Эдвард Вашгерд (Э2рd)
«Не видно звёзд, под закопчённым небом
Мир- это Ёперный театр из балагана!
Жить в мире душно, не корите хлебом
В одной они во власти – чистогана!!!».
ФЛОТАЦИЯ МОЗГОВ
Фантазия в полярной ночи
В высокоширотный и мультикультурный город «N» - льск упала звезда. Как с неба свалилась. С самолёта прямо. С проходящего! Да не простая звёздочка, какая ни будь, а самая, что ни на есть наиизвестнейшая, - столичная штучка. По телевизору, конечно же, все её тогда наблюдали, а живьём-то потрогать, не сподобились, не подфартило. Светило драмы и трагедии! Обычно большие артисты не посещают малых сцен. А тут… пофартило театралам N-льским. Погода на его пути встала стеной нелётной, - не перелезешь! А сколько суток её было ждать, хорошей-то, неизвестно, - не проплатили канцелярии небесной. Полярная ночь, чёрная пурга, «романтика». На «счастье» кумира сцен, как на грех, он в аэропорту, средь шумного бала, случайно встретил директора местного театра. Как - никак родная, знакомая по тусовкам душа. В труднейших условиях пути тянешься к себе подобным… как к «доброму» следователю. Закон трагикомического жанра. Кто же не знакомился в беде- дороге? А?!
Директор от такой нежданной встречи не потерял дара речи, а наоборот! - стал красноречив, словно Цицерон у моря бушующего, студёного. Оратор и Путешественник обнялись, театрально расцеловались и разговорились. Разговор, как в старой, доброй, английской драме повели о погодах, стоявших по трассе…
Циклоны, ходившие раньше, будто белые медведи летом, по побережью Океана Студёного, спустились с высоких широт на землю грешную, и шли себе в этот год прямо по материку. Засугробило материк! Позастружело. Во-корень. Наглухо! И Лектор привёл для примера ошалевшему с дороги Трагику статистику страданий и лишений последних дней. Давненько не блистал он своим ораторским искусством с таким пылом… о поклонницах – рабах любви к его таланту…
- Одно только выступление, Евгений… чего только пожелаешь… и, катарсис… -Под погодку. За Ваше драгоценное здоровье! Уговорил!
- В ваш городок? Так трогай, с Богом, любезный! – Только и смог чего произнестить потрясённый встречей, мечтами и сладкими воспоминаниями захмелевший гость. – Ох, дорожки тяжкие, да грешки наши сладкие…
В городок ползли на самой максимальной скорости, обгоняя по встречке все машины, выхваченные светом фар из непроглядности ночи, разбросанные по кюветам то тут, то там. Пейзажи вкруг военного авто стояли, что ни на есть самые Северные, - Стена белая, пурга страшная, дорога проблесками, на мгновение, жуткая. Вперёд! Кто стал – тот гибнет! Прибыли уже далёко за полночь.
Не размещать же Звезду в гостинице? Только в Храме! В Храме искусства о драме… В Заполярном!!! У театра толпились кучкой немногочисленные поклонники. Откуда проведали они, про тайный сей вояж, было неведомо, но, то обстоятельство, что на Севере добрые вести посрамляют своёй быстротой распространения скорость света, Кудесника подмостков впечатлило. Скорость мысли и лёгкости на подъём также.
- Это же-ж надо! Собраться у театра в такие погоды, пургу, ночью, Лицедея дабы лицезреть – высокий, высокий штиль… не низкие, какие ни будь, пошлые широты - Размышлял Волшебник кулис, продираясь сквозь «толпу» рабов его таланта. - Ему на морозе стало тепло и приятно… Поклонники его всегда согревали, а про наложниц и поклонниц уж и говорить не приходится.
Через стеклянные врата трагики чинно прошествовали в хрустальный вестибюль Храма драмы. Поклонницы остались в остеклённом чертоге, в который запустил их сердобольный служитель культа – не на морозе же поклоняться Божеству. Чтобы отдаться светлым мечтам у жриц мельпомены всё было с собой: чаёк с коньяком, бутерброды, мантры про высоту драмы и низость сраму…
Алтарь искусства размещался, естественно, за кулисами, а кабинет директора с огромным чудильником оборудованным чудодейственным диваном, чуть поодаль, скромно, в сторонке, в уголке. Тем не менее, двери этих адовых пещер, даже с выключенным освещением было неотчётливо, но всё же видно. В театре, то тут, то там горели всяческие указатели, по стенам ползали отсветы проходящих мимо взволнованных такси… Кумир прибыл, Маэстро здесь! Весь ночной город знал уже благую весть. Авангард, передовой отряд его слуг, охранял покой божества. Верная стража при воротах ночного вертепа вся обратилась в слух и зрение, дабы в тишине ощущать дыхание, не проглядеть ни единого вздоха, не пропустить всхлипа своего кумира… Неся караульную службу они пили чай из трёхлитрового термоса закусывая бутербродами с варёной колбасой. Культурка! Закусывать горячий коньяк с чаем всё-таки лучше было бы им бутербродами с рыбой, или лимоном… Но, из песни слов не выкинешь. Говорили об нелётном случае, искусстве, драме, трагедиях авторов… и их окружения, ценах на продукты, тотальном дефиците и прочем, подвернувшемся под горячую руку споров. Наконец задумались, а что же может такое показать публике, сыграть гениально, знаменитый трагик в одиночку? Да, пожалуй, ничего! – Решили в полуночной труппе театра. И начали думать наперёд…
- Может Воланда сыграет?! Какую ни будь сцену страшную… Про бронированную камеру! Городок-то у нас, О-ГО-ГО, примут на ура!– Высказала своё предположение Изольда Настовна Айсман, высокая, непреступная, тайно седеющая блондинка, - бухгалтер с признаками увядшей уже внутренней поэзии и красоты.
- Вряд ли, - Возразила Ада Люциферовна Черткова, мечтательно воздев очи к нижнему миру. – Скорее уж Вия, - Повелителя тьмы…
Корреспондент Брехолюбов, Терентий, - единственный мужчина в карауле, согласился с Изольдой, подливая ей «чайку». – Конечно! Воланда, а кого же ещё?
В это время суток, он обычно предпочитал чистый… но пользовал и чаёк, испивая уже третью чашку. Караульную службу также несли Софочка, не удостоившаяся отчества, даже на старости лет, по юности души, и её подруга Тома-Истома (Истомина Тамара) такая же гормонодефицитствующая особь. Чаёк их ещё не согрел до предположений репертуара. Холод ожидания чуда проходил, накатывали уже тёплые волны предвкушения встречи с прекрасным. Мы про людей часы баем, а они про нас ночи толкуют. Ожидание переставало быть томным, разговоры за чайком оживились и начали заплывать за буйки, в сторону от трагедий - к романам страстным. В глубине души, конечно, ещё ждали, ждали чуда. И дождались!
В сумраке полярной ночи, в тёмном, тёмном глуховато-гулком зале светлого искусства и вожделения чудес, неожиданно растворилась заветная дверь… Полоска света протянулась по мозаичному полу, причудливо изменив картину его тёмного камня, и поднялась по кружевной занавеси светлого окна к потолку. Дверь отворил взлохмаченный Сам… В помещение из тьмы проскользнули три фигуры: всклокоченная женщина в золотом балахоне и два мужчины в тёмном: один тонкий, высокий, заносивший, что-то длинное на плече, другой короткий, толстый, в лохматой чёрной шубе, с чемоданом и примусом каким-то в руках.
- Ну, точно! Мастер и Маргарита! Я же говорил!!! – Обрадовался Терентий своей прозорливости, - Фагот с бегемотом, точно! А, женщина – прислужница… Как, её… Гелла!!! По-моему это Заваленская… Вроде бы как она. – выдохнул он с явным придыханием, так как давеча посещал в нетрезвом, разобранном на хлам виде, её гримуборную. Человек впотьмах завсегда видит только то, чего желает видеть…
- Вот ещё, выдумаете, как всегда! – Возразила Ада Люциферовна, не желающая отрекаться от своей любимой сатанинской темы. – Панночка!!! И не возражайте, раз не понимаете ни шиша! И не Заваленская это, а Грехопадова… Вия Он, Сам, поди, сыграет, а Эльвира – Панночку, прости господи. – Высказалась по заданной теме делопроизводитель ЗАГСа и, почему-то, осенила себя крестным знаменьем левой рукой…
- Да бросьте, вы! А эти-то, двое, кто? Два Хомы, один Ерёма? – Начал кипятится журфак. Указывать средним пальцем на очевидные вещи ему было не с руки.
В проёме двери, освещённом потусторонним светом волшебных метаморфоз, на миг, только на одно мгновение, снова появился растрёпанный Любимец публики. Он был бледен и сгорблен, но глаза уже пламенели адовым огнём. Верная стража хотела уже было рукоплескать, но вовремя сдержала свои естественные позывы – в руках у всех был горячий чаёк, только что налитый Грехолюбовым для сугрева. Король страхов скрылся. Из полуприкрытой двери промелькнули наружу, во тьму кромешную мёрзлого угла, три таинственные тени и, всё стихло… потом что-то дико взвизгнуло и загрохотало в преисподней чудильника. Стражники невольно вздрогнули и понизили голос до полной роковой тайны…
- Реп-п-п-е-етируют… - Высказала дрожащим голоском, ставшим таким со страха, свое предположение, догадку, озарение, оттаявшая для общих рассуждений секретарша Софочка – Разведённая дамочка, работающая в Управлении на полторы вставочки.
Бум! Бац! Бу-х-х-ххх!!! Пш-ш-ш-шшшш!!! И, ставшая позже классической, театральная фраза хрустального века с витиеватым матом: «Закрути лудло падло!» - Повергла театралов в вертикальный ступор, заставляя плохо думать о современном искусстве. Такого прочтения классики они от Мастера явно не ожидали. Из дверей снова выбежали в мракобесный вестибюль люди в тёмном, с шахтёрскими лампами в руках и забегали в суматохе, видимо изображая переполох. Надо понимать в чудильник Магистра они снова попали стараниями нечистой силы, а быть может и с самого чёрного, чёрного, чёрного хода! Снова что-то загрохотало в чреве трагедии и страшно зашипело. На секунду в дверях, другорядь, сверкнул озаряемый нечистой силой Маэстро, он был страшен, как Вий... Публика в стеклянном зале о-бле-де-нела…
- А что, может мастер соединил обе эти вещи в один нетленный шедевр? – подумали толпой, вслух, насмерть напуганные, взволнованные зрители, до этого знаменательного дня на таких постановках не бывавшие, и не слышавшие о подобном, даже в европейских столицах…
- Ноги вира! Эльвира! Зашибу!!! – Бушевал во тьме кромешной видимо долговязый Коровьев, срывающимся на визг, страшным голосом и с лязгом кидающий о земь свою ржавую трубу… - О происходящем слушатели могли только догадываться по звукам в чёрном зале сатанинской постановочки. Было только не совсем понятно, угроза это была Фагота, или его грязное предложение.
Звезда столичных сцен на Севере окончательно приобрёл свой звёздный, божественный облик - волосы его торчали дыбом, подсвеченные сзади мерцающим светом шахтёрских ламп, обрамляющих проявившийся нимб. Именно в таком образе он вновь возник в чудопроёме двери. В злительном зале с причёсками тоже было всё в порядке. Прогона «Такого» спектакля никто не ожидал. Одно слово – Великий Мастер, Магистр, Звезда!!!
А было всё не театрально, а банально… Перемёрзли трубы в сортире чудильника и полопались, вместе с горшком, а Маэстро уже несколько дней летал между небом и землёй. Устал. Бежать куда-то в ночь, в пургу и холод, было ему уже поздно. Слишком поздно! Понос и рвота в один момент, любого заставят покрутиться… Авария обошлась ему дорогой кровью, но спектакль жуткий, он по этим незабываемым своим впечатлениям всё же поставил. По русской народной Сказке «Правда и Кривда», Афанасьева. Говорят с успехом, но только на одну постановку. Запретила власть показывать корчи Правды перед Кривдой, дабы не переполнять дурдомов по стране.
Караул почёта в театр больше ни ногой. После «Прогона» классическое искусство для них умерло. У Грехолюбова не поднялась рука тереть про высокий штиль. Терентий бросил корреспондировать, показал редактору свой фирменный «жур фак» средним пальцем правой руки и подался к управдому, по части слесарной, - высокое искусство Магистра помогло определиться ему с настоящим призванием. Больше он не писал…
Город Норильск. 11 июня 2016г. 19 часов. Плюс 12.
Вышло Солнце. Пасмурно от газа вселенского, безбожного.
Провалиться Медному заводу и тлеть зелёным смрадом!
Вместе с трепачами из Норникеля и их безбожной властью.
Э2рd