Елена Булатова
Глава 3. Семья
Мой отец Булатов Фридрих Иванович приехал в Череповец в августе 1954 году 17-летним пареньком вместе со своей матерью, а моей бабушкой – Бейтлер Лидией Августовной, из Новосибирской области. Приехали они, чтобы воссоединиться с сестрами бабушки, которые с 1946 года проживали здесь. Когда-то большую немецкую семью из Житомирской области – четырех сестер и одного брата – разлучили голод, репрессии, война, интернирование в Германию. Об этом я надеюсь подробно рассказать в родословной моей семьи. Здесь же буду писать только мои детские воспоминания о родных, хотя без упоминания об их прошлом все равно не обойтись: тогда оно еще жгучей болью отзывалось в душах, да и сейчас не забылось.
Отец и бабушка первое время поселились в семье бабушкиного брата Давыда Бейтлера на ул. Красной в доме № 4. Нужно было искать работу и жилье. Через родственницу они узнали, что набирают рабочих на головные сооружения водопровода. Отца взяли извозчиком – работать на лошади, бабушку – тоже какой-то рабочей, дали жилье в бараке – одну комнату и кухню. Прихожей не было – входили из общего коридора прямо на кухню. Позже из кладовок была сделана вторая комната. И я уже помню нашу квартиру двухкомнатной. Была она, по моим детским меркам, очень удобной: теплой – с двумя печками, светлой – с окнами на восток, с изолированными комнатами.
Какое-то время в конце 1950-х годов отец работал слесарем в ЦРМ – центральных ремонтных мастерских на ул. Биржевой неподалеку от Головных сооружений. Там он встретил мою маму – Семенову Римму Алексееву, работавшую в инструменталке на выдаче инструмента. Мама родилась под Череповцом в деревне Городище, но в 1939 году дед – Семенов Алексей Иванович перевез семью и дом из зоны затопления Рыбинского водохранилища в деревню Питино. Эта деревня находилась в зареченской части города восточнее регулярной деревянной застройки – примерно от современного торгового центра «Новый век» до перекрестка улиц Юбилейной и Беляева. Через нее шла дорога в Ирдоматку. Так что мама считалась «питинской». В Питине моя вторая бабушка – Семенова Татьяна Степановна, прожила до самого сноса деревни в 1975 году.
25 апреля 1959 года родители расписались в ЗАГСе, в а мае была свадьба. Гости гуляли на квартире у соседей – семьи Левит. Там было просторнее. С этой семьей моих родителей связывали не только соседские и дружеские отношения, но и многолетний совместный труд в Водоканале. Николай Ильич Левит работал начальником головных сооружений, а его жена Мария Ивановна – начальником смены. На свадьбу бабушка Лида сшила своей невестке красивое шифоновое платье темно-голубого цвета. Его потом перешили на меня, когда мне было лет 13-14.
Я родилась в конце февраля 1960 года. По рассказам бабушки, отец был разочарован, потому что ждал сына, по молодости лет обиделся на жену и не хотел забирать нас с матерью из роддома, который находился тогда на улице Горького. Но потом смирился: дочь – так дочь, может, и сын еще будет. Назвали меня Еленой. Когда я поинтересовалась, почему, мама ответила, что тогда был «поход на Лен и Галин». Это значит, что женские имена Елена и Галина пользовались в то время повышенным спросом.
После моего рождения мать не стала больше работать в ЦРМ, так как кормила меня грудью и не могла уходить далеко на работу. Когда мне исполнился один год, она поступила лаборантом на головные сооружения водопровода. Сюда же слесарем вернулся и отец. Бабушка тоже продолжала работать. Ее последнее место – диспетчерская служба, откуда она и ушла на пенсию в 1967 году. Но это будет потом, а пока я, маленькая, передаюсь с рук на руки: то маме, пришедшей со смены, то бабушке. Живу я уже не в комнате родителей, а в комнате бабушки. Ни в ясли, ни в детский садик я не ходила. Так мы с ней проживем до моего 16-летия в мире и дружбе, пока бабушка не переедет в дачный дом - в деревню Никола Череповецкого района.
Помню себя и своих родных примерно в 5-летнего возраста. В это время родился мой брат Геннадий, и, может быть, поэтому воспоминания остались такими яркими. Было жаркое лето. Мы с отцом остались одни: мама – в роддоме, а бабушке – не раньше - не позже – в больнице с больным сердцем. Казалось, что я была предоставлена сама себе: чем хотела, тем и занималась, например, один раз приготовила салат из сырых свеклы и моркови: нарезала овощи большими кусками и полила маслом, чуть пальцы ножом не поранила. Однако сейчас я думаю, что за мной все же кто-то присматривал, когда отец уходил на работу. Наверное, это была наша соседка за стенкой баба Маша - Тихомирова (в девичестве Голубева) Мария Александровна, которая меня очень любила и баловала. Эта бабушка заслуживает отдельного упоминания. О своей жизни она рассказывала мне много и интересно, да жаль, что я ничего не записала. Теперь эти воспоминания были бы бесценными.
Родилась Мария Александровна в 1896 году в деревне Демидово, что находится в современном Шекснинском районе нашей области. Помнила еще местного помещика: как он приезжал в село и как девушки ходили на работу в его хозяйство. Потом - замужество, бегство от раскулачивания в Грузию, в Сибирь. Как Тихомировы оказались в Череповце, я не знаю. Последнее место работы бабы Маши было тоже в Водоканале.
В моем детстве она казалась мне очень старой: а ведь ей было всего лет 70. Маленькая, сухонькая, в неизменном белом платочке и длинной юбке, жила баба Маша после смерти мужа Михаила одна. Было у них пятеро сыновей, да не осталось никого. Помню имена двоих – Константина и Василия. Фотография Василия в форме военного летчика висела на стене рядом с «тарелкой» радио. Василий погиб в Отечественную войну. У бабы Маши я впервые увидела Библию, церковные свечи. От нее я услышала о Боге. Баба Маша, пока была в силе, ходила молиться в Воскресенский собор. Библия у нее была старинная, толстая. Она лежала раскрытой на комоде, рядом – всегда свеча и просфорка. Это я хорошо помню. О Боге она говорила часто, и спорить с ней почему-то не хотелось, хотя мы в то время Его не знали и воспитывались атеистами.
С бабой Машей я дружила все свое детство. А когда вышла замуж и переехала в другой город, то посещала ее каждый раз, бывая дома. Однажды я подарила ей простенькую чайную пару, и с тех пор баба Маша пила чай только из нее. Она очень жалела меня, когда я готовилась родить первого ребенка. «Косточки-то так и затрещат», - говорила баба Маша, родившая сама пятерых. Последний раз я видела дорогую мне старушку в сентябре 1983 года, когда родилась моя старшая дочь Лида, и мы приехали из роддома к родителям. Баба Маша принесла мне виноград, а ребенка смотреть не стала – «не положено». В декабре она умерла. Хоронил ее племянник Анатолий и соседи. Отец рассказывал, что немного задержался на работе и прибежал уже к выносу гроба: «Сердце защемило – как родную хороним». Царствие ей небесное!
А теперь снова вернемся в август 1965-го. Что у меня родился брат, я уже знала. Мы с отцом ездили в роддом, и мама показывала белый сверток в окно. Теперь вот отец собирался забирать маму с братиком да еще бабушку Лиду из больницы – на такси одним рейсом. Помню, я долго упрашивала взять меня с собой. Наконец, он согласился, и я бросилась одеваться. Тетя Маша Левит принесла букет цветов, и мы поехали. Сначала забрали бабушку из городской больницы, а потом маму с маленьким. Приехали домой. Здесь для брата уже была приготовлена деревянная самодельная кроватка-качалка, в которой выросла и я.
На семейном совете стали выбирать имя брату. Мама предлагала назвать Алешей в честь своего рано умершего отца, а бабушка – Геной. Видимо, я и отец своего мнения не имели. В пользу имени Геннадий бабушка назвала два аргумента: у папы брат Гена в Новосибирске (по отцу) и друг Гена Веричев. Так брат был наречен редким теперь, но красивым именем Геннадий. Забегая вперед, скажу, что Эдуард Успенский, придумав во времена нашего детства крокодила Гену, здорово навредил мальчишкам, которые носили это имя. Их стали дразнить.
У этой истории с именем было неожиданное продолжение через много лет. В честь кого назвали моего брата? Брат отца по документам - Леонид Иванович, а Геннадием его окрестила бабка без согласия родителей. Значит, перед Богом он все-таки Геннадий. А вот с папиным другом вышло недоразумение. Несколько лет назад я случайно встретилась с дочерью теперь уже покойного дяди Гены Веричева и с удивлением узнала ее отчество: Георгиевна! Оказалось, жене не нравилось имя Георгий и она звала его Геннадием. Вот как бывает.
После рождения брата нас стало пятеро. Гена тоже не ходил ни в ясли, ни в садик. Видимо, мама какое-то время не работала и сидела с ним, а в 1967 году ушла на пенсию бабушка, и мы оказались полностью на ее попечении.
Как уживались на одной кухне две хозяйки – мама и бабушка, я уже теперь не помню. Но, кажется, что не было никаких обид и разборок. Чаще всего готовила бабушка - вкусно и разнообразно. На ее умении готовить сказались традиции, в которых она выросла: немецкая семья жила в украинском селе, поэтому в нашем рационе были немецкие блюда, например, фруктовый суп, сладкие пироги «с посыпкой», песочное печенье, кофе, вернее, кофейный напиток, и украинские: красные борщи, вареники с творогом и вишнями, куриный суп с клецками. Сказались также и нелегкие голодные годы, когда нужно было приготовить еду буквально из ничего. Продукты дома не выбрасывались. На зиму делались заготовки: квашеная капуста, серые щи по вологодским рецептам, грибы сушеные и соленые, варенье, компоты для детей. Бабушка научила нас собирать дикий щавель ранней весной - кислицу. Я это делала с большим удовольствием, приносила пучки этой съедобной травы, и из нее готовился вкусный щавелевый борщ. Под ближайшими березами собирала подберезовики - немного, себе на «жаренину», как у нас говорили. Неожиданно около нашего дома бабушка нашла грибы, знакомые ей с детства, которые по-украински назывались печеричками. По-русски их название она не знала. Оказалось, это были шампиньоны. Росли только на одном месте, почти на тропинке, и никогда не червивели. Больше в своей жизни я нигде не видела дикорастущих шампиньонов.
Утром к нам домой приходила молочница тетя Маша Тимофеева из деревни Урывково. Деревня стояла примерно в километре от Головных, там еще держали коров, а молоко разносили сами. Тетя Маша шла на работу на очистную станцию и несла бидон с молоком нам и нашим соседям. Утром бабушка ставила на стол чистые банки, молочница приходила в половине восьмого и аккуратно наливала молоко. Была она женщина бездетная, с крупными чертами лица, очень скромная. Нальет молоко, постоит немного у порога, поговорит с нами. Нам с братом сразу же наливали по стакану.
В головновских двориках мы гуляли одни, без взрослых, даже будучи совсем еще небольшими. Старшие присматривали за младшими. Мне было поручено смотреть за братом. Родители строго-настрого наказывали не уходить без спроса на реку, не бегать на дорогу, по которой ездили машины, и вообще далеко не убегать. Поэтому нашим обитаемым пространством были внутренние дворики между домами. Играли обычно у крылечек, в песочнице, около качелей, на лужайках. Места хватало всем. Детей было немного – около 10 человек. Очень любили игры в «прятки», в «сломанный телефон», в «краски», с мячом в «вышибало», в «ударное знамя», в «хали-хало». У Вовы Левита был бадминтон, и он его часто выносил во двор. У него же первого появился светло-зеленый подростковый велосипед. А у меня был сначала маленький трехколесный, потом папа переделал на два колеса. На нем катался и брат. Иногда по вечерам взрослые вставали в круг и играли в волейбол, а мы бегали внутри круга и подыгрывали.
Будучи уже женатым отец закончил вечернюю школу. Такая форма получения среднего образования была в те времена очень распространена. Когда я уже училась в школе, он поступил в лесомеханический техникум и получил специальность техника-электрика. Учился с удовольствием, сидел по вечерам над книгами, чертежами, готовился к экзаменам. На защиту диплома в июне 1972 года пошел с букетом бабушкиных пионов. Получение образования позволило папе впоследствии занять должность механика головных сооружений, а позднее – перейти в управление «Водоканал» инженером по снабжению.
Сейчас я хорошо понимаю, как важно было для него учиться. Выросши без отца, окончив в сибирском селе только семь классов, он до всего в жизни доходил сам и рассчитывал только на свои силы. С молодости интересовался техникой. Не имея серьезного инженерного образования, хорошо разбирался в механизмах, читал чертежи, делал лодки и другую технику. Об этой технике скажу подробнее. В домашнем альбоме хранится фотография, где я, маленькая, сижу вместе с отцом в аэросанях, которые он сделал сам. Сани были на лыжах, без кабины, с воздушным винтом, как у самолета. Ездили очень быстро по снежным полям. Отец на них путешествовал, наверное, на охоту или на рыбалку. Сам он рассказывал, что даже тонул в аэросанях на Шексне, попав в полынью.
Но самым грандиозным его детищем была, конечно, амфибия. Тут надо попутно сказать об увлечении рыбалкой, которое переросло в небольшой промысел. Рыбу в Шексне ловили в те времена все, кто хотел. И не только на удочки, но и сетями, хотя это было, конечно, браконьерство. Разрешение ставить сети имел папин приятель Юрий Крайнов, он часто бывал у нас в доме, а с его сыном мы учились в одной школе. С Крайновым отец ставил сети зимой прямо напротив Головных. Дома рыба была часто: судак, лещ, щука. Особенно мы любили тушеного в сметане судака. Пеклись пироги с рыбой. На чердаке отец вялил синца и подлещиков. Как я теперь понимаю, рыба была большим подспорьем в питании семьи.
В начале 1970-х годов отец близко сошелся с дядей Сашей Рогановым, мужем маминой двоюродной сестры Антонины. Вместе с ним они ездили помогать маминому дяде – Глухову Александру Степановичу, ловить рыбу в путину на Рыбинское водохранилище. Этот дядя работал в рыболовецком колхозе «Авангард» в Городище. Путина проходит обычно в апреле – начале мая - рыба валом валит. Отец на это время несколько лет подряд брал отпуск и с друзьями уезжал на водохранилище рыбачить. Они не только помогали профессиональным рыбакам, но и зарабатывали деньги, так как после сдачи рыбы с ними рассчитывались.
Так вот, на такую рыбалку и нужна была амбифия – ни сани, ни лодка, а что-то среднее между ними с воздушным винтом. Она скользила днищем по снегу и льду, могла передвигаться по ломаному льду и плыть по воде. По ровной ледяной поверхности бегала довольно быстро. У нее была кабина, защищавшая пассажиров от ветра. Один единственный раз я прокатилась на этом чуде техники по ледяной Шексне. Ощущения непередаваемые: трясло очень сильно. Но ведь не для комфортных передвижений это и создавалось. Всю зиму, а может быть и не одну, отец трудился над амфибией. Какие-то конструкции и деревянные винты лежали на чердаке. Но основное место строительства было в мастерских головных сооружений, куда по вечерам и выходным дням можно было спокойно пройти и поработать. Этой амфибией я очень гордилась и рассказывала своим школьным друзьям-мальчишкам.
Еще ранее папа купил мотоцикл «ИЖ-Планета» зеленый с коляской. Мы ездили на нем по городу и недалеко за город. На мотоцикле он возил одно время фанерную лодку от реки к дому.
Еще я не рассказала про охоту. Охотой отец увлекался серьезно и приучил к ней брата с молодых лет. Охотился обычно с друзьями на уток, на лесную дичь. На открытие охоты в августе собирались мужчины на нескольких лодках и ехали вверх по Шексне через шлюз в разливы Череповецкого водохранилища и на реку Ковжу. Слышала разговоры про охоту на волка и на лося и даже видела папину фотографию с убитым волком.
Ружье у отца лежало в чехле под шкафом, и всякий раз, когда я мыла пол, его приходилось доставать. Помимо ружья для охоты требовалось много чего. Интересно было наблюдать, как отец заряжал патроны. Доставались весы с гирьками, порох, дробь, пыжи. В комнате витал особый запах. С охоты привозились трофеи: серенькие утки, разноцветные селезни, зимой – зайцы.
Много лет спустя отец скажет, что всю жизнь он занимался только тем, что было ему интересно, и за этими делами и не заметил, как выросли дети. С одной стороны, это, действительно, так. У него был простор и возможности для увлечений. А, с другой стороны, мы с братом с детства были очень дружны с отцом, и мне никогда не казалось, что он уделяет нам недостаточно внимания. Наоборот, слово отца было всегда весомо: если он сказал, то так оно и будет. Ослушаться его казалось немыслимым. Из серьезных наказаний мне запомнились два случая. Первый, когда я в сердцах грубо обозвала брата – отец услышал и надрал меня за уши, а второй, когда брат в подростковом возрасте попал в компанию мелких воришек и хулиганов, ему попало шлангом от стиральной машины – настолько отец был выведен из себя.
А вот интересных разговоров с отцом было немало. Он терпеливо отвечал на наши вопросы, помогал решать задачи по математике, особенно в старших классах – по геометрии и физике. У отца можно было, не стесняясь, попросить совета даже в деликатных вопросах. Он много говорил со мной о жизни, пытаясь объяснить мотивы поведения людей, характеры, поступки и предостеречь от необдуманных шагов. Рассказывал о себе: о полуголодном военном детстве в Сибири, о жизни без отца, о том, как старался «выбиться в люди», об унижениях, которые они с бабушкой вынуждены были терпеть за ее немецкую национальность и от чиновников, и от неумных людей.
Родители мои жили дружно. Они не только практически всю жизнь работали вместе, помогая друг другу, но и свободное время проводили чаще всего в кругу семьи. С молодых лет мама ездила с отцом на лодке в лес. Наверное, только на охоту с ним не ходила.
Мама закончила среднюю школу № 10 в Череповце в 1957 году. Для деревенской девочки из многодетной семьи получение среднего образования было в то время большим достижением. Мама рассказывала, что как раз в эти годы отменили плату за учебу в старших классах, и у нее появилась возможность доучиться. В начале 1970-х отец уговорил маму поступить в московский коммунальный техникум на специальность водоснабжение городского хозяйства. Училась она заочно, ездила в столицу сдавать экзамены и привозила нам с братом обновки и всякие вкусности. Запомнилось, что тогда мы впервые попробовали соломку и шоколад в виде фигурок.
В 1976 году маме предложили работу технологом на головных сооружениях водопровода. После начальника эта должность была самой ключевой и ответственной, поскольку от правильной организации технологического процесса очистки питьевой воды зависит здоровье горожан. За свою работу мама очень переживала. Я часто слышала разговоры родителей о рабочих проблемах: сколько воды подали в город, какие показатели по лабораторным анализам, какие механизмы вышли из строя, как отработали смены… Бывала и в кабинете у матери, видела ее в рабочей обстановке, в общении с людьми. Став взрослой, я часто задумывалась о том, что, наверное, матери было трудно выстраивать правильные отношения с теми, кто был когда-то на равных с ней. Она стала руководителем, поднявшись «из низов» - в том же коллективе, где долгое время работала лаборантом, где все ее знали, и по имени-отчеству называть не привыкли. Но она смогла это сделать. Рабочие относились к маме уважительно.
Как-то, уже после ее смерти, отец сказал, что мама была мудрым руководителем, умевшим и настроить людей на работу, и сгладить острые углы. В детстве я этого не знала. Главным авторитетом в семье был отец, а мать мы с братом воспринимали только в домашнем контексте: совместно с бабушкой она вела хозяйство, ходила с нами за покупками, следила за учебой. Часто ругала за непослушание, могла и шлепнуть небольно.
«Пунктиком» у мамы был домашний порядок. Сама очень аккуратная, она и от нас требовала соблюдения чистоты и порядка. Особенно она берегла кровать, покрытую белоснежным покрывалом, с двумя подушками, установленными одна на другую под кружевной накидкой. Садиться на кровать запрещалось. Здесь, к слову, можно сказать о домашней мебели. В годы моего раннего детства в квартире нашей стоял диван с круглыми боковыми валиками, на которые натягивались белые чехлы. На кроватях из-под покрывал выглядывали подзоры с мережками. На комоде была вышитая салфетка. С вышивкой были занавески и наволочки. Всю эту красоту делала моя бабушка. Что-то из ее работ сохранилось, что-то утрачено. Особенно жаль, что пропала вышитая картина в деревянной раме: по траве бегут три гончие собаки.
Со временем мебель в квартире менялась. Во второй половине 60-х купили первый телевизор – «Рекорд» в желто-коричневом корпусе. В те времена телевизоры было принято накрывать цветными накидками, которые специально продавались в магазинах. Мебель стала проще и функциональней: раскладной диван-кровать для брата, книжный шкаф, шифоньер, сервант из ДСП, тумбочка с зеркалом - трюмо. Для такой мебели уже не нужны были накидки и салфетки. Дольше всех оставался старый круглый стол, который при необходимости раздвигался и становился овальным. Он покрывался розовой плюшевой скатертью, и на нее ставилась стеклянная пепельница, хотя в доме никто не курил. Но и этот стол, в конце концов, заменили полированным столом-книжкой.
Особенностью многих жилищ того времени было наличие всяких безделушек: вазочек, фарфоровых статуэток, шкатулок. Их приобретали сами или получали в подарок. У нас дома на бабушкиной тумбочке стояли две фарфоровые балерины, на серванте были стеклянные вазочки с искусственными цветами и шкатулка, покрытая мелкими морскими ракушками. Еще интересная деталь: в нашей квартире висели недорогие репродукции известных картин русских художников. Их покупала бабушка. Над ее кроватью висела «Аленушка» Васнецова, в родительской комнате – «Сосны, освещенные солнцем» и «Дубки» Шишкина, «Охотники на привале» Перова.
Мы с братом должны были поддерживать порядок в своих вещах. У меня был письменный стол, который мне купили перед поступлением в школу. Столом этим я очень гордилась: не у каждого из моих друзей было дома свое рабочее место. В ящиках стола лежали, кроме школьных принадлежностей, детские книги, коллекция речных камней, коллекция бабочек и всякие детские «сокровища» - стеклышки, брошки, ленточки. Помню, когда приходил в гости Володя Левит, мы с ним выдвигали ящики стола и рассматривали их содержимое, даже, наверное, чем-то делились друг с другом или менялись. А вот у брата, пока я не уехала из дома, своего письменного стола не было. Он занимался в родительской комнате за круглым столом.
Лет, наверное, с 10-11 я работала на огороде и делала уборку во всей квартире: вытирала пыль и мыла пол. Работу надо было успеть сделать до 19.30, потому что в это время показывали по телевизору художественный фильм, а иначе кино смотреть не разрешалось. Поздно засиживаться тоже не разрешалось – в школьные годы мы ложились спать около 10 часов вечера.
Большое влияние на нас в детстве оказала бабушка Лида, которая жила в нашей семье до моего 16-летия. В мае 1976 года она переехала в деревню Никола Череповецкого района, куда отец перевез дом своей тещи, попавший под снос. Я пишу эти строки в 2014 году, 13 июня умерла наша бабушка, прожив 102 года 4 месяца и 3 дня!
Во времена нашего с братом детства бабушка была жизнерадостной, работоспособной, очень подвижной. Она вела домашнее хозяйство: варила обеды, пекла пироги и печенье, шила, ходила с нами к врачам, на прогулки, в кино, на реку, занималась домашней живностью, цветами, огородом… Не ходила только на работу – после выхода на пенсию она не работала на производстве ни одного дня. В те времена работать, находясь на пенсии, было не принято.
Особым бабушкиным делом было шитье. Она шила всем домашним и многим знакомым. Станок для швейной машинки «Зингер» путешествовал вместе с бабушкой по всем местам ее жительства. У нас в доме на этом станке стояла подольская машинка. Шить баба Лида научилась в ранней юности еще на Украине: в конце 1920-х годов ее старшая сестра Дина училась на курсах кройки и шиться, а бабушка смотрела и повторяла вместе с ней. Но старалась сама не кроить, чтобы не ошибиться. А вот если материал уже раскроен, то шила очень уверенно даже довольно сложные вещи.
В детстве из одежды нам практически ничего не покупали – все шила бабушка. Хочется сразу оговориться, что и выбора большого в магазинах того времени не было. Я помню лыжный костюм ярко зеленого цвета из мохнатой ткани, сшитый еще до поступления в школу. Кусочек этой ткани до сих пор прикреплен на бабушкиной машинке – в него втыкают иголки. Особенно радовалась я нарядам на новогодний праздник: белому марлевому платью «снежинки», розовому со множеством оборок - «бусинки». Было еще одно удивительное платье из белого поплина: отрезное по талии, юбка-«солнце», обшитая зелеными ветками домашнего цветка мирта. Такое могла придумать только моя бабушка. Она сказала, что на Украине такими веточками украшали платье невесты.
В младших классах бабушка сшила мне коричневое пальто и шапку с помпоном из такого же материала. А сколько повседневной одежды пошито ею для всех нас – и не счесть, хотя шить она любила только женские вещи. И еще много перешивала, то есть из старых вещей, обычно – родительских, выкраивала и перелицовывала что-то нам, детям. Жили мы очень экономно, в том числе и благодаря бабушкиному умению шить и перешивать. Иногда к ней обращались знакомые женщины, и она шила им платья и юбки. Много шила тете Маше Левит.
Сама бабушка одевалась очень красиво, со вкусом. На старых фотографиях она, молодая, в красивых блузках с вышивкой. Но в мое детство бабушка уже не вышивала: или ушла мода, или уже плохо видела. Из ее одежды запомнился красивый зеленый костюм с замечательными пуговицами, которые переливались зеленым и синим цветом, а также клетчатый жакет с черной отделкой ворота и карманов. Естественно, все это она сшила сама. Дома были доступные тогда женские журналы, в которых можно было найти выкройки: «Работница», «Крестьянка». Но чаще всего фасон платья «подсматривался» на улице, по телевизору или «сочинялся» самими заказчиком и портнихой.
С самого раннего детства одним из любимых моих занятий было разглядывание картинок в толстой бабушкиной книге «Домоводство»: там повсюду остались следы моего карандаша. Картинки были замечательные: и кулинария, и оформление жилища, и вязание, и шитье. Еще я любила рассматривать фотографии и, говорят, даже много их попортила в ранние года.
Бабушка Лида любила порядок во всем. Мне запомнилось, как она периодически делала уборку в большом кухонном столе и в буфете (была раньше такая мебель: внизу стол с полками, вверху шкаф - обычно с застекленными дверцами). Вынималась и перемывалась вся посуда, мылись дверцы, скоблились ножом полки.
Бабушка считала необходимым подметать дорожки вокруг дома. Она высадила белые розы вдоль нашего забора на ничейной территории. Ну и, естественно, практически все работы в небольшом нашем садике и на огороде были на ее попечении. Я была научена копать гряды, полоть, поливать овощи.
Говорила бабушка с легко заметным украинским акцентом. Видимо, все-таки сказалось то, что их немецкая семья долгое время жила в окружении украинцев. Например, она говорила «пьять» вместо «пять», «мьясо» вместо «мясо». Она употребляла слова, как потом оказалось, даже не из разговорного немецкого языка, а их каких-то диалектов. Например, совок для мусора в нашем доме называли «шуфелем», а выдвижной ящик в станке швейной машинки, где хранились шпульки и катушки с нитками, - «шуфлядкой». Смешно сказать, что я, лишь выйдя замуж, узнала, что «шуфлядка» - это бабушкино слово, а не собственно название предмета.
Из Интернета: «Слово шуфлядка (выдвижной ящик письменного стола, шкафа, буфета и т. п.) употребляется в Белоруссии, Латвии, Литве, на Украине. Мебельщики используют его и в России.
Слово по происхождению польское, а туда попало из немецкого. В немецком языке есть слово die Schublade – выдвижной ящик.
В нормативном украинском есть шухляд(к)а, в белорусском — шуфляд(к)а». Так что, из какого языка взяла это слово бабушка: из немецкого или украинского, теперь уже не узнать.
В этой связи, забегая на много лет вперед, хочется вспомнить один эпизод, связанный с бабушкиными словами. В 2009 году я со своей уже взрослой дочерью Лидой, названной, кстати, в честь бабушки Лиды, была в гостях у своей двоюродной тети в Новосибирской области. Эта тетя Нина приходится моей бабушке родной племянницей – дочерью ее младшей сестры Ольги. И вот в разговоре о наших немецких корнях тетя Нина говорит:
- Ну, я-то ничего немецкого уже не имею, наша мама была самой младшей в семье и языка практически не знала. Ее уже в 11 лет привезли в Сибирь.
И тут нечаянно мы уронили на пол цветочный горшок. Земля, естественно, высыпалась. И моя тетя, «не имеющая ничего немецкого» за душой, кричит невестке:
- Возьми, пожалуйста, шуфель – надо землю с пола собрать!
Вот так – не совок, а шуфель! Поинтересовалась в Интернете: «ШУФЕЛЬ (м. немецк.) - род сковороды, на которую кладут жар, для нагреванья каменных изделий. Шуфла - ж. медный совок, коим всыпают в орудия порох». Так что, мы не очень грешили против истины, называя совок, хоть и мусорный, шуфелем.
В моей семье не любили шумных праздников, застолий, хотя гости, конечно, бывали. В основном, это родственники бабушки Лиды и отца, реже – мамины родные. Наши с братом дни рождения отмечались с раннего детства. На мой праздник всегда был вкусный масляный торт, а у брата – неизменный арбуз – 3 копейки за килограмм. Подарки были самые незамысловатые, чаще всего что-то из одежды.
Жили скромно. Доходы родителей и бабушкина пенсия были небольшими. Но в чем-то обделенными мы себя не чувствовали. Все необходимое у нас было. Более того, благодаря бабушкиному умению шить, моя одежда по сравнению со сверстницами была более красивой и оригинальной. На новую мебель, конечно, приходилось копить. На поездку на курорт (а родители ездили в Ессентуки) – тоже.
Мама рассказывала, что от аванса до получки она оставляла в те годы 30 рублей на питание. Этого хватало, поскольку цены были стабильными, картошка и овощи выращивались на огороде, а на спиртное и сигареты деньги не тратились. Между тем, к середине 1970-х годов продовольственное положение в стране резко ухудшилось. С прилавков пропали продукты. Люди стали ездить в Москву и Ленинград за колбасой, мясом, консервами, апельсинами, сыром… Одновременно многие вспомнили о своих деревенских корнях: поехали в деревни сажать овощи, а у кого не было деревенского дома, заводили дачные участки. В 1975 года отец перевез дом своей тещи, попавший в городе под снос, в деревню Никола Череповецкого района с расчетом обосноваться и завести хозяйство: огород и домашнюю живность. С 1976 года там постоянно жила наша бабушка, которая с удовольствием взвалила на свои плечи новые заботы: выращивала овощи, цветы, ягоды, держала в разное время свиней, кур, корову.
С этого года изменится уклад нашей жизни. Теперь по выходным и на каникулы мы с братом будем уезжать в деревню, а родители - проводить там отпуска. Отец будут много лет строить дом, двор, разрабатывать землю, развивать пасеку. Все мы научимся косить траву, сушить и стоговать сено, пасти коров. Вживемся в деревенский быт и даже успеем поработать на совхозном скотном дворе, пока его окончательно не закроют. А пока заканчивается мое детство. Бабушка уехала в деревню, и наша комната на Головных стала принадлежать мне одной.
© Copyright: Елена Булатова, 2014
Свидетельство о публикации №214070900988