Последняя охота Додика

Игорь Дигорин
 
     Картина В.Г.Перова «Охотники на привале». Все охотники - врачи. Приподнятое настроение подстегнуто клюквенной водкой.  Рассказчик, тот что слева,  центральный персонаж.  Молодой человек напротив рассказчика - его ассистент. Он учится патанатомии и слушает учителя с всепоглощающим вниманием.  Между ними  – однокашник рассказчика, вместе учились на медицинском факультете Московского университета.  Все трое реальные персонажи, хорошие знакомые художника Василия Перова, автора полотна.  Рассказчик же – близкий друг,  с которым не раз охотились вместе. Это Дмитрий Павлович Кувшинников,  паталогоанатом  Мясницкого  отделения криминальной полиции, что расположено рядом с Хитровом рынком,   Хитровкой.  Райончик исключительно криминальный.  У  паталогоанатома  там непочатый край работы. Новые трупы каждый день. Смерть наступила в результате пулевого ранения, или, колото -резаных ран, или, от удара тупым предметом по голове, или от удушения.  Поэтому и нужен ассистент. На частную практику, которая дает неизмеримо больше денег, чем служба паталогоанатомом в полиции, времени почти не остается.  А деньги молодожену Дмитрию Павловичу нужны. До недавнего времени  он еще и работал над докторской диссертацией. Диссертация написана, скоро защита. Защитив диссертацию можно получить приличную должность, например, приват- доцента в Университете.
 
     Пока работал над  диссертацией не было времени даже на охоту, ту отдушину, без которой жизнь не в радость.  Страсть к охоте изменила, некоторое время тому назад, холостую жизнь Дмитрия Павловича.  С Софьей Петровной, супругой, он познакомился на охоте. В те годы она тоже увлекалась охотой.  Не последней причиной этого увлечения было то, что ей всегда нравилось мужское общество. Теперь она редко составляла компанию мужу на охоте.  Зато, у них дома, по средам, литературно- музыкально – художественный салон, гостями и участниками которого являются исключительно мужчины. Все они знаменитости. И сама Софья Петровна талантливо рисует, лепит, аккомпанирует на рояле и поет, как уверяют ее выдающиеся гости.  Антон Павлович Чехов, знакомый с Сафо, так он называл Софью Петровну (Ольгу Ивановну в рассказе Чехова «Попрыгунья») и ее мужем (в рассказе Дымовым) бывал в их доме и, однажды, привел к ним своего друга, талантливого художника Исаака Левитана (в рассказе Рябовский).  Вскоре после этого в жизни Кувшинниковых при участиии Левитана произошли судьбоносные события, которые Чеховым, не любившим Софью Петровну, отражены в рассказе «Попрыгунья». После публикации «Попрыгуньи» Левитан прекратил всякие отношения с Чеховым, и они не общались несколько лет.  Вначале Левитан даже хотел вызвать друга на дуэль, но, слава богу, его отговорили. А врач Дмитрий Павлович Кувшинников стал известен, таким образом, сначала благодаря своему знаменитому другу художнику Перову, а через 20 лет благодаря еще более знаменитому другу,  писателю Чехову. Известность Кувшинникову пришла также не  без участия знаменитого художника и друга Чехова Левитана.

     Все это пришло в голову Виктоше, когда он, вспоминая о своей охоте в Карелии, нашел в интернете и стал разглядывать картину «охотники на привале»  Василия Перова, которую знает каждый.  Охота же в Карелии была 115 лет спустя, в «эпоху перестройки».  Охотников должно было быть тоже трое, как на картине Перова:  Додик – коллега Виктоши (оба работали в одном НИИ), сын Додика Александр, и Виктоша.  Додик и Виктоша не только коллеги, но и выпускники одного курса медицинского института, врачи, и оба защитили диссертации по специальности «биохимия».   В то время Додик настойчиво пытался заинтересовать занятиями биохимией своего сына, студента Медицинского Института. В последний момент Александр отказался от охоты, и на воображаемой Виктошей картине «Охотники в Карелии на привале» только двое биохимков, сука Байка - спаниель Додика,  и котелок с кипятком на костре, все на фоне озера, а  могло быть три биохимика, как три врача на картине Перова.  Планировалось ехать в Карелию на машине Виктоши, но за день до отьезда у машины отвалился глушитель.  Ездить без глушителя это провоцировать ГАИ на поборы. Пришлось ехать на поезде.  Александр, и без того не рвавшийся на охоту, не поехал.

***
     Это происходило в середине августа 1987 года.  Два года как наступили времена перестройки и гласности. Уже сильно уменьшилась  вызванная ими волна ожидания чудес и наивного оптимизма по поводу относительно быстрого наступления достойной  жизни. Гласность, конечно, продолжала радовать, но почти перестала удивлять. И все же, по-прежнему разлитое в воздухе Москвы сумашествие перестройки и гласности, ощущение неких неожиданных возможностей, которые, если рискнуть, то можно реализовать, усиленное шальным настроением времени летних отпусков,  подогретое, к тому же, необычной августовской жарой, так или иначе влияет на все в жизни. Для сотрудников НИИ молодого и среднего возраста, приветствовавших перестройку, ее неожиданной и существенно  негативной стороной оказалось  резкое ухудшение и без того очень скудного  финансирования производственной базы научной работы - закупки реактивов и оборудования на валюту. Возможность выполянять научную работу становилась сомнительной, а переспективы мрачными.  Многие, серьезно относящиеся к занятиям наукой, были поставлены перед выбором либо продолжать научную работу за рубежом, если найти способ для переезда, или  сменить  род  деятельности, то есть, отказаться от занятий наукой.

Шестиэтажное здание Института из бежевого цвета кирпича расположено в районе Девичьего поля, на южной стороне одной из тишайших улочек, в начале лета погруженных в парящий в воздухе и покрывающий все вокруг тополиный пух. Огромные окна, смотрящие на юг, закрыты белыми, во все окно занавесями, приобретенными на соседней ткацкой фабрике имени Свердлова. Занавеси едва колышатся от горячего воздуха, лениво втекающего в широкие форточки, и мало спасают от  жары.  Жарко на улице, жарко в Институте, воздух не кондиционирован.  В необычно широком, столь же высоком и абсолютно пустом коридоре монотонно и почти непрерывно грохочет компрессор, обеспечивающий в холодной комнате температуру от двух до четырех градусов тепла по Цельсию, оптимальную для проведения биохимических экспериментов. Компрессор грохочет, несмотря на то, что никто не заходит в холодную комнату.  Никто не заходит потому, что никто не работает – время отпусков, перестройка, жара, лень.  Изредка, все же, кто-нибудь, заскочит туда  ненадолго, чтобы передохнуть от жары, испытает короткое, но полное блаженство и, невольно, впускет внутрь жар из коридора, отчего вновь включается компрессор, а грохочет он жутко.  Если компрессор  молчал,  то вся лаборатория знает, когда кто-то заходит  в холодную комнату. Почти абсолютную тишину грубо нарушает  лязгающий металлический звук освобождения стержня, плотно прижимающего при помощи рычага тяжелую дверь к ее раме, и последующему, не менее резкому и противоестественному скрипу тяжелой двери. Скрип двери все же вносит элемент гармонии в общую гамму не самых приятных лязгающих звуков открывания запора двери.  Очень скоро, или даже немедленно, с новой силой начинает  грохотать компрессор.

     Виктоша и Додикк были в отпуске и не испытывали ни страданий от мучительно громкого, монотоннного шума компрессора,  ни шока от звуков открывания и закрывания двери холодной комнаты.  Не было у них и возможности на несколько мгновений блаженно отдохнуть в хололдной комнате от жары.  А ведь какое непередаваемое блаженство заглянуть в холодную комнату наутро после затянувшейся накануне вечеринки, особенно летом в городе, не успевшем остыть за ночь от предыдущего жаркого дня. 

     Это обычно, что отпуск в семь недель, полагающийся научным сотрудникам  Института, используется ими не полностью. Преданные науке сотрудники, такие, как Додик и Виктоша, всегда выходят на работу, не отгуляв отпуск целиком. Виктоша и в этот раз ушел в отпуск на три недели. Додик же, против обыкновения, взял отпуск целиком.  Он пользовался летним отпуском в последний раз, поскольку только что получил в ОВИРЕ разрешение на выезд с семьей в Израиль на постоянное место жительства. У Додика, и у Байки, его старой суки спаниэля, была последняя возможность сьездить на охоту в любимые  Карельские леса. Ведь Израиль расположен в иной климатической зоне, там нет так»их лесов, как в Карелии, да и охота там не популярна. Байка не очень -то здорова, быстро устает на охоте, безбожно храпит во сне, и верхний нюх уже не тот. Она обожает дрыхнуть  в квартире на пятом этаже дома на улице Немировича- Данченко. На собственном  диване, на котором кроме нее изредка спят осташиеся на ночь гости. Ей снятся сны про охоту и тогда она дергает ногами, как во время бега, и тихо лает во сне.

     Виктоша сидел у Додика накануне отьезда. Они были одни, домашних не было. Додик был огорчен отказом Александра составить отцу компанию и не мог скрыть досаду.  Виктоша тоже расстроился.  Он понимал, что поломка машины и есть формальная причина отказа Александра ехать и невольно чувствовал  вину, которой не было. В какой-то момент уже и Виктоше не очень хотелось на охоту. Он вышел в другую комнату и  позвонил по телефону, не имея ясной цели, своей подруге школьных лет Зине, в которую был когда-то влюблен. 
Он редко звонил ей. Когда-то он звонил ей  примерно раз в месяц, почти всегда нетрезвым. У него в таком состоянии возникало непреодолимое желание общаться с понимающим его, близким человеком, каким, ему хотелось верить, была Зина.  В этот раз он был трезв.  Она узнала его, но не обрадовалась.  В ее голосе, обычно звучащем очень мягко и тепло, ему казалось, как виолончель, сейчас он почувствовал холодок. После формальных приветственных слов, Виктоша помолчал и сказал, что едет с приятелем на охоту. Реакция Зины опять была сдержанной. Она спросила с кем, как зовут, куда и надолго ли.  Он ответил и тут же спросил, не хочет ли она поехать вместе с ними, абсолютно не сомневаясь, что она откажется. Она ответила вопросом на вопрос. Она сказала –  а ты уверен, что я буду с тобой, а не с ним ?  Он не стал ее уговаривать. Он понял, что она не шутит.  Его покоробило.  Немного придя в себя после этого разговора, он пересказал разговор Додику.

     Додик подумал  – не стоит скрывать, что у нас были отношения. Тем более, что Зинаида, могла расказать  Виктоше, что я лежал на обследовании в клинике, в которой она работает.  Или Виктоше сказал кто-то в Институте, что я был на обследовании, а он знает, что Зина там работает. Он помолчал, а потом без предисловия:

     - В последний раз, когда я был у нее на даче, мы сидели в летних плетеных креслах на веранде. Я сидел в торце овального стола, а посередине стояла хрустальная ваза с одиннадцаью свежайшими белыми хризантемами, которые тщательно выбрал и принес я.  Я пил черный кофе и грыз сухарик с орешками. Она, с полыхающими щеками и размягченным взором, ела мороженое крем брюле, которое она  очень любит.  И все время беспокоилась, что приедет муж, а  я никак на это не реагировал. Она взволнованно прислушивалась к шуму проезжавших изредка машин. Она не умеет отличать машины по звуку работащего мотора, поэтому каждый раз вздрагивала, говорила  - это мой муж, и тревожно замирала, с ужасом ожидая подтверждения своих слов.  Она теперь тяготилась моим обществом и хотела, чтоб я уже ушел поскорее. Я молчал. Приход ее мужа меня не пугал. Мне казалось, что вряд ли она всерьез ожидает, что он вот-вот приедет и был спокоен.  И я знал, я это решил, что больше я ее не увижу, поэтому не торопился уйти.

     Рассказ взволновал Виктошу еще больше, чем разговор с Зиной, но он ни о чем не спросил Додика ни тогда, ни позже. Может быть более всего его взволновала двусмысленность, возникшая после рассказа Додика. - Хоть это и было бы просто невероятно, но ведь и знакомство школьной подруги с Додиком не  было ожидаемым- рассудил Виктоша. Дело в том, что Жену Виктоши тоже звали Зина, и она жила летом на даче, и на веранде у них был овальный стол, и одно плетеное кресло, а в серванте было две хрустальных вазы. Любит ли его жена есть крем брюле на даче, на веранде, сидя в плетеных креслах,  с Додиком  - он не знал. Он знал только о том, что она любит делать с ним, и не знал наверняка, что она любит делать без него, или с другими.

***
     На следующий день Додик и Виктоша ехали до Петрозаводска на поезде, а оттуда на автобусе до большого поселка, окруженного местами заключения.  Обширные территории мест заключения были, часто, вблизи  дороги.  Виден был высокий глухой забор с колючей проволокой в несколько рядов поверх него и караульными вышками с автоматчиками на изгибах забора.  Поселок, в котором они перночевали, как и многие другие вокруг, был местом поселения «химиков», то есть людей любых специальностей (не обязательно химков или биохимиков) которые по приговору суда находятся в ссылке.  Не осужденные там жили тоже, а многие в прошлом химики оставались там жить после окончания срока. Ближе к поселку дорога была незаасфальтированной, из нее торчали огромные валуны. Для легковой машины с низкой посадкой, вроде жигулей Виктоши,  езда по такой дороге могла быть проблемой. Додик сказал - местные люди говорят про эти торчащие из дороги валуны, что они из дороги растут. Как грибы после дождей. Будто камни живые и увеличиваются в размере, а не выступают больше из-за размыва грунтовой дороги.
Наутро  хорошие знакомые Додика, хозяева избы, в которой биохимики ночевали,  проводили их в тайгу. Ехали на трехосном американском военном грузовике - вездеходе «студебекер». Рент студебекера обошелся всего в поллитра медицинского спирта. На другой машине по лесной дороге не проехать. Было видно, что по этой дороге редко ездят. А на студебекере еще реже, чем на лошади или мотоцикле. Двигались медленно, на второй или первой передаче, и время тянулось долго, часа два.  Дорога была не слишком разбитая, только местами, но узкая. Кусты и деревья налезали на дорогу, цеплялись за машину, будто стараясь не пропустить.
 
     Вблизи стоянки охотников, куда привезли друзей, было несколько маленьких и больших озер. Строго говоря, было не всегда понятно, было ли это одно озеро, или разные, потому что они были соединены протоками. Малюсенький охотничий домик стоял на берегу большого озера.  Он был как игрушечный, особенно когда смотришь сверху, с холма, но с наклонными, покрытыми толью, двумя скатами крыши, как у большого и настоящего. Он походил на большую собачью будку. Он был так мал, что внутри никак нельзя было распрямиться человеку выше среднего роста, каким был Виктоша - ни стоя, ни сидя на нарах. Нары занимали полдомика, от стенки до стенки, и были высоко над землей, для тепла. У входа – буржуйка и труба выведена через крышу для выхода дыма наружу. Вместе с дымом уходит и процентов 90 тепла.

     Три дня ходили на охоту вместе. Впереди бежала Байка, за ней следовал Виктоша, как неопытный, чтоб в азарте случайно не подстрелил друга, позади Додик.  Охота на удивление не заладилась. Ни на утренней зорьке, ни на вечерней утки не летели. Куропатки, тетерева, глухари и вальдшнепы вообще не попадались.

     Каждую ночь в охотничьей избушке, затерянной в звенящей космосом тишине осенней  тайги, громко звучал на нарах дуэтом храп Додика и Байки, с  больным сердцем. Виктоша не спал и невольно несколько раз возвращался к вспоминаниям о Зине. Новое знание о ней беспокоило его.  Он чувствовал себя так, будто чего- то лишился.  Также,  как Додик лишился возможности быть на охоте с сыном, из-за того, что у стареньких жигулей Виктоши отвалился глушитель. Каждую ночь Виктоша заново удивлялся, сожалел и печалился. Чувства приходили именно в такой последовательности и первые два растворялись в скучной и тупой, как хроническая боль, печали, с которой он, измучившись, засыпал серым рассветным утром.

     Но наихудшим было то, что в какой-то момент Виктоша  вдруг начал сомневаться в том, что произошло на самом деле - с какой из двух Зин был Додик, с подругой из школы или с женой.  И он даже не старался понять, какой из двух возможных сюжетов его огорчает больше.  Додик отнял у него светлое прошлое или относительно благополучное, в смысле семейных отношений, настоящее ? Мысли путались. Засыпающему Виктоше пришло, как ему показалась, понимание того,  что он лишился и сладкого прошлого и комфортного настоящего.  Следующим «открытием» было то, что Додик отнял еще и будущее, то есть ВСЕ, потому что какое может быть будущее, без прошлого и настоящего !

     Виктоша заснул под утро и видел сон. Он стоял в лодке с шестом и был подобен Харону, перевозчику душ.  И вез он душу мертвого Додика в царство мертвых, почему-то через приток реки Стикс - реку Ахерон. Монету из-под языка мертвого Давида, за перевоз Виктоша не взял.  В лодке была еще и большая рыбина, вяло трепыхавшаяся, вилявшая хвостом и храпевшая, как собака Байка. Виктоша силился вспомнить во сне, почему Додик мертв, и, о ужас,  он вспомнил.  Это он убил Додика.  Из арбалета прямо в сердце.  У них ведь была дуэль на арбалетах.  Они охотились на оленей. Виктоша знал, что это было где-то в штате Нью Йорк. Их оружием были арбалеты.  Но, места были в точности те,  где они охотились на уток в Карелии. То есть, на вершине холма, над озером, выше охотничьего домика. Виктоша его вызвал на дуэль из-за одной Зины, или из-за обеих Зин, он не промнил.  Додик, хоть и  не хотел дуэли, но, честь, даже для здравомыслящего и умного человека, каким был Додик, иногда, важнее здравого смысла.  Додик не хотел показаться слабее Виктоши и не отказался от дуэли. Секундантов не было. Каждый сам отмерял свои 15 шагов от пограничных линий. Пограничные линии были обозначена удочками. Они сходились до расстояния в 10 шагов, но стрелять можно было в любой момент.  Свой арбалет тогда Виктоша стал первым тихо поднимать.... 

     - Нет, этого не может быть. Точнее, этого не могло произойти в том мире, где я себя ощущаю. Даже если бы Додик действительно соблазнил мою жену, разве это было бы поводом его убивать ?  Нет конечно.  Я и очень неприятного для меня человека, даже мерзавца, едва ли мог бы легко убить.  То есть, убить, все таки,  наверное, мог бы, но не легко.  А моего друга, человека приятного, который во многом вызывает мое восхищение -  нет, не мог бы. Даже и себя, если  себя уважаешь и находишь в жизни хоть что-то хорошее, убить не просто. Но себя – другое дело. Ты сам себе принадлежишь. А жизнь другого человека не твоя собственность. То есть, даже вдребезги разбитые иллюзии не являются поводом для самоубийства и, тем более, для убийства приличного человека.  Хотя - рассуждал Виктоша, при определенных обстоятельствах, я, все-таки мог бы убить, например, убийцу или насильника.

     В положении обманутого мужа, а большинство мужей в этой ситуации рано или поздно оказываются, нет ничего сверх постыдного - продолжал свои размышления Виктоша.  Во-первых, как гласит так называемый закон Мидера, что бы с вами ни случилось, все это уже случалось с кем-то из ваших знакомых, только было еще хуже. Во-вторых,  это просто ситуация, когда скрытое становится явным.  Не замечаемые прежде мужем слабость, и/или глупость, и/или отсутствие любви жены толкает ее на измену.  Но вина не жены, а мужа в том, что его жена не умна и слабохарактерна.  У нее это природные «дары», она не виновата в том, что она такая.  Это он виноват в том, что он такую выбрал.  Если не разглядел, когда выбирал, то сам виноват. А если догадывался, или знал наверняка, но это не помешало жениться, то, тем более, сам виноват.  Абсурдно  и обвинять ее в том, что она его не любит, или  в том, что разлюбила.  Это, опять же, проявление ее природы  и  обстоятельства жизни.

     Что же касается оценки поведения друга, то склонение к измене жены друга, это, с одной стороны, низость и подлость, но это и способ выявить ее отношение к мужу, являющемуся другом.  Жестокий, но верный.  И если он настоящий друг, то не станет делать свой «подвиг» тайной от друга.  Хотя, весьма сомнительно то, что надо прибегать к такому способу выяснения истины.  Так ли нужно каждому мужу знать о жене то, что может открыть его друг, соблазнивший ее ?  - вопрос. Однако, если друг не попробует соблазнить твою жену, то может быть и никто не попробует это сделать.  Истина останется тайной. И она, по случайности, так и останется верной на всю жизнь из-за отсутствия достаточно сильного искушения и отсутствия достаточно легкого способа последовать искушению.  Она останется верной в силу особых обстоятельств жизни, а не потому что она верна мужу при любых обстоятельствах, то есть, действительно верна.

     Такой подход к событию измены жены это не человеческая слабость, а наличие другой система ценностей –  рассуждал Виктоша.  Есть интересные исторические примеры не вполне обычного отношения к любви и дружбе.  Николай Огарев не убил своего друга Александра Герцена на дуэли, когда тот стал любовником его жены, Натальи Алесеевны Тучковой. Они, к тому же, несколько лет продолжали втроем жить под одной крышей. Наталья Алексеевна, жена Огарева, сначала стала любовницей Герцена, а потом и его женой, хоть этот брак продлился недолго. Огарев очень страдал, ему было нелегко, но они не только не прекратили дружбы, но их дружба не была даже омрачена этой драматической переменой, и они, по-прежнему, оставались единомышленниками. Огарева больше всего беспокоило, что их дружба с Герценым в опасности и, нельзя исключить,  что будет теперь нарушена. Он написал  Герцену письмо, в котором заверял в дружбе, а также, в верности тем идеалам, которым они студентами поклялись на Воробьевых горах всю жизнь быть привержеными.

     Или, литератор Иван Иванович Панаев, выпускавший вместе с Николаем Алексеевичем Некрасовым знаменитый литературно публицистический журнал «Современник».  Некрасов долго и настойчиво ухаживал за женой Панаева, Авдотьей Яковлевной, в конце концев, соблазнил ее и жил с ней в гражданском браке много лет. Все это происходило в доме Панаева, куда переселился Некрасов и где находилась редакция «Современника». Красавица Авдотья Яковлевна обладала заметным литературным талантом. Некрасов с Авдотьей Яковлевной были соавторами, написали вместе два или три романа. Панаев не вызвал Некрасова на дуэль и не прервал отношений с Некрасовым. Он продолжал с ним совместную издательскую деятельность, которая субсидировалась, зачастую, из средств Панаева. И жить они продолжали под одной крышей.

     Паталогоанатом Кувшинников, герой рассказа Чехова,  терпел несколько лет роман своей жены с художником Левитаном и ждал, что эти отношения рано или поздно прекратятся. По свидетельству подруги Чехова, Щепкиной-Куперник, муж сказал близкому человеку, когда тот хотел пройти к Софье Петровне в неурочный час: «оставьте ее ... она сейчас дочитывает последние страницы своего романа...».  Надо полагать, что у Софьи Петровны в гостях был Левитан.

     Что же касается перенесенного из Франции обычая дворян и особенно офицеров, убивать друг друга на дуэли, зачастую по пустякам, то он потому имел такое распространение, что в его основе лежал внутренний протест против личной несвободы, налагаемой необходимостью служить царю и отечеству,  не жалея живота, то есть жизни – размышлял Виктоша. Конечно, верно и то, что понятие офицерской чести было важнейшим в их среде. Оно поднимало сословие дворян над людьми низших сословий. Однако,  дуэли не только не поощрялись государством, но жестоко преследовались. И это понятно :  зачем же жизнь отдать ни за что, за пустяк, когда она может царю и отечеству пригодиться. Традиции дуэли это, в определенной степени, традиции протеста против личной несвободы, против обязательства подчинить все и даже жизнь отдать служению царю.  Можно было быть вызванным на дуэль и легко лишиться жизни из-за неосторожно произнесенного слова, сплетни.  Обиженный, защищая свою  честь, или репутацию другого человека, готов был убить за оскорбление, тем более, если оно было нанесено публично. 

     И все эти преувеличенные представления о чести и достоинстве  ушли в прошлое –  справедливо полагал Виктоша.  Если выстроить шкалу ответных действий на оскорбление начиная от слабого, то самое слабое - вербальный ответ, затем пощечина, потом нанесение легких или тяжелых телесных повреждений, затем дуэль и убийство.  Виктоша в обычной ситуации был готов только на два самых слабых действия. Причем пощечина мужчине, по его мнению, должна наноситься хлестко, но только тыльной стороной ладони, а если все таки ладонью, то только если рука в перчатке. Тогда высокая степень презрения к оскорбителю наиболее ощутима. Ломание носа, челюсти, рук, ног и ребер, проламливания черепа и тому подобные действия он считал неприемлимым, хоть и неплохо владел необходимыми для некоторых действий такого рода приемами бокса.
На этом месте Виктошины экскурсы в историю закончились и он вспомнил об одной из самых интригующих современных моделей устройства вселенной, предполагающей наличие безконечного множества параллельных миров.
 
     - Конечно, в одном из параллельных миров могло быть, и наверняка было,  убийство Додика на дуэли – подумал Виктоша. В том мире, где вместо меня есть мой двойник, который считает, само собой, что он настоящий, а я его двойник, как и все остальные двойники, живущие в других параллельных мирах.  Имеется в виду, что двойник - это не полная генетическая копия оригинала, а вариант оригинала с измененным одним или несколькими признаками, при идентичности всех остальных характеристик индивида. И таких двойнков, вариантов меня, тьма.  И во многих других параллельных мирах тоже дуэль могла быть, в тех где мой двойник тот же, но вместо Додика его двойник.  И/или вместо Зин двойники тех, которые в моем мире являются моей женой и моей подругой школьных лет.  А результат дуэли мог быть и где-то, определенно, был другой, двойник Додика убил двойника меня. А где-то   в других вселенных - такой же.  И все остальное в тех мирах другое.  Ведь достаточно замены одного человека на его двойника, но не копию, при сохранении всех остальных параметров в параллельном мире, как все идет по- другому. Исходя из этого ясно, что в этом мире все абсолютно уникально и не стоит этому удивляться, а только надо очень сильно радоваться.  Радоваться жизни.  Зато в других мирах происходит все то, что, кажется, могло бы произойти, но не произошло в этом мире. Все варианты событий, в своем бесчисленном множестве. В каждом мире по своему варианту. А миров бесчисленное множество.

     - О господи, это уже смахивает на бред ! - стукнуло в голове окончательно проснувшегося, но скрывающего это даже от себя Виктоши. Семейная жизнь литераторов 19 века, параллельные миры. Какой-то сумбур  от недостатка сна и трусливого нежелания понять, что произошло. А ведь разобраться во всем происходившем проще простого, даже ни о чем Додика не спрашивая напрямую. Конечно при условии, что он рассказал все точно так, как и было. А ему и не было никакого смысла врать.  И он нормальный человек, а не патологический лгун. И он мой друг. А если бы он хотел что-то скрыть, то мог бы просто промолчать – защищал своего друга Виктоша.

     - Начнем с рассказа Додика. Он сказал – сидели в плетеных креслах. - Да, у Зины на даче и мы с ней сидели в плетеных креслах современной дачной мебели. А у нас на даче на веранде только одно, но старинное плетеное кресло, а не два современных.  Он сказал - Зина любит мороженое крем брюле. Не знаю, любит ли та Зина, а моя жена избегает есть мороженое, потому что от него полнеют.  Далее, Зина говорила – это мой муж приехал.  Моя жена так не сказала бы. Она бы назвала меня по имени, потому что, вовсе не в такой степени отчуждена от меня, чтобы помещать меня в категорию отношений, вместо того,  чтобы назвать по имени.  Тем более,  если она говорит с человеком, который знает меня, и знает мое имя.  Так мне кажется.  Короче, речь шла о той Зине.  Зина –свободная, замужняя женщина, дружит с кем хочет. Даже если Додик знал, что она моя давнишняя подружка, у меня нет ни малейшей причины обижаться на Додика -  решил Виктоша.

     Самое главное в том, как, на самом деле, Додик ко мне отноится – продолжал Виктоша.  Он настолько неблизкий человек, находится со мной в отношениях, типа соперничества, что мог соблазнять мою жену ?  Я так вовсе не считаю. Ничего подобного не замечал, никогда не предполагал, и мне просто в голову не могло такое прийти.  Напротив, наши отношения, всегда взаимно доверительные и уважительные, в последнее время стали еще ближе.  Додик не циник, он высоко нравственный человек, таких редко встретишь.  Он не способен совершить подлость по отношению не то что к другу, или к хорошо знакомому человеку, а по отношению к любому человеку. 

     И последний вопрос – а зачем ему понадобилось сказать то, что было у него с Зиной ?  Мог и не говорить.  Разве он не понимал, что это может задеть меня – пытал сам себя Виктоша.  - Да все просто, рассуждал Виктоша.  Он честно ответил на мое недоумение по поводу высказывания Зины – (а ты уверен, что я буду с тобой, а не с ним?).  То есть, проявил себя как друг, а не как тайный соперник. Он справедливо посчитал, что мои отношения с «той» Зиной  имеют некоторое значение для меня, поэтому не посчитал нужным скрывать свою близость с ней.  Если бы он был с моей женой, а не с той Зиной, то вряд ли он рассказал бы об этом так легко, и в неподходящий момент,  между делом. Ему и в голову не могло прийти, что я могу понять его рассказ, как признание относительно его отношений с моей женой.  Для него это абсолютно исключено, отношения с женами друзей для него, насколько я знаю - табу.

***
     В этот день встали поздно.  Позавтракали, как и в предыдущие дни, бутербродами с копченым окороком и с голландским сыром. Прихлебывали сладкий, крепкий красноватого цвета цейлонский чай.  Вода в озере была исключительно чистой и мягкой, хороша для чая.  Виктоша кипятил воду на костре в видавшим виды котелке.  Начавшийся ночью дождь моросил и сейчас.  Додик в сопровождении Байки отправился, несмотря на дождь, побродить с ружьем, а Виктоша  не пошел.  За три предыдущих дня только однажды ему удалось выстрелить по пролетающей утке, но промазал.  Додик был удачливее. Он подстрелил двух уток. Старуха Байка очень старалась из последних сил и была счастлива, будто предчувствовала, что это ее последняя в жизни охота.

     - Надо что-то придумать, чтобы хоть как-то разнообразить обед - подумал Виктоша, когда Додик ушел.  Кисель, что ли сварить из клюквы и брусники.  Набрать ягод ничего не стоит, даже на холме над домиком брусники полно.  Его вчерашняя попытка улучшить вкус супа из тушенки с картошкой путем добавлением в него сыроежек и маслят, оказалась провальной. Похлебка получилась несьедобной, и он испытывал чувство вины за неудавшийся обед.  - Вот в макароны можно было бы добавить грибов, а не в суп из тушенки - еще раз отрефлексировал Виктоша, но решил, на этот раз, избежать сюрпризов и посоветоваться по поводу еды с Додиком.

     - А можно и не советоваться, пришло в голову Виктоше.  Можно воспользоваться просьбой охотников достать из их браконьерских сетей рыбу.  Надо плыть через озеро, примерно километр, наискосок, ориентируясь на сосну, стоящую как маяк на краю выступающего в озеро мыса –  вспомнил он ориентировку охотников.  Плыть вдоль берега  будет раза в два дольше. Он мог бы сплавать за рыбой,  не дожидаясь возвращения Додика, и приготовить ему и Байке сюрприз - сварить уху.  Он спустился к озеру.  Весла лежали в трех метрах от воды в кустиках. На воде лодки не было. Лодка лежала в трех шагах от берега на песчанном дне озера основательно зарывшись в песок.  Вода кристально прозрачна. Можно разглядеть каждую щербинку  в лодке и песчинку на дне, как на цифровой фотографии с хорошим разрешением. Было непонятно, была ли лодка затоплена в целях маскировки от егерей, мол, плавсредство вышло из строя, или опустилась на дно естественным путем, то есть, из-за течи . Повреждений не было видно. Да и выглядела лодка не развалюхой, краска была относительно свежей, но только снаружи.

     Однако, как привести лодку в рабочее состояние – это вопрос. Поднять ее с водой на поверхность не удастся.  Тем более, что надо еще перевернуть ее, чтобы вылить воду, и вынести на берег, чтобы просушить.  Перевернуть лодку под водой и тащить ее по дну дном вверх, абсолютно невозможно, как и тащить ее не переворачивая.  Перевернуть под водой днищем вверх, подлезть под лодку и вынести ее на берег на спине – можно было бы попробовать.  Но не комфортно, температура воды градусов тринадцать. Виктоша огорчился, что сюрприз не получается, и решил дождаться Додика.

     Когда Додикк вернулся, отдохнул и они с Байкой поели, то решили сплавать за рыбой. Лодку удалось привести в рабочее состояние относительно легко и быстро.  Внутри лодки древесина была пропитана влагой, но одежда из непромокаемой ткани позволяла не замечать этого неудобства.  Додик  и Байка сначала расположились на носу лодки, за спиной гребца – Виктоши, но потом Додик переместился в заднюю часть лодки, где скапливалась вода. Весла лучше чем шест Харона – вспомнил свой сон Виктоша. - Но уключины скрипят, чертовски. С таким  скрипом к уткам и на сто метров не подплыть ружье можно было не брать.

     Не успели отплыть от берега и трех десятков метров, как стало понятно, что отдыхать не придется не только Виктоше, который греб, но и Додику. Рядом с Додиком лежало его ружьё, на случай внезапного появления дичи. Но вряд ли ружьём был шанс воспользоваться, потому что надо было безостановочно вычерпывать воду. Лодка очень сильно текла, и вода прибывала настолько быстро, что стоило ненадолго перестать вычерпывать воду, как лодка в считанные минуты наполнилась бы водой и пошла на дно. Подумали даже, не вернуться ли, поскольку плавание было небезопасным.  Но рискнули.

     Додик начал усердно и безостановочно черпать и выливать воду за борт и не давал воде накопиться выше чем диаметр банки, которой вычерпывал. Он делал это так интенсивно, что Виктоша  через какое-то время пошутил, чтобы снять напряжение –  что это ты так старешься? Ты так быстро черпаешь, потому что боишься утонуть ? - Додик, не моргнув глазом, мгновенно и молча слегка изменил  процедуру, и, с той же частотой, с какой прежде вычерпывал,  стал зачерпывать воду из озера и выливать в лодку.  Виктоша захохотал. -  Достаточно, достаточно, вижу, что я ошибался, прости - сказал продолжая смеяться Виктоша. А про себя, в который раз, восхитился Додиком - хорошая реакция и непредсказуемое действие. И это притом, что Додик не умеет плавать. Но напоминать мне об этом не стал.

     Виктоша вспомнил и рассказал Додику о происшетвии с Николаем Алек:сеевичем Некрасовым, и Авдотьей Панаевой, женой литератора Панаева и, одновременно, гражданской женой Некрасова. Некрасов долгое время безуспешно пытался добиться расположения Авдотьи Яковлевны. Однажды он пригласил ее покататься на лодке на Неве. Когда они находились достаточно далеко от берега Некрасов признался ей в любви, что, впрочем, было не первым его признанием ей в своих чувствах. Красавица Панаева и прежде и теперь не разделявшая чувств поклонника, начала над ним смеяться. Тогда Некрасов предупредил её, что не умеет плавать и бросился в воду.  Он продемонстрировал ей готовность расстаться с жизнью, если она не станет принадлежать ему, и, на самом деле, едва не утонул.  Угроза подействовала и вскоре после этого происшествия  лед был сломлен и они стали любовниками.
 
     - Так что, старик, считай, что и ты добился моего еще большего, чем прежде,  практически  безграничного  расположения, своим  бесстрашием,  сказал Виктоша. Однако, сам понимаешь, мои сильные чувства к тебе так и останутся платоническим чувством дружбы. Но ведь и ты не претендуешь на большее – добавил Виктоша. Додик шутку оценил, глаз его хитро сверкнул в сторону Виктоши,  он на мгновение замер и  сказал

     – А ты уверен, что я буду с тобой, а не с Зиновием ?  - Он сказал именно «с Зиновием», а не «с Зинаидой» и это было особенно смешно.  Он поставил Виктошу в тупик, на этот раз шутливый, точно тем же вопросом, кторым перед охотой озадачила Виктошу Зина.  Тут уж сначала Виктоша, а вслед за ним и Додик так захохотали, что  Байка совершенно растерялась и не знала как себя вести. Она виляла хвостом,  топталась на месте, то припадала на передние лапы и, выпрямляясь, тявкала как-то особенно, будто тоже смеялась, разделяла веселье Додика и Виктоши. Активность обоих,  и гребца и вычерпываателя,  полностью замерла и преобразовалась в безудержную ржачку, лодка не двигалась и тихо наполнялась водой.  - Ну ты, Додька, сукин сын – сказал Виктоша, берясь за весла, когда смех уже стихал.

     Биохимикам повезло – не зря сплавали, Додик вытащил из сетей несколько увесистых рыбин, пока Виктоша его сменил на посту вычерпывателя. На ужин была уха.  Горошины черного  перца, лавровый лист, картошка, немного риса и очень много рыбы. Это был настоящий пир. И спиртику медицинского развели. Именно таким образом, как Додик  любит, не пополам, а одну часть спирта на полторы части воды. Тогда получается крепость примерно 38.4 градуса, а не 48.  Когда выпили Додик сказал, что получил разрешение на выезд в Израиль. Выпили за  Додика, его детей и жену  и за «в будующем году в Иерусалиме». Ночью слегка хмельной Виктоша написал стихотворение.

     Жалоба собаки Байки.         
Как хорошо на диванчике
На Немировича – Данченке.
Рядом и Маша и Ритка
В кухне – хозяин Давидка
Режет себе антрекот.
Вот он ножом заскрипит как,
Мне не стерпеть этой пытки,
Я подхожу к нему близко-
Он мне кусочек дает.

А здесь все условия не те-
Пусто в моем животе,
Мокнут и брюхо и ножки,
Кусают какие-то мошки,
А мы по лесам и болотам
Все ищем с хозяином что-то,
Что ищем – Давидка не знает,    
Но часто в болоте стреляет,
Забыв о московских привычках
Мечтает Давидка о птичках.

Стихотворение вполне детское,  детям в Москве оно и понравилось. И еще одному скрипачу, другу семьи Додика. Он с удовольствием повторял:  «вот он ножем заскрипит как, мне не стерпеть этой пытки..»  Наверное что-то услышал связанное со скрипкой и смычком.

***
     Несколько дней спустя были дома в Москве. Осенью особенно красиво у Новодевичьего монастыря и Виктоша иногда ходил на работу через Дорогомиловский мост, мимо Монастыря и пруда с белыми лебедями.  Пока еще было тепло Додик с семьей приезжал на дачу к Виктоше на шашлыки. Вспоминали охоту. Осенью погибла под машиной сука Байка, выскочила на дорогу, на улице Немировича Данченко. Некоторые мистики из знакомых посчитали это плохим предзнаменованием. А кто-то сказал, что может быть Байка покончила жизнь самоубийством, потому что не хотела уезжать в Израиль.

     Прошла и зима, прежде чем Додик с женой и детьми уехал в Израиль ранней весной.  Через год  ему сделали операцию по пересадке почки, которую в Израиле делали в то время лучше, чем в Москве. И оплату взял на себя какой-то фонд. 
Додик  ходил на работу до самого отьезда. Однажды Виктоша подвез его домой поздно после работы и на светофоре у Гоголевскгог бульвара огромный снегоуборочный самосвал наехал на машину Виктоши. Когда Виктоша пытался увернуться от движущегося на него грузовика, колеса его машины забуксовали по льду, и удалось уехать лишь отчасти, спасти переднюю дверь водителя, а заднюю дверь самосвал протаранил.  Додик и Виктоша не пострадали. 

     В другой раз когда ехали к Додику домой, Виктоша уже повернул с улицы Горького на улицу Немировича Данченко. Опять было скользко и ехали медленно. Виктоша начал осторожно притормаживать заранее, и вдруг, педаль провалилась до пола, и в первый, и во второй, и в третий раз. Тормоза не работали. Затем Виктоша тормозил, включив первую передачу и ручным тормозом, но машина продолжала медленно катиться под уклон в сторону Пушкинской улицы. Тогда Виктоша направил машину в огромный, старый сугроб из плотного снега, машина ткнулась и остановилась. Опять повезло, биохимики не пострадали.  А могли оба и пассажир и перевозчик оказаться в царстве мертвых. Знакомый механик исправил тормоза и сказал, что на тормозном шланге характерный след, как если бы он был надрезан острым ножом, а потому и разорвался при торможении. Кто был недоброжелателем, покусившимся на жизнь биохимков осталось загадкой.
Через четыре года уехал и Виктоша с Зиной, но не в Иерусалим, а в Нью Йорк.