А.Крячун
«Были Старого Арыка».
9. БАЗАР
Если я скажу, что Базар был вторым по значению и авторитету местом после Арыка – я солгу. Мне никто не поверит.
Люди, побывавшие в Средней Азии, знают, что «все дороги, ведут через базар, даже если вы направляетесь в Рим». Не обязательно ехать в Париж, чтобы взглянуть на него и умереть. Можно и на этом великом торжище «уйти из жизни» с твёрдой уверенностью: «Я, теперь видел всё!»
***
Пятница – лучший из дней. Это праздник. Это день встреч. Это День благословения. А главное – пятница в Средней Азии – это Базарный день.
С начала исчисления жизни мусульманского мира в пятницу на базар съезжались торговцы, нищие, богачи, поэты, мастера всех сословий, судьи, пророки и воры. Последние, в конце Базарного дня могли уже оказаться с отрубленной рукой. Потому что, пойманному жулику на месте преступления, тут же приводили приговор в исполнение – рубили вороватую конечность. Даже эмиры, приходя на базар, не брали с собою плеть - символ безграничной власти, оставляя её в своей цитадели.
Как во времена Олимпийских игр в Греции – в Средней Азии на этот день прекращались распри. Здесь же шли переговоры о завершении войн, но бывало, что развязывались и новые конфликты. Поэты пели стихи. Гончарные круги вертелись, обгоняя солнце. Виртуозные руки, здесь же у дороги, лепили из местной глины плоские серые кирпичи в переплетении невзрачных линий. И те, на глазах людей, в простых печах, волшебно превращались из бесцветного хаоса в небесно-синюю гамму керамических орнаментов, которые можно сравнить лишь с изяществом ликов Восточных див, будто скопированных с греческих скульптур. Ювелиры творили украшения для мистических чаровниц востока, пересыпая в ладонях изумруды и жемчуга. Здесь можно было философствовать, играть в бубен, любоваться канатоходцами и пожирателями огня на открытых цирковых площадках. Бросать горстями подаяния нищим или самому просить милостыню. Можно было обкуриться за мелкую монету индийским гашишем из булькающего чилима, и откушать дивных фруктов, выращенных в соседнем саду. Над лепёшечными рядами витал тёплый аромат тандыров, в которых пёкся не только хлеб, но и целые туши баранов, заставляющие своим ароматом замедлять шаг и ждать начала великих трапез. Цирюльники, прямо на улице брили мужчин, смочив голову водой из канавы. Национальные ножи, острые как язык Насреддина, с одного раза, наводили глянец на округлых черепах.
Рынок от базара и отличается тем, что на рынке только покупают и продают, а базар собирает в себе всю философию жизни. Базар – это мыслящий сгусток человеческой драмы. Рай аферистов. Символ торжища. Здесь живут: радость и обман, хитрость и фальш, розыгрыш, блеф и вымысел. Виртуозность «обмана» не считалась грехом. Один и тот же продавец мог бескорыстно отдать бедняку дорогую вещь, и тут же содрать с богатея «три шкуры» за дешёвую безделушку.
Даже такой вопрос, вроде фантастический, не вызовет улыбки у среднеазиатского базарного завсегдатая: «Если тебе нужно лекарство для бессмертия – иди на базар и купи!» Только эффективность этого «эликсира вечности» будет лежать на совести продавца.
Значимость поселения всегда определялось статусом базара, его объема и главное – количеством народа, который прибывает на его площадь в священный день для мусульман – пятницу.
***
В нашем селе базар был небольшой, но его хватало всем. Узбекам, киргизам и русским. Украинцам, туркам и чеченцам. Татарам, осетинам и таджикам. Базар от Арыка отделяла площадь, на которой ходить летом было особенно приятно. Толстый слой горячей и топкой пыли, похожий на диковинный порошок из маминой пудреницы моего друга Вальки Шукюрова, был так нежен, что брести по нему считалось неслыханным удовольствием. Это ощущение было намного приятней, чем страстные рассказы о вкусе фантастического плода мандарина. Их восторженно рассказывал Валька, который приехал в наше село вместе с отцом, переведённого по службе в наш военкомат из Одессы.
У входа на базар, над кирпичными воротами возвышался красный «Серп и молот», изготовленный в местной кузне, где соседство рабочих и крестьян всегда было самым прочным, потому что именно здесь ковали подковы, ножи, кетмени, серпы, плуги и цепи. По арке, с кривым изломом, словно по конской дуге, было выложено не всеми принимаемое название «Колхозный рынок». Кирпичные столбы держали деревянную надпись, будто оглобли, врытые в землю. Иначе, как «Базар», никто не называл базар. Простите за тавтологию, но нам, детям, было даже смешно от того, что кто-то «Базар», мог назвать по-другому. Ведь это было имя самому главному источнику развлечений, помимо кино, привозимое один раз в неделю. Предложение: «Идём на колхозный рынок», звучит, будто «идём в огород дёргать сорняк». А, вот «Идём на базар!» - это уже призыв. Зов к приключениям. Приглашение на «ярмарку жизни». Прикосновение к интриге. Там азарт. Там – Базар! Самое яркое впечатление – живая картина счастливой жизни!
Посредине площади стоял круглый фонтан, который считался самым грустным сооружением нашего села. Потому что он не работал никогда, хотя иногда, в дождливую весну, он соприкасался с водой. Редкие ливни наполняли чашу. И в ней начинали плодиться личинки комаров и стрекоз. Вокруг фонтана трудились башмачники, цирюльники и точильщики. Иногда к ним присоединялся мастер по ремонту фарфоровых изделий. Он с такой виртуозностью соединял разбитые чайники и пиалы, что только металлические скобы выдавали его работу. Они смотрелись, будто косые шрамы на благородном лице и не портили красоты.
По четырёхугольному периметру под деревянными навесами, вокруг замершего фонтана, восседали добродушные старички-узбеки. Они именно восседали, потому что каждый считал своё место троном, территория вокруг которого свято принадлежала только ему. Некоторые из них в молодые годы воевали в отрядах Куршермата и Муэтдин-бека , но это не мешало им принимать Советскую власть, такой, какая она есть. И даже уважать её за то, что разрешала им заниматься любимым делом – торговать и владеть землёй, на которой выращивали овощи для продажи их дети и внуки.
Завсегдатаи-продавцы торговали долгосрочным товаром: курагой, кишмишем, халвой, парвардой и наватом . У некоторых торговцев открыто лежали папироски с анашой и свободно возвышались кальяны для любителей курнуть восточного кайфа. Это занятие, за которое в настоящее время идёт прочная и немаленькая уголовная статья, в середине 50-х годов было обычной процедурой, сопровождающей задушевную беседу. И никто не обзывал порядочных аксакалов презренным словом «наркоман». Такого выражения в то время не существовало у народа Средней Азии.
В пятницу, узкие улочки села заполнялись с утра непрерывно движущей массой людей. Все знали, куда идти. В пятницу – все дороги вели на базар.
Каждый мог вынести и продать любую вещь. Но не только продать, но и купить. Можно было пройти по рядам, спрашивая «левый подкрылок от фюзеляжа истребителя 2-й Мировой войны, марки DYRAK250351, выпущенный французской фирмой «GNOM and MILLEDI» в 1943 году». И будьте уверены, каждый третий продавец пообещает достать. Только это будет стоить очень дорого. А если Вы согласитесь заплатить любую сумму, у Вас спросят о сроках и попросят добавить денег. Где и как будет изготовлена и подделана вопрошаемая для вас деталь – Вы не узнаете никогда, но она будет доставлена в срок. И Вы, обязаны будете выложить договорённую сумму. Ни какие клятвы, что это выдумка и такой вещи не может быть в природе, здесь не помогут. Закон базара – это суровый и справедливый свод неписаных правил, выработанный многовековой школой жизни многонационального народа Востока.
А какими притягательными были кусочки чистой смолы для жевания, лежащие, на жёлтой клеёнке торговцев пряностями – она так не походила на выковырянный отвёрткой кусок битума из асфальтовой дороги. С каким трепетом мы ходили смотреть на первые китайские круглые фонарики, доставляемые контрабандистами из дружественной страны через перевал Иркештам, и продаваемые старичками по цене велосипеда «Орлёнок». Китайские кеды были вожделенной мечтой девчонок. Счастливые обладатели диковинной обуви одевали её только на демонстрацию, посвящённую празднованию 1 мая и 7 ноября. К этим праздникам подготовка начиналась заранее, выкручивая маршированием пыльные круги вокруг школы.
Базар преображался, и его привлекательность увеличивалась стократно, когда летом приходил цирк.
10. ЦИРК
О его приближении было слышно заранее. Звук карная продирался в жидком, горячем воздухе на много километров вперед. Вначале был слышен «рёв динозавров», приглушённый расстоянием, который постепенно приобретал определённую мелодию, которую не спутаешь ни с чем. Только мощные меха органа могли соперничать с могучими лёгкими цирковых зазывал. Но вряд ли эстеты органной музыки воспримут спокойно эту мелодию, от которой падали ягоды с тутовых деревьев, шевелились листочки на высоких тополях, с глиняных дувалов слетала лёгкая пыль, собаки начинали скалить зубы, а птицы прятаться под крыши домов. Ушные перепонки, вместе с душой наполнялись радостью встречи с чудесами бродячего цирка.
Впереди бежали гимнасты с дойрами . За ними шли трубачи, легко балансируя двухметровыми трубами, придерживая их одними зубами. Следом появлялись верблюды, тянущие высокие арбы с кибитками. Огромные колёса, которые были выше горбов, вращались медленно, будто приводя в движение весь Земной шар.
Обычно, в честь приезда цирка, прямо на площади устраивали той . Под кустами за оградой базара резали несколько баранов. Заготовка гузапаи для костра, ложилась на мальчишек. Мы метались по посёлку, собирая с каждого двора по охапке топлива. На площади играла музыка. Кричали ей в такт верблюды и ишаки. Этот концерт был слышен в радиусе нескольких километров и люди спешили. Не только музыка и запах плова гнал людей на площадь, чтобы послушать и покушать, но и увидеть «чудеса неземные».
Так начиналась сказка на несколько суток. Ночью горели костры, и горбатый клоун играл на флейте грустные мелодии.
Люди в цирке не были похожими на нас, особенно канатоходцы. Трос натягивался на мачтах, которые вздымались выше самых высоких тополей. Из-за расстояния нить каната теряла свои очертания, и человек бегал по воздуху, балансируя длинным шестом, будто крыльями, потерявшими перья.
Было всегда интересно, когда выходил огромный Полван и, потрясая пачкой денег, предлагал бороться, обещая победителю «Тысячу и одну ночь в объятьях королевы», в придачу к мятым денежным купюрам. Выходили многие, но ломал их циркач быстро. Прижатые на лопатки добровольцы смирялись с поражением. Только однажды, какой-то побеждённый борец пригрозил, что натравит на циркача знаменитого Кожомкула , который живёт совсем рядом.
До сих пор не забывается номер, поразивший своей смелостью. На пяти копьях поднимали мальчика, лет восьми. Центральное остриё упиралось в живот, а остальные четыре - в ладони рук и ступни ног. Когда люди державшие копья по бокам начинали двигаться по кругу – мальчик вращался на тонком острие центральной пики. В этот миг наступала такая тишина, что затухала дрожь листьев на деревьях, и останавливалось течение в недалёком Арыке. Птицы замирали на лету и переставали дышать открытые рты зрителей. Мальчик улыбался, в глазах блестела влага, а по лбу текли капли пота, словно у борца.
Сам Полван снимал его со смертельного острия. Маленький акробат брал дойру и обходил замкнутое пространство людей стоящих плотным кольцом вокруг жестокого номера. Уже к середине круга не куда было класть деньги. Мальчик высыпал их на атласный платок, лежащий посредине арены, и продолжал путь. Люди много платили за страх, который пережили за него.
Клоун, он же горбун в полосатом костюме, совсем не смешил – от его выходок больше хотелось плакать, чем смеяться.
Цирк уезжал всегда глубокой ночью. А утром, когда просыпалось село, до нас доносились далёкие звуки карная из соседнего села. Вспыхивала ревность – как это так, ведь мы его любим, а он уехал? Мы шли вслед за цирком, как голодные волки за стадом оленей, в надежде на поживу. Она нам выпадала в виде новых зрелищ. На новом месте было всё по-другому, потому что все циркачи надевали другую одежду. Только горбатый клоун всегда ходил в одном и том же, полосатом, поношенном костюме.