Разлука. Гурзуфские будни

Константин Крюгер
                «Помидор» и антиалкогольная кампания
                Часть 2.

                Разлука. Гурзуфские будни.

         Первым среди множества отдыхающих  на аллеях я увидел  Мишку «Алхимика», тогда ещё служившего в чине капитана в рядах доблестной столичной милиции.
         С отличием  закончив МИЭМ, Михаил преподавал в Академии МВД на тот момент серьёзно востребованные компьютерные дисциплины. Выглядел он при этом абсолютно не по уставу:  носить густую бороду «лопатой» (а-ля Некрасов на известной картине) ему позволила справка из ведомственной поликлиники, подтверждающая наличие у пациента  редкого кожного заболевания, исключающего бритьё. Увидев фото с картинной бородой на его милицейском удостоверении, я сначала решил, что это шутка.
        Эпатировать окружающих Мишаня любил, и на отдыхе одевался вызывающе  даже по гурзуфским меркам:  джинсовый видавший виды комбинезон на голое тело, на одной из лямок которого висела  служившая стаканом металлическая банка из-под импортного пива, на другой –  искусно выполненная на «зоне» открывалка из нержавейки в виде фаллического символа.
        Сидя на бордюре  и опираясь спиной на пружинящий лавровый кустарник, Мишка по давней традиции проставлялся за «приплызд»: «Ты когда приехал? Мы с Нонкой прилетели семичасовым, сразу  на троллейбус и сюда! Вы с «Помом» где поселились?». Изложив  Мишке текущую ситуацию и объяснив, что поисками «фанзы» мы будем заниматься вместе с Шурой, я, в свою очередь, поинтересовался их видами на жильё. «Я ещё из Москвы созвонился с «Хендриксом»,  он обещал к нашему приезду что-нибудь подыскать», - «Алхимик»  в свой первый заезд  сразу подружился с«Хендриксом», одним из  немногочисленных непьющих местных жителей. «Нонка уже пошла смотреть! Я как раз туда собираюсь!».
         Рассудив на пока ещё трезвую голову, что разыскивая меня, «Помидор» рано или поздно обязательно появится на аллеях,   я остался его дожидаться, с удовольствием включившись в неутихающий  праздник  жизни: одни отмечали  «приплызд», другие «отплызд», остальные просто купались и загорали.  Нескончаемый  калейдоскоп встреч с друзьями из разных концов  Союза  сопровождался  употреблением всех видов «Массандры» в сочетании с пивом  из трёхлитровых банок.
        В то лето в  Крыму уже мощно свирепствовала  докатившаяся «антиалкогольная кампания», принимавшая  разнообразные  формы в зависимости от фантазии местных властей.  В местечке Фрунзенское продавали не больше двух бутылок любого алкогольного напитка в одни руки. Городок Кастрополь был объявлен «сухой» зоной исключительно для местных жителей  - от покупателя требовали предъявить паспорт с иногородней пропиской.  В посёлке Ароматном ограничения были введены только на игристый «Бахчисарайский фонтан» -  по одной бутылке на человека;  в  Кипарисном алкоголем торговали  с четырёх до семи,  хотя везде его разбирали за полтора часа.
        К нашему удовольствию кампания не коснулась славного Гурзуфа! Как и во всём Советском Союзе  продажа алкоголя начиналась  с двух часов дня, ограничений по количеству не существовало, а пивная на аллеях функционировала с 11 утра.
        Часа через три на аллеи  прибежала запыхавшаяся Нонка.  Высокая спортивная красотка, не лишённая выдающихся признаков женственности, она привлекала внимание мужчин с первой минуты. Особенно приковывали взгляды бездонные карие глаза и  шапка густых чёрных волос с  седой прядью.
         У Мишки с Нонной когда-то был бурный роман, закончившийся крепкой дружбой.  И теперь они  приехали вместе отдыхать, но «Только как друзья!», - сразу предупредила  Нонка.  «Мишка  зовёт по делу, твоя помощь нужна! Пошли!». Наказав остающимся «аллейским» сидельцам, что, в случае появления «Помидора», передать ему настоятельную просьбу меня  дождаться, я поспешил на помощь «Алхимику».
          Мишка поджидал нас посередине маленького переулка в самом начале улицы  Строителей:  «Дядя Ваня согласен сдать домик с участком, но исключительно троим постояльцам! Место отличное, тихое, кладбище за забором, в садике гонобобель растёт – Нонка оздоровительный утренний компот  варить будет! У тебя паспорт с собой?». Я ещё раз напомнил, что без Шуры я снимать жильё не намерен, но «Алхимик»  настаивал: « Давай сейчас с хозяином по рукам ударим и предъявим  тебя с паспортом.  Когда вы с «Помидором» снимете «фанзу»,  мы с Нонкой без проблем  третьего найдём. Тут уже «Пискунарий» пытался нас оттереть, утверждая, что у него с дядей Ваней ежегодный «хронический» договор».
        Домик, и правда, был замечательный: с застеклённой верандой, кухонькой и большой светлой комнатой. В комнате помещались шкаф, трюмо, маленький журнальный столик и три лежачих места: уже не складывающийся двуспальный диван, пружинная «пионерская» кровать и видавшая виды полуторная тахта. Слева от дома под навесом висел прибитый к столбу рукомойник, а поодаль,  на заросшем буйной растительностью участке виднелся дощатый туалет типа «сортир». В заброшенном хозяевами садике преобладали уже одичавшие фруктовые деревья; я узнал сливу, абрикос и грушу. Ближе к забору разросся и малиново-ежевичный кустарник. Единственный недостаток, вызывавший у меня опасения,  заключался в очень крутом спуске  из переулка:  сразу за калиткой вниз обрывалась практически отвесная деревянная лестница. Поддавшись на уговоры, я всё-таки выдал дяде Ване паспорт для регистрации, а Мишка, обмывая вместе с хозяином новоселье,  отсчитал задаток за пять дней.
        Оставив Мишку с Нонкой обустраиваться, я вернулся на аллеи, но от Шуры никаких вестей пока не было.
        Недолгое «тёплое» общение с севастопольским гитаристом «Змеем» было прервано появлением  моих новых сожителей, и с ними вместе я прошествовал в Дом Торговли - центральный гастроном Гурзуфа, чтобы  затариться «продуктами». Два часа уже пробило, и, отстояв небольшую очередь, мы купили ящик портвейна «Массандра», ящик сухого белого вина и три бутылочки марочного под замечательным названием «Старый Нектар». Процессия – я в центре, Нонка и Мишка по краям, и с ящиками в руках - двинулась от «Пятака» в сторону улицы Строителей, периодически останавливаясь для дегустации нектара.  Когда мы поравнялись с известным каждому «гурзуфцу» дому  на Ленинградской, 22, начальник местной милиции Иван Андреевич вышел на порог отделения пожелать нам приятного отдыха  без излишеств.
         Ближе к вечеру гулянье плавно переместилось  в коктейль-холл. Не дождавшись «Помидора» и там, я побрёл осваивать новое жилище.
        «Алхимик»  уже занял диван, Нонка – тахту, а мне, как временному жильцу, досталась пионерская кровать. Обсудив с соседями правила «социалистического общежития», я выпил с Мишкой  за традиционно радостный первый день отдыха и отошёл ко сну, засунув по гурзуфской привычке паспорт под матрас.
         Пробуждение было «не лишено приятности»: я проснулся от  бульканья жидкости и звона посуды. Мишка, расставив на журнальном столике гранёные стаканы, уже разливал утренний «аперитив». Ещё раз «на трезвую голову» оговорив с Нонкой режим совместного проживания, мы втроём дружно поспешили на аллеи.  От Шуры по прежнему не было «ни слуха, ни духа», никто  даже не знал, что он уже приехал.
         Отправляться на поиски «Пома» было бессмысленно. Я абсолютно не помнил места проживания Татьяны  (территория Артека  необъятна), и  идти наобум не хотелось. Памятуя, что у Шуры в наличии имеется ещё четыре литра «белой» из  купленного мною совместного задела, я в глубине души надеялся на пробуждение его совести ещё до момента полного опустошения запасов.  Хотя  все мои вещи и деньги находились в сумке, брошенной у Таньки,  отсутствие и того, и другого особой  тревоги не вызывало.  Я мог припеваючи жить в Гурзуфе без денег неделю-другую, пользуясь гостеприимством неисчислимого  количества друзей и подруг со всей страны, которыми я оброс за 15 лет ежегодных поездок в этот крымский посёлок. Текущий комплект одежды, состоявший из джинсов и ангольской армейской робы  с длинным рукавом, меня вполне устраивал.  А на обнаруженную «трёшку», завалявшуюся в заднем кармане, я мог «ни в чём себе не отказывать».
        Появившиеся к полудню  на аллеях сёстры из Макеевки, с которыми у нас с младшим братом несколько лет назад случились «романтические» отношения, немедленно повели меня на обед  с напитками. Пока мы  со старшенькой предавались послеобеденной  «сиесте»  в снятой ими «фанзе»,   младшая постирала  весь мой гардероб.  К вечернему выходу в коктейль-холл я уже был одет «с иголочки» во всё чистое и выглаженное и «как огурчик» свеж.
         Около девяти вечера в самый разгар гулянья ко мне подошла незнакомка в вызывающе короткой  юбке: « Это вы  Костя?  Таня и Саша ждут вас в Артеке!». Девушка разглядывала меня заинтересованно, склонив набок голову. Я вскочил, как ужаленный: «Идём скорее! Тебя как зовут?». «Я  Виктория! Работаю вместе с Таней. Сейчас пойдём, у меня тут ещё дело минут на десять!», - и исчезла в толпе танцующих, как сгинула.
         Нонка уже давно ушла домой с каким-то незнакомцем, Мишку вскоре после этого «сняла» минская «Пеппи», меня настойчиво звали в гости макеевские сёстры, но я упорно ожидал Вику до самого закрытия  абсолютно напрасно.
          Следующим утром Мишка, пересчитав бутылки и разливая утренний «аперитив», сурово предупредил Нонку, что лично её «бодрить» мы не отказываемся, но на её «зачётников» наш запас вина не рассчитан.
           Термин «зачётник/зачётница» вошёл в Гурзуфский обиходный сленг с лёгкой руки талантливого москвича Валерки  Оболенского, который на мотив известной песни «Машины Времени» «Я пью за тех, кто в море», написал слова «Гимна Гурзуфа».  По тексту гимна для настоящего «гурзуфца» зачёт, термин известный каждому студенту, необходимо было получить по следующим дисциплинам: захождение в море, посещение отделения милиции, осуществление «таинства» и т.д.
         Первое исполнение гимна состоялось в один из августовских вечеров 84-го года на пирсе.  Импровизированный «сейшн» с участием разных исполнителей прошёл при мощном стечении отдыхающих. Торжественность выступления была подпорчена буйными приступами смеха «Крекса», которому дали покурить «заряженного» «Беломора», не предупредив. После неоднократных настоятельных просьб Валерки вывести нарушителя серьёзности момента, я ушёл с Андрюшкой прогуляться вдоль берега.
        Нонка отмела Мишкины претензии как беспочвенные, заявив, что «зачётники» приносят напитки с собой и на наши не покушаются. В свою очередь, она потребовала не пить розовую воду, привезенную ею для утреннего обтирания лица. Разрешив мелкий бытовой конфликт, стороны закрепили мир  очередной дегустацией портвейна к обоюдному удовольствию. И  мы вместе  дружно вышли в город: я с Мишкой на аллеи, а Нонна в душевой павильон .
          По дороге мы всегда останавливались у старого маленького рынка:  «Алхимик» с удовольствием пробовал у всех торгующих соленьями бабок огуречный рассол.  Я же выпивал литровую кружку уже начинающего бродить кваса из жёлтой бочки, почему-то всегда стоявшей на самом солнцепёке.
         На аллеях про «Помидора» никто ничего сказать не мог – на горизонте он не появлялся. Понимая, что Шура целый и невредимый находится у Татьяны, я за него уже не переживал. Теперь   меня волновал новый вопрос: куда делась вчерашняя вестница, и когда она появится снова. Но тревога длилась недолго – праздник жизни вступил в свои права, и уже к середине дня беспокойство совсем отступило, вытесненное привычным времяпрепровождением: плаванием в море, беседами с друзьями и дегустацией различных видов  «Массандры» в процессе  «окучивания» девушек.
         Никогда не посещавшая Гурзуф мама,  но со слов отца, несколько раз заезжавшего из регулярно им посещаемого ведомственного Ялтинского санатория проведать нас с Борькой на отдыхе, отдалённо представлявшая реалии нашего быта,  всегда недоумевала, как при моей патологической любви к чистоте  я переношу  отдых в абсолютно «антисанитарных» условиях. Мы никогда не расстраивали её подробностями вольного времяпрепровождения.
         Пришло время освежиться, и, чтобы снова не напрягать очередную подружку стиркой, я совершил «военизированный» заплыв, что было регулярной практикой для всех гурзуфских «чистюль».  Зайдя в море во «всём обмундировании», необходимо было  обсыпаться стиральным порошком, равномерно втереть его в ткань, и активно поплавать, после чего, тщательно  выполоскав и расправив одежду, развесить её сушиться на залитых солнцем кустах лаврового листа, густо растущих на аллеях парка.
         Уже через час, чувствуя себя свежим и чистым, я решил прогуляться на «Пятак» в зыбкой надежде встретить если не Шуру, то хоть кого-то с весточкой от него. У пирса я наткнулся на Димку «Пьера», внимательно озирающего окрестности: «Как здорово, что ты мне встретился! Я с новой женой отдыхаю в Ялтинском санатории  и на полтора часа отпросился за стиральным порошком. Время на исходе, у меня пароход обратно через сорок минут, и, как назло, никого знакомого пока не встретил! Пойдём скорее!».  Мы на рысях забежали в Дом Торговли и купили две бутылки предпочитаемой «Пьером» красной «Массандры». Затем  так же споро поднялись в известный только посвящённым  маленький  дворик на улице Подвойского, откуда открывалась потрясающая панорама на всё гурзуфское побережье.
         Димку я знал очень давно по московским «сейшенам» 70-х, которые он организовывал вместе с  «Тонькой», инструктором МГК ВЛКСМ, курирующим досуг молодёжи.  «Пьер» был интеллигентом до мозга костей с тонкой душевной организацией, которому фатально не везло с жёнами. Как следствие,  он изрядно выпивал, но выглядел всегда, как будто шёл на важный приём «в верхи».
        Присев на парапет, мы с удовольствием употребили напиток, ведя интеллектуальные беседы и не забывая  поглядывать на часы. Понимая, что Димка с большим трудом сумел вырваться в заветное место, и для него это «праздник души и именины сердца», я не омрачал счастливое мироощущение вопросами о его текущем отдыхе в контексте нового семейного положения. Через полчаса, утолив на время  портвейновую жажду и ностальгию по Гурзуфу, «Пьер» убыл на катере обратно в Ялту.
         У  «Чайника» Игорёк «Прайс» расстроил меня рассказом о встреченной им  разыскивавшей меня паре: «Никогда их раньше не видел. Одеты цивильно. Ничего передать не просили – я спрашивал! Интересовались, где ты живёшь. Сказал, на Строителей, у дяди Вани!». Мои сумбурные размышления на тему «Кто бы это мог быть?» не привели к решению загадки.
          Решив скоротать  медленно тянущееся к вечеру время, я присоединился к походу  «Бороды» Смирнова  и его команды на горное озеро жарить шашлыки. Если подняться вверх от центра посёлка и пересечь  Симферопольскую трассу, то на расстоянии часового пешего перехода можно добраться до потрясающего по красоте места  – расположенного в лесу абсолютно прозрачного горного озера, пополняемого ручьями и дождевой водой. Пикник затянулся, и я едва успел к открытию коктейль-холла.
        В  десять произошло «дежа вю»: « Это вы – Костя?  Таня и Саша ждут вас в Артеке!». «Вчерашняя»  Виктория также склонив голову набок, с интересом всматривалась в меня. « Виктория! Идём срочно!».  « Сейчас пойдём, у меня тут ещё дело минут на десять!», - в этот момент я понял, что посыльная, она же моя провожатая мертвецки пьяна и за свои слова не отвечает.
         Не дожидаясь очередного исчезновения «Сусанина» в микро-юбке, я крепко взял её под руку, и мы медленно потянулись в Артек. Уже глубоко на  территории лагеря Вика внезапно разрыдалась  и объявила, что не узнаёт местность и не может вспомнить, где живёт Татьяна. Когда я вслух громко принялся перечислять меры воздействия для восстановления памяти Виктории (то ли насильно протрезвить её в море, то ли применить меры физического воздействия и «загнать ей ума в задние ворота»), распахнулось окно   ближайшего домика, и оттуда раздался недовольный  сонный Танькин окрик: «Кто там орёт?! Всех пионеров мне разбудите!!!».
        Звуки её голоса прозвучали для меня сладостным колокольным звоном: «Помидор  нашёлся!».