Хэбдидж «Субкультуры: значение стиля», главы из книги.
От культуры к гегемонии.
Культура - заведомо неоднозначное понятие, как показывает Оксфордский словарь английского языка.
За много столетий культура трактовалась по разному, иногда противоречиво. Даже в качестве научного термина «культуру» определяют то как «процесс» , то как «продукт».
(Для примера. Искусственное развитие микроскопических организмов, «культура», есть процесс. Продукт - организмы, выросшие на «культуре».)
С конца восемнадцатого века английские интеллектуалы и литераторы фокусировали внимание на спорных моментах повышения уровня жизни, последствий механизации, разделения труда, создания массового общества. Дебаты интеллектуалов неплохо описаны
Реймондом Уильямисом (Raymond Williams) в книге «Культуре и обществе».
Примечание. Уильямс Реймонд — (Williams) (1921 1988), английский писатель, литературовед и социолог. В работах «Культура и общество» (1958), «Долгая революция» (1961) дал исторический анализ английской культуры.
Именно благодаря этой традиции инакомыслия и критики, мечта об «органичном общества» - обществе целом, полнофункциональном, интегрированном - продолжает существовать до сих пор.
Здесь мы видим две основные траектории понимания общества. Первая траектория направлена в прошлое, к феодальному идеалу иерархически упорядоченного общества. Культура выполняет почти сакральную функцию. Это «гармоничное совершенство», по Метью Арнольду, (Arnold, 1868) противостоит пустошам современной жизни.
Примечание. Поэт, критик и педагог XIX века Мэтью Арнольд (1822 – 1888) был сторонником демократического течения в педагогической теории Англии, занимался вопросами образования представителей среднего и рабочего класса. По Арнольду, цель образования - самопознание и познание мира, она достигается в том числе через культуру, культура это «лучшего, о чем думали и сказали в мире».
Иное толкование органического общества, не столь популярное, подразумевало взгляд в будущее, к социалистической утопии, когда исчезают различия между отдыхом и трудом. Отсюда также следующие два подхода к пониманию культуры, тесно связанные с вышеописанными традициями.
Первый, вероятно, хорошо знаком читателю, это классическое и консервативное понимание культуры. Культура определяется как эталон эстетического совершенства.
Второе толкование культуры - антропологическое определение, ясно видимое от Уильямса до Гердера, до восемнадцатого века. Здесь термин «культура» ссылается на особый образ жизни, не только в искусстве и обучении, но и в «обычном поведении». В этой традиции анализ культуры выявляет явные и неявные смыслы, ценности.
Широкое по своей природе определение охватывает, по словам Элиота, «все характерные виды деятельности и интересы народа» (Eliot, 1948)
Как отмечает Уильямс, такое определение может поддерживаться, если предпринимается некая новая теоретическая инициатива.
Поэтому теория культуры в настоящее время участвуют в «изучение отношений между элементами и образом жизни» ( Williams, 1965 ).
Акцент смещается от непреложных исторических критериев, от
неподвижности к трансформации: ценности и значения не только сравниваются, но изучаются изменения, чтобы обнаружить общие причины или «тенденции», с помощью которых социальные и культурные события можно лучше понять. На основе анализа «конкретных» значений и «ценностей» можно раскрыть скрытые основы история; «общие» причины, как и широкие социальные «тенденции», которые видны в «повседневной жизни».
Две традиции понимания культуры неудобны для специалистов: трудно совместить противоречивые определения, такие как «эталон совершенства» и «весь образ жизни», понять, какой подход более плодотворный.
Ричард Хоггарт и Раймонд Уильямс с сочувствием показывают культуру рабочего класса. Хоггарт сожалеет, что традиционное рабочее сообщество, ориентированное на проверенные ценности, сейчас изменилось, а ценности поменялись на «сахарную вату» острых ощущений, подрываются дешевыми и неряшливыми вымыслами. Уильямс одобряет новые средства массовой коммуникации, но обеспокоен тем, что эстетические и моральные критерии не всегда помогают отличить стоящие продукты от «мусора».
Прим. Ричард Хоггарт, один из основателей Бирмингемского центра «Культурных исследований». Получил известность после 1957 г., когда вышла в свет книга «Выгоды образованности» (The Uses of Literacy), где Хоггарт исследует культуру рабочего класса, обычных людей, живущих своей жизнью и создающих свою собственную историю.
Определив 1920–е и 1930–е гг. как «золотой век народной культуры», культуру 1950–х гг. Хоггарт оценивает как «более низкого качества, паразитическую и опасную, угрожающую критической мысли и классовой идентичности»
Для Хоггарта культура рабочего класса 1930–х гг. – «богатая полная жизнь», отмеченная глубоким чувством общинности. Это культура, созданная людьми и для людей. Ученый полагал, что необходимо сохранение и дальнейшее развитие старой высокой культуры и культуры его юности, поскольку и та и другая далеки от современной коммерческой популярной культуры и потому находятся под угрозой исчезновения. Хоггарт разделял мнение своих соратников, что вместе с исчезновением этой культуры существовала и угроза исчезновения традиционного образа жизни британского рабочего класса.
В 1966 году Хоггарт выдвигает основные предпосылки своей культурологии. Во-первых, без хорошей литературы никто не способен понять природу общества; во-вторых, литературный
критический анализ может быть применен к определенным социальным явлениям, разве что кроме академической респектабельной литературы. Популярные статьи или средства массовой коммуникации позволяют изучать общество. (Hoggart, 1966)
Семиотики под руководством Р. Барта обещают нам примирение противоречащих друг другу определений культуры.
Ролан Барт, опираясь на работы швейцарского лингвиста
Фердинанда де Соссюра, пытается разоблачить
произвольный характер культурных явлений, раскрыть
латентные значения повседневной жизни. В отличие от Хоггарта, Барт
не пытается дать оценку массовой культуре; Барта интересует, как
спонтанные формы и ритуалы современного буржуазного общества систематически преобразуются в миф.
«Вся современная Франция погружена в эту анонимную идеологию: наша пресса и кино, наш театр и массовая литература, наши церемониалы, юстиция и дипломатия, наши разговоры о погоде, уголовные процессы, сенсационные свадьбы, блюда, о которых мы мечтаем, одежда, которую носим, — все в нашем повседневном быту обусловлено тем представлением об отношениях человека и мира, которое создает себе и нам буржуазия.» (Барт, 1972)
Подобно Элиоту, Барт выводит культуру за пределы
библиотеки, оперы, театра, чтобы охватить всю повседневность. Повседневная жизнь Барта коварна, но также систематически организована. Барт выдвигает предпосылку «миф есть тип речи», чтобы исследовать скрытый набор правил, кодов и конвенций, через которые значения даются обществу.
Явления превращаются через «риторику здравого смысла» в миф,
в «семиологическюу систему» (Барт, 1972).
Э. П. Томпсон (E. P. Thompson) пытался заменить определение культуры Уильямса на собственное, используя более
марксистскую формулировку «изучения отношений в мире конфликта».
Структуры власти и даже формы эксплуатации кажутся рабочему естественными, однако пролетариат воспринимает их не без скрытого недовольства. Это и есть «менталитет подчинения». Унижения, которые испытывал трудящийся, не исходили непосредственно от господ и хозяев. Когда взвинчивались цены, народная ярость направлялась не на землевладельцев, а на торговцев и кулаков. Джентри казался благодетелем. Присвоение труда бедняков осуществлялось через арендаторов, через торговцев. Самого хозяина рабочие видели редко, только тогда, когда они искали его покровительства и помощи.
Томпсон считал себя марксистом, хотя и совершенно особым -- марксистом «социалистическо-гуманистического» направления.
Перед тем, как сделать попытку понять субкультурный
стиль, нам также следует определить термин «идеология» более точно.
В «Немецкой идеологии» Маркс показывает, что базис
капиталистической экономической структуры ( прибавочная стоимость, прибыль) скрыт от сознания «агентов производства».
Неспособность видеть есть прямой результат маскировки, сознательно осуществляемой отдельными лицами, социальными группами или учреждениями. Напротив, идеология по определению процветает «ниже сознания». Идеология находится на уровне «нормального здравого смысла», поэтому эффективна. Как пишет Стюарт Холл: «Спонтанность» идеологии, якобы «прозрачность», «естественность», отказ исследовать, устойчивость к изменениям или
для коррекции, эффект мгновенного признания, общее чувство — это замкнутый круг, в котором существует идеология. Реальность оказывается невидимой из-за очевидной «прозрачности», диктатуры здравого смысла. См. марксистское «ложное сознание». (Hall, 1977)
Как замечает Луи Альтюссер, идеология имеет очень мало общего с «сознанием». Она глубоко в бессознательном, это система представлений, но в большинстве случаев эти представления не имеют ничего общего с «сознанием». Идеология это прежде всего структуры, возложенные на подавляющее большинство людей. Они воспринимаются через культурные объекты, действуют функционально на людей с помощью процесса, который ускользает от них. (Альтюссер, 1969)
Хотя Альтюссер ссылается на структуры типа семьи, культурных и политических институтов и т.д., мы можем предоставить более простую иллюстрацию.
Большинство современных институтов образования, несмотря на
якобы «нейтральность», несут в себе неявные идеологические предположения, которые буквально встроены в саму архитектуру. Категоризация знаний в искусствах и науках воспроизводится в системе факультетов университетов, и большинство колледжей поддерживают традиционные подразделения. Кроме того, иерархические отношения между преподавателем и учениками вписаны в планировку лекционного зала, когда скамейки в несколько ярусов стоят перед аналоем. Что диктует определенное восприятие «профессорского авторитета».
Таким образом, многие решения принимаются бессознательно, помимо разума. Структуры помогают установить ограничения, определяют, кто ученик, а кто учитель.
Сама архитектура здания поддерживает и воспроизводит идеологию.
Все аспекты культуры обладают семиотическими значениями, принимаемые как данность явления могут функционировать в качестве признаков, как элементы связи системы.
Знак не просто существует как часть реальности - он отражает и
преломляет реальность. Поэтому он может искажать реальность или быть «настоящим», может «воспринимать» реальность с особой точки зрения и так далее. (Здесь ссылка на Волошинова, 1973).
Для того чтобы раскрыть идеологическое измерение признаков и знаков, мы должны сначала попытаться распутать коды, через которые мы видим смысл.
Стюарт Холл описывает коды как «карты смысла», выбираемые по необходимости из заданного списка. Карты смысла позволяют толковать значения. Мы, как правило, мыслим внутри этих карт так, как мы живем в «реальном» мире: карты смысла «думают» за нас, как и мы думаем о них, и это кажется нам вполне «естественным». Все человеческие общества воспроизводят себя таким образом.
Тем не менее в очень сложных обществах существует специализация,
поэтому мы видим, как конкретные идеологии, представляющие интересы каких-то конкретных групп и классов, будут доминировать в любой данный момент, в какой-то ситуации.
Очевидно, что доступ к средствам, с помощью которых идеи
распространяются в нашем обществе (т.е. главным образом средства массовой информации) не предоставлен на равных всем классам. Некоторые группы говорят больше других групп, а какие-то работают над смыслами, с толкованиями.
В развитых западных демократиях идеологическое поле не является нейтральным.
«Карты смысла» потенциально взрывоопасны, потому что через них проводятся интересы правящего класса.
Правящий класс в то же время господствующая интеллектуальная сила. Класс, владеющий средствами материального производства,
контролирует духовное производство. Это и есть теория Антонио Грамши о гегемонии.
Термин «гегемония» относится к ситуации, в которой
союз определенных социальных групп может воздействовать на другие группы не только принуждением или поддержкой правящей идеи, но и посредством авторитета: «доминировать, исходя из того, что господствующие классы представляют события законными и естественными» (Hall, 1977). Гегемония может поддерживаться лишь до тех пор, пока господствующие классы демонстрируют успех по сравнению с конкурирующих группами, так что
подчиненные группы, если не безусловно контролируются, то по крайней мере находятся в том же идеологическом пространстве. Это пространство якобы естественное и постоянное, поэтому Альтюссер говорит, что «идеология не имеет истории».
«Мифология» Барта выполняет свои жизненная функция «натурализации» и «нормализации», Грамши добавляет важную оговорку, что интеллектуальная гегемония должна постоянно защищать себя. Ибо мысли, формы, даже товары могут быть «разобраны», демистифицированы, символически «конфискованы» или «волшебно изменены» в повседневной жизни, наделены
неявно оппозиционным значением.
Теперь мы можем вернуться к смыслу молодежных субкультур,
Борьба между различными дискурсами, за разные определения в пределах идеологии есть в то же время сражение за значение: борьба за владение знаками даже в самых обычных областях повседневной жизни. Стиль в субкультурах изменяет значения.
Преобразования смыслов идут «против природы», прерывая
процесс «нормализации».
«Неестественность», отклонение от нормы, служит примером практики сопротивления через стиль, как показывает Жан Жене.
Эти жесты оскорбляют «молчаливое большинство», потому что ставят под сомнение принцип единства и сплоченности в обществе, противоречат мифу о консенсусе.
Отсюда наша задача - различить скрытые сообщения,
вписанные в код на глянцевых поверхностях стиля, проследить
их как «карты смысла».
Для углубленного понимания см здесь (на английском языке, но все равно интересно)
https://www.youtube.com/watch?v=6WDR47aFX2c