Осуществлённая мечта

Василий Андреевич Бабушкин был писателем. По-крайней мере, он сам так всегда считал. Считал небезосновательно, поскольку и впрямь не был лишён отличного владения родным языком, хорошего воображения и памяти, а также доброты сердечной и большого жизненного опыта, что помогало на литературной ниве делать всякий раз эдакие маленькие шедевры. Не обходила судьба Василия Андреевича благосклонностью: были среди его знакомых и щедрые издатели, и внимательные редакторы, и читатель был свой, особенный, думающий и в меру сентиментальный.
Супруга и добрая спутница по жизни, Ольга Петровна не особо жаловала литературу вообще, и слабо верила в талант мужа, хотя почти и не читала его сочинений. А что прочла – так не поняла, «не почувствовала». Да это сплошь: живут люди вместе долгие годы, а всё – как бы врозь, каждый себе. Особенно ближе к совместной старости, когда уже стало ясно, что Вася, несмотря на все свои старания, так и не смог сделать их ни богатыми, ни счастливыми. Ну, разве что дом построили небольшой да детям чуток помогли, и то, пока молодые были. Те небольшие деньги, которые Василий Андреевич приносил в дом в качестве гонораров за многочисленные рассказы, эссе, стихи и очерки, целиком уходили на обеспечение весьма скромного уровня жизни. Так что приходилось им обоим подрабатывать всегда: по две-три работы было у Василия, да и Оле бывало несладко в больницах то санитаркой, то ещё кем-попало…
До слёз обидно делалось Василию Андреевичу в те дни, когда и дети его (ко времени повествования уже взрослые люди) без энтузиазма, а то и вовсе с плохо скрываемым пренебрежением отзывались о его творческих занятиях. Воистину, как в Писании сказано: «Враги человеку домашние его». Ведь не ради же амбиций или материального достатка делал своё дело Василий Андреевич, но больше из внутренней необходимости: призывать всякого к работе над собою, потребности самому видеть и делать жизнь и людей вокруг лучшими, ЛЮБЯЩИМИ друг друга, понимающими!
– Пап, ну серьёзно! Это же слабо. Сопли одни и слюни! Сейчас время другое: народ ищет позитив и хорошее настроение, в крайнем случае, новую информацию. А ты грузишь нереально! – так говорил ему старший сын, уплетая с аппетитом приготовленный мамой «из последнего» борщ.
Василий Андреевич доставал из холодильника сметану и вяло пытался парировать, мол, не всем слава и признание, и "даже вон Библию писали почти сорок человек, из коих мало кто известен и до сих пор, да и богатства не снискали себе, кроме любви и почитания в веках…"
– Да нормально в общем, отец. – Подбадривал младший, хотя бы не обижая старика критикой, за что тот был благодарен безмерно и каждый раз обнимал ребёнка, называя «душенькой»: ведь доброе слово и кошке приятно, а уж писателю…
Начиналось-то всё неплохо. Как-то сразу заладилось. Пришёл в районную газету вообще без опыта работы в СМИ: да, были разные стенгазеты на заводе, в институте, какие-то «капустники», конкурсы стихотворцев. Но чтобы вот так целый день сидеть и другой раз «из пальца высасывать»… Но ничего, сел и «поехало». Кроме рутины ежедневной, делал своё любимое – писал о высоком, вечном, о любви, верности, Родине, дружбе и предательстве, о природе и человеческих взаимоотношениях. Но пока всё – «в стол». Затем дали рубрику, разрешили свободно порассуждать обо всём, пригласить читателей к разговору. Получалось. Полюбилось многим. На работу не шёл – летел!...Но ведь кормить семью надо? Надо. А зарплата, прямо скажем, «ни о чём» (как нынешняя молодёжь выражается). Ходил по выходным на «шабашки» – сарай сложить, электрику сделать, стиральную машину или холодильник починить – всё умел. А годы бегут! А душа ж не к тому лежит! Ковыряется Василий Андреич с раствором, а мысли о другом. Сейчас бы не кирпичи укладывать, а сесть и писать! Придёт домой, отдаст заработанное супружнице.
– Вот молодец муженёк! Родненький, спасибо тебе! Видишь, как оно лучше? – Оля расцелует его, на стол поставит. Вся светится от радости. А у него кошки скребут на сердце: будто предал что-то или кого-то. Словно украл у себя же! И так противно от этого становилось, что и не рад ни деньгам, ни Олиным восторгам. Усталый ложился спать, а утром шёл в редакцию и пахал, как сумасшедший! Много лет работал над книжкой – по замыслу должен быть роман, большой и сложный, о судьбе двух молодых людей, по воле войны и Божьему провидению встретившихся в разрушенном немцами городе, причём она – русская девушка, потерявшая при бомбёжке всю семью, а он – немец, раскаявшийся солдат вермахта, застреливший своего офицера ради спасения этой девушки, влюбившийся в неё и решивший остаться с ней в России. Но шансов избежать суда и наказания нет, поэтому бедолаги пытаются бежать в Румынию, где у него есть родственники…
Работа эта целиком захватывала Василия, не отпускала после окончания рутинных восьми часов в редакции. Ближе к концу романа стал засиживаться, задерживаться. Пошли упрёки дома. «Денег не носишь, ещё и по вечерам дома не бываешь.» И снова – шабашки, усталые руки-ноги, снова Олино «спасибо-молодец», а уже – тошнит от этого. Понимал Василий: нужно выбирать. В издательстве в план поставили, поверили в малоизвестного автора. А автор – машинки стиральные чинит и «столяркой» промышляет. Замкнутый круг!
Ушёл из редакции. Решил, что проще будет не убивать время на службе, а больше работать над романом. Ну, и плюс шабашки. Но ведь МЕЧТА…
Но стало только хуже. Упрёки в семье сделались чаще и тяжелее, тишины в доме было не обрести. В парках или на речке – какая работа? Всюду суета и гам. Пробовал в редакцию вернуться: место заняли. Чтобы «на виду» оставаться, вновь взялся за рассказы и сиюминутные заработки, но время шло, конца работе над книгой не было видно, а однажды позвонили из издательства: сроки вышли, подвёл,из плана исключили. Стал Василий Андреевич выпивать. Помалу, «для успокоения». Поначалу помогало, даже работа над романом пошла веселей. Но в семье давили, Ольга Петровна опять вернулась в поликлинику, санитаркой к «неходячим», старший сын, хотя и был женат и вроде бы своя семья, а мать жалко, а виноват отец, кто ж ещё? Слово за слово – разругались. Младший молчит – считай, согласен со всеми. Остался Василий Андреевич один на один со своей мечтой. Но от этого только лучше работать стало: пожалеет себя, поплачет и уйдёт с головой в свои строчки…Вот уже его герои на румынской границе, тёмной ночью в лесу, с грудным ребёнком на руках, голодные и холодные крадутся к своей МЕЧТЕ…Трое маленьких никому ненужных человечков пробираются сквозь джунгли равнодушия и жестокости к заветному островку счастья…Скоро уже, скоро!
…Вот и осталось всего-ничего – «вычитать» внимательно текст, убрать надуманное, лишнее, вспомнить о замечании известного автора про то, что чересчур увлекается он, Василий Андреевич, некими «внутренними диалогами» (а как без них? Ведь на то и человек, чтобы мыслить и сомневаться, не давать покоя своей душе!) Нашёл немалое количество таких диалогов. Скрепя сердце, удалил из книги. Откорректировал. Снова перечитал. Ещё убрал немало шероховатостей (многие из которых кто-то счёл бы за находки!) Ещё раз прочёл, пока не понял, что начинает уже не к себе, Василию Бабушкину, придираться, а к своим героям, к их словам и поступкам, а это хуже некуда – это всё равно, что самому с собой в шахматы играть: хочется партию обострить, а каждый ход сам наперёд знаешь! Отложил дело на день, дал отдохнуть сердцу. Через день ещё прочёл – местами заплакал, значит, и кого-то тронет, если самому небезразлично. С тем и уснул поздней ночью, выслушав безучастно новые укоры со стороны Ольги Петровны и поймав себя на новой мысли о том, что РАВНОДУШИЕ по отношению к её ворчанию НАКОНЕЦ-ТО взяло верх над обидами и больше не отравляет ему жизнь, а главное – не отвлекает от работы. Вот как отрезало, и всё! И слава Богу. Завтра в издательство…Авось, передумают ещё и возьмут работу.
– Ну, не Бог весть что, конечно, Бабушкин! Так, по верхам ознакомился…Ну, не знаю. Пускай полежит у меня, там посмотрим. – Мясистый нос под дорогой оправой хозяина издательства брезгливо поморщился и поиграл на солнце капельками пота. – Ты только не дави на меня и к другим не ходи, а то будет неловко всем. Ну, а так, по жизни что нового?
…Хотелось Василию Андреевичу забрать рукопись. Этого дня, пока не пригласили «для разговора», три месяца ждал, не спал и не ел, и шабашек никаких не хотелось: ЖИЛ МЕЧТОЙ! И вот – «не бог весть что…» Кто в жизни строчки не написал (если это не заявление какое-нибудь или прошение), а именно вот таких тысяч и тысяч строк не выдернул из вен и жил, из самого своего сердца, тот никогда не поймёт Василия Бабушкина, да и вряд ли захочет понимать: «шёл бы работу работать, писака!»...
Пустота. Одна сплошная пустота.Всё, что было на душе у старика – это пустота.
Пришёл домой. Умылся. Побрил щёки от седой щетины. Тщательно расчесал редкие волосы. Оделся во всё свежее. Походил по дому, осматривая и поглаживая всё, что под руку попадалось: книги, старый сервант, любимые картины, фотографии маленьких сынишек…Заглянул в гостиную, где в кресле сидела его Оля и смотрела телевизор. Кивнул ей. Она, увлечённая фильмом, не ответила. Поднялся к себе в комнату, взял телефон. Набрал старшего – недоступен. Позвонил меньшему : «Пап, я тебе перезвоню.» Да так и не дождался, помолился у своих стареньких вытертых иконок, прилёг в кровать и сказал вслух:
– Господи, забери меня отсюда. Тяжело мне с ними. Не понимаю их никак. Была одна мечта да не сбылась, а теперь вот другая есть – не проснуться, чтобы самому не страдать и других не мучать. Помилуй, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, меня грешного и всех днесь пред тобою представших…
…Прочёл про себя «Отче Наш».
 И ещё одна мысль промелькнула напоследок в совсем уже спокойной голове Василия: «Всё-таки здорово, что они дошли до Румынии, и живут там, может, и поныне здравствуют…Свершилось. Сбылась мечта.Счастливые!»
Так и уснул тихо, радостно со своею новой мечтой – о тишине и вечном покое, и этой мечте Василия Андреевича почему-то суждено было сбыться сей же холодной зимней ночью, да только он об этом узнать уже не мог.
А что до той рукописи, так она и до сих пор пылится в столе у издателя. И никто его не беспокоит, и не давит, и никому не будет неловко…Потому что родные Василия Андреевича знать не знают ни про какой роман, а больше это никому и не нужно.

Владимир Дегтярский