Перевод с английского Сергея Режского
Я очутился в Маргейте в июле прошлого года и, бродя по пристани, увидал маленького мальчишку-оборванца.
— Что ты здесь делаешь? — в недоумении воскликнул я. — Уныние на твоей рожице говорит обо всём, кроме радости… А ну отвечай, что тебя привело сюда?
Он нахмурился, очевидно полагая что я насмехаюсь над ним. Его маленькое горячее сердце было задето.
Недолго думая он сунул палец в рот, похожий на маленькую розу, и зашмыгал носом — у него не было носового платка, чтобы подтереть его.
— Чу! — вскричал я. — Слышишь? Уже пробило девять! Все добрые мальчики и девочки уже в постели. А ну быстро домой! Матушка давно ждет тебя ужинать, она будет ругаться!
В его глазах появились слезы. Горло у него задрожало — и он зарыдал.
Я быстро нагнулся к его лицу и услышал в нараставших стенаниях:
— Никто не ждет меня на ужин… У меня нет матушки… Отец… мой отец в плавании, а мать умерла… И теперь я здесь, на этой пристани, один-одинешенек в целом мире! И горло нечем промочить, и “монеты” нет, чтобы купить кусок хлеба…
— Нашлась бы такая душа, — продолжал он, — которая кормила бы меня, и пользовалась бы мной и днем, и ночью, разрази меня гром (увы, он оказался пошляком, этот малыш)! А вместо этого я здесь… Остается только сигануть с пристани, как наш мистер Леви со своего монумента.
— Ну-ну, — как можно любезнее ответил я, — стоит ли унывать? Взбодрись! Неприлично держать в себе такие мысли. Прыгнешь с пирса — поломаешь ноги или, того пуще, — свернешь себе шею!
Я взял его за руку.
— Пойдем-ка лучше ко мне, малыш, и поужинаем. Моя хозяйка миссис Джонс накормит нас жареной картошкой. Наедимся до отвала, хватит и тебе и мне. Пошли, пошли — я живу здесь неподалеку, в домике №2.
Я привел его к дому, приказав хорошенько вытереть грязные башмаки перед тем как войти. После чего сказал госпоже Джонс, лучшей из лучших среди женщин, чтобы она подала нам пинту двойного эля.
Но миссис Джонс пикировалась со мной: принялась кричать, зачем я притащил в дом оборванца и т. п. При этом все же вымыла и насухо вытерла тарелки, говоря, что я мог бы и сам сгонять в “Иерихон” и принести пиво.
В “Иерихон” я не пошел, а сходил вместо этого к мистеру Коббу. Благодаря его снисходительности, я обменял свой шиллинг (или “боб”, как у нас говорят) — для меня это не было целым состоянием, в отличии от маленького оборванца — на пинту двойного эля.
Когда я через какое-то время вернулся домой, то, войдя в комнату, уставился на стол и стул, желая увидеть своего гостя. Но его не было! Я заглянул и под скатерть, и даже под диван…
— Эй ты, оборванец, — вскричал я вне себя, — куда ты подевался?!
На столе я не увидел серебряных ложек, на стене — маленькой скрипки, на которой я обычно играю перед вечерним чаем… Пропали щипчики для сахара, и — о, боже! — мои серебряные часы! Я отлично помнил, что оставил их на каминной полке, перед тем как пойти за пивом.
Пропал мой добрый плащ, — его нигде не было, а заодно с ним моя великолепная белая бобровая шляпа, широкополая с зеленым кантом. Пропала походная сумка с бутылочкой соевого соуса, наша жареная картошка — всё пошло прахом — а заодно с ними и этот проклятый мальчишка!
Я тут же позвонил Миссис Джонс, она в это время была внизу.
— Что теперь делать, как вы думаете? — вскричал я. — Не пора ли в погоню за этим ужасным оборванцем?!
— Он стащил мои вещи и сбежал, — проскрежетала она. — Поделом же вам!
***
На следующее утро я с самой зари уже был на ногах. Отыскал городского глашатая в золотой шляпе и с колокольчиком, и сказал ему, что дам в награду фунт тому, кто отыщет мне маленького оборванца, обокравшего меня.
Но когда глашатай кричал свое “Да!”, народ отвечал ему своим “Нет!”.
Тогда я побежал в одно славное местечко — “Клуб Джарвиса” — там было полным-полно моряков со всего света, и там повторил свой рассказ. Один из моряков в раздумьи покачал головой:
— Бедный ты старый хрыч! — сказал он мне, но что это означало, я так и не понял.
Он, этот старый морской волк, сказал мне, что утром на берегу видел, как сын кого-то, чье имя я никогда на слыхал раньше, “Малыш-Висельчак” (о, боже, он действительно сравнил это имя с виселицей) явно спешил куда-то с мешком, сделанным из ковра, плащом и бобровой шляпой с зеленым кантом.
Моряк рассказал о его “непорочных глазках”, что они были “чистыми”. (Это ведь чудеса, что старый волк так выразился). Потом мальчишка закатал штаны (еще одна странность — ведь так делают только моряки).
Затем моряк сказал, что видел, как в это самое утро маленький оборванец уплыл на “Капитане Джордже” — корабле Большого королевского флота — примерно за час до нашей с ним встречи.
— Теперь они, наверняка, подходят к Норвегии, — заключил он.
А один земляк сказал, что знает одного паренька с мельницы.
— Он обворовывает разных простофиль, поэтому мы и прозвали его Пройдоха Билл. Он частенько нам похвалялся, что может “сделать много монет” и что всегда “надежно прячет добычу”. А куда прячет? Думаю, в картонку для шляпы или в ковровый мешок.
Пришлось мне идти к констеблю и просить отыскать пропавшие вещи.
— Для чего вы хотите получить их обратно? — спросил он.
— Чтобы убедиться, что он мне нужны, — воскликнул я, — для этого я и пришел.
Он улыбнулся и сказал: — Сэр, а вашей матушке известно, что у вас нет собственного дома?
Не зная, что делать, я поспешил обратно в город прямиком к нашему мэру и просил его поймать мальчика, который “делает много монет”.
Его светлость любезно ответил, что обязательно постарается его отыскать. При этом обмолвился, что он “полагал, что там было несколько маленьких оборванцев”.
Он послал за начальником полиции, и я описал тому как выглядела “пропажа”: плащ, щипчики для сахара, ложки и ковровый мешок. Начальник пообещал мне, что полиция приложит все усилия в этом деле, но с того самого часа я никогда больше не видел маленького оборванца.
***
Вспоминаю теперь, что когда был ребенком, то часто слышал от бабушки ее назидание: “Чужие дурные поступки предупреждает тебя о доброте твоих собственных”…