Четвертый побег - продолжение, публикуется впервые

   
    ЧЕТВЕРТЫЙ ПОБЕГ – продолжение (публикуется впервые).

    Колона арестантов примерно из 70-80 молодых и среднего возраста мужчин, большинство из которых были беглецами как в пути, так из самих мест августовских расстрелов, в сопровождении шуцманского конвоя (примерно из двух десятков единиц), прошла по круто пересекающему Мурованные Куриловцы шоссе, спускаясь вниз балки.

     Достигнув моста через речушку Жван (притоку Днестра) и, пройдя по нему, колона вышла у подножья крутого склона, с вьющейся подобно огромному питону вверх дороге. Сверну влево и, пройдя какое-то расстояние по шоссе, колона стала одолевать очередной подъем, с выходом на окраину поселка Мурованные Куриловцы.

     Здесь, на облепленном разными указателями деревянном столбе, выделялся жирным шрифтом указатель дорог вещавший: New Ushytsya – 30 km(5).

     И еще пару слов об этом крае и его людях. В школьные годы многолетним классным руководителем и преподавателем украинского языка и литературы был Панас Мартинович (фамилия которого запамятовал).

     Эрудит, краевед и историк родного края он влюбил нас в себя и покорил наши юные сердца. Мы, его ученики, с нетерпением ждали уроков языка или литературы и когда они проходили, мы, затаив дыхание, слушали его лекции.

     Очень много экскурсий и краеведческих походов по близлежащей местности было осуществлено по инициативе Панаса Мартиновича. Отсюда берет начало моего знакомства и познание края, его обителей, вознаградивших и обогативших мои познания своим жизненным опытом в деле решения важных вопросов в самые трудные годы выживания.

     К слову: где-то между 1946-47 годами при очередном посещении Мурованных Куриловец, я случайно встретил там Панаса Мартиновича, и конечно, мы оба были рады этой встречи, ибо она свидетельствовала, что мы с войны вернулись живыми.

     Поговорить нам не удалось, так как он куда-то спешил, велев мне при случае искать его в райкоме партии, где он работал инструктором. Такой случай не представился, а смена профессии моего учителя оставила загадочное впечатление.

     Однако вернемся к прерванному.

     Отдышавшись, мы двинулись далее, фактически продолжили свой путь по тому же бывшему до 1939 года стратегического назначения шоссе, идущего к бывшей советско-польской границе, о чем упоминалось выше.

     Для меня этот путь начался с перекрестка дорог у «Большого» моста вблизи села Котюжаны с кратким перерывом моего пребывания в «ремонтном цехе» в среде малочисленной все еще остающихся в живых бывших узников Мурованно-Куриловецкого гетто.

     Приближаясь к Новой Ушице, мы заметно устали, а некоторые из нас отставать стали. И тут мы заметили странное поведение, не только позади, замыкающих колону шуцманов, но и в других местах колоны: конвоиры не били арестантов, а лишь уговаривая коротким: «надо идти!», подгоняя уставших и отстающих.

     Что-то похожее я слышал от односельчан, а они с рассказов шуцманов, принимавших участие в конвоировании узников гетто к местам «под Летичев». Услышанное вызвало у меня сомнение в правдоподобности имевших место таких случаев.

     Однако односельчане дополняли их услышанным от других шуцманов, что мол, немцы, принимая от шуцманского конвоя колону узников гетто, негодовали качеством поставляемой «украинцами» рабочей силы, что им, мол, нужны землекопы, а не «Wandelnde Skelette»(6), оскорбляя их и  другими «крепкими » словечками.
 
     Наконец, не доходя трехстороннего перекрестка, конвой свернул колону на заросший сорняками пустырь и мы с облегчением грохнулись наземь в море одуванчиков(7).

     С пустыря нам был виден оживленный перекресток с пересекающими его дорогами и двигающегося по ним в разных направлениях автомобильного и гужевого транспорта.

     Там же, с тремя указателями дорог, торчал знакомый нам столб. На одном из указателей значилось прямое продолжение шоссе до местечка: «Dunaevcy " 36 km», на втором – поворот вправо (ответвление грунтовой дороги), идущей до местечка «Yaltushkov ; 28 km», и последнем: до города –  «BAR ; 45 km».

     От прочитанной информации я оторопел и вновь, а затем по буквам еще раз перечитал, однако результаты не изменились. Я не мог ошибаться, ведь последние школьные три года мы изучали немецкий язык, и мои познания его были не такими плохими, чтобы я не смог прочитать несколько слов на этом языке.

     Оставаясь взволнованным, я не мог прийти в себя: в Дунаевцах бывать не приходилось, а вот в соседнем с местечком Ялтушков селе Марьяновке, бывать доводилось во время краеведческой экскурсий вдоль речки Лядова. В городе Бар только на его одноименной железнодорожной  станции, проездом побывал несколько раз.

     После пройденных по пересеченной крутыми подъемами и спусками 30-километровой местности, физическое состояние и без того истощенных голодом и гонениями арестантов, настолько ослабло, что поднять их на ноги, было не просто. Им нужен был хотя бы маломальский отдых, пища и вода для погашения сосущего голода и жажды.

     Принудить их к продолжению движения, было возможно, применив физическое воздействие, т. е. под свист нагаек и ударов шуцманских дубинок, усеяв дальнейший их путь трупами, достигнув финиша с десятком «ходячих скелетов».

     По всей видимости, конвой такую цель не преследовал. Цель у него была одна: выполнить взятые на себя перед германскими нацистами обязательства по доставке рабочей силы к местам земляных работ под Летичевом.

     Не будь этой цели, шуцманы своими силами проще решили бы этот вопрос: отвели бы нас какой-то километр-два от Мурованных Куриловец и там нас перестреляли в балке или яре и никакого спроса с них бы не последовало.

     Тем временем на пустырь, где мы утопали в окружении одуванчиков, вошла небольшая группа шуцманов и следовавшая за ними  управляемая крестьянином пароконная повозка, на которой вместо кузова было закреплено нечто подобное платформы, а на ней возвышающийся укрытый куском ткани какой-то груз.

     Вслед повозке двигалась управляемая также крестьянином, одноконная тележка с наполненной водой бочкой. Нас потеснили, от чего вновь прибывшие на пустырь оказались в окружении возбужденной голодной и жаждущей толпы арестантов.

     Трудно себе представить дальнейшее развитие этого события и его последствия. Но внешние силы конвоя встрепенулись, заметив угрожающую ситуацию, немедленно отреагировал на нее в нацистском стиле.

     – Achtung! Achtung! Schnell, schnell! … кричал кто-то и далее, исчерпав свои знания этого языка, перешел на родной, украинский язык:

     – Усім вишикуватися в шеренгу по дві людини один іншому в потилицю і зберігаючи такий лад, послідовно підходити двом до воза, з якого буде роздача харчів і води(7-а).

     Кое-как построившись в требуемом порядке, мы стали подходить к повозке. Хозяйничавшие там шуцманы выдавали нам отрезанные от пирамидной горки два куска, примерно каждый полукилограммового веса кукурузной мамалыги, четыре полуспелые помидорины и столько же вялых огурцов.

     Мордатый шуцман, стоявший в группе конвоиров, время от времени подбрасывал нам в лицо очередные кощунственные «шутки»:

     – До таких харчiв бракує добрий шматок сала, алеж ми не маємо змоги його вам дати, крім цього жидам заборонено їсти свинину, так що вибачайте вельми шановні пани жиди!

     Веселилась шуцманерия жлобскими выпадами в адрес обреченных.

     Молчаливо наблюдая за всем тем, что происходило вокруг меня, я одновременно с большим волнением терпеливо ждал того часа, когда мы тронемся в путь и он, непременно совпадет с моим страстным желанием.

     В моем воображаемом представлении продолжения пути, пересекая или в обход впереди лежавшей Ново Ушицы с последующим движением к Дунаевцах, было настолько туманным и безнадежным, что я исключал возможность побега на этом пути.

     Сказывалось абсолютное незнакомство с местностью, чему противостояла знакомая сторона местности Ялтушковско-Барского направления. Я не знал и не мог знать место нахождение предполагаемой попытки побега, но постоянно сверлившая меня мысль об этом, воцарилась во мне, беззвучно утверждая, что такое место существует и его следует терпеливо дожидаться с верой исполнения желаемого.

     После кратковременного отдыха, приема «харчів» и воды, агрессивность арестантов заметно снизилась. Сколько времени мы еще пробыли на заросшем одуванчиками пустыре, не знаю. Помнится, при выходе с него на грунтовую, идущую к Ялтушкову дорогу, солнце заметно склонилось к западу настолько, что тени наши на дороге так же заметно удлинились, из чего следовало, что до конца светового дня оставалось, не так уж много времени.

     От столба с указателями дорог до местечка Ялтушков 28 километров. Одолено не более десятка, как к нам стала возвращаться усталость и жажда пить, что вызвало переполох у рядом идущих конвоиров.

     Очевидно, мы еще не достигли до предполагаемого конвоем места ночевки или таковая вообще не намечалась ними на этом отрезке пути. А тем временем все медленнее продвигалась вперед, пока ее не свернули на обочину справа дороги.

     Мой опыт дважды успешно осуществленных побегов из плена был обогащен длительными блужданиями по территориям гродненщины и брестчины с последующим более-менее удачным преодолением оккупированных нацистской армией территорий, четырех западных и прилегающим к ним восточных областей Украины(8).

     Важным и ценным для меня было освоение примитивных способов ориентировки на незнакомой мне местности. Об административно-политической или географической картах говорить не приходится.

     Если вообще у кого-то было нечто подобное из школьного учебного пособия, то это мог быть только глобус или настенная крупномасштабная карта, на которой в 1 см изображалось 200-250 км расстояния или местности!

     В отношении моей внешности, национальности и языка, то здесь были замечаемые разности в зависимости от окружающей среды – это отдельная тема, углубляться в которую в кратком очерке не вижу смысла, но необходимость такого углубления в перспективе мной намечается.

     Итак, мы свались с ног на прилегающем к дороге поле, и сразу были окружены конвоем требующем запоздалого максимального уплотнения, что им не удалось довести до конца светового дня из-за нашей усталости.

     Ведь многие из нас падали на мягкую стерню(9) там, где их настигла шуцманская команда, остановится. Из того, что происходило вокруг нас до наступления сумерек, а вслед за ними полной темноты, наш «бивуак» представлял собой обширный участок придорожного поля с довольно высокой стерней.

     Это оказалось не так уж плохо, свалится  в объятия растущей в стерне зелени, приятно пахнувших растений, и, несмотря, на сосущий под «ложечкой» голод, забыться в сладком сне.

     Но мне не спалось, еще засветло, я заметил в глубине поля, выделяющиеся кустообразные островки буйно разросшихся подсеянных трав, что навело меня на мысль искать в них временное прибежище, и тут мгновенно в мысли пронеслись препятствия: как в темноте обнаружить ближайший спасательный островок и как незаметно живым к нему добраться?

     И тут вспомнилось от кого-то услышанное: «риск благородное дело, когда он оправдан». А хорошо ли подготовлен этот риск, чтобы предпринять его – подумал я. Нет! Не зная брода, не решился соваться в воду.

     Где-то там, в придорожной части бивуака, неожиданно один за другим вспыхнули огоньки, а вслед им разгорающиеся костры, Скорее всего, жгли солому, так как огонь чередовался яркими вспышками и такими же короткими угасаниями их.

     При одновременной вспышке огня двух костров как на ладони руки было видно полное очертание бивуака, с внешней стороны которого навстречу одна с другой двигались две пары шуцманского патруля.

     Я находился на противоположной кострам внешней, несколько смешной от центра стороне бивуака. Еще до появления костров нами были замечены где-то вблизи нас шнырявшие шуцманские патрули, но лишь теперь выяснилось их маршруты.

     Двигаясь по внешнему очертанию бивуака, они при встречах иногда останавливались на очень короткое время, затем расходясь в разные стороны. Длительное время, потраченное на изучение именно мест таких встреч, не привело к обнаружению какой-то загадочной тактике, они не совпадали с предыдущими местами.

     Мне хотелось вычислить, сколько каждой из двух шуцманских патрульных пар понадобится затратить времени, чтобы после встречи дойти до места моего нахождения. Определителем времени мне служил собственный пульс.

     Наконец, после очередной одновременной вспышки костров, ярко осветивших бивуак и места нахождения патрульных пар, я решился на тот самый облагораживающий человека риск.

     Теперь стало не до пульса и колотившего в груди, сердца. Собравшись со своей решительностью и что было сил, я ринулся вперед, в непролазную тьму погасшего света костров.

     И снова, то вспышка света, то тьма, и снова все повторяется, а я беспрерывно                по-пластунски, преодолевая сплетавшиеся со стерней, упругие стебли «мешанины», ползу вперед, пока окончательно не выбившись из сил и тяжело дыша, опрокидываюсь на спину, теряя сознание…

     С большим усилием в своих воспоминаниях пытаюсь восстановить в своей памяти последовательность хода дальнейших моих действий и их результатов, но это удается лишь отрывочно. Видимо, сказывается с возрастом (скоро - 92) и память
и, конечно давность пройденного времени.

     Запомнились какие-то заболоченные места с мелкими лужами воды. Напившись, досыта этой воды, подавил жажду, а вода была прохладная, вроде бы не болотная, нормальная.

     Я очень уставшим продолжал идти в темноте, преодолевая поля, балки рвы и т. п. до тех пор, пока не стала проясняться восточная часть небосвода. Лишь теперь я смог сориентироваться, в каком, направлении мне следует продолжать свой путь.

     С рассветом откуда-то пополз распространяющийся густой туман, кругом поглотив видимость. Определившись в каком-то рву, я решился дождаться прояснения, одновременно отдохнуть, но вскоре уснул.

     Проснулся от какого-то шума, а, открыв глаза, увидел перед собой несколько шепчущихся и разглядывавших меня подростков. Не помню, с чего началось наше знакомство и разговор, в каком выяснилось, что они пастухи своих коров, а, обнаружив спавшего меня, прияли за бежавшего из плена красноармейца, что отнюдь не новостью было в их местах.

      У меня не было и не могло быть сомнений в искренности их слов, ибо такое случалось со мной после побегов из лагерей военнопленных дальнейшем пути на Украину.

     Не только взрослые, но и дети при встрече с беглыми из плена военнослужащими Красной армии отождествляли их со своими отцами, братьями и родственниками, так или иначе ушедшими на фронт, всячески, иногда даже рискуя жизнью, пытались и помогали им в деле выживания.

     Подобным образом вели себя эти подростки, заметив, что у меня нет ничего такого, в чем бы я хранил съестное, следовательно – голоден я. Ребята принялись рыться в своих торбах и, очистив их до крошки, положили передо мной то, что собрали. Действительно я был очень голоден и не отказался от еды, поблагодарив за это благородных подростков.

     Далее все потекло своим чередом: я доверительно объяснил ребятам, что мне нужно, чем скорее уйти с подвластной немцам территории, где мне опасно оставаться. Надо уходить на левобережье речки Лядова, но я не знаю где это можно осуществить.

     Подростки знали все, или как говорят, – знали почти все. Знали они и речку Лядова от ее верховьев (истоков) и вдоль по ее течения на юг. Они утверждали, что мелководья речки, где бы ее можно перейти в брод имеется ниже Марьяновки и далее по течению речки до хутора  Вильшанка(10).

     Я вздрогнул при этом слове, ибо мне не верилось, что так близко находится приписанной к селу Котюжаны хутор. На этом прекратилось всякое обсуждение. Мы пришли к единому мнению: мне следовало смешаться с теми пастухами, которые вовремя водопоя коров, препятствуют стремившимся животным перейти на левый берег речки, и внезапно отделившись от них как можно быстрее добраться до противоположного берега, растворившись в его зарослях.

     Мы преувеличили наши опасения: все произошло быстро, без мельчайших помех, очевидно, не было вблизи патрульной охраны. Выбравшись из зарослей, я устремился в поле, подальше от «границы» а, оглянувшись, увидел на правом береге, отдалявшихся от реки пастухов с впереди идущим стадом коров.


                *
                *   *

     Потребовалось относительно не так много времени, чтобы без каких либо приключений мне удалось добраться до знакомых полей, вплотную прилегающих к восточным прибережным окраинам села Котюжаны.

     Позади меня виднелось каменное здание железнодорожного вокзала одноименной станции Котюжаны, склады «Загот-зерна», черные силуэты нефте-базовских емкостей и что-то еще.  Но там все разграблено в огненные июльские дни и ночи 1941-го, когда отступавшие советские войска взрывали 115-километровый железнодорожный перегон Могилев-Подольск – Жмеринка, да туда мне и не надо.

     Справа моего места нахождения хорошо просматривается значительная часть шоссе, идущего от «Большого» моста до станции Котюжаны, т. е. того самого места вблизи которого при попытке перейти «границу» потерпел провал. Нет, мне и туда не надо, где я уже совсем недавно побывал.

     На этом прекращаю разглядывать местность и опускаюсь в балку идущую к селу, а при входе превращающуюся в неглубокий яр, дельта которого упирается в речку Лядова. Итак, я снова вблизи «границы», только на подконтрольной румынам территории – Транснистрии.

     На склонах яра большинство хат родственных семейств Яровых(11), а по соседству – другие, есть и Климчуки(12), вот, к ним мне и надо…

     18.06. 2016 г.

     ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.