  он  обещал   мне  показать  свой  институт.
               
   Встречаемся  на  конечной  остановке  троллейбуса, на площади  Льва  Толстого,  и  дальше  идем  пешком.
 
 -   Все   же   идешь  к  нам?   Дело  твое,  только  я  бы  не  советовал, - это  для  мужиков, -  и  институт,  и  работа.
               
    Я  почти  не  слушаю  его, с интересом  смотрю по  сторонам. Это  уже  центр,  настоящий   большой   город.  Улицы   вымощены   гладким,  блестящим  на  солнце,  булыжником.  Чистые   тротуары   в  густой  тени  акаций   и  каштанов,   и   еще  какие-то   незнакомые  деревья   с  толстыми,  без  коры,  стволами.
               
 -  Платаны ,– поясняет  Володя,- а  еще  в  народе их  называют  «бесстыдницами»  за  то,  что  кору  сбрасывают, раздеваются. -  И  вдруг: -  Я  сказал  Анатолию,  он  нас  встретит.
               
    У  меня  земля  уходит  из-под   ног,  дыхание  сбивается, а сердце   вот-вот  выскочит.  Он  отводит  взгляд  от  моего  лица,  вспыхнувшего  алым  пламенем...   
               
    И  что  же? Встреча  полностью  приводит  в  порядок  мои  мысли  и  чувства.  Боже!  Неужели   я   страдала  от  разлуки  с  этим   челове(ч)ком?   Маленького  росточка,  голубенькие,  как  у  котенка,  глазки, жиденькие, неопрятные  волосы,  - не может  быть!  Вот  уж,  действительно: «лицом  к  лицу – лица  не  увидать»!  И  такой  нравоучительный  тон! Я  словно  вижу его впервые.(-Так он же "белый"!,  - мелькает в  голове, - как  я  раньше  не  замечала  этого!)  И  от  него  тоже  слышу  что-то  о  мужской  профессии,  о  том,  что  в  институте  одни  парни,-   но  я  уже  не  слушаю  их,  я  уже  знаю:   в  водный  я  поступать  не   буду!  Что-то  Люся  говорила  вчера  вечером  о  технологическом   (или  холодильном?)  институте,  что  он   где-то  неподалеку.
               
 -  Говорят,  здесь  недалеко  технологический? – спрашиваю  я.
               
 -  Точно,  тут  рядом,  напротив  университета, - подтверждает  Володя.
               
    И,  правда,  вскоре  попадаем  в  узенькую  улочку.
               
 -  Улица  Петра  Великого, - читаю  я, -  дальше  уже  вижу  сама: -  Одесский  технологический   институт  пищевой  и  холодильной  промышленности.  ОТИПиХП.
               
    Позже  мы  будем  называть  его  между  собой  «ОТИП, ХаП-ХаП»...               
               
    В  просторном  вестибюле  пусто  и  прохладно.  Стены  увешаны  обьявлениями,  грамотами,  стендами.  Рассматриваю,  читаю. Вдруг,  за  спиной:
               
 -  Поступать  собрались,  девушка?
               
    Оборачиваюсь.  Передо  мной  старик  (хотя,  тогда  для  меня  все   мужчины  старше  сорока  были стариками), в белом  полотняном  костюме, белых  парусиновых  туфлях,  с  острой  бородкой,  в   очках.  Ну,  совсем  дедушка  Калинин,  только  растолстевший.
               
 -  Выбиг-гаете?  Советую:   технологический! -  он  артистично  грассирует,  не  выговаривая  «р».
               
    Далее следует  короткая, слегка  напыщенная  лекция  о достоинствах  инженера  -  технолога,  в  частности,   женщины,  о  престиже   института   среди   других  одесских  вузов. С  интересом  рассматривает  меня,  по  глазам  вижу:  нравлюсь.
               
    В   результате   я  подаю  документы  на  технологический   факультет  и   на  следующий  день  меня  приглашают  на  собеседование.
          
    В   кабинете   ректора   института   за  столом   сидят  тринадцать  человек,  (чертова   дюжина, - считаю  и  отмечаю  про  себя  я),  и  в  уголке,  рядом  с  худым   и   длинным,  как   высохшая   сосна,  стариком,  сижу  я.   Как   потом  выяснилось,  это   преподаватель  математики,  Герман  Владимирович,   в  будущем  наш  руководитель  группы  и   мой   негласный  покровитель.  Он  пишет  мне  на  листочке  примеры,-  я  тут  же  их  решаю. Спрашивают  что-то  из  химии.  Бойко  отвечаю.
               
 -  А  как  пекут  хлеб?  Вы  должны  это  знать, -  пожилая   дама  с   усмешкой  смотрит  на  меня.
               
 -  Ну-у,  берут  муку,  соль,  со-оду, - мямлю  я  и  слышу  смех:
               
 -  Так  вы  блины  получите,  а  не  хлеб!
               
    По  смеху,  по  взглядам,  как  бы  оценивающим  меня,  понимаю:  примут!
               
    К  вечеру  в  деканате  узнаю:  принята,  зачислена  на  первый  курс.  Все  прекрасно!  Можно  ехать  домой.               
               
    Дома  узнаю, что  я  единственная  из семи  наших  медалистов без  экзаменов,  по  собеседованию,  поступила  в  институт,  самый  престижный  по  тем  временам  в  Одессе.  Все  остальные  по  собеседованию   не   прошли   и  вынуждены   были  сдавать  один  или  даже  все  вступительные  экзамены. Надя, сдав  на  «отлично»  химию,  поступила  в  киевский  медицинский...  «Не  сдалась!» -  отмечаю  я...               
               
    Проходит  месяц, -  вызова  нет.   Уже  август, -  вызова  нет.  Я  начинаю  волноваться,   мама  переживает  не  меньше  меня. Наконец, она  не  выдерживает,  тайком  от  бабушки  дает  мне  деньги  и  отправляет  на  поезд,  в  Одессу.
               
 -  Как?  Мы  вчера  вам  отправили  вызов!  -   слышу  я  в  деканате  и  снова  тороплюсь на  поезд,  домой,  догуливать  абитуриентское   лето!               
               
    Начинаются  сборы.  У  портного  Зелинского   (на  дому)  шьется  английский  костюм   из тонкого  сукна  светло-кофейного  цвета. Мама  впервые  покупает  мне  дорогие,  из  настоящей  кожи,  туфли-лодочки  на  широком  и  высоком  каблуке.  Очень   кстати  приходит  посылка  от  Левика  из  Египта, -  вернее,  передача:  у  нас  побывали   проездом  его  друзья-сослуживцы.  В  посылке  две   кофточки  из  нежнейшего  нейлона,(я  больше  такого  не  встречала!) голубого и  красного,  с   бархатной  вышивкой,-  таких  у  нас  еще  не  видели,-  и  чудесные  туфли,  -  лакированные,  на  тонком  каблучке-шпильке.  Все  в  самый  раз, по  размеру!
               
    Итак,  экипировка  полная!  Я  чувствую  себя  королевой.               
               
    Общежития  первокурсникам  не дают  и  мы с Лидой,  моей двоюродной  сестрой,  (она  поступила  в  педагогический), поселяемся  на  квартире, в  старинном  доме  на  площади  Льва  Толстого.   Квартиру   нам  помогла  найти  Люся.   До  моего  института  идти  пять  минут, до Лидиного  и  того  ближе.  Дерибасовская  всего  в  двух  кварталах, а  здесь  тихо,  пахнет  горячим  асфальтом  и  грушами,  что  продают  с   лотка  на  углу. Большое,  низко   посаженое  окно   нашей  комнаты  выходит  прямо  на  тротуар  и  редкие  прохожие  видны  в  нем  во  весь   рост,  близко, как  на  экране  кино. За  густыми  каштанами  небольшая, уютная  площадь  с  троллейбусным  кольцом.
               
    По  летнему  тепло. Вечерами  мы  с  Лидой сидим  у раскрытого  окна, слушаем  город,  привыкаем  к  нему.
               
    Хозяйка  наша,  маленькая  полненькая  старушка  с  широким  бледным  лицом  и  коротенькими  пухлыми  ручками,  похожа  на  большого  пингвина.  Она  вдова  моряка,  живет  с  дочерью,  грузной  сорокалетней  особой, больной  шизофренией,  попросту, -  сумасшедшей,  или,  как  еще  говорят,-  тихопомешанной.  Та   почти  все  время  находится  за  стенкой,  в  своей  комнате. Мы  часто  слышим  оттуда  смех,  бормотание,  а  порой  и  громкий  плач.   По  вечерам   она   совершает  обход  всей  квартиры  и  тогда  мы  молча,  с  испугом,  наблюдаем,  как  она  с  деловым  видом  осматривает  наши  платья,  лица, трогает  мои  косы,  перебирает  книги  и  так  же   деловито  уходит,  что-то  бормоча  себе  под  нос.  Через  некоторое  время  мы  привыкаем  к  ней  и  уже  не  боимся.               
               
   На  занятия   люблю  ходить  пешком,   здесь  недалеко,  всего   два  квартала  по  тихой, в  каштанах  и акациях, улице,  мимо  Клуба  моряков,  университетской  столовой,  мимо "дяди  Бори",  куда  студенты  нашего  института  и  университета  бегают  пить  пиво.   Двери   университета   прямо   напротив   дверей   нашего  института,  между  ними  только  узенькая  улочка Петра  Великого.

   Одесский  университет   в  те  годы  не  был  в  авторитете  у  одесситов,  да  и  не только  у  них:   мы   считали   его   сельским  вузом  (да  простят  меня  "джентльмены  Одессы"!),  так  как  там  обучалась  в  большинстве  молодежь  из  сельской   местности,  в основном  девушки. Быть  же  студентом  технологического  института, -  напротив,  считалось  престижным,  и  студентами  здесь  были  дети  одесской  элиты, разбавленные  такими, как  я  и  девочки  моей  группы, а  также  теми,   кто  пользовался   льготами  при   поступлении:  отслужившие   в   армии,  бывшие  суворовцы,  рабфаковцы.               
               
    Наша  группа – институтский  эксперимент: двадцать пять  девушек, закончивших  школу  с  золотой  или  серебряной  медалью,  и    два  иностранца -  ребята  из  Вьетнама.  Одному  из  них  девятнадцать,  а  другому  за  сорок,  и  зовут  их –  Нгу Эн  и  Ван  Ньыт.  Это    первые  иностранцы  в  нашем  вузе  и,  повидимому,  для  них  собрали  в  одну  группу  двадцать  пять  отличниц.  Мы  говорили:               
               
 -  У  нас  в  группе  парней  нет:  двадцать  пять  девчонок  и  два  вьетнамца!
               
   Девочки  почти  все  приезжие, но  боевые, - палец  в  рот  не  клади!  Быстро  находим  общий  язык,  появляются  подруги.  Меня  избирают  комсоргом  группы,  Лену  Хвойцеву -  профоргом,  Лену  Звонкую - старостой.
               
    Пока  не  определились   еще  отдельные   интересы  и  привязанности,  -  мы  держимся,   в  основном,   все  вместе:   в  читалке,  в  столовой,  у  лотка  с  мороженым,  в  кино,  -  и   только  одесситки,  их   в  группе   всего  пять, -  особняком. Но  с  нами  веселее,  интереснее,  и  очень     скоро  они  примыкают  к  нам.
               
     Программа  разнообразная,  все  хочется  успеть:  покупаем   абонементы   в  филармонию,  в  оперный,  в   театр (знаменитый  тогда  в  Союзе!)  музыкальной  комедии.  Актеры  Водяной  и  Демина – наши  кумиры. Рядом  с  институтом  театры  русской   и  украинской  драмы, там  играют  пьесы  современных авторов,  зрители  -  молодые   солдаты  и  моряки,  их  приводят  сюда   колоннами,  повзводно.

   А  вечера  в  соседних  вузах  и  своем  тоже! На  вечера  к  нам  в  институт  стремится  попасть  студенческое  воинство  всех  вузов Одессы: наш  джаз-оркестр  славится  на  весь  город  и  девчонки  у  нас  считаются  самыми  красивыми!

   КВН   еще   не   было,  но   наших   юмористов -  сатириков,-  студентов   и  преподавателей,  -  знают  и  любят  все.  На   вечерах   мы  тоже  всей  группой  и   первый   Новый   год   в   Одессе   встречаем   вместе:   приглашаем  ребят -медиков, но  они  нам  кажутся  занудами  и  мы  сбегаем  от  них.