На фото: Миронова (Ушакова, Кулешова) Степанида Александровна с дочерью Александрой. Фото из архива В. Н. Клочковой (Застрожной).
ВОСПОМИНАНИЯ АЛЕКСАНДРЫ ПЕТРОВНЫ
ЗАСТРОЖНОЙ (МИРОНОВОЙ, УШАКОВОЙ)
Дочь Ушаковой (Кулешовой) Степаниды Александровны – Застрожная (Миронова, Ушакова) Александра Петровна по воспоминаниям матери и собственным детским впечатлениям донесла до нас рассказ об одной из Александрийских сельскохозяйственных коммун конца 20-х – начала 30-х годов прошлого века.
Она писала: «…Как и по какому принципу объединялись крестьяне в коммуны – не знаю. Одна их таких коммун на территории Александрийского сельсовета была организована в хуторе Сухая Падина, в трех километрах севернее хуторов Красный Ключ и Гремучий. Когда мама вступила в коммуну и вся семья переехала в Сухую Падину, моему брату Дмитрию шел пятнадцатый год, а мне – третий».
31 марта 2010 года Николай Скороходов Семенович, 1936 года рождения, назвал фамилии жителей хутора Сухая Падина:
Бодякин Григорий,
Дорохин Стефан,
Дутов Григорий Федорович,
Затонский Петр,
Касьяновы,
Коршунковы,
Мануйловы,
Мищенко Александр,
Переверзев Андрей Кирилович и Мария Павловна. Их дети: Анна, Василий, Мария, Иван и Настя;
Побединский Федор,
Сапрыкины,
Соколовы,
Тищенко (Дутова) Прасковья Григорьевна,
Ушаковы.
Переселенцы из Александрии, как говорится, прибыли на голую кочку. Готового жилья не было. Первое время все семьи ютились в землянках. Поэтому коммунары начали наскоро строить из самана хаты-времянки с земляными полами. Кровлю делали простую, без чердачного перекрытия, из несущей балки-матки и чоблоков-реек. А так как лес коммунарам никто не поставлял, то вместо реек использовались тонкие стволы деревьев. На покрытие шел камыш или солома. На солому, чтобы ее не унесло ветром, накидывали глиняный раствор.
В одном из углов комнаты устраивали очаг – большую русскую печь. Зимой стены жилища промерзали, на них был иней, на окнах – пушистый снег. Этому способствовала высокая влажность в помещении из-за большой скученности людей. Обогревались печью, которую протапливали два раза в сутки, утром и вечером. Топили ее соломой или кизяками.
Селились уплотненно, как правило, по две-три семьи вместе. В одной из таких хат, состоящей из единственной большой комнаты поселились Ушаковы и Сапрыкины.
Сапрыкины: глава семьи – Григорий, его жена и трое детей.
Ушаковы: Глава семьи – Степанида, сын Дмитрий и дочь Александра. Взрослые дети: Стефан, Иван и приемыш Михаил жили уже самостоятельно, отдельно от матери.
Как размещались две семьи в одном помещении, уму непостижимо. Из мебели в комнате имелся стол и несколько лавок для сидения. От печи до противоположной стены были устроены деревянные нары-помости длиной до 4 метров и до 2,5 метров в ширину. На одной половине нар спали Сапрыкины – муж с женой, а на второй половине, ногами к ногам родителей, размещались их старшие дети.
Степанида Ушакова и маленькие дети на ночь забирались на печь. Малыши и днем на печи проводили много времени. Во-первых – теплее, чем на земляном полу, а во-вторых – не мешали старшим. Кому не доставало места на нарах и печке, те на ночлег размещались на полу на соломенной подстилке, накрытой дерюгой. От зимнего холода спасались под тулупами и шубами. Летом укрывались рядном – тонкой самотканой дерюгой.
Коммунары домашнего хозяйства, не то что, худобы, даже кур не имели. Все было обобществлено, сведено со своих дворов в общее коллективное хозяйство.
Мужчины и женщины, подростки работали от зари до зари. Питались с общего котла. За малышами присматривали женщины нетрудоспособного возраста. Они им еду приносили с коммунарской кухни, в основном, жидкую постную похлебку из зерновых культур: могара, ячменя, проса, пшеницы, кукурузы. От такой скудной еды всех, и взрослых, и детей постоянно мучил голод! Поэтому в пищу шло все: фрукты-дички, щавель, лебеда и т. д. Как-то по причине голода дети накушались зерен клещевины, которая росла на поле около хутора.
- Мы насобирали зерен, «приготовили обед», вволю наелись, и вскоре всем стало очень плохо, - вспоминала Александра Петровна. – В хутор приехал фельдшер. Он предварительно поставил серьезный диагноз – дизентерия. А потом разобрался в чем дело, промыл всем желудки. Когда все дети выздоровели, то подшучивали друг над другом. Во время отравления было не до шуток!
Александра Петровна рассказывала о том, как взрослые и дети организовывали свой досуг: «…Сапрыкин Григорий вкрутил кольцо в бревно-матку, повесил вожжи, устроил детям качели.
Особенно длинными казались зимние вечера, когда в 16 часов уже становилось темно. Лампу не зажигали, экономили керосин, дожидались прихода с работы родителей. В сумерки дети забивались на печь, сидели в темноте. Старшие дети рассказывали страшилки про ведьм, чертей, оборотней и бирюков. Страшно было. А тут еще крысы из нор вылезают, по лавкам шмыгают, по полу топочут, пищат. А мы сидим, затаив дыхание, или наоборот, ревем:
- Мама! Мамочка! Где ты? Спаси нас…
Приходили родители, зажигали семилинейную лампу, становилось веселее. Конечно, от такой слабой лампы свету было мало. Кто жил побогаче, те имели лампы десятилинейные, от которых свет исходил ярче».
Александра Петровна вспоминала о некоторых событиях из своей детской жизни: «…Зимой, с 1932 на 1933 год, во время голода на Северном Кавказе, свирепствовали инфекционные болезни. Санитарная служба в коммуне проводила дезинфекцию от чумы. Для этого несколько семей переселяли в один дом, а в освободившихся домах замазывали глиной окна и двери, газировали и оставляли на две недели.
В это же время всему населению делали прививки от чумы. Дети боялись прививаться, собрались ватагой, убежали в поле и спрятались в скирдах соломы. Одежда и обувь у всех была плохонькая. Кое-кто не имел своей теплой верхней одежды, прихватил вещи взрослых. Некоторые не имели теплых носков, были на босу ногу. К вечеру родители разыскали беглецов, которые сильно озябли, а одна девочка отморозила ножки».
По утрам женщины выгребали из печей золу, ссыпали ее в старые тазы, а сами уходили на работу. Зола использовалась в полеводстве, как удобрение. Дети же золой играли. Называли ее мукой, делили между собой, насыпая в подолы и карманы.
- Я одному мальчику – Васе Штанову насыпала золу в полу пальто, - рассказывала Александра Петровна. – Пальто было почти новое. Попался в золе уголек, от которого материя начала тлеть, потом задымилась. Так вся пола пальто и сгорела. Хорошо, что бабушка-соседка увидела, потушила. Мама меня тогда сильно поругала!
…В голоде и холоде прошли тяжелая зима и весна тридцать третьего года. Два года жизни в коммуне были кромешным адом. Но в то время тяжелая жизнь воспринималась, как должное, как неизбежное при построении социализма. Коммунары рассуждали так: «…Вот переживем все, и будет светлая, замечательная жизнь!»
В 1934 году Степанида Александровна с детьми решила переехать на новое место жительство, в хутор Гремучий и вступить в колхоз «Красноармеец».
У ее дочери – Александры Петровны этот переезд запомнился на всю жизнь:
- Ясный день клонится к вечеру. На дрожках, запряженных одной лошадью, едем по проселочной, еще не наезженной дороге. Едем втроем: мама, возница и я, мне пять лет.
Возница и мама впереди, я на сене за сундучком с пожитками, сижу на коленях, локтями опираюсь о сундучок. Теплый ветерок треплет волосы, ласково прикасаясь к лицу. По обе стороны от дороги поля пшеницы, мечущей колос. По обочинам буйное цветение: горошек, заячья роза, цикорий, дикая цинния, чертополох и всякое разнотравье. Пряный, душистый воздух захватывает дыхание. Красота кругом! Из-под колес с шумом вылетел стрепет. В траве слышны перепелки: «фьють пьюри».
Жаворонок неподвижно завис в небе и звенит, звенит. Природа полна запахов трав, цветов, гомона птиц, жужжания пчел, стрекота кузнечиков. Природа торжествует в ожидании нового урожая, новой жизни. Новой хорошей жизни ожидаем и мы в хуторе Гремучем…
14 июня 2016 г.
Г. Благодарный