Природу нельзя застигнуть
неряшливой и полураздетой,
она всегда прекрасна.
(Ральф Эмерсон.)
Редко баловала нас нынешним летом хорошая погода. Теплый погожий май сменился чередою ненастных июньских и дождливых с грозами июльских дней, виною которых стал циклон. Дули холодные резкие ветры, а набегавшие невесть откуда тучи часто заслоняли солнце. В краткие часы и минуты, пробившись сквозь унылые облака, солнце радостно посылало свои благодатные лучи на землю, согревая ее.
Но все же на лесных полянах цвела и созревала земляника, черника, другая ягода и цветы. Зацвели в свой срок васильки и ромашки в поле, колокольчики и незабудки на изумрудных пойменных лугах. Выросли богато, запахли медвяно, сладко густые, застоявшиеся покосные травы. Настала грибная пора и косовица.
А тут и день выдался теплый, погожий, лучезарный. Под жаркими лучами солнца преобразилось все мгновенно: сомлевшая земля, деревья, покосные луга, цветы и травы, безбрежное, с причудливыми облаками небо над головой. Щедро расцвели возле дорог, тропинок, у березовых рощ и на заброшенных полях, устремив в лазоревое небо пышные венчики-зонтики с множеством белых продолговато-округлых лепестков и ярко-желтой серединкой-солнышком ромашки, розовый просвирник, золотистая лапчатка, пурпурно-лиловый татарник и другие полевые цветы.
На необычном, будто выписанном акварелью небе, как в большом безбрежном океане, кучерявились под солнцем серебристо-пуховые облака. А чуть в сторонке два легких снежных переливчатых облака являли настоящую картинку – божественный ноктюрн из чистых летних красок. Казалось, будто пара белоснежных лебедей в прозрачной небесной синеве исполняла свой любовный птичий танец.
Вот лебедь больше и крупнее, нырнул в глубь синевы, оставив на поверхности аквамариновой глади лишь часть своего легкого тела и лапки, пытаясь достать клювом свою подругу. Она только что сделала кувырок в прозрачно-бирюзовой синеве и, приближалась к друже-лебедю, чтобы он коснулся ее полуоткрытого, готового к любовному поцелую клюва.
Налюбовавшись живописностью и акварельной чистотою неба, я нарвала пышный букет, принесла его домой и поставила в голубую любимую вазу на стол. Дом сразу же ожил и повеселел. Ведь ничто, пожалуй, не сравнится с волшебной прелестью и красотою полевых цветов. Скромный букет ромашек, васильков, белой душистой луговой фиалки, синих колокольчиков, лазорево-небесных незабудок или лесных ландышей может украсить любой, не только деревенский, но и городской дом.
Неожиданно за окном, рассекая враз потемневшее небо, сверкнула быстрая молния, проурчал предупредительно гром. Из-за огромной, с серебристыми краями темно-сизой тучи выглянуло светлое, радостное солнце. И пролился на землю крупный, редкий, теплый, так называемый в народе, слепой, или грибной дождь.
А к вечеру, когда сгустились сумерки, на землю тихо опустилась благословенная летняя ночь. Слегка дымчатое от едва заметных легких облачков вверху и темно-синее внизу небо, как огромная опрокинутая чаша, распростерлось над притихшей землей. Сквозь легкую пелену облаков слабо мерцали звезды.
Засидевшись в ту ночь за чтением, я вышла на балкон. Было уже за полночь, и моим глазам предстала удивительно чудная картина – взволнованный пейзаж искусного художника – ее величества и госпожи Природы. Полная бледная Луна – ночная спутница Земли, словно в специальной раме, застряла меж двух высотных прямоугольных домов, мягко посылая лучи свои на землю сквозь редкое, растянувшееся ниже и похожее на темную рябь морской волны облако. Что это? Этюд Айвазовского или новая «Ночь Куинджи»?
В прямоугольниках городских домов все еще светилось несколько непогашенных окон.
Как завороженная, смотрела я на дивный лунный ноктюрн. Казалось, небольшие затемнения и выделяющиеся на диске Луны пятна, делали ее лик схожим с девичьей улыбчивой головкой, волосы которой будто заплетены в перехваченную лентой косу. А воображение дорисовало недостающую фигурку девушки, в красном сарафане и в белой с ярко-красной вышивкой на пышных рукавах кофте.
Но вот в нижнем проеме двух домов появился и обозначился силуэт человека. Ночной скиталец остановился возле одного из домов, напротив светившегося на пятнадцатом этаже окна. Это был стройный мужчина, скорее всего юноша. Запрокинув вверх голову и глядя на высокое светящееся окно, сложив рупором ладони, юноша, что есть силы, крикнул во всю мощь своего голоса:
«Я люблю тебя, Маша! Я люблю тебя, Маша!»
Занавеска раздвинулась, и тотчас в светлом окне появилась юная головка девушки.
«Я люблю тебя, Маша! – снова крикнул юноша, и его сильный молодой голос далеко разнесся в ночной тиши.
Чуть выше прямоугольных высотных домов, над темным волнистым облаком-рекой по-прежнему лила на землю свой ясный свет Луна, а юноша стоял внизу, запрокинув вверх голову, и смотрел на силуэт любимой девушки в светящемся ночном окне.
Устыдившись, что невольно подсмотрела, став свидетелем чужой любви и откровения, я вернулась в комнату, думая о том, какое большое и открытое сердце у этого незнакомца-юноши и какой счастливой должна быть девушка с простым сказочным именем Маша. А еще о том, что эту чистую любовь наворожили, вероятно, двоим небеса и вечная спутница влюбленных, застрявшая невольно в панораме высотных городских домов чудесница-луна.