Цена любопытства

Вадим Кузема
   ( " Цена любопытства" это детективная повесть об обычном почтальоне, скромном человеке и примерном семьянине без особенных пороков.
Без пороков, кроме одного - он любил читать чужие письма. Вскрывал их в своей домашней « лаборатории» и читал, затем запечатывал и отправлял. Когда в корреспонденции одного из жильцов его маршрута он регулярно начал обнаруживать только пустые белые листы, сила любопытства подтолкнула его к расследованию...  )

               

Загорелось табло, мелодично прозвучал голос стюардессы: «Уважаемые пассажиры! Займите свои места в салоне, пристегните ремни безопасности. Через пятнадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Гамбурга».
Самолет легко коснулся взлетной полосы, переложенный реверс уверенно тормозил громадную машину. В салоне раздались редкие аплодисменты. Андре, второй пилот, быстро провел заключительные полетные операции. «Опоздали из-за встречного ветра на двадцать минут, - подумал он, глянув на часы, -  но, может, еще успею».

I глава

Газеты в этот день писали много и сочно, впрочем они много и сочно пишут каждый день. Вроде бы ничего особенного вокруг не происходит, а заглянешь в газету - ворох новостей и событий, шокирующих и не очень. Целая индустрия наловчилась из ничего делать что-то и иногда кажется, что будущее событие потому и становится значимым задолго до того, как оно случилось, потому-что сотни пальцев на компьютерах написали тысячи строк о его исключительности, а у миллионов людей оно отложилось в голове именно на тех полках, где собирается все важное и неординарное.
Собрался принц жениться на женщине. Все нормально, казалось бы, пусть женится, родственников открытками предупредит, все придут, погуляют, поздравят, порадуются. Ан, нет, заранее начинается легкий, а потом все усиливающийся шумок вокруг предстоящей свадьбы. Всем интересно кто невеста и кто ее мать, сколько стоит платье, какие будут гости и во что принцу это все обойдется. В день свадьбы к ступеням церкви не подъехать, не подойти - всё о чем читали мы хотим увидеть.
Или родила женщина пятерых детей. Здесь подход другой: вначале никакой шумихи - вдруг не родит, вдруг не пять. Если пятерых по очереди - нормально, а если пятерых сразу - событие. Газетчики лезут везде, могут даже посмотреть, не остался ли там шестой.  Всё узнают, со всех сторон сфотографируют, факт поджарят и блюдо готово к употреблению. Толпа глотает.
Конечно, прежде всего читателей интересует рубрика «Криминал». Может быть, именно она и родила когда-то газету? В любом популярном издании - убили, ограбили, закопали, сожгли.  Главное, когда читатель возьмет в руки очередной номер, нагнать на него ужас и затянуть его к себе, сразу воздействуя на основные инстинкты. Всё, из рук он ее уже не выпустит.
Недавно обворовали банк, кассир спешно отдал все деньги. Видеокамеры снимали -  картина потрясающая. Номеров машины никто не видел. Ищут, в следующем номере расскажут подробности, ждем с нетерпением. Банк, естественно, никому не жаль, о нем забыли, все думают о деньгах - что будут с ними делать, сколько на брата приходится? Похитителей поймали где-то номера через четыре, денег при них - половина. Все, дальше не интересно, подавай опять свежую новость, и не волнуйтесь Господа, дадут.
Когда-то давно один мудрец сказал: меньше знаешь, лучше спишь. Ага, вот оно! Во всем виноват  ген, отвечающий за любопытство. Глупый вопрос: почему прислушиваетесь? - Хотим знать. А почему присматриваетесь? - Знать хотим. А почему вчитываетесь? - Да, интересно и знать хотим, черт возьми!
Больше всего хочется знать именно то, что знать нельзя. А что именно нельзя? Нельзя лезть в чужую душу? Смотря в чью и как, разве что потихоньку, чтобы никто не заметил.
Но лучше всего жить просто, находясь в стороне от бурлящей жизни и взирать на всё со стороны. Например быть обыкновенным почтальоном, как Клаус Шнитке. Он - почтальон. Именно тот, через кого все события доносятся, в прямом значении этого слова, до общественности. Мы знаем, что в одно и тоже время в наш почтовый ящик он положит пачку разномастной бумаги, двигаясь по одному и тому же маршруту. У него все выверено: движения, жесты. Отдельная тема – память. Знать на память фамилии всех жильцов даже небольшого  района – это, знаете, нужно быть почтальоном. Господин Шнитке был не просто почтальоном. То есть, он был просто почтальоном, но при этом он еще кое-что замечал и примечал. По тому, что человек выписывает, от кого ему приходят письма, можно многое узнать. Например, врач с Фолкенштрассе, неприметный внешне человек с приветливыми голубыми глазами. Лишь Клаус знал о его пристрастии ко всякого рода оружию. Какие только журналы и брошюры на эту тему ему не приходили, начиная с обыкновенных охотничьих до специальных военных. Он выписывал на эту тему все, что можно было выписать и Клаусу иногда казалось, что и окна его небольшого дома чем - то напоминали бойницы. Всегда хотелось заглянуть за ограду постройки, посмотреть не стоит ли там ручной пулемет с оптическим прицелом. Даже на прием к нему один раз записался и пока старичок его обследовал, глазами шарил по углам. Правда, ничего особенного, кроме огромного шкафа, забитого подписными изданиями килограммов на триста, не заметил. А пара молодоженов с Акациенштрассе? Год как живут, детей нет, но он регулярно приносит им в дом кучу всего, что касается новорожденных. Ясно – ждут ребенка. Или не ждут, но хотят. Может быть он ждет, а она не хочет, может не могут.
Старая дева Катрин, что живет напротив супермаркета, ничего не выписывает, рекламу сразу же выбрасывает, но регулярно получает из книжного магазина полицейские романы. И взгляд у нее, как у частного детектива. Всегда поджидает Клауса возле почтового ящика, осматривает его с головы до ног, молча кивает, берет очередной пакет и сразу же исчезает за дверью. Шериф в юбке.
Есть, конечно, люди с более разносторонними интересами. Жаль, что работа у почтальона стала, как и вся жизнь - темп, темп. Еще недавно на его маршруте было двое, но недавно напарника сократили, а ему работы добавили. Раньше он успевал постоять, перекинуться парой фраз с адресатом.
- Ты, конечно, читал, Клаус, об этом ужасном происшествии в Тюрингии?
- А что случилось?
- Да, мальчишки, свою же одноклассницу…
- Боже мой, в наши времена мы думали о другом.
- Да и радовались другому. А у них один секс на уме.
- Ужасно!
Еще интересней было разговаривать с Герхардом, старым банковским служащим. На пенсии он уже десять лет, но постоянно следит за всеми хитросплетениями финансов - биржевым курсом ценных бумаг, различной валюты, индексами, то что по-прежнему оставалось под прицелом его внимания. На протяжении последних лет при встрече с ним Клаус задавал ему один и тот же вопрос:
- Ну, что будет с маркой, она упадет или ..?
Дальше он ничего не успевал произнести и выслушивал длинную тираду из экономических терминов. Кивал, соглашался, вздыхал и, дождавшись паузы, отвечал:
- Да, да, так и будет, в прошлый раз Ваш прогноз был точнее точного, -
и ехал дальше, моментально выбросив из головы весь этот бред. Небось, его такая же маленькая, как и он сам, жена едва ли была в восторге, когда после очередного взлета курса акций какой-нибудь маленькой компании, он требовал вложить в них всю ее очередную пенсию. Однако за долгое время общения с Герхардом Клаус, всё же, стал немного разбираться в финансах и был просто напичкан различными терминами, которые частенько вставлял в разговоры с собственной женой. Та с удивлением смотрела на него, не понимая откуда у него, постоянно торчащего после работы в своей маленькой фотолаборатории, такие познания в этой сфере, для нее они ограничивались походом один раз в месяц в местное отделение банка.
Маршрут движения Клауса заканчивался у кладбища. Около него, в отдалении от других, стоял дом Эгона Фольке. Инвалид, одинокий и неприметный человек, оставлял раз в неделю к приезду почтальона на правой колонне своей калитки прикрепленное письмо. Сам сидел при этом у открытого окна, поднимал левую руку в знак приветствия и шел за стаканом воды для него. Клаус присаживался на скамейку возле калитки, так как спешить уже было некуда, спокойно выпивал стакан воды, брал корреспонденцию Эгона и, устало кивнув, отправлялся в обратную дорогу.
Эгон сам никогда не носил писем на почту, это делал за него Клаус. Письма всегда были одному и тому же адресату - он писал своему брату, который жил в Нюрнберге. Сколько лет было самому Эгону, Клаус не знал, может быть сорок, а может быть и пятьдесят. Не знал Клаус ничего и о его интересах. Книг и журналов тот не выписывал, рекламные агенты до его дома тоже никогда не добегали. Знал лишь, что дом, в котором он жил, был старый и достался ему от жены, а ей, в свою очередь, от давно умерших родителей. Детей они так и не дождались, жили уединенно и  единственной  связью с внешним миром у Эгона была только с его братом Эдуардом.
Назад от старого дома Клаус брел медленно, велосипед вел в руках рядом с собой. Возле одного из почтовых ящиков поднял лежащую на земле полчаса назад им доставленную «Морген Пост». Обронили в спешке, забирая почту, - подумал Клаус. Почему-то не бросил её назад в ящик и шел, мельком читая подборку новостей: демонстрация ультраправой молодежи в Мюнхене, четверо арестовано и полиция ищет зачинщиков. Крупная строительная компания одной из земель обанкротилась, на улице оказались более 5000 человек. Опять бензин будет дороже, новые налоги, борьба за экономию. Зеленые, красные, коричневые. В Нюрнберге средь бела дня ограбили банк, грабитель схватил сумку с деньгами, в упор расстрелял кассира и лежащего на полу без сознания охранника.
Все хотят легких денег, думают, что с ними придет и легкая жизнь. Самообман: больше ешь – больше хочется, больше имеешь – больше тратишь.
Клаус почувствовал что сильно устал. Ему надоело читать и думать, а захотелось побыстрее, добравшись до любимого дивана, вздремнуть.

                II глава

Клаус был человеком почти без пороков. За всю жизнь никто не назвал его негодяем, обманщиком, бесстыдником. Он один раз в жизни женился, один раз устроился на работу. Выражение «молодость не без греха» - не про него. Дети всегда говорили об отце в превосходной степени - далеко не многие, как они, ведать не ведали, что такое отцовский ремень. Его друзья, зная покладистый характер Клауса, никогда не злоупотребляли его обязательностью и честностью, их с женой охотно приглашали на любые праздники, соседи и друзья могли рассчитывать на его сочувствие и поддержку в тяжелые моменты жизни. Но при полном  отсутствии недостатков не наблюдалось также и особых достоинств. В детстве родители пробовали приобщить Клауса то к музыке, то к спорту, то к религии, однако ничего ему впрок не пошло.
У него было только два увлечения: фотография и почтовые марки. А пороков не было почти, почти, потому что один все-таки был - Клаус любил читать чужие письма. Это был профессиональный порок и как он к этому пришел, уже не помнил. Наверное, началось это еще в училище, когда косил глазами за ручкой соседа по парте, который писал записки другу, рассказывая о своих любовных похождениях. А может быть, когда уже работал и начал вскрывать письма понравившейся молодой женщины, отправлявшей их своему мужу, проходившему службу в бундесвере. Привычка с годами усилилась и в своей маленькой лаборатории он придумал целую систему вскрытия и восстановления конвертов и за долгие годы по этому поводу не поступило на него ни одной жалобы.
Написав письмо, вы думаете, что один на один открыли душу своему адресату? Нет, при вашем разговоре был третий - Клаус. Однажды он вскрыл письмо Терезы, которая жила около заправочной станции. Она писала своей подруге из Гамбурга: «…это становится невыносимо. от него всегда пахнет разными женскими духами, я уже устала представлять мысленно его оргии и когда-нибудь я сойду с ума от всего этого...»
Муж Терезы работал проводником Мюнхенского ночного поезда. Трудно было представить, что невысокий, неказистый Генрих - ловелас, без устали соблазняющий проводниц и легкомысленных ночных пассажирок. Но скорее всего его похождения были лишь плодом больного воображения, пребывающей в состоянии депрессии супруги. Подруга всякий раз пыталась утешить Терезу, но между строк в ее письмах явно сквозила откровенная нелюбовь и недоверие к противоположному полу. Одно из писем Терезы сильно взволновало Клауса: там были строчки о смерти, безысходности и как-то после работы он позвонил в калитку ее дома. Мужа, как всегда, не было и они присели на скамейку в саду.
- Извините, фрау Тереза, мне казалось, что человека старят не года, а плохие мысли. Вы неважно выглядите…
- Ах, Клаус, мое пятилетнее затворничество сделало меня другой и я уже сама не узнаю себя.
- Может, пойти работать. Среди людей, знаете ли…
- Мне страшно. Тарелки, тряпки, сад убили во мне собеседника и кажется, что каждое слово невпопад…
- Это только кажется. Есть женские клубы для домохозяек, я тут выбрал адреса…
Они просидели целый час, болтая о всякой чепухе, а потом Клаус не раз встречал Терезу прилично одетой, направляющейся к центру города. Идея с женскими клубами, похоже, сработала, да и послания подруге в Гамбург стали носить уже другую тональность. 
Письма Ульриха Шлимана, пенсионера, бывшего тренера футбольной команды к своему сыну всегда вызывали у Клауса отвращение. Грубая спортивная игра наложила свой отпечаток и на манеру его письма. Наставления, упреки, обвинения, а иногда даже и оскорбления - так что было неудивительно, что ответы не приходили. Похоже его сын, преподаватель математики в сельской школе, ограничивался в общении с отцом лишь кратким телефонным разговором. Ульрих воспитывал в письмах всех: сына, невестку, внуков, учеников сына и даже директора школы.
Когда он встречал Клауса, всегда спрашивал, с каким счетом сыграет в воскресенье Бавария-Мюнхен.
- Два : один, -  всегда отвечал Клаус.
- Два : ноль, - всегда возражал Ульрих, -  и все мячи будут забиты во втором тайме.
- Значит, первый смотреть не имеет смысла, - отвечал Клаус.
- Это почему же..?
При этих словах Клаус всегда жал на педали, еще долго слыша удаляющиеся нравоучения нерадивому болельщику. Ох, уж эти фанаты!
Больше всего он любил вскрывать письма Бэтины, продавщицы маленького частного магазина. Это были романы. Если их собрать, получилась бы увлекательная книга. В ее пространных письмах все было строго по порядку: cначала о самочувствии, потом о работе, о соседях, в конце о погоде - как в программе новостей.
Письма старой Катрин Клаус больше не вскрывал: она писала их своей подруге шифрованным текстом. Клаус несколько раз пытался подобрать ключ к шифру, но потом понял, что она его меняет. Один раз он очень испугался, когда ему показалось, что она его изобличила. Однако, Катрин считала, что ее письма и телефонные разговоры интересуют если не ФБР, то, по крайней мере, немецкую контрразведку:
- Они в курсе всего…
- Кто они?
- Ну, они, - говорила она, оглядываясь, - все знают и до Вас тоже доберутся.
- Когда? -  спрашивал Клаус.
- Скоро, - отвечала Катрин и шептала ему на ухо что-то о тотальной информационной криминальности общества.
Однако ни криминалом, ни политикой в  письмах, похоже и не пахло. Люди в конвертах часто пытались отправить, кроме исписанных страниц, всякую ерунду, кто-то даже муху засушенную отправил. И вот сегодня Клаус вскрыл конверт, который содержал только два совершенно чистых белых листа …


     III глава


Письмо он взял у Эгона сегодня? Нет, вчера. Нет, даже не вчера, а еще раньше. Почему не сдал в отделение? Ах, да, эта почтовая марка - он такую никогда не встречал. Это была еще одна, кроме фотографии, его детская привязанность, от которой он никогда не мог избавиться. Можно даже сказать, филателия была его страстью, а один случай даже вошел в их семейную историю. Отец Клауса, как впрочем и его дед, был любителем - нумизматом. За десятилетия образовалась коллекция уникальных монет и отец аккуратно раскладывал их на столе по праздникам, а пришедшие гости рассматривали монеты, в который раз выслушивая истории о лучших экземплярах. Когда пошла мода на марки, Клаус поддался увещеваниям двух мошенников на рынке и сменил семейную реликвию на «редкую, старинную» марку с изображением какого - то феодала. Скандал был грандиозный! Полиция разыскала мошенников в соседнем городе, но часть коллекции все-таки пропала. Отец Клауса проявил редкое благоразумие и в наказание купил сыну все имеющиеся в продаже книги по филателии и заставил их прочитать. Клаус приобрел обширные знания в этой области и с тех пор это стало, наряду с фотографией, вторым его хобби.  Поредевшая коллекция монет отошла после смерти отца его младшей сестре, ему же достался большой шкаф набитый старыми книгами.
И вот теперь эта марка с изображением неизвестной ему писательницы. Клаус аккуратно отделил ее от конверта, приклеил на пустое место другую и утром сдал конверт в отделение.
Подходя к кладбищу, Клаус опять вспомнил о чистых листах бумаги. Эгон, наверное, что-то перепутал и засунул вместо обычных двух страниц, мелко исписанных корявым почерком, два пустых листа. Он вспомнил, что давно не залезал к нему в душу, потому-что нудное описание дневного распорядка Эгона и размышления о пасмурных днях жизни в его письмах всегда наводили на Клауса сонливую дремоту. Эгон, как всегда, торчал в окне и, когда почтальон подъехал, приветствовал его поднятием руки. Стакан с водой стоял уже на скамейке, Клаус присел и выпил воду. Что-то помешало ему позвать Эгона, чтобы перекинуться парой слов, да к тому же и письма для отправления не было. Клаус встал, оставив на скамейке свежую газету, устало побрел назад. Метров через сто его будто молнией пронзило. Эгон поднял правую руку…  Клаус оглянулся и посмотрел на окна - ставни были уже закрыты. Эгон не мог поднимать правую руку, так как последнее время ко всем неприятностям у него добавились колики в правой части спины и поднятие правой руки, как он пожаловался ему однажды, вызывало страшные боли.
- Врач сказал, что это уже навсегда.
- Пройдет…
- Не пройдет.
- Будет хуже?
- Хуже тоже не будет.
Клаус шел, волоча велосипед. Он постарался припомнить то, на что не обращал до сих пор внимания. Стакан с водой, который Эгон в последнее время для него наливал, был неполный, и жажда заводила Клауса на обратном пути в кнайпу.
Через неделю он с нетерпением вскрыл еще одно письмо Эгона своему брату и с удивлением вытащил два чистеньких белых листа бумаги. Ну, дела! Посылать пустой конверт, даже без привета. Маразм.
Подобный номер уже откалывала старая Катрин. Она одно время писала молоком. В своей лаборатории Клаус долго мудрил и в конце концов прочитал письмо, просветив его специальным светом. Но Катрин и это учла - все было зашифровано. Но в этот раз технология не сработала - листки бумаги, действительно, были чистыми и не скрывали никакой тайны.
Через день пришло письмо из Нюрнберга и Клаус задержал его. Вскрыв конверт, он обнаружил, что и Эгону в ответ прислали два чистых белых листа. Шла бессловесная пустая пересылка. Двойной маразм?!
Клаус начал перебирать в уме все, что знал об Эгоне. Эгон и Эдуард были двойняшками, а не близнецами, но внешне очень похожими, одного роста и телосложения, со светлыми волосами и голубыми глазами. Компенсируя их врожденную мягкость, у обоих были жены с сильным характером, причем, состоящие в жутких не ладах между собой. Жена Эдуарда Анна была немного выше мужа и внешне слегка на него походила. Женственная и стройная, работала врачом-косметологом, сама сделала в этом смысле себя, не имея должной поддержки, как любой ребенок из многодетной семьи. Её холодная красота когда-то сразила наповал Эдуарда и приковала его к ней навсегда. А вот жена Эгона, Марта, из довольно состоятельной семьи, которая с самого начала была не была в восторге от ее выбора. Десять лет назад Марта скоропостижно скончалась от рака груди. Биолог по образованию, она держала большой сад, выращивая все, к чему лежала её душа, компенсируя заботой о нем нерастраченную материнскую нежность.
Клаус частенько сквозь дыры в заборе смотрел на нее, занимающуюся грядками, любуясь ее ногами, бесстыдно выглядывающими из-под юбки. После ее смерти Эгон сник, однако всеми силами старался поддерживать их сад в прежнем состоянии.
В обеих семьях детей не было, что одновременно сближало и отдаляло их. Властные женщины подавляли своих мужей и воспитали в братьях потребность пооткровенничать друг с другом, это то многие годы и питало их переписку.
Клаус никогда не видел Анну, но по письмам Эдуарда мог представить, что она за человек. Ее недовольство судьбой делало их совместную жизнь безрадостной, однако они не ссорились. Видимо Эдуард смирился с ролью подкаблучника и практически во всём покорно подчинялся супруге. Работал механиком в гараже и писал своему брату: «Такое впечатление, что я все время в грязи - и на работе, и дома». Им нужно было, наверное, усыновить детей, но такая инициатива обычно исходит от мужчины, а он оказался не способным на такой поступок.
    В пятницу Клауса и его жену пригласили на свадьбу, выходила замуж дочь начальника, который был его давним другом юности. Невеста была неказиста и вся ее родня радовалась, что дожила до этого события. С Александром они вместе учились, а потом служили в армии, к тому же и почти одновременно женились. У обоих отцы воевали во вторую мировую,  тоже дружили семьями, и частенько Клаус с женой засиживались у Александра до поздней ночи. Общая страсть к филателии только усиливала их дружбу, перешедшую даже в привязанность. Всего лишь один раз их многолетнее знакомство омрачило неприятное происшествие: Каролин, младшая дочь начальника, долго не хотела идти спать, абсолютно не реагирую на замечания родителей. Тогда Клаус, придав лицу сердитое выражение, сделал ей внушение, а своенравная  девчонка схватила вдруг огромный подсвечник и со всей силы ударила гостя сзади по голове. Очнулся Клаус в больнице с первым впечатлением, что у него две головы и четыре глаза. Потом всякий раз, когда Каролин проходила у него за спиной, появлялись мурашки, и Эмма, жена его друга, с виноватым видом всегда торопилась убрать злосчастный подсвечник.
Каролин и выходила сейчас замуж. Долгая процедура в церкви усыпляла и Клаус стоял и думал о марке, он приволок с собой ее копию и при каждом удобном случае доставал и рассматривал ее. Едва выдалась свободная минута, он сразу же устремился к Александру и показал ему марку.
- Ну и что?
- Почтовая марка.
- Ты ее сам нарисовал?
- Нет, сфотографировал с конверта.
- Таких не бывает.
- Я тоже так думал.
- Ну и что ты хочешь?
- Чтобы ты вспомнил. Может быть, это какой-нибудь небольшой тираж?
- Отстань, ты же видишь, что я при делах.
- Еще при каких, вон, носки разные даже надел. Иди переодень, а то гости жениха тебя не поймут.
Александр с удивлением глянул на ботинки.
- И что теперь делать?
- Опусти ниже штаны и ходи мелким шагом.
Прерывая разговор, грянула музыка. Клаус знал своего друга и то, что теперь марка просто так не выйдет у него из головы. Спустя час Александр, действительно, к нему подсел:
- Покажи еще раз. Какая-то писательница на фоне леса и гор. Точно, такую марку не выпускали, во всяком случае, у меня такой нет. Это не монтаж? Дай мне, я потом пороюсь, хотя, нечего рыться, не было такой. Где ты ее взял?
- Я ж тебе сказал, с конверта снял. Это не криминал.
- Что за конверт?
- Не помню.
- Да…
   Через два дня Клауса позвал к себе начальник.
- Как твоя голова?
- Не спрашивай. Хорошо, что это всё уже закончилось. Молодожены уехали в свадебное путешествие и обещали месяц не возвращаться.
- Хорошо бы.
- Покажи еще раз эту марку…



IV глава

Теперь каждый раз в конце маршрута у Клауса возникало в душе тревожное чувство. Не то чтобы чувство опасности, скорее предчувствие чего-то неизбежного. В такие моменты у Клауса во рту по нижним зубам шел холодок, а на кончиках пальцев учащенно бился пульс. Все это только подстегивало любопытство почтальона, двигало желание разобраться что к чему и что не так и сегодня он все-таки решился и вошел во двор. Стояла поздняя весна, а сад выглядел нетронутым, заросшим бурьяном, замок на сарае заржавел, дорожка к постройкам прихвачена мхом.
- Ммм-да, - подумал Клаус, - Марта  была бы недовольна.
Непроизвольно вздрогнув от звука открывшейся двери, он встретился глазами с Эгоном:
- Тебе письмо.
Тот  кивнул и, засунув ноги в тапочки, стал спускаться по ступенькам.
- От брата.
Он еще раз кивнул и, сунув небрежно конверт в карман, вошел в дом.
- Хорошо, что не скомкал у меня на глазах, - подумал Клаус, - как будто наверняка знает, что читать там нечего.
- Эгон, - позвал он за мгновение до того, как тот готов был захлопнуть дверь, - закурить не найдется?
Дверь на несколько секунд задержалась и осталась приоткрытой.
- В дом не пригласил, - отметил Клаус. Рядом с крыльцом стояла тележка, с которой хозяин ходил за покупками, а прошлым летом от нее отлетело колесо, и он жаловался, что приходится таскать все  руками. Колесо снова на месте, смазка капала с нового подшипника.
Эгон вынес нераспечатанную пачку, открыл, достал две сигареты, кивнул еще раз и вернулся в дом. Клаус выпил приготовленный для него стакан воды, механически сунул его в карман и побрел восвояси. Дома долго крутил в руках стакан, не понимая, зачем он его забрал, ругал себя за непростительную рассеянность, а из головы не выходил заброшенный сад. Больше всего поразило то, что Эгон, заядлый курильщик, при нем открыл пачку и вручил две сигареты. Тот, кто курит, почти всегда, покупая новую пачку, вскрывает ее, вдыхая запах свежего табака, и сразу же закуривает. И эта телега с новым колесом - руки у Эгона были явно не там пришиты, отремонтировать сам не мог, а потащить старую телегу в мастерскую он бы не додумался.
 - Хорошо еще, что от пустого конверта мне не прикурил, - с сарказмом подумал Клаус и выбросил обе сигареты в мусорное ведро. Он редко брал в руки сигареты, курить не умел, совсем не затягивался, так одно баловство.
Клаус решил все рассказать жене, мысли, копошившиеся в его голове, требовали сторонней оценки. Жена молча слушала, явно не вникая в рассуждения мужа, а потом подняла глаза, в которых стояло если не полное равнодушие, то откровенный укор. Она долго  и нудно говорила, что нужно думать о своих проблемах, а не сушить мозги какими-то колесами, не начатыми пачками сигарет и заросшим садом.
- Хорошо, что о вскрытых письмах я ей не сказал, - подумал Клаус, - а то бы в полицию идти заставила.
Может, и вправду все это собачья чушь и плод его воображения? Выкинуть все из головы и жить спокойно. Кстати, своим участком, действительно, нужно заняться - покосить траву и выкрасить забор…

  Александр, в отличие от Клауса, в глазах других людей, не обладал такой незапятнанной репутацией. В молодости он не однажды был замешан в разного рода скандалах. Об его отношении к женскому полу знала вся округа, некоторые даже не понаслышке. Он всегда удивлялся инфантильности Клауса и поучал его.
- Женщине сначала нужно дать понять, что она тебе интересна, что ты от нее чего-то хочешь, потом скрыться с глаз и немного выждать. Пусть привыкнет, сто раз тебе в душе откажет и поволнуется, почему ты куда-то пропал. Ей обязательно нужно самой это много раз в мыслях представить. И тогда уже можно действовать настойчивей, особенно, если она перешла с джинсов на юбки и платья.
У Александра в центральной конторе была знакомая, с которой он постоянно поддерживал связь. Эта женщина несколько раз приезжала к ним с проверкой. Высокая, рыжеволосая, с чрезмерным макияжем на лице, она всякий раз заявлялась на неделю и уезжала довольная. Проверкой.
Перед выходными Клаус с женой снова ужинали у своих друзей. Мужчины после трапезы как обычно удалились в кабинет на второй этаж, дав женам возможность поболтать немног о ничего не значащих в мире вещах, детях и болезнях.
- Я сделал запрос в центральную контору об этой марке. Такую, действительно, хотели выпустить. Знаешь, что марки  - это как деньги, их нельзя просто как бланки в типографии заказать. Нужно разрешение, лицензии, контроль, в общем волокита, а у них только запись одна о ней осталась и ничего больше - ни образцов, ни кто печатать должен был, ни тираж. Я пытался узнать, кто художник, но они, болваны, и этого не знают. Рыжая сейчас в отпуске, ноги чернит где-то в Африке и вернется недели через две, тогда я ее напрягу, пусть узнает.
Видно было, что неизвестная марка его заинтересовала и, в отличие от Клауса, который о ней совершенно забыл, возбудила в нем желание коллекционера собрать всю информацию о неожиданной находке.
- Ты ничего не знаешь об этой молодой особе, которую решили увековечить на марке?
- Ничего, кроме того, что она книги строчила или строчит.
- Может, ее поискать. Не могли же без ее согласия фотографию прилепить.
- Я думаю сначала в библиотеке что-нибудь из ее произведений найти.
- Это ничего не даст.
- Тем не менее, схожу завтра, поищу.
Внизу послышался шум, и мужчины спустились на первый этаж. Вернулись молодые, загорелые и счастливые и по этому было понятно, что медовый месяц недостатком сладости не отличался. Гора чемоданов с вещами и покупками быстро заполнила комнату. Женщины щебетали, оживленно рассматривая приобретенные в отпуске для Каролин подарки, а молодой муж устало сидел на одном из чемоданов.
- Подожди, у тебя все только началось, - подумал Клаус и понял, что самое время удалиться и молча кивнул жене.


                V глава

В трех километрах от города, в небольшом поселке, жители которого в основном занимались сельским хозяйством, жил Вальтер Мюллер. Вернее, здесь жила его семья, а он практически все время проводил в полицейском участке города и служил там комиссаром полиции - работа забирала все его время и служебное, и личное. Начав карьеру обычным патрульным, он дорос до комиссара полиции, что вполне соответствовало его представлению о собственном будущем.
Аккуратист в работе, в семейной жизни, однако, не проявил себя безукоризненно. Неудачно сложился первый брак: после рождения ребенка жена, вместо того, чтобы окунуться в материнские заботы, по-прежнему не отказывала себе в светских развлечениях и стремилась любыми способами задержать уходящую молодость - пришлось нанять няню. Сюзанна, молоденькая студентка техникума, которая присматривала по вечерам за мальчиком, и стала объектом ухаживаний Вальтера. К тому же, их объединяла любовь к ребенку, который был полным слепком с отца. Вскоре связь вскрылась, и жизнь добропорядочного полицейского превратилась в сплошной кошмар. Жена, забрав ребенка, ставшего сразу объектом шантажа и средством мести, ушла к матери. Вальтер, получив к тому времени повышение по службе, имел свой кабинет и частенько ночевал там, чтобы за работой не замечать навалившихся на него неприятностей. Продолжая встречаться с Сюзанной, Вальтер одновременно отбивался от адвокатов, спущенных на него разгневанной женой, которая, впрочем, очень быстро нашла себе нового спутника жизни – водителя грузовика, бывшего до этого также женатым. Он-то и поставил условие, что жить хочет только со своими детьми. В один прекрасный вечер Вальтеру привезли сына и, к его большому удивлению, оставили навсегда. С Сюзанной у них родились потом еще две девочки. Она учла опыт предшественницы, понимая, что мужчине больше нужна заботливая жена, чем разукрашенная кукла, и определила своим жизненным кредо заботу о семье и обеспечение карьеры мужа.
…Три месяца назад Вальтер вышел на пенсию, однако постоянно торчал в полиции, помогая своему приемнику.
Сын пошел по стопам отца. Окончив с отличием полицейскую академию, работал начальником отдела криминальной полиции Нюрнберга и частенько вместе с женой и годовалой дочкой навещал отца. Летом они засиживались в саду до ночи, обсуждали происшествия, выстраивая логические цепочки. К ним в сад перебиралось остальное семейство и они все вместе ужинали под открытым небом, у огромного старого дуба.
Вальтер не любил читать детективные романы. И не потому, что музыкант не слушает музыку, писатель не читает книги, а повар, работающий в ресторане, ужинает в кнайпе напротив. У него был свой, вполне резонный, на его взгляд, довод. В детективных романах упорно не хотели описывать рутинную работу полиции, на девяносто девять процентов являющуюся причиной успеха в раскрытии преступлений. Это обижало Вальтера и  именно из обиды он презирал жанр, героем которого себя всю жизнь считал.
 Сегодня Вальтеру исполнялось 61 год. 60 лет отметить не удалось - два месяца пролежал в больнице и теперь родные решили наверстать упущенное. Он не переносил пристального внимания к себе и за неделю начал обзванивать приглашенных, уговаривал не покупать подарки, угрожал отозвать приглашения или выслать на следующий день все назад по почте. Единственный человек, с кем он не мог себе этого позволить - невестка Яна. Он ее любил отеческой любовью и считал, что сыну с супругой несказанно повезло. Когда они созванивались, Яна удивительным образом сразу проникалась его проблемами, сживалась с ними и высказывала свое мнение, зачастую очень дельное. И хотя жена Вальтера не была его сыну родной матерью, она, отчасти из-за ревности к хорошим отношениям мужа и невестки, отчасти из-за несоответствия ее понятиям, Яну недолюбливала. Та всеми силами старалась наладить с ней отношения, но, вот-вот потеплевшие, они по каким-то невидимым причинам снова портились. Женщины неделями не общались, демонстративно - жена Вальтера, настороженно - Яна.
Редкая мать всем сердцем принимает жену единственного сына. Ей всегда хочется, чтобы женщина, которой он теперь отдает всю нежность и время, заботилась о нем также, как она.
- Он приехал сегодня в мятой рубашке, к тому же ворот на ней истрепался, - жаловалась Сюзанна Вальтеру.
Ее совершенно не интересовало, что Яна всю дорогу от Нюрнберга ругала своего вечно задумчивого мужа за то, что он надел не приготовленную ею рубаху, а ту, в которой работает в саду. Она впопыхах не заметила и предполагала, кусая губы, насмешливые взгляды и оханья свекрови.
Дополнительным стимулом к празднованию юбилея для Вальтера было также присутствие подруги Яны – Каролин. Она недавно вышла замуж и была лучшей и единственной подругой Яны. Женщины очень удачно дополняли друг друга, их характеры, манеры и внешний вид были полной противоположностью, это и стало залогом многолетней неразрывной дружбы. Яна – красивая, уравновешенная, с мягким характером,  улыбчивая женщина в детстве всегда была идеальным ребенком - послушной, прилежной ученицей в школе и гимназии. Каролин -  нескладно сложенная, но чрезвычайно подвижная, энергичная по природе, умная и решительная. Она всегда была готова прийти на помощь и постоять за себя. Не привлекательные внешние данные удачно компенсировались необычайным трудолюбием и усердием, а ее занятия каратэ ставили подружек вне домогательств и обид сверстников. Практичная и прагматичная Каролин из всего выискивала выгоду, никогда не забывала нанесенных ей обид, но и ценила терпимость к ее выходкам.
Народу привалило не расчетное количество: пришли сослуживцы и старые друзья по футбольной команде, вдруг приехали дальние родственники, с которыми не общались месяцами. Двор был заполнен шумной толпой, в больших количествах поглощавшей все что было приготовлено, звучала музыка. Обилие поздравлений и пожеланий окончательно вывело Вальтера из строя. Он ходил по двору из конца в конец, боясь обидеть гостей, постоянно чем-то угощал, стараясь выглядеть приветливым юбиляром. Все изменилось, когда появились Каролин с мужем. Ее энергия сразу наполнила воздух, а рядом уже стояла Яна, и через десять минут все было в порядке. Вальтер крутился меж подругами, которые быстро разобрались с множеством народа, поставив в  середину общего внимания юбиляра. Он вздохнул спокойно и даже его Сюзанна была сегодня благодарна невестке и ее подруге за взятую на себя обязанность руководить торжеством. Под вечер остались только близкие, не мешающие  Вальтеру, Яне и Каролин оживленно общаться в стороне.
Каролин закончила в этом году юридический факультет университета и готовилась к адвокатской практике, открыв собственную канцелярию. В отличие от сокурсников, которых после сданных экзаменов, что называется, «тошнило» от юриспруденции, Каролин горела желанием начать работу.
Как среди мужчин разговор, с чего бы не начинался, заканчивается женщинами, так у Каролин и Вальтера он завершался всегда спорами о коллизиях криминального права.  Они никогда не могли прийти к общему мнению, однако спор  не переходил в конфликт. И каждый, в очередной раз оставшись при своем мнении, клялся на утро найти доказательства правоты и предоставить их оппоненту.
К двум часам ночи все разошлись. Каролин осталась ночевать у Мюллеров, отправив мужа к родителям. Закончив уборку и, не оставив грязной не одной вилки, женщины до утра болтали о своих делах, планируя жизнь и покупки.

VI глава

В Нюрнберге у Клауса жила племянница, дочь младшей сестры. Она училась в институте, снимала квартиру в центре города. Частенько с друзьями отправлялась в горы кататься на лыжах, много читала, обладала завидной внешностью и не оставалась без внимания поклонников.  Пунктуально присылала родственникам открытки ко всем праздникам и по случаю дня рождения. В последний раз Клаус видел племянницу, когда она закончила школу, пять или шесть лет назад - годы идут. Клаус решил позвонить ей по трем причинам.
Во-первых, писем Эгону больше никто не писал, во-вторых, последнее письмо Эгона вернулось, не найдя адресата, в-третьих, он хотел поговорить с Эдуардом об изменениях, которые произошли с Эгоном. Сделать это нужно было непринужденно и как бы невзначай и Клаус измучился в поисках причины для поездки в Нюрнберг, но она нашлась сама. Младший сын увлекался теннисом, и Клаус вызвался сопровождать его на международный трехдневный теннисный турнир. Съезжались звезды и сын был вне себя от радости, что он сможет увидеть сразу столько знаменитостей. Жена удивилась инициативе Клауса - такого за ним не водилось. Он побеспокоил сестру и попросил разрешение остановиться у ее дочери. Потом позвонила племянница и долго ругала дядю за то, что он через ее мать к ней в гости напрашивается. Короче, все уладилось, и в четверг, рано утром Клаус с сыном отправились на вокзал.
Поезд отходил в семь тридцать, и можно было прийти за пять минут до отъезда. Однако, как любой человек, который не часто пользуется услугами железной дороги, Клаус решил подстраховаться и прибыл на вокзал на целый час раньше, волоча за собой не выспавшегося Йогана. Походив минут двадцать по пустому перрону, Клаус отправился на небольшую привокзальную площадь, где уже во всю работали мелкие лавочки, обслуживая прибывающих и уезжающих пассажиров.
Внимание Клауса привлекла небольшой книжный киоск, в котором суетилась седоволосая высокая женщина. Она раскладывала газеты и свежие бестселлеры. Клаус подошел и минут десять бессмысленно перебирал толстенные  книги, справочники, каталоги. Взгляд его остановился на полке со старыми, выпущенными лет двадцать-тридцать назад книгами, скорее всего, их сдали на комиссию. Он подошел к стеллажу и стал копаться в нем, находя одно за другим знакомые издания. Страницы многих  пожелтели, обложки истерлись. Цена каждой была одна марка, но на их сегодняшнюю покупательную способность это, похоже, уже не влияло.
    Вдруг взгляд Клауса остановился на коричневом тонком переплете, где осыпавшиеся наполовину золотистые буквы тускло высвечивали имя автора - такое же имя стояло под фотографией писательницы на почтовой марке. У Клауса пересохло во рту и он стал лихорадочно шлепать себя по карманам - денег при себе не было. Примчавшись на вокзал, где оставил Йогана, с удивлением обнаружил, что сын, улегшись на сумку с вещами и продуктами, мирно спал. Клаус достал из наружного кармана сумки портмоне с деньгами и подумал: «Хорошо, что не украли». Оставив нравоучения нерадивому юнцу на потом, вернулся назад и купил книгу. Продавщица странно посмотрела ему вслед и пожала плечами, она собиралась на следующей неделе все это старье отправить в макулатуру. Поезд пришел вовремя, и Клаус с сыном быстро нашли места в полупустом вагоне и занялись каждый своим делом. Йоган уснул на противоположном диване, а Клаус открыл книгу и углубился в чтение. В аннотации значилось, что автор - ученая, биолог, за долгие годы посетившая многие страны и континенты.  Это была третья книга пятитомника и посвящена Южной Америке, описанию джунглей. Изучением их животного и растительного мира и занималась писательница. Читалась книга сложно из-за обилия специальных терминов, но иногда автор давала краткое описанием быта местных жителей. Где-то на двадцатой странице Клаус почувствовал, что не прочь составить компанию сыну и, сдерживая зевоту, вышел в коридор. Проезжавший мимо официант с буфетом сумел всучить ему дорогостоящую булку и кофе. Клаус попивал его тихонько, боясь обжечься,  и тряс головой, пытаясь избавиться от заполнившей его научной терминологии.
Возвратившись попытался продолжить чтение, но больше чем на пол страницы его не хватило. На следующей станции зашло много людей, купе заполнилось разношерстной публикой, а проходы - резвящейся детворой. Поезд подошел к Нюрнбергу. На перроне металась в толпе высокая блондинка, в которой Клаус сразу узнал племянницу.
Она усадила их в небольшой «Фольксваген» и, без остановки щебеча и нарушая правила, привезла их к своему дому. Йоган не сводил глаз с симпатичной сестры и бросился помогать ей готовить обед. Каково же было их удивление, когда Клаус отказался обедать и изъявил желание побродить по городу. Недовольно морща нос, прямо как ее мать, Виктория нашла старую карту города. Отметила на ней район, где жила, а  сверху написала телефон. Всучила бутерброд и долго уговаривала вернуться не позднее, чем через три часа.
 Клаус знал адрес и быстро нашел улицу на карте. Она оказалась на противоположном конце города, у вокзала. Спросив дорогу у стоящего на обочине таксиста, Клаус сел в трамвай и через полчаса был на месте. Дом под номером 16 был трехэтажный, серого цвета, с высокими оконными проемами.  Три квартиры в доме, но ни под одним из звонков Клаус не обнаружил знакомой фамилии. Он нажимал поочередно на все кнопки, но это ему ничего не дало. Клаус присел на лавочке возле дома. Вдруг дверь приоткрылась, и вышел довольно пожилой мужчина с небольшим рюкзаком через плечо. Вопрос об Эдуарде как будто встревожил его, и он, шарахнувшись, зашагал по тротуару, бормоча что-то себе под нос, из чего Клаус успел понять, что Эдуард здесь уже давно не живет.
Клаус был в растерянности. Проделать такой путь, чтобы узнать, что Эдуард здесь не живет, было, по крайней мере, глупостью, не говоря уже о потраченном времени. Сколько простоял, кроша в руках навязанный Викторией бутерброд, он не помнил. Из задумчивости его вывел тот же старик:
- Вам-то он зачем?
- Да вот, брат ему письмо отправлял, а оно вернулось. Я почтальон, случайно здесь, решил занести, а выходит - некуда. Вы бы не подсказали, куда он переехал?
- В никуда…
- Простите?..
- В никуда, говорю…
Они сидели на кухне, пили чай. То, что услышал Клаус, не укладывалось в его понимании. Сосед Эдуарда медленно и подробно рассказывал, как около четырех месяцев назад Нюрнберг повергло в ужас дерзкое ограбление банка. Нападавший забрал крупную сумму денег, а потом застрелил охранника и кассира, лежащих от него на расстоянии двадцати пяти метров. На ноги подняли всю полицию, искали десять дней. Преступник, убегая, зацепил дверную щеколду серым свитером. Свитер нашли в канализации и как-то по волосу на нем определили, что нападавшим был Эдуард. Дом на тихой улице перевернули вверх дном, жена Эдуарда два раза теряла сознание, шок был у всех, а Эдуарда к тому времени не было уже неделю. Сказал, что едет навестить брата. Полиция ездила к Эгону, но никого там не нашла. Допросы измучили всех. Весь дом перерыли, но следов Эдуарда до сих пор нет, как, впрочем, и денег. Жена Эдуарда за эти дни постарела лет на десять. Измученная всем происшедшим, месяц назад сдала квартиру и уехала к подруге в Мюнхен. Клаус молча читал вырезки из газет, которые дал ему старик. Письмо, которое лежало в правом боковом кармане пиджака, жгло грудь.
Незадачливый сыщик вернулся домой на следующий день, оставив сына на попечение племянницы. Йоган сначала растерялся, но успокоенный оставленной суммой денег и обещанием Виктории отвозить его на стадион и обратно, отпустил отца восвояси.  Выдержав шквал гневных нападок супруги, Клаус закрылся в фотолаборатории и принялся строчить письмо полицейскому комиссару...
Следующие три дня – выходные, небольшой городок готовился к празднику. На центральной площади развернулась ярмарка; жарили сосиски, разливали из бочек пиво, на сцене играли приезжие музыканты, горожане гуляли парами и семьями. Встречаясь, приветствовали друг друга, покупали мороженное и рассматривали витрины закрытых магазинов.
Семья почтальона, одевшись поприличнее, медленно дефилировала по узким улочкам старого города. Клаус периодически заглядывал в открытые двери кабачков, откуда звучала музыка и распространялись аппетитные запахи, давая понять жене, что пропустить стаканчик сухого вина в такие дни не грех. Встретили школьных подруг жены. Одна – вдова, вторая замужем и не была. Постояв с улыбкой идиота минут пять и выслушав о себе несколько нелестных замечаний - полысел, постарел, потолстел, Клаус отправился в ближайшее кафе, оставив жену с подругами на скамье у фонтана.
В кафе свободных столиков не наблюдалось. Стоял сигаретный дым - вентиляция не справлялась. Получив бокал пива, Клаус отправился на поиски пристанища и в этот момент у стойки бара он заметил знакомую сгорбленную фигуру - это был Эгон. Перед ним стоял бокал виски, видимо, он здесь уже давно. Жгучее желание поговорить с ним перебороло остальные чувства, и Клаус, приблизившись, произнес:
- Хелло, Эгон!
- Хелло, Клаус, - не оборачиваясь, ответил брат исчезнувшего Эдуарда, он увидел Клауса в зеркале.
- Как дела?
- Неважно.
- Что так? Как твой брат? - не удержался Клаус.
- Неважно.
- Почему?
- Он пропал уже давно и сейчас в розыске. Полиция ему ограбление банка пришила и ко мне тоже приезжали. Только все это - чушь собачья, ему-то и деньги в жизни были ни к чему, он всегда их боялся. На глазах у Эгона показались слезы.
- И что, ни слуху, ни духу? – спросил Клаус.
- Ничего, несколько не значащих писем, но мне кажется, он написал их давно. Отправляла их уже после этой истории, наверное, жена. Мне ничего не сообщала, не знала, похоже, что я от полиции все узнал. Я с ней и до этого-то не общался.
Эгон выпил изрядно и говорил не таясь, не то, что прежде. Видно было, что он не врал. Вроде, все стало на свои места, не вписывались во всё только чистые листы в конвертах. По дороге домой Клаус шел и сопоставлял  факты: жена Эдуарда не подозревала, что Эгон что-то знает и чтобы не нервировать его, отправляла приготовленные Эдуардом письма до тех пор, пока не поняла, что Эдуарда не найдут, и уехала в Мюнхен, не удосужившись сообщить обо всем брату мужа. Ладно. Пусть даже письма Эдуард писал наперед, запечатывал в конверт, и его жена не знала, что листы чистые. Тупо носила на почту и получала ответ, но в ответ то Эгон  тоже слал чистые листы. Что-то тут не так.
Клаус при первой же возможности показал Александру купленную на вокзале книгу. Друг забрал ее и через три дня вернул:
- Чушь. В голове ничего не осталось, кроме тяжести. Без шнапса долго читать нельзя - муравьи, тараканы, трава всякая… Никогда не думал, что кому-то могло прийти в голову такое издавать.
- Я вообще на пятой странице чуть не уснул.
- Думаю, получилось так: вышла эта книга, шуму наделала, а тут марку выпускали и чей-то портрет потребовался, вот ее туда и влепили. Это мы всегда думаем, то, что изображено на марке, - фигура. А на самом деле все проще…
- Может, в издательство позвонить, адрес или телефон ее узнать, расспросить о марке.
- Так они тебе и ответили, в лучшем случае промолчат. Я порылся в старых записях и нашел один адресок. Помнишь, когда ты в детстве все монеты отца по миру пустил, он ездил к одному специалисту, марку, которую тебе всучили, показывать?
- Не вспоминай об этом, мне уже плохо.
- Да я не про это. Так вот, я нашел этого дядю и договорился опять твою марку показать. Он согласился  принять нас в субботу в 12 часов, это недалеко – километров 25 на запад. Но скажи, у тебя только копия марки или оригинал тоже? 
Клаус тяжело задышал:
- И оригинал.
Дома новоиспеченный детектив аккуратно достал марку, долго и задумчиво смотрел на нее. Казалось, что этот обычный клочок бумаги начал играть в его жизни какую-то особенную роль.
В пятницу вечером друзья отправились к специалисту. Это был уже немолодой мужчина высокого роста, седая шевелюра больше украшала его, чем старила. Медленные движения, присущие почти всем больших размеров людям, были размерены и выверены. Он помнил историю с Клаусом, но не стал заострять на ней внимание, что сразу расположило к нему друзей. Они прошли через двор с заднего хода дома и попали в небольшой флигель, одна комната которого служила спальней, другая - кабинетом. Вещи и предметы на столах и подвесных полках указывали на то, что хозяин часто проводил здесь время, предоставив большой дом в распоряжение семьи дочери.
- Марка настоящая, - сказал он, - рассмотрев ее под лупой, - но совсем не ценная. Ее делали профессионально, на фабрике, но я такой никогда не видел. Если хотите, оставьте ее недели на две, я определенно что-нибудь узнаю, конечно, если в отношении нее у вас нет других планов.
Клаус с Александром, не раздумывая, согласились и удаляясь, заметили, как хозяин аккуратно положил марку на белый лист бумаги и опять стал внимательно ее исследовать.
По дороге домой молчали. Александр подвез Клауса прямо к калитке дома и,  не выходя из машины, бросил:
- Что-то ты последнее время хмурый, будто к чему-то готовишься.
- У меня тоже предчувствие такое.

                VII глава

Клаус отправил письмо не в местное отделение полиции, а в земельное. Он решил, что полиция в их городе отнесется к его рассуждениям либо с прохладцей, либо с насмешкой, а если им придет предписание сверху, то они займутся проверкой с большей прытью и усердием. Он старательно описал, как все время носил Эгону письма, про стакан с водой, про запущенный сад и нераспечатанную пачку сигарет. Отдельно рассказал, почему вскрывал письма и поклялся, что никогда больше к этому не вернется. О поездке в Нюрнберг написал вскользь, чтобы не подумали, будто он возомнил из себя детектива. Приложил конверт с пустым листом, указав, что марку отдал эксперту. Об их с Александром изысканиях в отношении марки писать не стал - засмеют. Запечатав большой конверт, позвонил в справочную и узнал адрес земельного полицейского управления. Конверт подписал и отложил в сторону.
- Как будто камень с души, - подумал Клаус, - пусть разбираются, проверят и все установят, а то у меня уже голова кругом.
Где-то в мыслях промелькнуло, что похвалят перед начальством за бдительность и, может быть, хотя бы вернут деньги за поездку в Нюрнберг. Со спокойной душой отправился спать.
На следующий день Клаус с пакетом отправился в почтовое отделение - у него сегодня был выходной. Клаус мог бы зайти в служебное помещение и там оформить отправление, но встал в общую очередь. Когда он появился перед окошком, знакомая служащая с удивлением на него посмотрела - небывалый случай, и как-то неуверенно приклеила марку и положила его пакет в общую пачку.

    Лето в этом году хорошей погодой не баловало, не переставая лил дождь. Каждый раз, заканчивая маршрут, Клаус останавливался у дома Эгона постояв минут десять и бросив какую-нибудь рекламную брошюру, все время выпадавшую из газет, брел домой. Эгон, похоже, специально не появлялся в это время, когда приезжал почтальон. Клаус постепенно забыл о волновавших его еще недавно проблемах и лишь иногда вспоминал о письмах, гнал от себя дурные мысли, справедливо рассуждая: «Возомнил себя Шерлоком Холмсом. Каждая собака должна знать свой поводок и следить за тем, чтобы ее миску не стащили, а не косить глазами в чужую». И жизнь шла своим чередом до тех пор, пока Клаус не получил повестку в криминальную полицию на допрос.
В полицейский участок Клаус пришел на полчаса раньше. Долго топтался перед входом, посидел на лавочке, а когда встал то увидел отпечаток определенного места на деревянных брусьях. Понял, как нелепо он теперь выглядит со спины, чертыхнулся и зашел вовнутрь. Подошел к дежурному и хотел предъявить ему повестку, но блюститель порядка, глотая горячий кофе, указал ему на коридор. Клаусу нужна была комната номер 7, последняя слева. Напротив двери стоял стул, куда он и присел в изнеможении. Поерзал. Дверь была приоткрыта и в небольшую щель был виден мужчина, задумчиво читающий какие-то бумаги. Ровно в девять дверь открылась. Два пристальных глаза просверлили его и офицер кивком головы пригласил Клауса вовнутрь. Пришла машинистка, присела рядом с ним и приготовилась стенографировать их беседу. Следователь продолжал листать бумаги, а Клаус глазел в окно, щурясь на пробившиеся сквозь тучи солнечные лучи.
- Давно Вы этим занимаетесь?  - спросил следователь у Клауса, когда записал все паспортные данные.
- Чем?
- Чужие письма читаете.
Ком подкатился  к горлу, сердце приостановилось, а потом, лихорадочно забарабанив, погнало дрожь по телу, усиливающуюся на кончиках пальцев. «Плохой вопрос», - подумал Клаус, промычав что-то невнятное в ответ.
- С каких пор вскрываете и читаете письма, предназначавшиеся людям, которым Вы по долгу службы обязаны были их вручать?
- Не помню.
То, что произошло в последующие три часа, не могло присниться почтальону и в страшном сне. Жизнь иногда в одно мгновение так расправляется с людьми: в корне меняет их представления, образ мысли и бытия. Чтобы человек понял, что он счастлив, его нужно, видимо, неожиданно опустить вниз и потом вернуть на то же место. Именно туда, назад, в прошлую жизнь и рвалась душа Клауса, когда он, разгневанный, на дрожащих ногах покинул полицейский участок. Все полетело вверх тормашками. Он написал большущее письмо, из которого бюрократическая машина вычленила, на взгляд Клауса, самую незначительную деталь и увеличила ее до размеров, способных раздавить его маленькое, неприметное и благополучное существование.
На Клауса завели уголовное дело и предъявили обвинение в служебном злоупотреблении. Туман застилал ему глаза. Он шатался по улицам городка, ловя себя на мысли, что несколько раз возвращается в одно и то же место. Что теперь будет? Позор! Как людям в глаза смотреть? Что объяснить жене и близким? Господи, выгонят с работы и посадят в тюрьму! Клаус ненавидел себя, ругал за письмо, написанное в полицию. Вот так все и должно было случиться: cколько веревочка не вейся, все равно конец найдется, но не своими же руками!
Перед глазами стояла строка его же письма, подчеркнутая красным жирным карандашом следователя, где он собственноручно описал, как вскрывал письма. От всего отказаться! Невозможно - почерк, адрес, штемпель почтового отделения… Все пропало. Незапятнанная репутация, беззаботная пенсия, доброе имя - все улетучились в один момент. Клаус вдруг понял что стоит, и стоит перед домом Александра, не решаясь свернуть направо или налево. Позвонил.
Компаньон пребывал в хорошем расположении духа. Увидев в дверях еле живого бледного Клауса, мало обратил на это внимание и втащил его в дом. Клаус слегка кивнул жене Александра, удивившейся его приходу, - несогласованные посещения ранее не имели место, - и поплелся  вслед за начальником в его кабинет.
Несмотря на раннее время суток, Александр был навеселе. Он взял три дня отгулов, совместив их с выходными, и, не без основания, чувствовал себя отпускником, болтал без устали, стремясь побыстрее выплеснуть на Клауса добытую информацию. Клаус слушал его рассеяно, не прилагая никаких усилий к тому, чтобы что-нибудь понять или запомнить. Только сейчас, взглянув на часы, он понял, что три часа слонялся по городу и дома наверняка волнуются.
- … так вот, марку действительно напечатали, сдали в тираж. Но у них там большой конфуз случился с ней. Одна художница-дизайнер поставила под маркой ту фамилию, которую нужно, а вместо фотографии писательницы прилепила портрет своей двадцатилетней дочери. Честолюбивая девочка очень уж хотела стать фотомоделью, но ничего не получалось. Мать решила дочери помочь. Дочь единственная, росла без отца, с комплексами. Когда в последний момент случайно все обнаружилось, тираж сняли. Дизайнера уволили и через суд на нее издержки повесили. А у нее инфаркт случился, она еще полтора года протянула и умерла. Убытки и скандал огромные были - тираж большой и весь на свалку. Эту историю один наборщик в типографии мне рассказал, он тогда только на работу поступил. Кстати, это Рыжая все раскопала, от специалиста нашего толку мало. Так что, кроме криминальной окраски марка эта никакой ценности не представляет. Ты чего сидишь хмурый, будто завтра на войну или в тюрьму собрался?
- Угу.
- Что угу?
- В тюрьму. У следователя сегодня был. У меня большие неприятности, Александр.
Через полчаса начальник Клауса сидел уставившись в одну точку и сопел. Тысячи  людей каждый день что-нибудь нарушают: водители пересекают сплошную линию, едут на красный свет, строители зарывают в землю банковские кредиты, преподаватели совращают несовершеннолетних учениц, детвора царапает дорогие машины, коммерсанты отмывают деньги в офшорных зонах. И у всех одна мысль - не попасться на «крючок», а этот дурень, Клаус, сам на себя в полицию написал, возомнил себя детективом. Тяжело выдохнув, сказал:
- Обойдется.
- Не обойдется. Они уже там много бумаги исписали, рвать же не станут.
- Письма хоть интересные были?
- Почитай…
Повисла пауза.
- Ладно, не паникуй, покрутят-повертят, пальцем погрозят, штрафом отделаешься и все.
Как будто сам вдруг поверив в сказанное, Александр оживился.
 - Подумаешь, проблема – прочитал, как старая Катрин свои дурные мысли на бумагу перенесла. Она и рада, что кто-нибудь это прочтет.
- Он сказал, что у них статья есть,  за вмешательство в частную жизнь с использованием служебного положения.
- Обойдется, говорю же тебе! Никому ничего не рассказывай, я зайду к полицейскому комиссару, когда-то в одной футбольной команде играли…
Не обошлось…
Завертелась карусель в субботу днем, через неделю после допроса. Для Клауса все началось еще раньше – в пятницу. Из полиции одновременно во все инстанции, начиная с его родного почтового отделения и заканчивая федеральным управлением, поступила информация об уголовном деле в отношении Клауса Шнитке с предписанием из прокуратуры начать служебное расследование. Государственный адвокат подробно проинформировал начальство Клауса обо всем, что он рассказал на допросе. Но самый сильный удар по репутации был нанесен в субботу - местная газета почти слово в слово повторила речь прокурора.
 Когда Клаусу, весьма удрученному вчерашним письмом, показали газету, его чуть не парализовало. Внутри вулканом клокотал страх, он лихорадочно хватал ртом воздух, глядя на поникшую голову жены.
 «Конец», - мелькнуло в его сознании. «Конец», - вторил ему написавший статью автор. Ночь прошла без сна, сердечные капли не помогали. Днем в воскресенье Клауса окончательно свалила усталость. Он не выходил из дома, боясь людских глаз, людской молвы, людского праведного гнева. Общество всегда поступает так с провинившимися, стадное чувство является для него определяющим. Только потому и существуют средства массовой информации, так как осознают, что в состоянии управлять мнением народа - четвертая власть превозносит и опускает, милует и казнит. Чтобы держать в постоянном нервном  напряжении человека, и была создана ступенчатая система влияния на умы - сначала напугать, потом объяснить, потом развеселить. Будь Клаус «битым» человеком, он бы знал, что нужно всего лишь подождать, когда выйдет следующий номер газеты и принесет новый, наводящий ужас материал, вытесняя из памяти людей предыдущий.
Последняя неделя нанесла непоправимый удар по его нервной системе и здоровью. Нервничая, он ничего не ел, сильно похудел, под глазами от бессонницы расплылись черные круги. Два раза заходил сосед, по часу молча сидел и уходил. Клаус из газеты знал, что его осуждает весь город,  каждый примерял статью на себя, перебирал в памяти все, что писал в письмах, что отвечали ему. И каждый представлял, что Клаус все знает. Кто   бы почувствовал себя  в этой ситуации уютно?! Гнев в душе от этого  нарастал, закрепляя неприязненное отношение к бывшему почтальону. Бывшему, потому что Клауса уволили - распоряжение привез в конце недели Александр. Рассеянный, как никогда, побыл у несчастного друга пятнадцать минут, не выпив даже кружки чая. Сказал, что у него тоже гора неприятностей: наложили взыскание, нагнали проверяющих, два раза вызывали в полицию и в земельное управление. Вероятно, сместят с должности - яма, вырытая Клаусом, продолжала увеличиваться вглубь и вширь.  Он чувствовал себя стоящим на краю пропасти и испытывал неудержимое желание упасть и лететь, лететь подальше от всего этого кошмара.
В конце концов нервная система не выдержала, и он до беспамятства напился. Это случилось после того, как нанятый им адвокат сообщил, какой срок ему может грозить, и предъявил за свои услуги счет на кругленькую сумму. У Клауса окончательно опустились руки. Бюрократическая машина плотно взяла его в свои объятья, потрошила его неискушенную душу, холодно угрожала, не забывая подогревать страх перед будущим. Выявились и денежные проблемы: начал давить взятый когда-то в банке кредит, выплаты по которому шли с зарплаты, за не оплаченную до конца мебель.
О проступке Клауса говорили везде: в мэрии и магазинах, на собраниях благотворительных организаций и на стоянках такси. Местное общество вошло в раж, бичуя человека:
- Да как он посмел…
- Ни стыда, ни совести, будто под юбку к женщине…
- В чужом белье, в чужих тайнах, в душу людям, в самое сокровенное…
Посадят - не посадят, выгонят или накажут, обсуждалось везде и всюду. В том, что просто так это дело не оставят, не сомневался никто - простолюдин, не богат, связей нет… посадят.

Помощь пришла внезапно и с неожиданной стороны. Очнувшийся Клаус, превозмогая головную боль, невменяемо смотрел на стоящую перед ним Каролин, дочь Александра. Сильно после свадьбы повзрослевшая, в солидных очках и брючном костюме, она, наклонившись, трясла Клауса за плечо и тихо спрашивала:
- Дядя Клаус, дядя Клаус, вы меня слышите?
К Клаусу постепенно начало приходить сознание. Он молча встал и пошел на кухню, достал пакет кефира и опорожнил его залпом. Каролин, оценив его состояние, молча удалилась, оставив записку с просьбой завтра утром прийти в ее канцелярию, куда Клаус безропотно на следующий день и явился.
В семь утра позвонил Александр и трагическим голосом сказал, что его дочь за него берется.
 Помощник Каролин пригласил Клауса в кабинет. Она сидела возле стола и читала документы.
- Подписывайте, это доверенность на ведение дела на мое имя. С сегодняшнего дня без меня никуда не ходите, ничего без согласования со мной не говорите, понятно?
- Да…, - кивнул Клаус.
К нему постепенно начали приходить уверенность и успокоение. Он почувствовал бетонную стену, которая вдруг выросла за его спиной. Поднял на Каролин прослезившиеся глаза:
- Я очень большой преступник, Каролин?
Она улыбнулась:
- Вообще никакой ты не преступник, дядя Клаус, просто дело раздули. Уладим.

Сначала она утрясла дела с газетой, которая написала статью. До суда вообще никто не имел права называть человека преступником, как позволило себе сделать это «уважаемое» издание? Иск в суд на возмещение морального ущерба на сумасшедшую сумму убедил  редакцию написать опровержение по ряду высказываний в статье.
Потом Каролин предъявила претензии к следователю - Клаус был на первом допросе без адвоката. Она отозвала все показания, как сделанные в состоянии шока. Заявила, что письмо читалось только одно, и то оно было открытым, а листы - чистыми. Государственному адвокату в дополнение отправила объяснения, что ущерба своими действиями Клаус никому не нанес, жалоб со стороны ни отправителей, ни получателей корреспонденции не было, нареканий по службе не имел, поэтому и дела вовсе нет.
Когда криминальная бюрократическая машина начала пробуксовывать, Каролин взялась за почту. Она завалила их письмами с требованиями восстановить Клауса на работу, если не почтальоном, то хоть кем-нибудь. Встретилась с начальством, добилась компенсации за время вынужденной безработицы и места для Клауса в соседнем селе в качестве разносчика бесплатных газет.
Каролин заставила Клауса пройти медицинское обследование и написала письма в правозащитные организации с призывом не «убивать» человека из-за мелочного правонарушения. Те, в свою очередь, подняли такой шум из-за этого, что уже все были не рады происшедшему. Полицию, прокуратуру, суд, управление почты завалили запросы, письма, замучили общественные  визитеры.
Сроки рассмотрения дела отодвинули так надолго, что Клаус на время забыл об обвинении. Ему часто стало казаться, что речь идет вовсе не о нем. Нервная система человека не может долго выдержать постоянное напряжение, на каком-то этапе наступает пресыщение и происходит сброс. И все, что было до этого, становится привычным, судьбой данным, с чем сживаешься и мирно сосуществуешь. Перспектива судебного разбирательства больше не пугала, а скорее являлась чем-то неудобным, малоприятной вехой, за которой - иная жизнь, жизнь после кошмара.
Неожиданно дело передали в земельное управление - похоже, ни криминальная полиция, ни прокуратура, ни почта просто так сдаваться не хотели и решили довести начатое до конца.
При очередной встрече Каролин тяжело дышала, говорила мало, что-то подолгу читала:
- Суда не избежать, дядя Клаус. Это не страшно. Неприятно, но нужно держаться.
Клаус давно занял позицию - во всем слушать Каролин. Ему иногда даже казалось, что он готов сделать все, чтобы она ни сказала, даже, если бы она заявила, что нужно сесть в тюрьму, и он согласился бы, не чувствуя себя при этом ущемленным.

VIII глава
Вальтера разбудил звонок. Он моментально вскочил, сказалась выработанная годами привычка, и совершенно не сонным голосом сказал: «Мюллер у аппарата». Звонила Каролин, редкий случай. Она никогда не позволяла себе общаться с ним без его невестки - это было неписаное правило. Каролин просила его о встрече, говорила, что будет не одна, что это важно и неотложно. Вальтер согласился, и к пяти вечера Каролин вместе с Клаусом и Александром стояли на пороге его дома.
Вальтер знал об этом деле, в ту ночь его подняла на ноги группа полицейских из Нюрнберга во главе с сыном, который попросил его помочь. Они поехали к Эгону, учинили допрос и провели обыск. Вальтер помнил каждое слово и каждое действие - не часто в небольшой провинциальный город приходит дело с ограблением банка. Однако он сидел и внимательно слушал сбивчивый рассказ Клауса. Комиссар давно привык к тому, что люди робеют и испытывают страх в общении с ним, и старался не замечать дрожание в голосе бывшего почтальона, подергивания его рук и выступивший на лбу пот.
И до этого Каролин часто советовалась с Вальтером, а теперь попросила  помочь в этом нелегком для нее деле. Вальтер колебался недолго. Новая роль помощника адвоката, защищающего преступника, даже где-то заинтриговала его, находящегося не у дел. Многие его друзья, уйдя в отставку, занялись адвокатской практикой или ушли в охранные бюро. Опыт, знания законов, способность к анализу пригодились им в новой профессии и также не противоречило их профессиональной этике. Практика всегда отличалась от теории своей непредсказуемостью. Одно и тоже дело можно было повернуть в разные стороны, занять различные позиции. Вальтер в первый раз решил попробовать перейти на другую сторону и оправдать действия человека, совершившего преступление.
Но чем дольше он слушал Клауса, тем больше становился он снова комиссаром полиции. Он детально раскладывал в голове по полочкам то, о чем рассказывал ему почтальон. Его уже совершенно не интересовали вскрытые конверты, он обрывал Клауса, когда тот начинал вдаваться в подробности писем, и требовал вспомнить все мелочи в его встречах с Эгоном. Это заметила покрасневшая от волнения Каролин и по еле заметному жесту Вальтера начала делать короткие заметки. Они не останавливали его рассказ даже, когда он увлекся и вспоминал жену Эгона, встречи с ней, какие-то незначительные подробности. Через два часа все сидели молча, тупо уставившись в разные точки комнаты, а  Вальтер тяжело дышал, как собака, взявшая след. Одновременно в нем нарастало чувство гнева на следователей, которые, не обратив внимание на существенные детали, ухватили мелочи, раздували их, создавали ненужную суматоху, отрабатывая зарплату и множа отчетность. Еще через полчаса он, пользуясь заметками Каролин, рассказывал своему сыну подробности разговора. По установившемуся на той стороне провода молчанию он понимал, что и у сына появлялось понимание важности информации и незамедлительного принятия решения.
    Наутро Клауса вызвали в полицию, точнее, за ним приехал следователь и отвез к полицейскому комиссару. Вальтер встретил его у двери и привел в отдельный кабинет. Там его заставили еще раз подробно обо всем рассказать, аккуратно записывая за ним каждое слово. Через три часа несколько человек выехали к дому Эгона, прихватив с собой ничего не понимающего почтальона. Единственное, что Клаус заметил, это изменившееся к нему отношение - при нем ничего не говорили, но обращались к нему уже без предвзятости.
    Остановившись метров за сто от дома, все вышли, оставив Клауса с водителем, и отправились, разделившись по двое, к усадьбе. У Клауса было предчувствие чего-то особенного и он бесконтрольно двинулся медленными шагами к дому. Нарастающий шум за забором Клаус услышал, когда приблизился к калитке. Оперативники находились перед домом, ставни на окнах были закрыты, равно как и входные двери. Громкий голос призывал Эгона отпереть дверь и впустить полицию, а изнутри в ответ раздавался истошный неразборчивый крик. Попробовали попасть в дом через чердак. Неудачно. Примчались пожарная и скорая помощь, потом еще несколько полицейских машин, территорию оцепили. С Эгоном  велись трудные переговоры, одновременно пытаясь каким-нибудь способом попасть внутрь дома. Было понятно, что визит полиции не обрадовал хозяина, и он знал, почему сопротивлялся. Вдруг раздался сильный удар - с помощью специального приспособления выбили ставни в одном из окон старого дома и следом несколько человек в шлемах вломились в проем, а через несколько секунд прозвучал выстрел. Клаус вздрогнул, как будто стреляли в него, только теперь он осознал, какая серьезная заварилась каша.
Быстро пробежали пожарные и врачи, Эгона вынесли из дома, погрузили в неотложку, которая тут же умчалась с включенной сиреной. Дом перевернули вверх дном, заглядывали в каждую щель, простукивали стены. Человек десять, выстроившись в шеренгу, шли с шестами, вспарывая землю вдоль усадьбы. Клаус стоял перед веревкой с флажками усталый и опустошенный, затем отошел в сторону, постоял, опираясь на дерево и, почувствовав свою ненужность, медленно побрел домой.
Как только добрался до дивана, сразу уснул. Снились кошмары, Эгон со страшным перекошенным лицом что-то кричал ему, а он, почему-то в прозрачном женском платье, бежал вдоль забора, пытаясь найти щель, чтобы выскочить наружу, прыгал вверх, цеплялся за сучки, бежал дальше. Проснулся среди ночи весь мокрый, дошел до ванной, кое-как умылся и до рассвета пил и пил холодный кофе на кухне.
Утром к десяти поехал к Вальтеру. Тот открыл дверь сонный и взлохмаченный:
- Я только в семь вернулся.
- Может, я попозже?
- Нет-нет, заходи. Я сейчас кофе поставлю…
- Только не кофе! Лучше воды.
Не дождавшись вопроса - и так было ясно, зачем Клаус пришел, Вальтер медленно рассказывал ему:
- Скоро об этом все газеты будут трубить. Этот дурень забаррикадировался, с ума что ли сошел. Сначала кричал, что приведет в действие ядерное устройство, если его не оставят в покое, потом рыдал сквозь дверь, истошным голосом кричал, что это все она - почтовая марка, что они с братом не виноваты. Молился и просил у матери прощения, а когда группа захвата ворвалась, выстрелил себе в голову из охотничьего ружья. Медики сделали все, что могли, но он через час умер. Под старым дубом нашли тело его брата, точнее, нашли Эгона, а застрелил себя Эдуард. Рядом с закопанным в землю трупом лежали пистолет и маска. Похоже, что Эдуарду сделали пластическую операцию, но это не точно. Сейчас изучают шрамы в нижней части лица. Из Нюрнберга эксперты работают. Есть предположение, что Эдуард убил брата после ограбления и поселился в его доме, предварительно проделав манипуляции с лицом.

 Каролин заверила, что все идет хорошо. Прокуратура должна учесть: хотя и противоправными действиями, но Клаус принес пользу, во всяком случае, есть рядом с негативным и позитивное действие. Клауса еще раз вызвали в полицию, водили на опознание, расспрашивали о родственниках братьев. По городу медленно поползли слухи, что почтальон помог найти убийцу и грабителя. Некоторые даже начали сочувствовать и делать предположения, что его несправедливо оклеветали и надо бы реабилитировать.
Дней через пять позвонил Вальтер и сказал, что заедет, есть разговор. Кивком поздоровавшись, он прошел в комнату и сел на диван.
- Не клеится там кое-что…Возникло подозрение, что Эдуард не убивал брата. Во-первых, отпечатки пальцев на пистолете не только его, во-вторых, на маске обнаружили следы крови. Видно, преступник кусал губы от волнения, но группа крови не подходит ни Эдуарду, ни Эгону - был кто-то третий. Ты ничего не замечал? Может быть, кто приходил, приезжал, письма кому-нибудь, намеки, вопросы?
Клаус сидел, наклонив голову. Он сразу и не поверил, что Эдуард мог ограбить банк, а тем более убить брата. Он помнил их обоих и всякий раз Эгон стоял у него перед глазами, в кепке, с кривой улыбкой на устах.
- Не знаю, нелепо все это.               
- Он кричал о какой-то почтовой марке. Что это она все подстроила, она их обоих убила. Кто она?
Клаус поднял глаза на Вальтера и они загорались таким огнем, что тот привстал…

…Они мчались к специалисту по маркам, а по дороге Клаус рассказывал то, о чем он считал ненужным говорить в полиции: о чем поведал ему Александр, что в книге, которую он купил, фотография одна, а на марке -другая.
Вальтер молча слушал, никак не мог связать все вместе, но тем не менее, это была ниточка - слабая, легкая, но версия.
- Да, еще, преступник в банке стрелял левой рукой, а Эдуард не был левшой, - пробормотал он, когда они приехали.
Они долго сидели и смотрели на миловидное женское лицо и каждый думал о своем.
- Ничего не пойму, как почтовая марка могла убить их обоих, - наконец сказал Вальтер, - ты говоришь, что это реальная женщина, значит, ее можно найти или, по крайней мере, тех, кто ее знает. Поехали.
Они заехали к Александру, и тот слово в слово повторил рассказ о марке. Видно было, что у Вальтера созрел какой-то план и на следующее утро он  позвонил Клаусу:
- Ты не хочешь со мной прокатиться на север Германии?
- Как я могу отказать такому приятному компаньону? – и вскоре они уже заказывали кофе в купе отходившего в сторону Гамбурга поезда.

IX глава


Томас был высоким, грузным человеком лет пятидесяти. Взглянув сверху на Вальтера, он гаркнул:
- Чего надо?
- Поговорить.
- Я что, должен?
Вальтер вытащил сохранившийся у него полицейский знак.
- Ну и что?
- Ничего, поговорить надо. Когда-то женщина у вас одна, дизайнер, марку испортила, фотографию своей дочери туда поместила. Помнишь?
- Тереза? Нет ее уже, умерла.
- Знаю, расскажите о ней?
- А что рассказывать… Несчастная женщина, семью не сохранила, рано из жизни ушла вот и весь сказ.
- А дочь?
- Анна? Я ее всего пару раз видел. Красавица и умница, неудачно вышла замуж. Эдуардом он звался, что ли, механик, она с ним Нюрнберг и уехала. Больше ничего не знаю.
У Клауса похолодело внутри - Анной звали жену Эдуарда. Вальтер продолжал «пытать» Томаса, а Клаус дергал его за рукав, несмотря на бросаемые на него уничтожающие взгляды. Когда вышли на улицу, Вальтер бросил:
- Ты что, потерпеть не можешь?
- Не могу. Анна - это жена Эдуарда. Это она в Нюрнберг уехала. Боже мой! Неужели?
Вальтер застыл лишь на мгновение, затем рванул в сторону стоянки такси, не обращая внимания на оставшегося стоять столбняком Клауса. Они успели на ночной поезд в Мюнхен и прямо с вокзала он позвонил сыну. Сидя в купе долго говорили, поспать в поезде не удалось - мешали мысли, стук колес и остановки. Утром небритые, с красными глазами вышли в Мюнхене, пересели на трамвай и поехали.
- Они уже, наверное, здесь,  - сказал Вальтер и не ошибся.
Возле дома стояли три полицейские машины, внизу два полисмена загородили собой вход. Вальтера впустили, а Клаус остался ходить взад-вперед по улице. Когда толпа в штатском вывалила из подъезда и побежала к машинам, Вальтер махнул рукой Клаусу, и они уселись в маленький автобус на места, где обычно возят правонарушителей. Водитель, включив сирену, рванул к центральному управлению полиции.
- Подруга все рассказала. Это Анна ограбила банк, а подставила Эдуарда. Все голову  ломали, как можно с двадцати пяти метров из пистолета попасть между глаз охраннику. А она – член двух стрелковых  клубов, мастер спорта по стрельбе. Наверное, она же заставила Эдуарда сделать пластическую операцию, чтобы он стал похож на брата, психологически на него давила. Нашлись фотографии, где она в молодости. Копия, как на почтовой марке. Подруга говорит, что вчера вечером она уехала поездом в Гамбург, разминулись мы с ней получается. Там у нее встреча с любовником в аэропорту и они куда-то летят. Все что она о нем знает это то, что зовут его Андре и он летает вторым пилотом на пассажирских рейсах. Если успеем, будем брать, если успеем…
 - Не успели, - Вальтер вышел расстроенный к машине внутри которой скучал Клаус, – детективы в Гамбурге прибыли поздно. Час назад частный самолет улетел, любовник арендовал машину и заказал маршрут, они там только вдвоем были. Спустя двадцать минут связь с ним пропала и сейчас связываются с аэропортом назначения. Лететь ему, однако, далеко, а он только наполовину заправился, спешил. Заказал промежуточную посадку для дозаправки, но полетел почему-то в другую сторону, - отчитался Вальтер перед Клаусом.
…На следующий день от сына Вальтера стало известно, что самолет до места назначения не долетел. Последний раз его засекли береговые службы, когда он развернулся в сторону моря...


ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

Суд над Клаусом все-таки состоялся. Вопреки ожиданиям на заседание почти никто не пришел. Были только Клаус с женой, Каролин, прокурор, судья с секретарем и Вальтер. Прокурор долго читал обвинение, а потом судья задал всего один вопрос: «Считает ли Клаус себя виновным?» Тот вздохнул и выдавил из себя: «Не нужно было этого делать». Выступала  Каролин, держалась спокойно и говорила убедительно. Клауса признали виновным, но наказание определили минимальное - небольшой штраф. Сразу после заседания все разошлись по домам - праздновать было нечего.
Клаус стал на учет на биржу труда и раз в месяц ходил туда отмечаться, работу на почте ему не предлагали, а другого он ничего делать не умел. Переучиться в его годы было сложно, да и желания не было.
Александра понизили в должности и теперь он ходил простым почтальоном по маршруту Клауса. Последнее время друзья почти не встречались, лишь Каролин иногда забегала рассказать о последних новостях да Вальтер звонил, когда хотелось просто поболтать.
Через месяц Клаус напросился к бывшему полицейскому в гости. Пошел один - жена после всех событий вообще превратилась в хроническую домоседку и предпочитала не показываться на людях. Он достал из подвала старый, в паутине велосипед, прихватил дождевую накидку и за полчаса добрался к дому Вальтера. Тот ковырялся в саду, но сразу все бросил, увидев приближающегося подельника – так он называл Клауса после всего, что случилось. Они прошли в комнату, Вальтер сам заварил чай на какой-то особенный манер. Долго болтали ни о чем, а потом Клаус решился спросить:
- Не могу избавиться от мысли: почему они эти письма слали? Кому и что доказать хотели?
- Понимаешь, непрофессиональные преступники, стараясь учесть все до мелочей, допускают, наоборот, много ошибок. Им кажется, что любой человек видит в них злодея, вот и пытаются сохранить спокойствие, привычное состояние. Но в том то и дело, что пытаясь быть выдержанным, психологически человек напряжен. Так и они, учитывая мелочи, поддерживали переписку, то есть старались учесть и тебя как такового, кто мог обратить внимание на изменения и задавать Эдуарду ненужные вопросы. Смысл в этом какой-то есть... А может, таким образом пытались дать друг другу знать, что, мол, со мной все в порядке. Черт их знает.
- А марку для чего эта дамочка со своей фотографией на письма приклеивала?
- Это ты в марках толк знаешь, а другим все равно, что там, на конверте. Для нее эти марки, сфабрикованные матерью, представляли какой-то смысл лишь наклеенные на почтовые отправления, чтобы другие видели и на себя, как в зеркало, покрасоваться, наверное, хотелось.
- Может, они не погибли?
- Погибли. Топлива у них мало было, да и приземлись он где его бы береговые службы региона засекли. Любовник Анны тоже дома не появился, там вся родня в шоке.
- На такие деньги, какие у нее были, можно куда угодно, - проронил Клаус.
- Навряд ли он был ее сообщником. Подруга тоже была, как книга у нее под рукой: все знала, а ничего сказать не могла. Одинокая женщина, работала у нее ассистенткой. Потом выяснили, что с головой у нее не все в порядке и даже привлекать не стали.
- Кому от этого легче стало? - подумал Клаус, - столько судеб кувырком. Деньги, деньги, легкие деньги. Как пришли, так и ушли – с кровью.
От большого количества выпитого чая его раздуло, он попрощался и, ведя велосипед рядом с собой, побрел назад. По пути подобрал лежащую около чьего-то дома газету. Очередную. На первой полосе – ограбление, на этот раз из офиса известной фирмы всю компьютерную технику вынесли.
- Вот, рассказывают людям, что легче всего - красть. Как будто на том свете все это понадобится, - Клаус произнес вслух и встречная женщина шарахнулась от него в сторону, решив что это он про неё.
 Потянулись осенние дождливые дни. Клаус частенько сидел у окна, смотрел на проплывающие низко грузные дождевые облака, пил горячий чай и читал детективные романы. Лишь иногда брал в руки книгу купленную на вокзале, и почему-то канючил ее, страницу за страницей. Не мог читать и не мог бросить, как ненужный атрибут из его прошлой жизни. Однажды в дверь раздался звонок.
- Господи, на улице проливной дождь. Кого принесло? – он с неохотой побрел к двери.
На пороге в мокром дождевом плаще стоял Александр и держал в руке белый конверт с почтовой марки которого на Клауса смотрело молодое улыбающееся лицо Анны. Клаус тут же позвонил Вальтеру, и старый полицейский примчался в считанные минуты. На его машине поехали в участок, где в присутствии понятых конверт вскрыли - внутри было два абсолютно чистых белых листа бумаги…