15. 07. 2016. Шаг влево, шаг вправо Алла Туманова

Феликс Рахлин
Трагедия с комедией – всегда рядом. Вот шуточная песенка, - не поймёшь: юдофобская или в самом деле еврейская:
 
"Это школа Соломона Кляра – Школа бальных танцев, вам говорят!
 Две шаги налево, две шаги направо, шаг впирод и две назад!"

 То ли  издевательство, то ли самоирония?  Но – да, так, с такими ошибками, говорила по-русски моя бабушка.    По правде говоря,  смешно, но передано  реалистично. На заводе, где я в течение 15-ти лет работал редактором местного проводного радиовещания, а подрабатывал в клубах, натолкнулся на такого еврея, по основной специальности – конструктора, а  по вечерам – руководителя – да, школы бальных танцев. Он носил потешную фамилию Пупко. И разговаривал, и подавал команды в танцах ну точь-в-точь как Соломон Кляр   из той песенки: «И-и-и-и – ггаз –два-тгги…» Логопеды называют такое произношение горловым ротацизмом (велярным, увулярным)…  Но в иврите, французском, немецком языках подобная «картавость»  – норма. А вот русским и другим славянам – смешно.

(По моей фатальной особенности, с этим Кляром-Пупко  я оказался… ну, не совсем в родстве, так в свойствЕ’: его бывшая жена – родная сестра свекрови моей кузины, мы стали регулярно встречаться на посиделках у  родни, и её общий  с  учителем  танцев сынок  – чудесный еврейский мальчик – выказывал  ко мне явную симпатию. Повзрослев, мальчишка свалил в Израиль, уехал по контракту в ЮАР и, говорят, построил себе весьма неплохую жизнь…)

Но не будем отклоняться от рассказа:  знаменитая тюремно-лагерная присказка советских конвоиров: «Шаг влево, шаг вправо считается побегом» - не вызывает  даже улыбки. Это – серьёзно. Именно таково название книги Аллы Тумановой, в девичестве (и в том числе лагерном) – Рейф. Случайно или нет, в названии  мемуарной книги её мужа, учёного (филолога-слависта) и певца Александра Туманова также есть слово шаги: «Шаги времени». Мне год назад довелось прочесть именно её. Дело в том, что мы с ним в юности были знакомы, я рассчитывал, что в его воспоминаниях обнаружу (и это  ожидание оправдалось)  знакомые имена, ситуации, описания и упоминания известных мне районов города, где мы оба выросли… Так и оказалось. Его записки мне очень понравились. Но узнав, на ком он женат и что его жена также написала записки, притом, на тему, которая меня одновременно и отвращает, и властно привлекает, я  разыскал в Сети и не прочёл, а проглотил именно её повествование. Почему оно  так меня захватило?

Главное – мы ровесники: оба родились в 1931 году. И хотя лично меня ГУЛАГ в свою утробу не всосал, но примерно в том возрасте, когда это случилось с нею, в нашей семье произошла катастрофа: 19-летним я в один день остался без обоих родителей: их арестовала «гебуха». Этот день и последующие 5 – 6 лет их заключения  явились для меня шоком на всю оставшуюся жизнь, и до сих пор (а мне 85 лет) не могу, и уже до самой смерти не отделаюсь, от последствий испытанного тогда  потрясения.
Наши с сестрой родители принадлежали к многочисленной когорте фанатиков большевизма. Тех, которых не сломила даже советская, «большевистская» же, неволя. Тех, кто, даже после свершённых над ними надругательств, до последних минут не изменили идеалам юности и ушли навек в небытие пылкими фантазёрами «с Лениным в башке», как сказал Поэт революции, - и сам почти что такой…

А я, во-первых, любил своих родителей, во-вторых, оказался не очень умён  и, почти как они, держался за их идеалы. Уже и понимая умом их и собственную ошибку, - всё-таки, чуть ли не до конца советской власти не мог полностью преодолеть обаяние их мечты. Даже вступив в начале «перестройки» в антисталинистское общество «Мемориал» и став одним их строителей харьковской городской организации этого объединения, - поначалу всё ещё надеялся на «возрождение ленинских норм», хотя теперь-то вполне понимаю: этими нормами как раз и были все беззакония так называемой «пролетарской революции». Нормальные беззакония.

История московского «Союза борьбы за дело революции» (СДР), членом которого была Алла Туманова-Рейф, как раз и вылилась в одно из таких вопиющих и очевидных беззаконий. Этот «Союз» был одной из тех молодёжных  свободолюбивых организаций, которые, как пузыри в сильный весенний ливень, возникли и лопнули в результате Великой Победы стран антигитлеровской коалиции в 1945 году  над гитлеровским нацизмом. Победы, которая теперь странным образом обернулась для населения бывшего СССР чем-то вроде поражения. 

Для экономии сил и времени, извинившись перед читателями, приведу самоцитату из написанного отчасти под впечатлением той же книги Аллы Тумановой-Рейф своего очерка «Дело Юлия Блушинского»:

«… окончилась самая кровавая в истории  Вторая мировая война, советские воины-победители возвращались домой, но 27 миллионов только из СССР - погибли. А те, кто выжили и побывали в освобождённой от нацизма Европе, с изумлением увидали, что там, на Западе, люди жили, как правило, гораздо богаче, чище, сытнее, чем в  Стране Советов. И рассказывалось об этом в семьях, если те сохранились. Наше поколение, старшие школьники и первокурсники вузов, до отказа напичканные вызубренными назубок формулами о том, что наша страна – самая счастливая, самая свободная и богатая, столкнулись  с тем, что всё вокруг кричаще противоречит этому: читая у Ленина, что при социализме заработная плата чиновника не должна превышать зарплаты квалифицированного рабочего, - знали, что на деле начальственные советские и партийные  чиновники получают  гораздо больше, а рабочие – меньше; приезжая в колхозы и совхозы на полевые работы – видели такую беспросветную нужду и бесправие, что начинали задавать учителям  вопросы, на которые ответить было невозможно. И по стране повсеместно стали возникать неформальные молодёжные кружки по изучению …  марксизма-ленинизма: простая логика  внушала молодым подозрение, что себя расхвалившая «гречневая каша» советской  власти зашла сама и страну завела куда-то не туда!

Сейчас хорошо известно: в Воронеже будущий поэт Анатолий Жигулин в 1947 г.,  тогда 17-летний, принял участие в создании «Молодёжной коммунистической партии», которая, конечно же, вскоре была раскрыта, её участники  брошены в лагеря, и Жигулин несколько лет провёл в местах заключения: в Сибири и на колымской каторге. Живший в Челябинске Саша Поляков (далее текст из Википедии): «в 1946 году в возрасте 14 лет в Челябинске был арестован за составление и распространение листовок. Полгода отбывал срок в колонии для несовершеннолетних в посёлке Атлян Челябинской области, потом срок был заменён на условный». Родной отец подростка погиб на фронте, его усыновил второй муж матери, и Саша принял его  фамилию:  Воронель. Сейчас его хорошо знают в Израиле и в мире: это выдающийся физик и публицист, главный редактор старейшего здесь  журнала «22» на русском языке.

В Москве примерно в те же годы был «раскрыт  органами» «Союз борьбы за дело революции», также состоявший из подобной молодёжи 1931 (не старше!) – 1934 гг. рождения. Дело осложнилось тем, что к тому времени (1952) как раз наблюдался всплеск советского государственного антисемитизма, а многие из арестованных были евреями. Разумеется, организация была объявлена «сионистской», троих мальчиков РАССТРЕЛЯЛИ, троих  девушек приговорили к десяти годам  заключения, двое мальчиков и восемь девочек на  пороге жизни получили от самого гуманного в мире советского суда  срок заключения в  ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ!»

Мне и сейчас памятно: в нашей харьковской 131-й мужской средней школе, как и в двух соседних женских: 116-й и 17-й, существовали самодеятельные марксистские (это важно подчеркнуть!) кружки для самостоятельного, независимого изучения неискажённой марксистско-ленинской теории. В такой кружок подруги вербовали мою будущую жену – Инну Фрейдину, комсомольского секретаря-восьмиклассницу 17-й школы. Мне известно, что некоторые из членов таких кружков: Станислав Духин, возможно – Валерий Покровский из нашей школы, Ирина Осадчая, Яна Зеленская, Люда Попова – из 17-й (кто-то из них жив по сей день) также были в этом числе.

 Вспоминая о таких ситуациях,  А. Воронель отмечает, что в Харькове не нашлось стукача, чтобы провалить эти кружки. Но отмечу, что нашёлся такой – донести на довольно-таки вегетарианское «ЛОП» - «Литературное общество перфектистов» (см. о нём по ссылке http://www.proza.ru/2011/06/19/684 ), и им (мною в том числе) занялось было недрёманое харьковское УМГБ…  Так что, читая воспоминания Аллы, я, в какой-то степени, примерял на себя «куфайку», штаны и нашивки с номерами политического зэка. И уверяю недоверчивого читателя, что не так уж далёк был от реальной возможности: ведь известно, сколь многие из детей своих репрессированных отцов успели пойти по тому же пути. Напомню, что наши с Марленой (моей сестрой) отец и мать на следствии подверглись настоящей атаке  гебистов: из них (наших папы с мамой) намеревались сделать вдохновителей и организаторов целой заговорщицкой молодёжной сети «контриков», среди которых видное место отводилось уже «сидевшему» Борису Чичибабину и так и оставшейся на свободе, но бесконечно всю жизнь терзаемой  этими «органами» Марлене…

Автор воспоминаний, Алла Рейф, по существу не многим отличалась от нас. Разве что её родители не были большевистскими функционерами, как поначалу наши. Однако отец Аллы зато был довольно ответственным работником в Гсплане СССР, в Москве, она жила в одном доме с людьми из столичной элиты (среди них даже со старшим сыном Сталина, пусть и не любимым), поблизости от грозного Берия… Контраст советской пропаганды с  картинами истинной жизни был вполне одинаков и в её глазах, и в наших.  Достоверно и трогательно описывает она своё вступление на путь сопротивления советской рутине:  ничуть не скрывая при этом своих так понятных девических чувств личной симпатии к юному «вербовщику» Жене Гуревичу (впоследствии – одному из троих расстрелянных). Не будет преувеличением сказать, что  сталинская власть расстреляла тогда её первое чувство, первую любовь!

       Исподволь постепенно, шаг за шагом прослеживает автор путь своего осознания контрастов времени, - контрастов между желаемым и сущим, пропагандой и реальностью. Особенно разительным оказался этот контраст между тем, как она себе представляла по газетам и радио жизнь колхозной деревни, и картиной разора и крайней нищеты, - картиной, открывшейся ей в гостях у родственников городской соседки. Девочкам пришлось просто удрать обратно в столицу:  жить в нищей деревне соседней Калининской (ныне опять Тверской) области было просто невыносимо!
Так что не только «слепая» любовь, но и вполне будничная зрячесть привели её на опасную тропу расхождений с властью и протеста против неё. Лекарством против зревшего недовольства власть считала неумолимый террор. Год или более – в одиночках: вот что для большинства арестованных припасла она на период «следствия». Ночные допросы (пытку бессонницей), крайнюю грубость обращения…  И – крайние «меры социальной защиты».  Дети не могли себе представить всю степень безжалостности сталинских властей: из 16-ти юных, пылких диссидентов (и слова такого  ещё не употребляли) трое ( в возрасте едва 21 года!) были РАССТРЕЛЯНЫ, десятеро приговорены к максимальному сроку лишения свободы в лагерях (25 лет, да плюс ещё 5 лет поражения в правах, да ещё сколько-то – ссылки!), а трое (в том числе и девочка 18 лет – Нина Уфлянд)- к десяти годам лагерей: тоже немало, кто понимает…

Что хочется отметить как примечательную черту рассказчицы, так это её неподчеркнутую, но красноречивую правдивость: она не стесняется признаться в том, что в ходе судебного процесса испытала (возможно, непонятное многим сейчас) чувство раскаяния в содеянном, сожаления о своём членстве в этой, и в самом деле антисоветской, организации. Прибыв в эмиграцию (репатриацию)  после краха СССР,  я встретил здесь, в Израиле, немало людей, похваляющихся своей давней проницательностью: они, мол, давно определили, в чьи и какие  паруса дует ветер века… Алла Рейф не боится сказать, что и она, и ещё несколько её подельников  всерьёз почувствовали себя виновными и признали свою вину перед советским законом. Лишь одна Майя Улановская вела себя иначе: она прямо и открыто заявила суду, что ненавидит его и то, что он защищает.Но у Майи было на то серьёзное основание: власть бросила в лагеря её родителей - старых революционеров, заслуженных члкнов партии...

(Поистине, я иногда чувствую себя мистически обречённым на житейските совпадения, - надо же:    с  этой женщиной  тоже свела меня судьба! Она была женой Анатолия Якобсона, о котором много слышал от своей сестры, дружной с  его близким другом – Ю.Даниэлем. А потом, уже здесь, в Израиле, мне указали на неё как на знатока творчества С. Моэма, чью цитату я привёл как эпиграф к своей статье, помещаемой в "Учёные записки" одного из тельавивских университетских НИИ. У меня цитата - из русского издания. Как найти её в английском оригинале? (Записки печатались, разумеется, по-английски). Соответствующее место в оригинале немедленно нашла М. Улановская.
Любому читателю, уверен, будет глубоко симпатично умение Аллы Рейф сходиться с людьми, сочувствовать им, вступать в добрые отношения и дружбу. Попутно, рассказывая о встреченных в ГУЛАГе   людях, она раскрывает беззаконные, циничные действия советских властей. Вот, например, судьба австрийской немки, Инги Ретенбахер, державшей в освобождённой от нацистов Вене кафе, посещаемое офицерами всех трёх оккупационных армий. Инга (не питавшая к нацистам   сочувствия) по случайной причине хорошо владела русским и не скрывала этого. Советская контрразведка сочла её «шпионкой», организовала тайное похищение замужней, беременной женщины и переправила в СССР, где та была приговорена к 10-ти годам лагерей. Алла повествует  о том, как та нагадала ей счастливое будущее, собственный дом  и длинное вечернее платье для приёма гостей…  Всё это впоследствии исполнилось – недаром воспоминания Аллы  снабжены подзаголовком «Рассказ со счастливым концом».
Признаюсь, я по-детски радовался, читая о том, как, наконец, после пяти лет заключения, отбытого сперва в одиночной тюремной камере, а потом - в северном лагере, в настоящей зоне, за колючей проволокеой, с карцером, БУРом и бараками, вдруг пришло к автору и её товарищам-однодумцам желанное освобождение. Правда, и эта радость сопровождалась бюрократической дикой несообразностью:  троим расстрелянным, то есть покойникам, советский суд посмертно заменил расстрел на ... 10 лет лагерей!  Право, вспомнился подпоручик Киже и  гоголевские мёртвые души, которыми торговал Чичиков!   

 Вскоре после своего   (и всех выживших участников «Союза борьбы за дело революции») выхода на свободу Алла Рейф  познакомилась с А. Тумановым, вышла за него замуж  и уехала с ним  в Канаду. Но этому предшествовало и ещё одно  мастерски описанное ею событие: на работу к ней в научную лабораторию в Москве прибыли сотрудники «нового»  КГБ, предпринявшие вербовку вчерашней зэчки в… стукачи! При этом они не обошлись и без угроз!  Можно понять, что этот факт послужил ещё одним, если не решающим, фактом в пользу эмиграции. 

Когда  бегство граждан из родной страны составляет малую долю от всего населения,
ещё можно видеть в стремлении  выехать за рубеж прихоти эгоизма, испорченность и избалованность отдельных субъектов. Но  если   бежала значительная часть населения, а из России конца  ХХ-го – начала ХХI-го  вв. эмигрировали миллионы, то это беда, а то и вина, всего народа, не нашедшего в себе ни сил, ни мудрости поставить во главе страны сильную и мудрую власть, способную справиться с несчастьем. Конечно, обвиняя других, нельзя не видеть и своей вины: и мы, бежавшие, не смогли, пока жили там, изменить ситуацию.
Бесконечно удивляюсь безмозглости тех в России, которые надеются на возврат хотя бы части эмигрантов: что их туда может привлечь? Отсутствие элементов свободы и демократии? Продолжающийся застой в промышленности? Усилившийся террор бандитизма?  Убийства лучших людей: Щекочихина, Старовойтовой, Немцова, Листьева  и других, полное отсутствие перспективы развития, деградация национальных отношений, потрясающая воображение глупость парламента и вообще властей?   
Конечно, легко (как это делают многие в самой  этой стране) утешать себя алогичными оптимистическими прогнозами да бранчливыми  выпадами по адресу «либерастов», «дерьмократов», эмигрантов…  И – вот ещё яркое русское слово:  «жидов». Только  ведь этим Россию не спасти.

А спасать – пора. Не то пропадёт страна ни за грош. И мне, человеку, думающему  и говорящему только по-русски, больно об этом думать и говорить.