Жара в столице аномальная. Водоемы мелеют. Солнце аккумулирует водород, таит до поры вихри магнитных бурь.
- Товарищ майор, может, по кружке пива? – обронил Алехин на ходу, отразившись в запотевшей внутренней прохладой витрине бара.
- Искушаешь? Впрочем, я не против, в горле пересохло, по кружке – можно.
Солодовый бриз кондиционеров. Приглушенный гул голосов жаждущих вокруг полутора десятка однолапых круглых столов, заваленных специфической снедью и тарой с живительной влагой.
Официант поставил перед сыщиками блюдо с креветками, графин с пивом и высокие стаканы.
Эпизод далекого детства всплыл в сознании Гурина:
- Будешь креветки? - спросил отец.
- Нет! – малыш испуганно отодвинул блюдо.
- Почему?
- Они на меня смотрят.
За соседним столиком двое слепых ловили краски мира на ощупь и слух, заливали душу алкоголем, оживляя цветные миражи в хмельном сознании.
Один из них извлек из кармана пиджака чекушку, засунул ладонь на две трети в пустой стакан и залил водку, отмеряя дозу до контакта влаги с кончиками пальцев. Повторил процедуру со вторым стаканом и оттолкнул его в сторону напарника. Счастливые улыбки, полые глазницы и глухой удар стаканов:
- Будь счастлив друг, иль пьян!
- И ты будь счастлив, Санек…, - гася улыбку, вдруг грустно ответил товарищ.
***
Гурин задумчиво тасовал колоду из двенадцати фотографий. Молодые тела жертв преступления. Лица обезображены проколами смерти – месиво колотых ран:
«Будто шилом иль заточкой порешил садист. Или садисты? Страшные маски».
Председатель Следственного комитета нервно и жестко загасил окурок в массивной хрустальной пепельнице. Она, словно диск керлинга, отпрянула в сторону по лакированной поверхности стола.
- Что, майор, видел нечто подобное? Я за мою вековую службу впервые…
- Что это? Откуда?
- Истринское дело. Сплошь – «золотые мальчики" на снимках с девочками легкого поведения. Понимаешь? Требуют минимум огласки при расследовании и максимум результата, - генерал-полковник протянул папку с Делом следователю, - здесь все, что удалось собрать. Подключай Алехина и, строго по инструкции – и табу информации на сторону.
Два раза в сутки докладывай, в любое время суток - если что важное, безотлагательное…
***
Песчаные пляжи Истринского водохранилища на костях репрессированных, разбросанных от Ново – Иерусалима и до деревни Ламишино - подневольных строителей плотины из Дмитровлага и рабов «Беломорканала».
Нет сомнений – бродят они незримыми призраками по пляжам, параллельно живущим.
Свет не обманешь. Порой тени неприкаянных в ясный солнечный день ложатся на тела загорающих. И непонятная тоска тогда сотрясает разум отдыхающих.
Отмолить бы место, не коттеджи – часовни бы построить.
- Вон, из той виллы на бугре, ближайшей к воде, и вывалила ночью вся толпа, - рассказывал злобно сосед – единственный очевидец, - я больше - ушеслышец, чем очевидец. Музыка рвала побережье, петарды – небо. Визг кобылок и ржание жеребцов.
Они живут в шелковых коконах, сотканных отцами олигархами на деньги из народного общака. Все, что за пределами коконов – быдлячья помойка, там нет людей. Я воткнул в уши беруши и накрылся подушкой. Очень хотелось спать.
Утром, как обычно - делал пробежку вдоль берега и натолкнулся на первого жмурика.
Меня стошнило от ужаса. Лицо – кровавое месиво, словно клише тату воткнули на всю рожу. Я рванул в дом и вызвал ментов.
***
- Черт побери! Неделю крутимся. Где следы злодеев? Они что – из воды вышли?
- Товарищ майор, - доложил Алехин, - водолазы обследовали акваторию и дно – ничего подозрительного.
- И что – нет следов маньяка – Ихтиандра? Странно, - пытался иронией расшевелить интуицию Гурин.
Внезапно сыщик наморщил лоб – надолго задумался, жмурясь на постоянно меняющиеся солнечные блики накатывающих на берег волн, словно что-то считывая.
- Вот что, Алехин, - освободи этот пляж от всех посторонних. Пусть поставят заграждения с запрещающими знаками, и доставят нам палатки, заночуем у воды.
Вызови сюда парня – единственного уцелевшего из чертовой дюжины, который покинул тусовку за пару часов до убийственного финиша.
Пусть он воспроизведет картину того вечера, и выкатит на бугор над пляжем аппаратуру с музыкальным репертуаром трагического дня. Ты же вели доставить сюда самые яркие и громкие петарды и аудиозапись разгула оторванной западной вечеринки, чтобы больше там типа - женских воплей, и похотливого ржания, как выражается наш сосед - ушеслышец. Обратись к ребятам из кинопроката – помогут профессионально. Будем сами отрываться по полной. Может монстр серийный и откликнется. Что-то же его зацепило в шумовом эффекте компании. Им, маньякам, не угодишь – то их возбуждают розовые банты, то трусики в полоску, а этот видать – развратный меломан.
В общем, Алехин, замутим омут, что Пушкинский Балда, - глядишь, и выманим Беса.
***
Диск солнца без воплей о помощи тонул на горизонте, цепляясь и стягивая туманную хмарь с тела небосвода, обнажая его черноту.
- Алехин, обрати внимание на заход солнца над Истрой. Он всегда мрачный, словно тени бурлаков Белбалтлага тянут его за горизонт. Тоскливое место.
- Товарищ майор, - тревожно и удивленно откликнулся напарник, - смотрите, что это?
Одинокая волна тяжелым вздохом лопнувшей пены швырнула на берег траурный венок.
- Сегодня восьмое августа - памятная дата Истринской трагедии. Тогда в воздухе над водохранилищем столкнулись вертолет и гидросамолет. Шедший на снижение самолет зацепил лопасти вертолета, и машины рухнули в воду. Спасатели обнаружили десять тел погибших, среди которых было трое детей. Видать родственники скинули венок над местом трагедии, - пояснил выживший товарищ жертв недавней вечеринки, приглашенный майором для ночного бдения на безлюдном пляже, хранящем память и тайну кошмара.
Томительное, тоскливо - гнетущее ожидание пикового времени безумной ночи, интуитивно притянутой майором. Гурин непроизвольно, словно под чьим-то руководством, взглянул на светящийся циферблат раритетных часов «Командирские» и окликнул парня:
- Давай, Марат, - врубай установку. Имитируем шумовой эффект оргии. А ты лейтенант – поджигай петарды – гулять так гулять!
Адское извержение Везувия рвануло тишину, растворяя небеса многоцветными огнями раскаленных углей преисподней.
Шарахнулась, злобно гукнув, заблудившаяся сова, взмахом огромных крыльев взбила шевелюры творцов шабаша.
Безумный, мрачный фантом острова поднялся из глубины водохранилища, сбросив тонны воды, окатившей валом песчаный берег, зашвырнув палатки и сыщиков на холм - крутыми ступенями срывающийся на пляж, в компанию Марату и ревущей - похотливо стенающей и стонущей аппаратуре.
Словно гигантский лайнер, он плавно причалил к берегу. В искрящемся пламени света петард отсвечивали киноварью панциря сотни могильных гранитных плит.
Комья рваной тьмы сорвались с плоскости надгробий и слились, уплотняясь и сгущаясь в единое целое, завораживающе медленно восстающее над островом черным монстром.
Он шагнул в сторону берега, проявился мускулистым эластичным телом. Вдруг рванулась тонкая кожа напряженных мышц пришельца, обнажая панцирь черных игл…
- Майор, я вспомнил! – в ужасе закричал Алехин.
- Гаси установку!!! – перекрикивая лейтенанта, велел Гурин Марату, дрожащему панической дрожью и безумным взором гипнотизирующему неотвратимо приближающееся чудовище.
Больно режущая слух тишина обрушилась внезапно, придавила фантом, утопила в омуте черных вод Истры…
- Что ты вспомнил, Алехин? – с трудом отвлекаясь от стресса чудовищного миража абсурда, спросил Гурин осевшего в прострации на валун напарника.
- Что? А... да читал на каком-то литсайте… Сейчас найду… - извлекая из кармана смартфон, отозвался сиплым от пережитого голосом напарник и заметался пальцами по символам панели.
- Вот, - протянул он мобильник Гурину, прочтите….
Гурин изумленно погрузился в текст миниатюры:
«Человек-еж»
Одиночество -вечность порока.
Экскурсия за триста миль. Ветер с цепи сорвался, шторм - бешеный пес. Волны до небес и траурное танго – смерч и смерть.
И обнаженное дно. Яхта и рифы, не совместимые с жизнью судна. Море, сброшенное на остров, уползло в свое корыто. Оставило туриста, вазу, черную розу и топор. Песок, пляж, тысяча гранитных лежаков. Или надгробий? Зачерпнул воду, поставил цветок в вазу и уселся рядом на гранитное ложе.
Каждый день, не вставая, делал топором насечку на стволе пальмы, вдруг выросшей рядом. Днем она тянулась к солнцу, забирая вверх рубец и подставляя молодое тело для новой раны.
Жара. Сто двадцать дней. С ума сойти! Хрусталь без слизи, холодный. Цветок не вянет. Уровень воды без изменения. И человек еще не мумия, и цветок. Чертов остров!
Где эти несчастные туристы? Кораллы алые. Или это кровь утопленников? Три раза по сорок дней. Три рейса фуникулера на небеса. Красные вагончики пятнами застыли на солнце. Или по дну они вернулись в отель?
Почему не хочется есть, пить, спать??? Пот прошиб ознобом, сотрясая разум. Неужели эта нелепая вечность - итог жизни?
Иглы страха сквозь кожу вырвались наружу.
***
Она в ужасе выскочила из каюты:
- Человек-еж !!!
- Ты с ума сошла?! – зло воскликнул сутенер, карауливший под дверью, и бросился в номер.
Странный щеголь во фраке и крахмальной молочной сорочке сидел в кресле перед распахнутой пастелью.
- Почему без стука, гарсон?
- Ты издеваешься? Ты что пугаешь девушку? Заплати деньги, урод!
- Пошел прочь!
- Ты, ублюдок, со своими вонючими деньгами возомнил себя властелином мира? Да пошел ты в чертоги ада! Это моя страна и я здесь хозяин! И ты запомнишь это на всю свою паршивую жизнь!
Сутенер набросился на туриста. Цепкими пальцами захватил верхнюю часть материи фрака и рубахи и рванул вверх, сдергивая обидчика с кресла. Одежда разлетелась в лоскуты. Сутер окаменел от ужаса. Оголенный турист встал на четвереньки, колючий панцирь ежовых иголок со спины надвинулся на его лоб, злобно фыркнул, сделал выпад в сторону врага. Иглы вонзились в лицо сводника. Собственный дикий крик боли вышвырнул его из каюты. Со стола упала ваза с черной розой, хрустальным звоном залила помещение. Старинный топор интерьера сорвался со стены и запрыгал по полу.
***
Любая буря, за миллионы лет бушевавшая на планете, лишь легкий ветерок в сравнении с ураганом, пронесшимся над морем. Чудовищный шторм вырвал тонны воды из-под судна и швырнул яхту на коралловые рифы, разрушив в щепы.
Море, сброшенное на остров, уползло в свое корыто. Оставило туриста, вазу, черную розу и топор. Песок, пляж, тысяча гранитных лежаков. Или надгробий? Зачерпнул воду и поставил цветок в вазу и уселся рядом на гранитное ложе….»
Гурин оторвался от текста. Калейдоскоп мыслей в сознании майора спонтанно клеил симметрию несовместимого – слепых алкоголиков и мертвых креветок с живыми глазами, реальности и дьявольского наваждения.
- Чертов фантом порока…, - произнес он вслух. В ушах ниоткуда зазвучал злобный голос соседа злополучной виллы: « Ловушка тараканья для моральных уродов…»