Я веровал, и потому говорил: я сильно сокрушен.
(Пс.115:1)
Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?
(Мф.27:46)
Случается, что наше бытие становится или осознается невыносимым, и шире – весь мир кажется обителью несправедливости, горести и скорби. Будто бы злая воля или сумма случайностей правит вещами и событиями, а человек лишь бессильная жертва происходящего и установленного.
Подобное мироощущение всегда, даже когда таковым не воспринимается, сопряжено с проблемой богооставленности, с пронзительным чувством что божественное удалилось или вовсе выбросило людскую судьбу из чертога своей благодати.
Отчего же возникает это страшное переживание и в чем смысл этой трагедии существа?
Оставленные богами.
Обратимся к некоторым древним примерам, запечатлевшим драму богооставленности – вавилонским и египетскому.
Аккадская поэма “Вавилонская теодицея” рассказывает историю человека, чья жизнь разрушена зловещим роком. Будучи благочестивым почитателем богов, он не понимает, отчего напасти лишили его родителей, а сам он скован физическим недугом и нуждой, в то время как плуты, убийцы и богачи, позабывшие богов, пребывают в довольстве и безмятежности. Через размышления о себе он приходят к рассуждениям о том, что искаженный порядок вещей царит в мире вообще. С этой сложной проблемой он обращается к другу-мудрецу:
“Внемли мне, друг мой, пойми мои мысли.
Сохрани наилучшее слово из речи:
Превозносят дела важного, хотя он изведал убийство,
Унижают малого, что зла не делал.
Утверждают дурного, кому мерзость- как правда
Гонят праведного, что чтил волю бога.
Наполняют золотом ларец злодея,
Выгребают из закромов жалкого пищу.
Укрепляют сильного, что с грехом дружен,
Губят слабого, немощного топчут.
И меня ничтожного, богач настигает.”
Друг отвечает упреком, обвиняя страдальца в том, что тот направил помыслы свои во зло и глупость. По его утверждению, каждый злодей получит воздаяние, а чтущий богов удачу. Когда же сокрушенный скорбью человек опровергает тезис мудреца аппелируя к собственному примеру, тот провозглашает непостижимость божественных деяний.
В конечном итоге, мудрец не дает ответов страдальцу, а тот, не отказываясь от собственных горестных обвинений богам, обращается к ним со смиренной молитвенной надеждой.
«Тиха моя речь, негромок голос.
Головы не подъемлю, в землю смотрю я:
Точно раб, не молюсь я в собрании равных.
Боги, что бросили меня, да подадут мне помощь.
Богиня, что бежала, да возымеет милость.
Пастырь, солнце людей, как бог, упасет человеков!»
В другой вавилонской поэме “Муж со стенаньем”, переживающий богооставленность человек возвещает свои скорбные вопросы богам, а не человеку, и в конце концов получает ответ и желаемую благость. Зато в поэме “Невинный страдалец” разбитый и сломленный человек, спорящий с самим собой, не исходит из своей печали.
Памятник богооставленности запечатленный в египетской земле – это “Спор разочарованного со своей душой” – поэтический диалог сокрушенного жизненными обстоятельствами человека с молчаливо возражающей его доводам душой. Каждая строфа первой жалобы начинается со слов “Видишь имя мое ненавистно” и отражает тяжелое самоощущение разочарованного.
«Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как птичий помет
В летний полдень, когда пылает небо.»
Далее он смотрит на окружающий мир (“Кому мне открыться сегодня?”), в котором не находит утешения.
«Кому мне открыться сегодня?
Зло наводнило землю,
Нет ему ни конца, ни края.»
Единственную надежду он возлагает на смерть в своей третьей жалобе («Мне смерть представляется ныне»), и наконец, в заключительной части он прозревает воссоединение с утраченным при жизни в загробном мире:
«Воистину, кто перейдет в загробное царство —
Будет живым божеством,
Творящим возмездье за зло.
Воистину, кто перейдет в загробное царство —
Будет в ладье солнечной плыть,
Изливая оттуда благодать, угодную храму.
Воистину, кто перейдет в загробное царство —
Будет в числе мудрецов, без помехи
Говорящих с божественным Ра.»
Душа немым образом возражает умозаключению египтянина, его способу обретения благодати и восстановления справедливости.
Для метафизики, описанные состояния есть некоторая возможность найти более цельное знание себя и мира, открыть и достигнуть ранее недоступной полноты божественного. В таком ключе богооставленность есть вызов, а сбитый с толку герой “Вавилонской теодиции”, мучительно переживающий замутнение духовного ока, в итоге, через опыт временной утраты связи с трансцендентным, получает возможность понять космос глубже. Это понимание и венчает его смиренная молитва.
Два других вавилонских примера демонстрируют другие итоги этой экзистенциальной ситуации – угасание или единение с божественным.
В египетском примере, человек так же ищет ход к утраченным благодатным чертогам. В исступлении, он надеется узреть их в загробном мире (что вполне обыкновенно в египетской религии), а врата туда открыть актом самоубийства. Однако душа египтянина противится этому методу богоискательства, и тягостная ситуация зависает в неразрешимости.
Не отрицая ценность подобного подхода, попытаемся взглянуть на проблему шире и обратимся к тем, кого оставил Бог.
Оставленные Богом.
Направим взгляд на мучимых чувством, что Бог их оставил – пророка, проповедника, царя и… Бога.
“Проклят день, в который я родился! день, в который родила меня мать моя, да не будет благословен! Проклят человек, который принес весть отцу моему и сказал: «у тебя родился сын», и тем очень обрадовал его. И да будет с тем человеком, что с городами, которые разрушил Господь и не пожалел; да слышит он утром вопль и в полдень рыдание за то, что он не убил меня в самой утробе — так, чтобы мать моя была мне гробом, и чрево ее оставалось вечно беременным. Для чего вышел я из утробы, чтобы видеть труды и скорби, и чтобы дни мои исчезали в бесславии?” (Иер.20:14-18) – эти страшные слова и тягостный вопрос устремлял пророк Иеремия к Богу.
Кроткий и уступчивый человек по своей натуре, он получил свыше важную, но крайне тяжелую миссию – доносить людям Божьи повеления. Вероятно очень сложно, имея миролюбивый характер, беспощадно обнажать беззакония общества, сообщать людям грозные предзнаменования и их скорую гибель.
Иеремия оказался разорван надвое – между душой и духом, мягкостью сердца и твердостью влагаемых речей, человеческими чувствами и божественным словом. Повергнутый в отчаяние, он в смятение чувств, преисполнялся гнева к своему народу, и в то же время его плач полон безмерного сочувствия. Для друзей и родственников он предстал безумцем, для священников лжецом, для царей и князей - предателем, сеющим смуту. Сам же Господь, поручивший слабому и не желавшему (Иер.17:16) такой миссии человеку, говорить от Своего Имени, отрешился от его молитв – «Ты же не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошений; ибо Я не услышу, когда они будут взывать ко Мне в бедствии своем.» (Иер.11:14)
Неудивительно что в помрачение Иеремия восклицает о Боге – «Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет.” (Плач.3:2), и высказывает кощунственный вопрос о справедливости мироустройства - “Праведен будешь Ты, Господи, если я стану судиться с Тобою; и однако же буду говорить с Тобою о правосудии: почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют?” (Иер.12:1)
Чтобы приблизиться к некоторому пониманию настигшего проповедника невыносимого чувства, стоит взглянуть на содержание проповеди Иеремии к народу, ведь оставлен Богом был весь дом Израилев, а не один лишь плачущий пророк.
Господь обвиняет иудеев в том, что они нарушили завет и преклонились перед иными богами, и хуже того, в своем падение превзошли отцов, виновных в поклонение идолам, так как действуют и живут “по упорству злобы сердца своего” (Иер.16:12).
Что же пробудило такой гнев у Бога, если по Его же собственным словам статуи чужих божеств не очень опасны, ведь “не могут причинить зла, но и добра делать не в силах” (Иер.10:5) ? И в то же время об установленном Господом обряде почитания Себя, Он высказывается с неприятием – «Всесожжения ваши неугодны, и жертвы ваши неприятны Мне» (Иер.6:20).
Дело в том, что дом Израилев хоть и имел обрезание как Авраам, имел “необрезанное сердце” (Иер.9:26). Был причастен закону, обрядам, заветам предков, своим представлениям о добродетели, но не Богу Живому. Без Него же любая вещь становится идолом, сколь бы велико не было ее общественное или какое либо еще значение.
Кроме всего Иерусалима и собственной семьи, так или иначе порицавшими мятежного пророка, кроме князей бросавших его в яму или темницу, главными противниками гласа Божьего были лжепророки, те кто “мечты сердца своего” (Иер.23:16) выдавали за послания свыше. Они подкрепляли идолы авторитетом ложных божественных речей, а также закона, лишенного благословения.
Даже когда вавилонский царь разрушил Иерусалим и разорил иудейское государство, остатки дома Израилева не внемли указаниям Бога (хоть и обещали), а выбрали более удобный и, как им казалось, безопасный образ будущего - тем самым обрекая себя на гибель.
Иеремия увидел пропасть между его народом и Богом, когда узрел, как иудеи предпочитают “удобных” божеств, и, что ничуть не лучше, “удобное” представление о Боге, живым и страшным божественным предписаниям. Когда заметил, что никто не задается вопросами “где Господь” (Иер.2:9) и “Что я сделал?” (Иер.8:6)
Судьба Иеремии трагична, он прожил свою жизнь в одиночестве, оплеванный в своем народе, вынужденный бессильно наблюдать за разрушением Иерусалима и погибелью соотечественников. Однако переживаемая им богооставленность была животрепещущим чувством, осознанием, в то время как у прочих жителей Иудеи это было облаченное в идолов состояние, о котором они и не догадывались. Может потому Господь и избрал своим выразителем человека, на первый взгляд, слабого и совсем не подходящего на роль нарушителя спокойствия. Человека, который в душераздирающем плаче восклицал “Господь часть моя говорит душа моя, так буду надеяться только на Него” (Плач.3:24), а Бог не раз его заверил “Я с тобою” (Иер.1:19)
Если богооставленность Иеремии - вопль из разодранной души, то у автора книги Экклезиаста (царя Соломона), это усталый пессимизм.
Мудрый проповедник, переживший и повидавший многое, печально признает все вещи суетой. Богатство или бедность, веселье или труд, мудрость или глупость – всё для него, не более чем суета и томление духа. Горестно вздыхая о несправедливости многих обстоятельств и положений в мире (Екк.3:16; Екк.4:11; Екк.9:11) он, тем не менее, с грустным благоразумием отмечает – «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него» (Екк.7:14)
Раз смерть итог каждого живущего, а прах общий знаменатель, - нет смысла преувеличивать значение окружающей суеты. Лучше постараться дать уравнению своей жизни смысл добрыми делами (Екк.3:12). Примерно к такому, вполне разумному, выводу приходит Соломон. И, тем не менее, его, скорее рациональная, чем эмоциональная, богооставленность содержит еще одно заключение.
Экклезиаст говорит о том, что все в равной степени отстоят от Бога и не в силах его полностью понять (Екк.3:11), а потому нет причин одному образу праха превозноситься над другим, человеку над человеком (или животным). Лучше не искать изъянов в ближнем (Екк.7:21-23), а держаться вместе против беспощадной стихии бытия (Екк.4:9-12).
Сколь непохожи на печальные речи Соломона – прославляющие, воодушевленные псалмы его отца Давида, и, тем не менее, и в них присутствуют полные боли и сомнений размышления. В целых главах Псалтыря, отражены подозрения или уверенное высказывание Давида о том, что Бог отринул его (Пс.12, 21, 42, 68 и др.), оставил на растерзание и поругание нечистым. Но падая духом, псалмопевец вскоре вновь воспламеняется славословиями Богу, потому что лишь в Нем он полагает основание своей жизни.
И в чувстве богооставленности пророк Давид, как и всегда, ищет Бога, находя Его и на небе и в преисподней (Пс.138:8).
Смысл богооставленности.
Особое внимание стоит уделить истории праведного Иова, который, по попущению Бога, был искушаем сатаной – лишен семьи и имущества, поражен кошмарами, болезнями и ненавистью окружающих.
Поверженный в прах он вопиет к Богу о смерти, а не получая ее, горестно рассуждает о несправедливости мира, в котором в благополучии пребывают только злодеи. В своих речах к Богу, он доходит и до самых дерзких обвинений (“Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается” – Иов.9:23). Оппонируют ему мудрые друзья – Елифаз, Вилдад и Софар. Сначала они говорят о том, что все случившееся с Иовом по справедливости, когда же это утверждение рассыпается, при столкновении с фактом что страдалец праведен, они обращаются к страху и непостижимости Господней.
Стоит, прежде всего, взглянуть не на отношение спорящих друг к другу, а на отношение каждой из сторон к Богу. Для Иова – Бог есть Нечто Живое и близкое, и его, вроде бы, гневные речи, на самом деле, полны лишь обиды и непонимания (Иов.19:7, 30:20 и др.). Он боится утратить Бога, и потому так иступлено и безрассудно настроен с Ним состязаться (Иов.13:3, 16:21).
Мудрецы же видят в Боге только Его всемогущество. Они не хотят узнать Его, не хотят с Ним сблизиться, а значит и их страх перед Вседержителем, о котором они так часто говорят, тоже нельзя считать чем-то подлинным, ведь они не желают знать Того Кого боятся. Скорее всего, единственный свойственный им страх – это страх утратить свои представления о Боге, свою законченную теорию мироустройства. Потому они так напускаются на смешанного с прахом страдальца, виноватого только в том, что его жизненная ситуация нарушает их сформулированные взгляды на мир.
Прав был Иов, когда говорил друзьям – «Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь.» (Иов.21:34) И правоту его признал сам Бог, когда явился в конце и выразил гнев к своим неумелым апологетам за то что те говорили «о Мне не так верно как раб Мой Иов” (Иов.42:7).
Иов прозревает, что Бог всегда был рядом с ним и на его стороне, и так как теперь “мои глаза видят Тебя” (Иов.42:5), страдалец раскаивается во многих речах без смысла что произнес.
Когда человека, обусловлено это внешними обстоятельствами или нет, настигает жуткое чувство богооставленности, он задается вопросами. Покинутый Богом чает сблизиться с Ним и понять, видящий несправедливость мира желает ее исправить, утративший покой оглядывается вокруг.
Не стоит думать, что это чувство или происходящая с человеком несправедливость намеренно посылаются ему свыше, как и неверно будет считать, что в богооставленности можно обязательно найти нечто полезное. Но в том, что человек способен испытать само это чувство есть фундаментальный смысл.
Не в возможностях людского рода утратить Бога по настоящему, но, не имея Бога, человек стремится Его найти и обрести. Зачастую современные люди находят Его в материальном благополучии, успехе или личном счастье. Другие – в философских и метафизических системах, духовных практиках или этических теориях. Но ничто из этого не является Богом на самом деле, хоть и сопричастно Ему. Все это суть предощущения Истины, но отнюдь не она сама. Однако человек, гонясь за иллюзией “всё понять” или “всё наладить”, придает этим важным и не очень вещам неоправданно большое значение.
Крайне трудно человеку обуздать свое желание владеть, и, в том числе, владеть Богом. Но его страсть к идолопоклонству отступает в страшные моменты богооставленности, когда он разбит, сломлен или сжигаем гневом. Парадоксально, но быть может именно в эти моменты человек ближе к Богу, чем во многие другие, ведь он становится ищущим Его путей. Не случайно в Псалтыре именно “ищущий”, а не “знающий” Бога удостоен похвалы. Именно ищущий назван разумеющим.
Человек не теряет Бога в минуты отчаянья, но только свое былое представление о Нем. Зачастую он лишается слащавого восприятия мира, как мира, не знающего горестей и тягот. Иногда утрачивает фарисейское самодовольство или же надменную кичливость своими знаниями и интеллектуальными достижениями.
Разумеется, это чувство может подтолкнуть и к погибели, однако мы говорим, прежде всего, не о самом чувстве, а о способности его испытывать. Имеющий дар ощутить богооставленность не замкнут окончательно в лабиринте своих соображений, не обманут полностью иллюзией “духовной зрелости”.
Иеремия и лжепророки, Иов и его благочестивые друзья различаются именно в этом моменте. Для первых Бог – Бог реальный, живой и личный, для вторых – только отчужденная аксиома, сложный, важный, морально значимый идол.
Заметим, что кроме преграды между человеком и Богом, в богооставленности тает и стена между людьми. Человек с пораженным сердцем смотрит на других людей и видит в них тот же прах, и тот же образ Бога, что и в нем самом. Ему проще следовать словам апостола Павла - “плакать с плачущими” (Рим.12:15) и “нести бремя друг друга”(Гал.16:2), ведь, в отличие от идолопоклонников, он не томится в клетке мнимого превосходства.
Наконец, в состояние богооставленности мы более склонны к тому, к чему призваны всегда - “Ищите Господа и силы Его, ищите лица Его всегда” (Пс.104:4)
Богооставленный Бог.
“Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.” (Иов.9:33) – восклицал уничиженный Иов. И много позже посредник сошел в мир – им был Иисус Христос, богооставленный Бог.
Кажется невероятным парадоксом, как Бог может оставить Себя. В этой тайне заключена страшная и великая жертва, которой не свершали никакие другие боги. Ведь, несмотря на то, что многие боги величественным жестом отдавали свою жизнь, ни один из них не отдавал свою природу – не открывал себя людским печалям и тревогам.
Только Христос, воплотившись в мире, принял на себя и плотскую немощь и сомневающуюся душу. Родившись от девы, Он стал тем кто “краткодневен и пресыщен печалями” (Иов.14:1), потому что таков удел человека. Как легко, должно быть, Он мог выполнить предвечный план не умаляясь до человеческой судьбы, но тогда в этом не было бы преображающего мироздание смысла. Не было бы богооставленности.
Ярче всего богочеловек ощутил ее в Гефсиманском саду, где он “скорбел смертельно” (Мф.26:38), колебался и ужасался, и на Голгофе, где выворачивающий мир наизнанку раздался Его крик – “Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?” (Мф.27:46). В этом крике и невозможное для Бога сомнение в божественном замысле, и человеческий упрек к Вседержителю, и тягостное непонимание!
Христос встал между Иовом и Богом, чтобы каждый страдалец мог изречь “буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.” (Иов.9:35)