Песнь Виноградной лозы.
Свиток первый. Запах трав.
5 глава
Эги. 344. г. до н.э. От Кузьки.
Залитый солнечным светом луг и огромные яркие маки, словно капли крови растёкшиеся в луже, переродившиеся в цветы. Череда времён и картинок, как это бывает только во сне, где всё не реально и всё ощутимо, каждый звук, запах, дуновение, всё можно попробовать на вкус, но почему-то это не приходит в голову. И вот это уже поле вереска, по которому проносится ветерок. Тени подымаются, встают… Их движение размыто и завораживающе… Вереск сменяется асфаделью…
Кузька вскочил. Похоже он задремал после обеда, в библиотеке отца за книгой. Хорошо Эктор этого не видел, устроил бы какую-нибудь пакость. Над чем же он таким умным заснул. Кузька повертел в руках книжку по Природознанию, а ведь её задали, по ней отвечать придётся. Тут невиданный жираф, рождённый от многих животных. Тут и бокосы и драконы, субосы и ихневмоны из Та-кемет, сфинксы оттуда же, хорошо ещё местных мифических сфиг нет. И это всё запоминать надо, места их обитания и их особенности чем хамелеон от саламандры отличается, запомнить сцинков, легендарных гиппопотамов, катоблепов, скиенов. А они у него все путаются, друг на друга налезают. Вообще не понятно, существуют ли такие животные – а ему учи. Вот кентавров, гарпий – почему-то не изучают, а ахеменидского грифа учить надо.
Кузька отложил книжку, вечером опять читать будет, может младшему вслух почитать – легче запомнить. Левонтий в свои четыре года с удовольствием слушает рассказы о животных. Малыш даже книжки о животных собирает, и ко всем животным ручонки тянет. Дать бы по этим ручонкам. Олеженного сокола вечно схватит и себе за пазуху суёт. Бедная птица молчит, понимает, что малышей обижать нельзя, даже когда хочется. Благо его белоголового кречета, малютка отловить не может. Вроде дом большой, а ни одного четвероногого друга не принесёшь. Или Эктор куда-нибудь запрячет, чаще всего в комнату старших братьев, или малютка лапками загребущими под себя заберёт. А из комнаты старших не заберёшь питомца. Ни Олежа, ни Приам к себе не пускают. В прошлый раз, Кузька еле смог своего барсука оттуда вызволить.
- Эк! Ты дома? – Кузька на всякий случай окликнул брата. Тишина. Того не было. Эктор больше всех из детей Пармения походил на него, и чем старше становился, тем больше. Он и сейчас, будучи моложе Кузьки на два года, часто на палестре занимается с ними, из-за своей медвежьей силы в росте и стате он не уступает старшим мальчишкам. В драках, Кузька, не всегда может победить младшего, а драки случаются регулярно.
Отложив книжку на вечер, Кузька влез в свою зелёную куртяжку с капюшоном, больше напоминающую охотничий камзол, зацепил на спину длинный кинжал, и прихватив мешок с кормом, побежал навещать своих питомцев.
Сокращая дорогу через лес, Кузька сразу оказался у городской круглой клумбы. Рядом с ней росло огромное дерево, пошорудив у ствола. по верёвочной лестнице, спустившейся к нему, мальчишка залез наверх. Там из веток было сплетено лежбище, где даже в дождь было сухо и хорошо. На встречу парнишке тут же выскочила белка, уже меняющая рыжую шубку на серую. Серыми же были и кисточки на ушах, смешно торчащие в разные стороны, словно локоны красотки. Чёрный нос втянул воздух, попробовал запах и она быстро побежала к Кузьке, учуяв принесённую еду. Мальчишка отсыпал ей орешков.
- Курлы? – уточнил белоголовый кречет, живущий здесь же.
- И тебе принёс. Не ужели о моей красаве забыл? – Два шмата мяса были кинуты птице. – Не скучай тут, и мелкую озорницу не обижай.
На дереве, под его присмотром спокойно сосуществовали вместе хищная птица и любопытная, прыткая белка. Там же у Кузьки была сделана небольшая лежанка. Раньше, когда Эктор был маленький, и отец наказывал только его, старшего, мальчишка забирался сюда, на своё дерево, и прятался в глубине листвы, разговаривая и жалуясь животным. Теперь, порка стала превращаться для него в привычное занятие – пороли всех, как отлавливали и скопом. Но свою лежанку, Кузька берёг, как память о детстве. Здесь, под шепот ветвей, у него рождались стихи. Именно здесь появились образы пылающих небес и чёрного солнца, из которого, как из тесной клетки, вылетают огненные птицы. Они подобно пламенному цветку, расправляют свои крылья, огромные плазменные, ослепляющие и… срываются, обретя свободу, летят к земле.
Кузька вздохнув, погладил кречета под клювом, чуть касаясь перьев на его грудке, насыпал ещё орешков белке и по верёвочной лестнице спустился на землю. Механизм у него идеально продуман, дернешь за верёвку, лестница убирается в его гнездо на дереве, а уж верёвку он маскирует так, что даже самый глазастый не найдёт.
Дальше дорога лежала через весь город на рынок. Там, с краю, торговали животными. Кузька купил себе кролика, серого, крупного, щекастого. Кролик смешно дёргал носом и шевелил усами торчащими в разные стороны. Кузька обнял кролика руками, прижал тёплую тушку, с бьющимся горячим сердечком к своей груди. Хороший такой кролик, увесистый. Морковь и капуста были с собой, но пара вязанок моркови про запас не помешает. И не теряя времени даром он напевая на ходу поскакал к Логову.
Сегодня никого там не было. Ребята втроём, и навязавшийся с ними Сурик, поехали к табуну смотреть как работают барсы. Кузька же, не смотря на то, что тоже было очень любопытно, всё же решил остаться в городе. Хотелось провернуть одну затею, без друзей. Ведь увидят – смеяться будут. Посмеяться он конечно и сам не против, даже над собой, но пока – тссс…. Тем более, он только что подрался с Фифой, и скакать с ними просто не хотелось, что бы опять не сцепиться.
Логово встретило тишиной и запустением. Грязи они тут развели – немерено. Именно это ощущение грязи создавало какое-то тепло и уютную домашность, которая расслабляла и ничего не позволяла менять. Всё как в болоте, новые мысли, ощущения, идеи – чавкали в тёплой обволакивающей грязи. Уют и покой. Такое же состояние, наверное, в тёплой жиже, перед тем, как она тебя засосёт.
Единственное, чем можно убрать эту всепоглощающую тёмную негу – простая вода. Навести порядок в Логове – вот первоочередное дело. Вымыть чёрное болото, хотя до звенящий чистоты врятли получится, но попытаться стоит.
Сунув кролика в сундук и выдав ему корма, Кузька занялся неблагодарным делом – уборкой.
Ещё почти совсем целая деревянная кадушка валялась под лестницей Логова. Мальчишка придирчиво осмотрел её, вроде воду выдержит. Пока кролик грыз морковку, и был занят, можно за ним было не приглядывать. Кузька собрал мусор в большой комнате, где стояли тюфяки. Для этого вполне годилась старая метла, откуда она была в их тайном месте, история умалчивала, то ли кто-то из старших притаскивал метлу для ворожбы, то ли когда-то, так же пытались навести порядок.
Старательно подметя пол, мальчишка остался доволен результатом. Ещё не целиком сгнившие доски посветлели, лишившись защитно-маскировочного покрова, там же где от досок ничего не осталось и просвечивала земля, тоже выглядело неплохо – все-таки чище, чем было раньше.
Пока кролик старательно хрумкал в сундуке, Кузька на дверь натянул сигнальную нить, зная, что скоро придётся уйти, а по разрывам он точно увидит был ли незваный гость. Кролик всё продолжал хрустеть, благо было чем, мальчишка не поскупившись выдал ему сразу вязанку столь вкусной моркови, что длинноухий явно находился на верху блаженства.
На оставшиеся на полу доски, Кузька расстелил циновку. На неё поставил масленую лампу. Лампа была полупрозрачная из красного стекла. Было видно как фитиль плавает в масле, как поглощает его для своей жизни, поддерживая язычок пламени.
Прихватив бадейку, Кузька выбежал наружу. Рядом с разваливающимся домом была вечная лужа. Большая, чистая, непросыхающая. Здесь бил небольшой родник, но его воды на озеро не хватало, вот так и пользовались этой лужей.
- Скорлупка моя,
Водою омытая,
Скорлупка моя,
Ветром разбитая..,
- напевал Кузька намывая оставшиеся деревянные доски и увлажняя земляной пол. Довольный собой и делом рук своих, мальчишка занялся наконец кроликом.
Серая животина всё ещё жевала, словно его никогда не кормили. Кузька подёргал кролика за задние лапы – сильные, поднял за шкуру – толстый, тяжёлый. Подняв пушистого прожору за уши, Кузька рассмотрел этого сильного и здорового зверя. Именно такой ему и нужен.
- Ну, плавать будем? Ты будешь кролик-пират.
Сначала Кузька сам попытался поймать кролика. Он долго объяснял своему белоголовому кречету, что ему нужен живой заяц или кролик. Но птица была совсем не понятливая, или он объяснять не умеет. Хотя, мальчишка подозревал, что тот из вредности принёс не только задушенного зайца, но ещё и почти освежёванного . Что делает с птицами ревность. Так, что в Логове они сварили эту тушку, и с мальчишками съели. Ну не выхаживать же его, что бы в плавание послать. Пираты должны быть сильные и здоровые, а не тисканные любопытными кречетами.
Кузька одел на кролика свой кожаный браслет, который стал пиратским поясом. Из яркого лоскута повязал бандану на голове великого мореплавателя, так, что бы не мешала ушам. За пояс сунул нож, который кролику послужит грозным оружием. Прихватив экипированного пирата подмышку, мальчишка выскочил из Логова.
Там уже ждала готовая купель, забранная из бани, когда-то в ней купали Левонтия - малыша, теперь он из неё вырос, так она и валялась без дела. Старой купели даёт новую жизнь, о которой та даже не мечтала. Купель станет кораблём с пиратами. К её бортам были даже прикреплены вёсла из деревянных ложек. Будет чем кролику грести.
Мальчишка помчался к реке. У реки из кустов вышел старый, уже поседевший от возраста, мудрый волк и с интересом посмотрел на тёплую тушку подмышкой у парнишки.
- Радуйся.., - поприветствовал приятеля Кузька. – Это моё. Мы его сейчас отправляем в плавание.
Волк с сомнением покосился на парня. Серый, пушистый пират, почувствовав хищника, сжался и затих.
- Да не смотри, что он тихий, кушает он хорошо, значит плавание выдержит. А тебе я потом, что-нибудь принесу.
Волк наклонил голову набок, с интересом прислушиваясь, мясо потом или сейчас. Кузька рассмеялся.
- Я обещаю
Волк с сомнением покачал головой, но согласился.
- Ты со мной идёшь, пирата отправлять?- крикнул Старому мудрецу мальчишка.
Волк помялся на месте, рассуждая, смотреть как ужин спускается по реке, или не травить душу. Волк был старый и умный, он берёг своё здоровье. Смотреть, как измывается над едой глупый щенок, вместо того, что бы разделить всё по-братски и съесть, он вряд ли смог бы спокойно. Его тонкая, восприимчивая психика не выдержит такого удара. Мудрец покачал головой и скрылся в кустах.
- Ну, как знаешь, - пожал Кузька плечами.
- Скорлупка моя…, - запел мальчишка, выходя к реке.
Кролик не очень-то хотел плыть и старался дезертировать с гордого пиратского корабля. Но хитрый Кузька насыпал туда корма, и у грозного пирата, пищевой инстинкт оказался сильнее инстинкта самосохранения. Корабль плавно вошёл в воду и поплыл по течению, выходя на середину реки. Кролик-пират вцепился в корм и меланхолично грыз, ещё не ощущая себя морским воком.
Мальчишка бежал по берегу, сопровождая свой корабль. Кролик ещё не выражал своих возмущений против плавания – он ел. Что с ним будет, когда еда кончится – ушастый путешественник не задумывался. Так же его не беспокоило, как отнесутся рыбаки, или другие люди, встретив в реке пушистого пирата. Так же не было надежды, что встреченные поделятся с прожорливым пиратом едой. Купель с раздуваемым парусом скользила по реке. Так и рождались легенды о зайчих городах в горах на севере…
Кузька радостно сопровождал купель по берегу…, пока его не остановил запах мертвечины. Неожиданно. Пряный, сладкий, тошнотворный. Мальчишка остановился на поляне у реки. В одном месте земля выделялась, Кузька осторожно подошёл. Холодные мурашки пробежали по позвоночнику. Человек. Сила исходившая из под земли вела мальчишку вперёд. Сев на колени он руками разгрёб землю. Мужик, то ли раб, то ли наёмный… Дней пять как убили. Почему убили… Кузька перевернул его на спину. Кинжал торчал в спине. Он прав. Мальчишка вынул оружие, аккуратно убрал запазуху. Рукой провёл по трупу. Местный. Был бы ахеменид или лаконец – никто бы не переживал. Кто-то убил своего!?
Мальчишка сел на землю обхватив коленки. Что же делать? Звать стражу? Или попробовать самому? Иногда он боялся своего дара, но всё таки убить эгейца.., на нашей земле! Никаких опознавательных знаков на теле не нашёл. Но он же и не знает, всех людей в городе.
Кузька осмотрелся, рядом с захоронением валялся камень, не надгробие, но сойдёт. Ну, что же, надо идти за стражей. Камень он тоже забрал. Приметя место, мальчишка понёсся в горд. Сразу к административному зданию.
У крыльца с железными колонами, поддерживающими козырёк подъезда, толпились просители. Они, видимо, надеялись получить одобрение Данаи, на то, что не дали ни басилевс ни александрос. Расталкивая их, Кузька пожелал им успеха в столь безнадёжном деле. В комнате начальника стражи, мальчишка тут же объяснил задачу, и как добраться до трупа, показал кинжал, но его пока оставил у себя. Начальник стражи поворчал, отрядил троих за телом и пошёл докладывать.
Кузька, посчитав на этом дело сделанным вышел на улицу, уже через другую дверь, встречаться с просителями после пожеланий не было удовольствия. В прошлом году и эту дверь украшал такой же подъезд. Но в тот раз ахемениды что-то высказали в сторону Аминтора, а Илька как раз входил в силу. Кузька улыбнулся вспомнив, как его друг ахеменидами сломал железный подъезд, а потом, выломав железную колону, гонял их по площади перед серым зданием. Местные тогда с интересом наблюдали это зрелище. Кое-кто из горожан рвался помочь, но не решался, испугавшись, что и его юное дарование, зашибёт неразобравшись. А советов-то было… Как половчее колону выломать, да как понадёжнее в руках вертеть… Хороший в Эгах народ, душевный.
Правда Илька потом день встать не мог, Аминтор его порол, что бы не ломал общественные здания, да народ не развлекал. Не дело наследнику прилюдно ахеменидов, словно коз гонять. Для этого лесочек есть.
О своём кролике, мальчишка уже не вспоминал. Теперь у него были дела посерьёзнее. По прямой, через лес, он поспешил домой. Это если идти по дороге, огибая храм и огороды, дом Пармения был самым дальним. А вот, если от серого здания по прямой, через лес, без дороги – то ближайший.
Кузька спустился в кухню, взял молока и вина. Родниковая вода была и около Логова. Эктор попытался влезть к брату с расспросами, но тот отмахнулся, даже на колкости, которыми младший по привычке хотел его поддеть, не ответил. Брат пригорюнился, но приставать не стал, значит отыграется позже.
Филин, старый приятель, попытался что-то рассказать Кузьке, по дороге к Логову, но мальчишка не стал прислушиваться к его ухонью. Бросив короткое: “Потом”, он сосредоточенно стремился к Логову. Пока в Логове никого не было, и никто не мог бы помешать, или остановить. Кузька хотел воспользоваться своей силой.
В его семье такого дара не было ни у кого, даже Гегелох не брался его учить, не зная как обращаться с этой силой. Вот Приам обладает талантом к математике, даже среди старших нет ему равных. Алесь – имеет идеальную память, раз увиденный документ он может воспроизвести даже через год, и как многие, из аристократии, может видеть местность с высоты причьего полёта. Эктору досталась сила, такая же могучая и безудержная, как у отца. А он… Видимо кровь покойной матери, из правящего эгейского дома, сказалась только в нём.
По дороге он сразу же набрал в сосуд воды из родниковой лужи. Всё три сосуда у него. Как хорошо, что он заранее привёл Логово в порядок, словно чувствовал, что это понадобиться.
Кузька сел на циновку. Достал камень и кинжал. Жаль, что камень лежал не на самом захоронении. Можно ли им воспользоваться как могильным камнем – мальчишка до конца был не уверен. Одна надежда, что в сочетании с кинжалом они сработаются.
Он положил камень на земляной пол, где уже прогнили доски, и от них ничего не осталось. Кинжалом сделал небольшое углубление у камня. А рядом с камнем уже воткнул кинжал.
Шепча заклинание, которое в стихотворной форме тут же рождалось в его голове, мальчишка из сосуда лил воду на камень. Сначала вода – данная небесами и прошедшая землю. Затем молоко – как влага, что есть в любом разуме, вскормленном землёй. И только потом вино – как кровь земли. Кузька задумался, достал со спины свой длинный кинжал. Мальчишка, при всех своих исследованиях, привык делать так, как подсказывает нутро – идти по наитию, всё равно учителей нет, которые бы объяснили правильность ритуала, а в книжках, ну не всегда жрецы добросовестно ритуал описывать будут, зная что непосвященные прочитать смогут.
Полоснув себя по руке, он воткнул длинный кинжал рядом с собой. Потушил лампу и лёг. Теперь главное – сон.
В сон он погружался с трудом. Липкие обрывки нави то вклинивались в сознание то исчезали. Хлопья сна, подобно снегу, наваливались на мальчишку, но жаркое сердце растапливало их. Огонь и Лёд боролись. Явь и нега – играли в свои игры, то это была чехарда, когда они молниеносно сменяли друг друга. Сначала игра перешла в прятки, когда нега пряталась, а сознание пыталось её найти. Потом это переросло в охоту, когда сон охотился за сознанием. Забытье в тревожном сне, мутное состояние на гране реальности, родственное Смерти, окутало мальчишку, свернувшегося на циновке.
Сонные грёзы - дыханье Морфея.
Смерти подобны – их поцелуи,
Лёгким дыханием девы прекрасной
Мы улетаем как стаи аоров .
Как ветерок пронеслись длинные волосы прелестной женщины. Кузька побежал за ней, что бы увидеть её лицо. Насколько оно должно быть прекрасным, если один след её завораживает. Запах цветов, терпкий. сладкий, с лёгкой горчинкой – опьянял. Волосы, как ветер, пробежали по цветам. Их пряный аромат усиливался. Золотые искры пыльцы вихрем закружились обволакивая мальчишку. Тишина давящая на уши. Золотые искры не давали увидеть удаляющуюся женщину.
- Постой! – звонко закричал мальчишка.
Только взмах крыльев был ему ответом.
Одинокая тень бродила по лугу. Парнишка побежал к ней, надеясь увидеть женщину. Но это был мужчина. Широкоплечий, бородатый, грустный. Кузька остановился.
- Ты кто?- осторожно спросил он блуждающую тень. Мужчина осмотрел себя, задумчиво оглядел луг, мальчишку стоящего напротив.
- Сиф.
Человек сам казалось был заинтересован своим голосом, как гром разразившимся в звенящей тишине.
- Я Сиф – повторил он- Домашний дома Линкестов.
- Ты тот, - Кузька судорожно сглотнул, поняв, что говорит с найденным трупом. – Ты видел кто тебя убил?
Мужчина в недоумении рассматривал свои руки, словно видел их впервые. Он трогал своё лицо.
- Я на рынке взял овёс – хрипло говорил Сиф, голос его был глухой, подрагивающий. Он говорил словно сквозь сон. Сон который его не выпускал, а был уже его сущностью.
- Помощник купца помогал – шелестел голос, - он поехал со мной. Просил подкинуть до дома. Поделился хлебом. Потом…
- Он умирает – звонкий, сильный голос раздался на лугу. Кузька поморщился. В ушах голос звучал подобно набатному колоколу. Силуэт начал уходить в цветы.
- Стой – попытался остановить его мальчишка.
- Умирает! – рокотало в ушах.
Кузька открыл глаза, перед его лицом были грязные замшевые сапоги. Мальчишка пробежался по сапогам вверх, слабо улыбнулся белыми губами.
- Неистовый пророк.., - и опять погрузился в цветы.
Илька рухнул перед скрючившимся мальчишкой на колени и тряс его за плечи, откидывая покрытые холодным потом рыжие волосы с лица.
- Быстрее, молока! Мёда! – распоряжался он. – Иди ко мне! Иди! Кузя, Кузик…
Фифа передал оставшееся молоко, после поездки к барсам. Илька открыл рот мальчишке влил туда белую жидкость. Ясон в своей торбе нашёл соты, завёрнутые в тряпицу. Обдув, он нагрел соты на пламене лампы, что бы мёд стал более тягучим.
Отстранив Ильку, подхватив обмякшее тело, Яська вложил мёд в рот мальчишке.
- Просыпайся! – Яська прижал его к себе. Его руки легли на сердце Кузьки, зелёная лоза заскользила по телу. Рана на руке стала затягиваться. Усики лозы проникали в кровь наделяя её жизнью. Щеки и губы мальчишки порозовели.
Кузька открыл глаза. Рядом на коленях сидел Илька внимательно всматриваясь в него, и внутренне зовя встревоженным набатом. Яська держал его в своих руках, сосредоточенно проверяя движение лозы. Фифа стоял облокотившись на забитое окно, нервно грызя ногти. Во рту было сладко, Кузька понял, что это мёд и начал его сосать. Он улыбнулся мальчишкам. Все здесь.
- Очухался. – вздохнул Фифа. – Ну ты и напугал! Нас к Логову Илька гнал, от барсов пинками под зад. Поднял и всю дорогу галопом. Лошадей почти загнали. Мой то старенький, думал в лесу падёт. Сурик вякнуть, что-то хотел, Илька ему такой пендаль отвесил, что не удивлюсь если теперь сесть не сможет, побежал коней чистить и в конюшню ставить.
Илька укутал Кузьку в свой гиматий, и рывком поднявшись, притащил из маленькой комнаты очаг, в чугунной печи. Поспешно развёл огонь, ломая и отправляя в пламя доски.
- Камень и оружие не трогайте, - слабо предупредил Кузька, - сам уберу.
- Сам, оживи сначала, - Яська проверил пульс на шее, жилка уже равномерно билась. – Вина бы ему горячего.
- Я быстро – Фифа вылетел из Логова, денег у него на вино хватит, ингредиенты он уже закупил. А даже если б не купил, на друзей не жалко.
- Тебе нельзя вызывать духов одному - Илька пододвинул раскаляющийся очаг поближе к Кузьке. – Давай грейся.
- Ты вызывал? – Яська рассматривал камень покрытый вином и торчащие кинжалы.
Кузька слабо кивнул. Он тихо рассказал о найденном трупе и о том, что рассказал ему Сиф. Мальчишки задумались. Илька сбегал на улицу, принёс воды, поставил кипятиться, железные кружки в Логове у них всегда жили, даже за их чистотой следили. Кузька зачерпнув принесённой воды омыл камень, кинжалы, всё тщательно обтёр и убрал. К тому времени, когда явился Фифа, вода уже закипела, туда влили вино и бросили мёд.
Мальчишка потихоньку начал согреваться. Они сделали ещё порцию горячего напитка и собравшись у очага стали поочерёдно прикладываться к кружке. Получились своего рода поминки Сифа, верного раба линкестов. Вот и ещё один камень в мозаику об отравленных конях.
Согревшись, но всё ещё кутаясь в гиматий, Кузька достал из сундука старую, видавшую лучшее время для себя, кифару. Мальчишке было грустно и тепло. Когда настроение было хорошим, парнишка предпочитал рожок или свирель. Под звуки свирели, напоминающие пение птиц, ему лучше думалось, но петь, петь лучше было под кифару. На этом старом инструменте играли ещё старшие, она хранила тепло их рук. Теперь играют они. Полировка на ней уже почти стёрлась, зато струны натянуты и настроены, и звучала она нисколько не хуже, чем когда только появилась на свет из под руки мастера.
От горячего вина ребята быстро захмелели. Кузька с кифарой опустился назад, на циновку. Подобрал аккорды под новую, рождающуюся в мир песню. Слова сами приходили в голову, ложились на музыку. Мальчишка запел:
Когда войдём мы в пламя
Не будет остановок
Лишь только дивный луг
И яркие цветы
Илька забрал у него кифару, сунул кружку и продолжил:
Идти дорогой света
Сквозь шорохи и лязги
По истине и правде
Тропою красоты
Кифара переходила по кругу, певцу же давали отхлебнуть пару глотков.
Земли бушуют стоны
И взрывы и дыханье
Потери и лобзанья
Оставя позади – идём вперёд.
И травы семецветья
Целуют наши щёки
И кровь вином стекает
И ветер удаляет все детские мечты.
Когда музыка стихла, ребята сидели глядя на огонь в тишине. В их сердцах всё ещё звучали слова песни, родившееся в Логове.
- Кузь, надо будет в дом к Линкестам слазить, - Фифа поднялся, его немного заносило, что бы не потерять равновесие, он опёрся о Яськину шею.
- Чудик, ты чего делаешь! – встрепенулся Ясон- Ты чего, меня вырубить хочешь? Эти точки трогать нельзя.
- Какие точки – заинтересовались Фифа с Илькой.
Яська вздохнул, зла на этих неучей не хватало. Сосредоточившись, он представил перед собой своё наглядное пособие, на котором сам учился, и которое возникало почти без напряжения.
В полутьме Логова возник скелет. Довольно отчётливый, и даже не прозрачный.
- Ой! – восторженно воскликнул Кузька, заворожено разглядывая появившиеся кости. – Ты тоже можешь подымать скелетов?!!
- Не это иллюзия – Отмахнулся Ясон. – Вот смотрите. Где обозначено красным, там точки, что бы лишить сознания человека.
Кузьке сейчас это было не интересно, появившаяся радостная надежда, что его кто-то поймёт – рухнула. “Всего лишь иллюзия” – мальчишка грустно вздохнул, а у него не фантомы. И он с ними живёт. Он слышит их призывы, и если он прикажет, они пойдут за ним. Как бы ему хотелось, что бы и у него были просто иллюзии.
Кузька пьяно улыбнулся опустевшей кружке:
Победы избранник или смерти певец,
Цветочным ковром его будет конец
Пусть красные маки подобно заре
Могилу покроют его на холме.
Пусть бой тот - последний в далёкой земле
Пустынной и дикой, как видится мне,
Победу скуёт из смерти его
Друзья пусть пройдут, не боясь ничего.
- Отчего-то Кузьке стало совсем грустно.