Елена Булатова
Глава 4. Живность.
Домашние животные были у нас всегда. Кур, поросят, кроликов держали для питания семьи. К этому располагал и полудеревенский уклад жизни. Рядом с нашим домом находились сараи для дров и всякой живности – на несколько хозяев под одной крышей. Живности скармливались все отходы со стола и огорода. Особой привязанности к этим животным я не испытывала. Кур, как и всех птиц, с детства боюсь даже в руки взять. С кроликами была одна морока: постоянно чистить клетки, рвать траву. К тому же, они часто болели. В памяти остались большие корзины, в которые мы, дети, должны были нарвать весной молодой травы и притащить прожорливым кролям. Теперь я знаю, что эта трава называется сныть. Одной из первых она вырастает под кустами ивы – сочная, с широкими лепестками на длинной ножке. Пока она молодая, ее удобно рвать руками, а потом поднимаются другие травы и без косы делать нечего.
Кролики сидели в клетках в два-три этажа на всю высоту сарая. Размножались быстро и были все на одно лицо, то бишь на одну мордочку. В детстве мы ели кроличье мясо. Забивал кролей отец, он же обдирал шкурки, выделывал их и сдавал в контору, которая назвалась «Прием пушнины». Находилась она в старинном двухэтажном доме из красного кирпича на улице Детской (сейчас там располагается офис Севергазбанка). Кстати, несколько лет назад я купила кролика, приготовила жаркое, но есть не смогла.
Кошек помню только двух – разношерстную красавицу Муську и белого с черным хвостом Бумку. Бумка появился у нас, когда брат Гена был совсем маленьким. Семейное предание гласит, что братик не говорил до двух лет (в отличие от меня – я в два года стихи наизусть рассказывала), и одним из первых слов, которые он смог произнести, было слово «бум». Так кота и назвали – Бум, Бумка. Надо сказать, кличка эта не была оригинальной – коты у соседки бабы Маши тоже были сплошь Бумками. Наш Бумка запомнился своей привязанностью к хозяевам. Он гордо ходил вместе с нами по Головным, уходя даже довольно далеко от дома.
Но главными нашими четвероногими друзьями были, конечно, собаки. Без собак мы практически не жили. Тут сказалось и увлечение отца охотой (все собаки были охотничьими), и необременительность содержания - собаки жили во дворе, питались тем, что оставалось от стола, и не требовали никакого особого ухода.
Собак я всегда любила – умных, чутких, преданных. Белую лайку Куклу из моего раннего детства не помню совсем. На фото она вместе с молодым отцом сидит на поляне – только что вышли из леса, рядом лежит ружье.
А с гончим песиком Туманом связано у меня одно из самых горьких детских воспоминаний. Он жил у нас долго, в 1971 году ему было уже 11 или 12 лет. Кажется, был не совсем породистый, но на охоту ходил хорошо. Вся семья его очень любила: незлобивый, как и все гончие, умный, незаменимый друг в наших детских играх. В августе того года мы ездили в лодке на речку Судьбицу за грибами. Туман был с нами, лодки он не боялся, знал там свое место. В лесу прекрасно ориентировался, и если убегал по своим делам, то на зов всегда возвращался к нам или выходил на берег. Но в этот раз он не вышел. Отец его долго звал и, наконец, решился уехать домой. Как мы печалились! Будто родной человек умер. Через много лет отец сказал, что его до сих пор мучает совесть – надо было еще подождать собаку. А тогда он объяснил нам, детям, что пес уже старый и пошел умирать в лес. Недавно я наткнулась на старые фотографии, помеченные 8-м августа 1971 года. Там мы маленькие с Туманом – получается, это последние его дни.
Туман, да и другие собаки, которые были после него, жили в деревянной будке около дома, но за забором. Там еще стоял металлический гараж для мотоцикла и одно время – лодка. Собаки сидели на цепи, а иногда им позволялось свободно побегать внутри загородки. В будку отец приносил сено, в зимнее время на лаз наколачивался кусок теплой ткани, и так собачки зимовали. Около будки стояли металлические миски для еды и воды. Воду обязаны были приносить мы, а кормила собак утром и вечером всегда бабушка: крошила хлеб, заливала супом. Любимая бабушкина фраза при этом: «Ешь, Туман, тварь такой!» (В скобках замечу, что теперь так непроизвольно говорю и я). «Тварь» звучала ласково, собачек бабушка просто обожала всю свою жизнь.
Я приносила своим любимцам сахар, косточки и другую вкуснятину. С умилением вспоминаю, как маленькая забиралась с Туманом в будку и сидела на сене, вдыхая неповторимый собачий запах. А Туман шумно радовался, толкался, лизался – очень любил так играть. Зимой около будки нужно было расчищать снег, часто это приходилось делать мне.
Жившие у нас гончие собаки были, в основном, незлобные. Я не помню, чтобы они укусили кого-нибудь из нас, детей. Мы знали и соблюдали непреложные законы обращения с ними. Отец говорил, что нельзя собакам делать больно, то есть дергать их за уши, за хвост, бить по носу, нельзя трогать собаку, когда она ест, особенно когда грызет кость. Но иногда наши милые собачки могли проявить и агрессивность. Туман, например, терпеть не мог жившую одно время в соседней квартире тетю Зою Зайцеву. Она часто бывала нетрезвой и когда шла мимо него, он буквально рвался с цепи и заходился лаем. Еще мы знали, что нельзя кидать в собак палкой, камнем и даже замахиваться на них рукой. Память у них, как говорится, зверская: ты можешь забыть, а они не забывают, и если уж кого не взлюбили, то это навсегда.
Замечено было также, что собакам трудно ужиться друг с другом. Некоторое время вместе с Туманом жил у нас гончий пес Пират. Был он крупный, сильный, значительно моложе Тумана. Окрас яркий - черно-рыжий. Однажды они бегали по Головным и на наших глазах устроили драку. Сцепились в ярой ненависти. Лапы, зубы, хвосты, дикий рык – катаются по земле клубком. В таких случаях нам тоже было запрещено подходить близко. А вот отец бросился разнимать их, и Пират сильно укусил его за руку. Укусить хозяина – последнее дело. Пришлось с ним расстаться, отец отвез Пирата в какую-то деревню, а нам объяснил, что на человеческом языке это называется ревность: старая собака ревновала хозяина к молодой (или, может, наоборот?).
Примерно в этот же период начала 70-х годов совсем недолго пробыл у нас лайка Жулик, Жулька. Судя по кличке, был он не чистопородным, а помесью с дворняжкой. Добрый, ласковый, бегал он во дворе вместе с детьми, никого не трогал, но, видимо, и в охоте не преуспел, раз отец с ним расстался.
Но по-настоящему своей собакой я считала Румянку, которая родилась в июне 1973 года. В качестве предисловия надо сказать, что у отца в то время был старший товарищ – Григорий Андреевич Ракитянский, дядя Гриша. Я думаю, они сошлись с ним, когда работали вместе в электромастерской Водоканала, которая находилась в старой водонапорной башне на городском рынке. Дядя Гриша был человек интересный: кажется, без систематического образования, но начитанный, любознательный, разносторонний. Родом с Украины, он подростком во время войны был угнан в Германию, где работал в немецкой семье. Знал разговорный немецкий язык. Врезалось в память, как я зашла к ним в мастерскую и сказала, что мама послала меня за стиральным порошком. «А как называется порошок»? - спросил дядя Гриша. «Кристалл», - говорю. «Нет. Waschpulfer».
Григорий Андреевич и его жена, Тамара Андреевна жили вдвоем около магазина «Новинка». У них была лодка, дача в деревне Даргун. Как и отец, он был страстным охотником и собачником. Имел связи в обществе охотников. Как раз в то время, о котором я хочу рассказать, Ракитянскому оставили в деревне Царево породистого гончего щенка. Отец тоже попросил себе собаку. Оставили двух щенков, но для нас – с дефектами экстерьера, то есть, по сути, выбракованную собаку. «Ничего, - говорил папа, - может она еще лучше всех на охоту ходить будет!» Так впоследствии и оказалось.
В июне 1973 года я уже знала, что щенки родились. Когда они немного подрастут, их отсадят от матери и привезут нам, причем двоих вместе. Дядя Гриша просил отца подержать собачку у нас: в городской квартире держать гончего пса не совсем удобно. Как было дождаться? А тут еще операция предстояла мне по удалению миндалин. И вот, наконец, 17 июля выписываюсь из больницы, приезжаю домой, а они уже там – спят в кухне на тряпочке, маленькие, черно-желтые, с висячими большими ушами. Такие трогательные, нежные, пахнут непередаваемо! Можете представить, какое счастливое было у меня это лето перед 7-м классом! Целыми днями я возилась со щенками. Это были сучки. Нашу звали Румянка, а у дяди Гриши – Будишка. Наша кличка нравилась нам больше: красивая, звонкая (а это очень важно, когда, например, зовешь собаку в лесу). «Будишка» – все-таки не то, буква «ша» мешает.
Жили щенки сначала на сене в сарае, а потом в будках в вольере. Я носила им еду и гуляла с ними. Сначала хлопот было немного, собачки далеко не убегали. Летом ходила с ними на луг за ручьем. Там впервые меня постигло горькое недоумение: как это мои любимые собачки, такие добрые, с которыми я целуюсь, вдруг взяли и съели дохлую птицу! «Хищники все-таки», - объяснил отец.
К зиме они подросли настолько, что можно было брать их с собой на лыжах. Уезжала далеко – на другой берег Шексны, а они рядом бегут. Теперь я удивляюсь: как мне не страшно было ехать по реке, где часто были большие промоины? Да и собаки убегали далеко в лес или в деревни и невозможно было их дозваться – привяжутся к какой-нибудь деревенской собачонке, бегают с ней, лают. Приезжаешь к дому, а тут другая проблема – снова их надо ловить и загонять в загородку. В общем, хлопот такие прогулки доставляли немало, но и радость была большая от чудесного зимнего путешествия. По лыжне с собаками я не ходила, ездила «целиной». Забиралась в прибрежный лесок на левом берегу Шексны, ходила на лыжах по глубоким сугробам между елками, любовалась. Мне с ранних лет нравились одиночные созерцательные прогулки. Потом писала свои впечатления в дневник, а в отдельную тетрадку - робкие стишки о природе.
Собачки наши выросли. Каждый хозяин занимался своей. Нашу Румянку отец рано начал брать в лес. Она еще успела поездить с нами в лодке. На лесной речке Кономе, неширокой, но довольно глубокой, с темной водой, учили Румянку плавать. Очень оригинально учили: отец бросал ее в воду, а сам или был рядом, или переезжал на другой берег. Собака от неожиданности била передними лапами сверху по воде, поднимая фонтан брызг, а потом постепенно лапы начинали двигаться под водой. Такой стиль и у нас называется - «плыть по-собачьи». Воды Румянка потом не боялась, купалась с удовольствием вместе снами. Ходила и в лес. Побегает по своим делам и снова возвращается к хозяевам. Иногда был слышен ее гон. Это когда обычный лай переходил в непрерывное взвизгивание на очень высокой ноте. Точнее описать не берусь. По звуку только отец понимал, кого подняла и гонит собака: зайца, лося, еще какого-нибудь зверя.
За собакой в лесу было очень интересно наблюдать, как она обнюхивает пни, деревья, траву; как роет лапами нору, помогая себе и носом; как берет след – бежит себе тихо по тропинке, нюхает землю и вдруг срывается с места с громким лаем и только ее и видели! А еще наша Румянка с удовольствием ела ягоды. Морошка растет ягодкой вверх. А когда становится мягкой, ее легко слизнуть языком даже собаке. Лето 1974 года было богато на морошку. С тех пор больше я не видела такого количества этой замечательной ягоды, как тогда – на болоте близ Кономы. Собака наша садилась около куста и ела.
С Румянкой мы впервые побывали на собачьей выставке в Соляном парке. На первые места по экстерьеру она не вышла, как и следовало предполагать. Поставили ее в круге предпоследней, но даже какую-то медальку дали. Все равно мне было немного обидно за свою собачку, для меня она была самой красивой и умной.
Румянка переселилась в деревню Никола в новый, еще недостроенный дом, вместе с бабушкой Лидой весной 1976 года. Там у нее родился сын, которого, конечно, мы назвали Туманом. Несколько лет они жили вместе. Отец и брат ходили охотиться. Обе эти собаки прожили свои жизни ярко и интересно: постоянно попадали в какие-то переделки, пропадали в лесу, возвращались домой через несколько дней усталые, голодные, измотанные гоном. Даже самая аккуратная из всех нас мама разрешала им после охоты лежать на диванах и отдыхать. Сохранилась фотография: Румянка лежит с избитыми лапами и не может открыть глаз, исхлестанных травой и ветками. Однажды Туман прибежал домой через год – видимо, жил у кого-то в дальней деревне, прибился туда после долгих перебежек в лесу. То-то было радости у бабушки. Она первая увидела его на крыльце под окном кухни: стоял и тихонько повизгивал. Но все равно через некоторое время и Туман, и Румянка пропали. Просто однажды не вернулись домой из леса. Увы, это частый удел охотничьих собак.
Я помню их всех. Помню и дворняжку Тобика, и черно-белую лайку Стрелку, и пушистую, какого-то непередаваемого оранжевого цвета Пургу – собак моих друзей. Без них в нашем детстве было бы что-то не так.
© Copyright: Елена Булатова, 2014
Свидетельство о публикации №214122301458