Если события, только тронь их памятью, выстроятся чередой – день, за днём, то с состоянием… не физическим, с ним всё просто, сопромат окрестил усталостью, механика – износом. То и другое вполне подходят и хомо сапиенсу, осязаются им. С состоянием души – иначе. Ни усталости, ни износу оно неподвластно. Но что-то меняет его. Опыт? Который, может быть, для каждого и есть древо познания, вкусив от которого и насыщаясь, не ведая сытости, изгоняется человек из рая свежести, наивности души, простоты в отношениях с другими людьми? Опыт, как шелковичный червь плетёт в душе мягкую нить, всё более и более опутывая её, и наступает время, когда уже невозможно понять, кто - ты, без приобретённого во благо кокона. Однажды споткнётся мыслью о незамысловатый узор гениальности слов: «…яже от науки злы, и я же суть от нагльства и уныния». Не сразу дойдёт суть. Но, если дойдёт, есть вероятность, что ухватит человек кончик шелковистой нити и - размотать, не размотает кокон весь, но хоть часть души освободит.
Пока и Юле, и Антону было далеко до нагльства и уныния.
- Юль, - в чертёжку заглянул Антон и, кивнув ей, вызвал в коридор.
-Две новости. Первая - я завтра утром уезжаю, принесли билеты на поезд для нашей партии. Вторая,- Антон достал из кармана ключ, – сейчас мы с тобой поедем, посмотрим нашу квартиру.
Антону – на полевые, не новость. Рюкзак с вещами собран. Полевое имущество в товарном вагоне уже подъезжает, наверное, к Боготолу. С квартирой только… дом, в котором она была обещана, заселялся, но за ордером и ключом Антона не приглашали. И только в самый канун отъезда… почему-то.
Почему-то… потому, наверное, что квартиры в новом доме для молодых специалистов, перераспределили ветеранам.
Ситуация неловкая, но не для всех. Одну из освободившихся, выделили их семье, чему они были рады и сочли справедливым. Вся жизнь впереди, успеют ещё получить благоустроенную. Главное, свой, настоящий – не шалаш и не съёмный, дом.
Две небольшие комнаты, кухня, выходящая окном на маленький участок с несколькими деревьями вишни и черешни, которая уже наливалась спелостью, клумба с ирисами и пионами. Окно «большой» комнаты выходило на Красногвардейский тракт, его по старинке всё ещё называли Копальским, соединяющий первую Алма-Ату со второй. Не центр, но и не окраина. Несколько остановок и – центральный рынок. «Зелёный», называют его в городе, опуская из названия – базар.
То ли тракт – вдоль железной дороги, то ли дорога – вдоль тракта, как ни определи – параллельно ему проходила железная дорога. Этому Юля не придала значения до первой ночи, когда подскочила с раскладушки почти в помутнении рассудка - прямо в комнату въезжал поезд. Дрожащей рукой щёлкнула выключателем, стены, потолок – на месте, и грохот товарняка в освещённой комнате не такой устрашающий, как в темноте, но сон пропал. Для её трусоватой натуры уже то хорошо, что молча испугалась. И хорошо, что таких ночей оставалось немного. До декретного отпуска - считанные дни, и – в Камышин, к родителям.