Laut pocht Blut in meinem Herzen
Ich will nur ich selber sein.*
(с) Oomph! «All deine Wunden»
Пронизывающий всё тело, задевающий пропахшую табачным дымом душу ветер дул на полной мрака улице. Фонари мигали, да и светили они довольно-таки тускло, как будто боялись помешать тьме делать свои грязные делишки, зная заведомо, что бой проигран. Мокрый снег шёл с самого утра и, видимо, у него есть все шансы идти ещё ночь. Он обволакивает собой всё, быстро и тихо наступая, не оставляя время на возможность спрятаться или убежать.
Единственным человеком, да и вообще живым существом на улице Святой Батильды оказался неизвестный. Он быстрыми шагами приближается к церкви, стоящей в самом конце улицы, чуточку прихрамывая на правую ногу. На улице начало февраля, а он одет в вещи, которые носят только осенью или начале весны. Хлюпая по маленьким лужам, он подобрался к вратам огромного, средневекового храма. Сначала парню показалось, что он заперт и пуст, но он услышал еле слышимый голос, напевающий какую-то знакомую ему мелодию.
Запах ладана заполнил носовую полость и лёгкие посетителя храма, вошедшего в него только что, одетого во всё чёрное, потрёпанное, грязное, словно он бежал по лабиринту от Фавна. В его душе давно уже поселился ужасающе прекрасный хаос, граничащий с полным безумием. Голубые глаза окинули быстренько обстановку, запоминая за долю секунды абсолютно все детали, даже незаметную глазу прихожан паутину в углу церкви.
– Святой отец, я согрешил, – сказал молодой человек (ему с трудом можно дать двадцать пять) в полумраке с восточноевропейским акцентом. Возможно, он откуда-то из тех мест, которые раньше назывались СССР.
Он прошёл к святому отцу, аккуратно сев на стул. Его голубые глаза были широко открыты, но в них виднелась какая-то грусть с помесью тоски. Он странно вглядывался в стены, иногда оборачиваясь назад, словно остерегаясь нападения или внезапной смерти, хотя по его виду и образу не сразу можно распознать страх. Скорее, это больше похоже на глубокую скорбь.
– Я слушаю, – шёпотом ответил священнослужитель, как будто боясь кого-то побеспокоить лишним громким звуком. Его голос был звонок, но несмотря на это, ему было явно лет шестьдесят. От него пахло кагором, чего он ни капли не стеснялся.
– Я плохой человек, святой отец, – вздохнул голубоглазый.
– Расскажите мне о своих грехах. Я сохраню всё в тайне.
– Вы меня не поймёте, – на лице парня возникла улыбка. – Я убивал.
Падре тяжело вздохнул и стал прислушиваться к движениям грешника, и немного оживился.
– Что случилось? – невозмутимо спросил он, ещё толком не понимая, что его ждёт, какое признание.
– Ха, Вы думаете я шучу?
– Нет. Говорите, молодой человек, – пожилой мужчина сделал серьёзный вид.
– Я думал, что любовь – это иллюзия, придуманная впечатлительными женщинами. Думал, что этого чувства не существует в природе...
– Вы убедились, что это чувство существует? – падре почти впритык прислонился к решётке, отделяющей его от странноватого посетителя. – И как? Какое оно?
– Пожирающее, изнуряющее. Потрясающее, – парень закатил глаза, замечтавшись.
– Так Вы убили это чувство в себе?
– О, не-е-ет! – воскликнул голубоглазый.
– Смерть от моих рук настигла не что-то моральное. Я убивал. По-настоящему и с превеликим наслаждением, – он облизнул нижнюю губу, вытерев лишнюю влагу с губ тыльной стороной ладони.
– Что-то слишком глубоко зарыто в Вас…
– Она идеальна. Я ничего не смог сделать ни с ней, ни с собой.
– Кто она?
– Юнона... Чудесная, прелестная, необычная девушка. Она какая-то особенная… Её светло-карие глаза, чёрные волосы, запах… Они сводят меня с ума! Представляете, она пахнет тюльпанами и виноградом; так нежно-нежно, но очень терпко одновременно. Я до ужаса люблю это сочетание, прям до мурашек… И её образ так прочно засел в моей голове, что я не могу избавиться от него.
– Вы убили её?
– Я хотел это сделать, желал этого, но не смог противиться чувству, которое зародилось во мне на тот момент, – его глаза засверкали.
– Значит, влюбились и Вам от этого плохо? – священнослужитель незаметно улыбнулся.
– Я запутался.
– Распутывайтесь скорее, – падре вздохнул, повернув голову в сторону молодого человека, чтобы рассмотреть его получше, но он был готов к этому и накинул капюшон.
– Адриан.
– Что?
– Меня так все зовут.
– Ах, Ваше имя… Могли бы и не называться.
– Мне почему-то захотелось сказать своё имя, – прихожанин привстал, прислонился к решётке и начал тихо-тихо шептать: – Меня не грызёт совесть за совершенные злодеяния. Я даже не раскаиваюсь. Мне нравится слышать крики и мольбы о пощаде, нравится издеваться, пытать, спаивать их. Мне нравится смотреть в их затуманенные наркотиками глаза.
Глаза священнослужителя округлились, сделались испуганными, полными невиданного прежде ужаса. Ему на ухо шепчет настоящий грешник, убивший неизвестное количество людей, сладко рассказывающий о совершенных им преступлениях. Падре был сильно удивлён спокойному, непринуждённому тону убийцы, который, как казалось ему, даже не моргал во время повествования, хоть и было видно, как дрожат его руки.
Адриан вцепился своими тонкими пальцами в решётку, от чего та сразу начала неприятно скрипеть. Пожилой мужчина тут же отскочил подальше, испугавшись, что хлипкое заграждение не выдержит, и грешник воткнёт в его шею нож. Почему-то в этот момент о другом падре думать не мог или не желал, ибо перед его глазами была расплывчатая картина его убийства с морем крови, криков и молитв. У себя в голове он уже начал молиться и просить убийцу о пощаде.
– Святой отец! – громко воскликнул парень. – Вы это слышите?
– В-вы о чём? – выдавил из себя священник.
– Бесы скребутся, они повсюду в наших душах и просятся наружу. Они пришли за нами, – он состроил невероятную рожицу с безумной улыбкой полной неподдельного наслаждения. – Бесы здесь! Радуйтесь, отец Аарон! – его голубые глаза будто застыли и уже ничего не видели.
– Откуда Вы знаете моё имя? – святой отец неодобрительно нахмурился, между тем пытался припомнить, видел ли он прежде этого молодого человека, но Адриана в его памяти не оказалось. Всё-таки такого страшного человека он бы не забыл никогда в жизни.
К нему приходит каждый день множество грешников, которые просят искупить их грехи, помочь им, выслушать их. Убийцы, наркоманы, воры и прочие неприятные персоны, но ему всегда казалось, что любой может исправиться, уйти со скользкого пути, ведь все они приходили, чтобы покаяться.
Адриан пришёл не для того, чтобы покаяться. В его словах нет ни капли покаяния, лишь только искренняя ненависть ко всему, что его окружает. Мир для этого прихожанина похож на компьютерную игру в стиле выживания со свободной локацией, где стёрты рамки, где нет законов и табу, где есть только он всесильный, как Создатель.
– Юнона столько рассказывала о Вас. Не трудно было отыскать церковь, в которой Вы работаете, обманываете и обрекаете людей на вечные муки, – после небольшой паузы произнёс грешник с осуждением в голосе.
– Я отпускаю грехи, – падре попытался оправдаться, обречённо вздохнув.
– Но это не значит, что эти люди будут жить в счастье, любви, радости… Это не значит, что их грехи прощены Творцом всего сущего. Слышите, видите? – он отстранился от решётки, отсев подальше, сжимая пальцы в кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Слышите, снег окутал город, и на его замену пришёл разрушающий град. Он издевательски играет на нервах города, повизгивая, скрипя, оголяя нашу личину. Вам легко на душе, падре? Мне – да. Я люблю град; он похож чем-то на меня. Или этот город похож на меня, когда на его плечи падает это ледяное безумие? Вы же считаете меня психом, отец Аарон? – молодой человек разжал кулак на правой руке и щелкнул пальцами, но никакого впечатления его действия не произвели на пожилого мужчину.
Священнослужитель с задумчивым выражением лица повернул голову в сторону витража. Его седые волосы растрепались, светло-карие глаза почему-то поблёскивали, в них начал отражаться лунный свет, шедший из нижней, не раскрашенной части витража и остальная его разноцветная часть. Действительно, по стеклу бьёт мелкий град, отбивая незатейливый ритм. Как давно он начался? Отец Аарон не знает и знать не хочет. В данную минуту его беспокоит парень, сидящий по ту сторону решётки, раздражённый и отрешённый. Сначала падре хотел что-то сказать Адриану, но в один миг передумал это делать, то ли побоявшись, то ли забыв о чём хотел поговорить.
– Вы видите? – выдохнул убийца. – Этот мерзкий, пронизывающий до дрожи, ненавистный мне город стал для меня наркотиком, который в последствии стал моей самой ужасной привычкой. Я пытался избавиться от него, пытался забыть, но каждый раз я возвращался, что-то притягивало меня в это Богом забытое место. И однажды я понял в чём же заключалась его тайна.
– Что же? – отец Аарон проявил заинтересованность и спросил своего собеседника.
– Виной моей привязанности оказалась ничем, казалось бы, непримечательная студентка философского факультета местного университета. Её запах, шаги я мог отличить за десятки километров, в общем-то, и сейчас могу это сделать. Вам кажется это смешным и нереальным, как и мне, но это имеет место быть, – Адриан сделал паузу и вновь заговорил: – Она отвергала меня при каждой новой попытке познакомиться, даже тогда, когда мы с ней стали очень близки. Я не знаю её настоящего имени! – парень улыбнулся.
Падре даже показалось, что молодой человек был счастлив в этот момент, будто с его бледного лица сошло отвращение и нежелание быть настоящим. Голубые глаза убийцы спрятались за светлыми и длинными ресницами. Священник снова хотел спросить у него что-то о девушке, но не успел, потому что парень набрал воздух в лёгкие, открыл глаза и приготовился полностью оголить свою душу.
– Я не знаю её настоящего имени. Я зову её Юной, но она никогда мне не скажет своего настоящего имени.
– Почему Вы так думаете? – вдруг спросил слуга Господа.
– Она говорит, что у неё нет имени, – он поджал губы. – Я ей не верю. У такого сокровища должно быть самое великолепное имя на свете.
– Вы считаете её идеалом женщины, – вздохнул падре, – но идеалов нет.
– Я плюю на всю эту ненужную философию! – воскликнул грешник. – Она подарила мне себя, несмотря на то, что я не достоин ни единого прикосновения к ней. Она отдавалась мне, она целовала меня, она дарила мне наслаждение. Понимаете, я мог целовать её, восхищаться её красотой.
– Но Вы говорили, что она неприметна, – священник приподнял брови в недоумении.
– Первое впечатление не редко бывает обманчивым.
– Каким образом вы сблизились?
– Кто же знал, что у неё есть пристрастие к наркотикам.
– Продавали ей?
– Нет, не продавал. Это была приманка. После принятия наркотиков, она находилась в моей власти. Она смеялась, радовалась, говорила со мной подолгу на философские темы, билась в экстазе. У нас даже была игра… Что-то вроде пряток, – парень усмехнулся, вспоминая, как девушка ползала по всей квартире в поисках героина, извиваясь, хихикая, говоря всякую нечленораздельную чепуху. Нередко она даже прибегала к грязным словечкам, которые так не нравились чуткому слуху Адриана. Иногда он шантажировал её по этому поводу, лишая возможности побыть под кайфом.
Ему нравились её чёрные длинные волосы и их запах. Молодой человек любил гладить её по голове, целовать в волосы, вдыхая неповторимый аромат, приходя в дикий восторг. Он словно сам находился под действием каких-то наркотических веществ. Когда она была рядом с ним, он забывал о том, кем он является на самом деле, скольких девушек он убил, чтобы отыскать свою настоящую и единственную любовь.
Двенадцать. Это число не выходит из головы у парня. Оно въелось в его душу, раздирая на маленькие кусочки все внутренности, включая сердце. За долгое время Адриан, наконец, смог почувствовать себя живым, почувствовать холод, царящий в храме, и ощутить ноющую боль в правой ноге. Однако он ничуть не сожалел об этих двенадцати девушках, которых замучил до смерти. Он рад, что нашёл Юнону, его Юнону, которая создала для него футляр из счастья, отделяющий его от убогого мира.
– Моя жизнь ничего никогда не значила. Даже для неё я был не важен, – с долей сожаления сообщил убийца. – Она пыталась изменить меня, а я не мог этого сделать. Не мог. Я слишком привык к одиночеству и жизни в нём, вернее существовании. Она чуть-чуть приоткрыла мне двери в новую и непонятную мне жизнь.
– Вы боитесь меняться?
– Я боюсь потерять себя настоящего.
– По Вам так не скажешь. Больше видно Вашу боязнь мира и нежелание идти на компромиссы, – отец Аарон выдохнул и почти сразу тяжело вздохнул, вздрогнув от мысли, что рядом с ним сидит чудовище. – Вы не хотите избавляться от своих недостатков, но тем не менее за недостатки у других Вы готовы обрекать их на страдания. Юнона Вас любила?
– Я не знаю этого. Иной раз казалось, что я – это всё, кто ей нужен. Возможно, это всё из-за наркотиков и ломки по ним.
– Вы не уверены, что Вы ей не нужен и не важен, но уже осуждаете эту особу, – священнослужитель сделал задумчивую мину.
Почему-то этого грешника ему действительно было интересно слушать. Он не такой, как все остальные. Его проблема намного глубже, чем он мог предположить.
– Вы сказали, что Ваша жизнь ничего не значила. Почему?
– Родителям всегда было плевать на меня. Все считали меня уродом и ненормальным, потому что я родился недоношенным и с больным сердцем. Первые годы жизни я сильно отличался от обычных детей: был замкнут, не любил играть. Меня даже обследовали врачи на наличие аутизма, но диагноз не подтвердился. Мать очень рано умерла, когда мне было пять лет, а отец вскоре женился на молоденькой женщине, у которой родились двойняшки. Все силы и время они тратили на этих детей, забыв обо мне. Один разок мачеха повела меня к психологу, чтобы проверить всё ли в порядке с моей психикой, можно ли мне находиться рядом с её ненаглядными кровиночками, ибо я слишком много времени проводил один в своей комнате за уроками и молчал за столом, искренне ненавидя её всеми частичками души. Я старался учиться ради них, чтобы меня они заметили, но ни мачехе, ни отцу мои достижения не были нужны. Когда мне было четырнадцать лет, они развелись. Отец начал бухать по-чёрному, тратя почти всю зарплату, которой на тот момент еле хватало на коммунальные услуги и пропитание, на алкоголь. Он не давал мне учиться, заставлял работать, избивал, если я не приносил ему это гадкое пойло. В шестнадцать лет я закончил девять классов с двумя четвёрками, поступил в колледж на программиста, но так и не закончил. Начались проблемы со здоровьем, истерики, депрессии. С большим трудом справился с этим и пошёл работать разнорабочим. Платили мало, надежда на счастливое, светлое будущее меркла с каждой секундой. Я попал в плохую компанию, где каждый вечер были дешёвые клубы с местными шл*хастыми девками, наркотой, алкоголем. Мне нравилась такая жизнь, я даже получал наслаждение. Правда, всё это длилось до момента, когда меня втянули в изнасилование одной малолетки, которую один из компашки головой уложил на асфальт так, что она не поднялась. Мне удалось вовремя ретироваться и получить нехилую дозу адреналина. Через несколько месяцев я понял, что мне снова хочется ощутить нечто подобное, я начал продумывать свой злодейский план. Через полгода я пошёл на попятное, – Адриан вздохнул и вытер ладонью пот со лба. Ему было неприятно рассказывать об этом, но отчего-то очень хотелось это сделать, и он смог перебороть свою неприязнь.
Падре слушал парня с замиранием сердца, пока в его голове быстро складывалась его непростая жизнь. Жалость он всё ещё не чувствовал, повторяя про себя, что все люди виноваты в своих грехах сами. Сдался? Значит слабак и нет тебе прощения. Выживает сильнейший – это закон.
– Вы убивали ради адреналина? – без тени удивления от услышанного ранее спросил священник.
– Первое время – да. Потом у меня появилась навязчивая идея найти девушку, которая не испугалась бы меня. Девушку, которая была бы моим отражением, моей второй сущностью, – прихожанин опустил голову, ища глазами что-то на полу. Хотя, скорей всего, ему было просто стыдно.
– Вы нашли её в Юноне?
– Нашёл, – он ухмыльнулся, подняв голову вверх. Глаза его сверкали.
– Но она не оправдала ожидания, верно?
– Как раз-таки она превзошла их, – Адриан довольно улыбнулся, присев поближе к решётке.
Он услышал, как громко и надрывисто теперь бьётся сердце священнослужителя, как он неравномерно дышит. Парню стало смешно, но ни одна лишняя эмоция не показалась на его бледном лице, даже глаза (зеркало души) не выдали его. У самого молодого человека дрожали руки, и тело бросило в жар, что аж капли пота стекали со лба и попадали на сухие, воспалённые губы.
– Откуда Юнона знает меня? – не выдержав, наконец-то, спросил отец Аарон.
– Вы слишком плохо знаете свою дочь, святой отец, – убийца сел так, что лунный свет упал на его лицо.
Адриан ядовито заулыбался, начал щёлкать пальцами, будто отсчитывая секунды до чего-то. Он выгнул шею, и тут же раздался хруст суставов. На шее стал виден огромный, неприятный шрам. Его довольное выражение лица свидетельствовало только о том, что он полностью доволен собой.
Падре не смог выдавить из себя ни единого слова, как будто проглотил язык. Его сковало чувство страха и потери. Ужас вошёл в его душу, пинком отворив железную дверь.
***
В комнате царит запах лекарств и очень резких женских духов. Повсюду картины с изображением океана или моря, кое-где расставлены комнатные цветы, на столе разбросано куча листов и папок. В этом помещение, где слишком много белого цвета, находятся двое: врач и пациентка. Издеваются они друг над другом уже не один час, но всё безуспешно, поэтому нервы у обеих накалены до предела.
– Как тебя зовут? – вопросила женщина средних лет в белом халате, бегающая по кабинету из одного угла в другой.
– Юна, – ответила черноволосая и худощавая девушка.
На её лице читалось отчаяние, в её светло-карих, больших глазах застыли слёзы. Она дрожит.
– Это не твоё имя. Скажи своё настоящее имя.
– Юнона, – со всхлипом ответила она.
Врач запыхтела, остановилась возле окна, начав вглядываться в пейзаж за окном. Кажется, ничего особенного, но это место притягивает её взгляд. Да, она устала и больше не хочет работать с этими опустившимися, сломанными людьми, больше похожими на марионеток. Работать в реабилитационном центре отвратительно, так немного и до комнаты с мягкими стенами дойти можно, ну или же опробовать наркотики.
«Чего их тянет на эту дрянь?» – искренне не понимая причину, задала риторический вопрос женщина.
Конечно, она отлично понимала этих людей, ведь многолетняя практика давно всё разъяснила, не оставив больше никаких вопросов. Работать психиатром в наркологическом диспансере – это каждый день видеть, как можно скатиться вниз по социальной лестнице. Девушка, забывшая своё настоящее имя, не вселяла ей надежду в будущее поколение, но и выглядела она не совсем стереотипно, как прочие пациенты. К ней она не чувствовала презрения, неприязни или отвращения. Её было жаль.
– Как его зовут?
– Адриан.
– Это его настоящее имя?
– Его все так зовут.
– Значит, не знаешь… – психиатр недовольно хмыкнула. – Как тебя зовут?
– Я уже ответила, – молодая особа нахмурилась, пожирая глазами непонравившуюся ей женщину.
– Ты любила его?
Юна сглотнула, в панике начав дёргаться, пытаясь глазами ухватиться за предмет, чтобы не смотреть на противную ухмылку. Её начало трясти, необъяснимая злоба захватила её разум.
– Успокойся. Ты не сможешь вырваться, – психиатр встала прямо напротив бунтарки. – Любила ли ты его? Ты знаешь, кто он?
– Я люблю Адриана! – слёзы хлынули из прекрасных светло-карих глаз и начали стекать на пол по щекам. Ей до боли в сердце обидно, потому что она знает, кто такой её возлюбленный, что он делал и как сильно он может любить. Просто она приняла его, смогла смириться. – Всё из-за меня!
– Первый раз вижу жертву маньяка-убийцы, которая признаётся в любви к нему, да ещё и винит себя в его преступлениях. Да ты ненормальная! – врач скрестила руки на груди и заулыбалась. Она сказала полную правду, в её практике этот случай первый. – Ты под гипнозом или что? – она возмущена и одновременно восхищена, ведь эта пациентка досталась именно ей. Везение, ах, какое везение…
***
– Спасибо, что выслушали меня, отец Аарон, – шёпотом произнёс Адриан, встав со скамьи и направившись на выход. – Надеюсь, Вы отпустите мои грехи, – с иронией продолжил он, уходя от слуги Господа.
Правая нога продолжала адски болеть, но это не помешало молодому человеку ускорить шаг, чтобы выйти из этого отвратительного места, пропитанного лицемерием.
– Да воздастся каждому по его заслугам! – с усмешкой выкрикнул грешник, хлопнув огромной деревянной дверью.
Улица Святой Батильды встретила его яростным ветром, от которого почти сразу замёрзли уши, нос и пальцы, но не было ни града, ни снега. Царила пустота. Только бродячие собаки и кошки изредка выбегали откуда-то на дорогу и проносились за пару секунд перед безразличным взглядом убийцы. Адриан улыбался своим мыслям, продолжая свой путь в никуда, напевая мелодию, посвящённую им когда-то Юноне. Февральский холод пронизал всё его тело, словно иглы. Луна продолжала светить, поэтому в лужах можно было заметить её отражение. Ночь не желала отдавать власть дню и изо всех сил сопротивлялась, пытаясь продержаться как можно дольше.
Священнослужитель продолжал сидеть в своей коморке, боясь пошевелиться. Перед его глазами начали крутиться сцены из Библии, и в каждой сцене появлялась его дочь, как две капли воды похожая на её прелестную матушку.
– Валентайн… – сквозь тишину и тьму послышался еле слышный, но звонкий голос падре. Это единственное, что он смог произнести.
В груди святой отец почувствовал непреодолимую, не стихающую и растущую в геометрической прогрессии боль. Схватившись за сердце, он сполз на пол.
*В моём сердце громко стучит кровь,
Я хочу быть лишь самим собой.