Картина: Пьер Сюблерас - Барк Харона. Pierre Subleyras - The Barque of Charon
ЦАРСТВО АИДА
Ничто и никто не тревожит водную гладь древнего Стикса, постоянного и вечного, как и сам подземный мир, в котором он протекает. В реке отражаются высокие своды мрачного царства Аида, в котором никогда не светило солнца, не сияла луна, не мерцали звезды. Здесь никогда не было ни ветра, ни дождя. Ни травинки, ни цветка, ни бабочки, никакой козявки нет в этом мертвом царстве – некому нарушить черное безмолвие. Воды Стикса так опасны, что ни один пловец не может пересечь их, ни одна птица не может перелететь и ни один зверь не может переплыть.
Но вот, чуть покачиваясь и рассекая воду, медленно и тяжело движется большая черная лодка, от бортов которой отходят легкие пенящиеся волны. Негромко и размеренно входит в воду длинный деревянный шест в руках перевозчика Харона.
- Бульк…бульк… - большие темные капли стекают с поднятого шеста и падают обратно в реку.
Темные борта лодки едва выступают над водой: на ней сейчас много душ, переправляющихся с берега живых на берег мертвых, тихо сидящих, покорно и плотно прижавшихся друг к другу. Кажется, одно неверное движение - и лодка быстро уйдет на дно вместе с ними. Но опытный Харон умело правит.
Вот и берег.
- Слава богам! – восклицает он и первым выходит из лодки.
Перевозчик доволен: все души доставлены на берег мертвых – теперь можно немного и отдохнуть.
- Выходите! Все выходите! Никто не должен оставаться в лодке и возвращаться! – громко ругает он души.
Он наблюдает, как они медленно, с опаской, выходят из лодки на берег.
- Осторожно, не упадите в Стикс! – предупреждает Харон.
Он знает, что падающие в реку бесследно исчезают и уже никто и никогда не найдет унесенную водой душу. Это пострашнее Аида! Ему становится жутко, он передергивает плечами, и холодок пробегает по спине.
- Теперь идите по этой тропинке, - говорит он робко стоящим душам, показывая рукой, - в конце ее достигните вашей цели – царство мертвых.
Души, одна за одной, потянулись по тропинке. А перевозчик садится на большой серый камень-валун на берегу, похожий на трон, и отдыхает, равнодушно глядя на воду. Откуда взялся этот камень, Харон не знает - он был здесь всегда. Когда перевозчик на другом берегу и никого нет, камень гуляет и тихонько напевает. Он никому не мешает, и поэтому на него не обращают внимания.
Иногда Харон полностью вытягивает лодку из воды и осматривает ее. Стара, стара уже. Сколько еще протянет – неизвестно. Если с ней что-нибудь случится, на чем же перевозить души? И он возится с лодкой, приводя ее в порядок.
Вот и все, он отдохнул, лодка осмотрена - пора в путь. Харон, в который раз, отталкивается от берега мертвых и направляется к берегу живых.
- Бульк…бульк… - вода капает с шеста.
СРЕДИ БОГОВ
Харон был рожден богами и в мире богов. Рожден он был в муках. Черная густая кровь пролилась из матери, и раздался первый крик младенца.
Его мать, богиня ночи Никта, бережно пеленала его в мягкие полотна темноты и напевала нежную песню любви. А он смотрел на нее детскими глазками, едва шевелил ручками и ножками и был по-своему счастлив.
У матери Никты было много детей, и все они по-разному отнеслись к появлению Харона.
- Ах! Милый он какой! – обрадовалась Гемера, богиня дня, радостно и счастливо улыбаясь.
Старший брат, легкий Эфир, принес к его колыбели неистощимую амфору с молоком.
Сестра Кера, богиня беды, сложив черные крылья и скривив рот с красными губами, недовольно сказала:
- Ну вот, еще один родился на несчастья брат.
- Но почему же на несчастья, Кера? – улыбнулась Ата, богиня обмана.- Он будет счастлив, счастлив, как никто! Поверьте мне!
Немезида, богиня возмездия, и Эрида, богиня раздора, промолчали – он еще был слишком мал, чтобы что-либо сказать о нем.
Детство было самым радостным и беззаботным периодом жизни Харона. Он был счастлив и делал все, что хотел: если ему хотелось пить - пил божественный нектар, если хотелось кушать - грыз яблоки из садов Геспирид, он безмятежно погружался в воды священной реки. Разве он думал, купаясь вместе с нимфами, что когда-нибудь река станет его судьбой?
Иногда Харон общался со своей любимой бабкой Хаос, обожающей его, и слушал рассказы о том, что было раньше, каким был мир и почему он стал таким. Она говорила о рождении своих детей: его матери Никты, его отца Эреба, бога мрака, его дяди Эроса, бога любви.
- Скажи, что было до тебя и деда Мглы? – спрашивал Харон.
- Молчи! Молчи! – пугалась бабка. - Об этом говорить нельзя! Оно услышит и разрушит мир!
- Как выглядит Оно?
- Никто не знает это и никто не видел, как выглядит Оно и где Оно сейчас. Оно везде и слышит все, и ждет, чтобы опять вернуться, - и она шепотом рассказывала об Оно, которое было до них, но затихло до поры до времени и ждет возвращения. Но для этого необходимо желание населяющих мир существ.
Маленький Харон, открыв рот от изумления и интереса, слушал эти загадочные, таинственные и жуткие рассказы и от страха прижимался к бабке, а она нежно обнимала его. А потом Харон долго думал и фантазировал, как выглядит Оно.
Когда он повзрослел и стал юношей, он начал участвовать в бурных весельях, часто бывающих в мире богов. Гефест, бог огня, разводил костер, а Дионис, бог виноделия, приносил сладкое пахучее вино, похожее на нектар, которое лился рекой, и никто не оставался трезвым и скучным - всем было безумно весело.
Оранжевый костер, вокруг которого веселились, был настолько жарким и большим, что красные огненные искры, громко потрескивая, взлетали так высоко, что казалось, мириады звезд сами по себе плясали на небе.
Голые сатиры при пляске высоко задирали волосатые ноги с раздвоенными копытами и прыгали через голову, едва не задевая большими кривыми рогами землю, а затем били по утоптанной площадке, как по барабану. Танцы полуобнаженных прекрасных нимф были нежны и медленны, а их взгляды многообещающими. И сатиры, и нимфы дарили свою пылкую любовь и страстные ласки под одобрительную улыбку Эроса.
А в конце, когда все уставали и вино клонило ко сну, на смену любви приходила приятная усталость. Костер медленно угасал, превращаясь из ярко-оранжевого в малиновый, а затем, умирая, - в черный.
Но на следующий вечер костер вновь возрождался и снова был жарким и высоким. Веселье повторялось и было бесконечным.
Часто на этих весельях бывали братья Харона: Танатос, бог смерти, и Гипнос, бог сна. Хоть они и были близнецами, но были противоположностями: Танатос был черным, а Гипнос – белым. А если Харон обращался к ним, то Танатос всегда высокомерно отвечал ему, размахивая крыльями и вертя в руке погасший факел, а Гипнос отвечал спокойнее и тихо, у него были сложены крылья, и он вообще старался не разговаривать.
- Я хочу быть вместе с вами, - говорил Харон. – Ведь мы же братья.
- Но нам никто не нужен, - отвечали Танатос за двоих, – и даже ты, наш брат.
Они не любили вмешательства в их отношения, и старались избегать дружбы с кем-либо. Их не интересовали ни сатиры, ни нимфы - им было хорошо вдвоем; и они всюду ходили обнявшись – черный бог смерти и белый бог сна.
ЛЮБИМЫЙ МОМ
Ближе всего Харону был брат Мом, с которым они всегда и повсюду были вместе. С ним было нескучно, и юноша доверял ему все свои тайны.
- Любимый Мом, ну, почему, когда ты говоришь, то можно слушать день и ночь тебя? – спрашивал он. - А я, лишь только рот открою, и сразу скушен и неинтересен?
- Ах, милый друг, все это потому, что я красноречив и говорю все то, что нравится и что хотят все слышать.
Мом обнял за плечо его и заглянул в глаза.
- Тебе же, юный мой Харон, все хочется о правде говорить. Но правды не хотят, и не нужна она, да и неинтересна никому. Ее и гонят, потому что правда! - он провел рукой по щеке Харона. - В словах ведь много лжи, и чтоб достичь чего-то, врать надо самому и свято верить в ложь.
- Но я так не могу, мой брат! Ведь это же бесстыдно, мерзко, гадко! – воскликнул Харон, чуть отодвинувшись от Мома.
- На этом и стоит наш мир! Он лжив, и гадок, и бесстыден! В словах есть ложь, в молчании тоже ложь! В поступках и бездействии есть ложь! Она везде: в тебе, во мне, и всех! Она всегда – от сотворения мира и до конца его!
- Но есть ли правда?!
- Есть!
- И где, и в чем она?
Мом приблизил свое лицо к Харону и в самое ухо ему прошептал:
- Вся правда в том, что мир наш иллюзорен.
Затем он оглянулся по сторонам, посмотрел, нет ли кого близко, и, прижавшись к Харону, касаясь губами его уха, очень тихо произнес:
- Вся правда в том, что было до создания мира, и что потом произойдет.
Он обнял юношу и, чуть отстранив губы от его лица, произнес:
- Вот эту правду все боятся, даже боги…
И, не выпуская Харона из своих объятий, добавил:
- Бессмертны - вовсе не бессмертны. Они не вечны, как и весь наш мир.
Мом отстранился от друга, но, все еще обнимая его за плечи, сказал:
- Но не грусти, Харон прекрасный, - улыбнись! Не все так грустно и печально! Пока мы существуем, надо жить и радоваться! А ложь - царица слов, ей надо поклоняться с улыбкой на устах или в душе.
- Совсем меня запутал, милый Мом! И я не знаю уж кому и верить: тебе или тому, что говорят вокруг! Ведь ложь ужасна - не лучше ль с правдой жить?
Мом улыбнулся.
- Научишься - все врут. И чем ты будешь старше, тем больше будет лжи в тебе!
- Я не такой, как все! Ты это знаешь!
- Вот этим ты и нравишься, Харон!
- Спасибо, Мом! Я знал, что ты мне настоящий друг!
Харон обнял Мома и поцеловал его.
- Насмешливый мой Мом, ответь мне на вопрос, терзающий меня и день и ночь: в чем смысл жизни видишь ты?
- Каков вопрос! Он просто прелесть! Храни его и не меняй на глупые и лживые ответы!
Харон и Мом рассмеялись.
- А что любовь? Что есть любовь? – спросил Харон.
- Наивный мой Харон! Любви совсем нет в этом мире, есть только чувство близости – и все!
- Но разве можно жить и не любить? Зачем же жить?
- Жить, чтобы жить. И в этом есть секрет и мудрость жизни.
Харон вздохнул.
- Красавец Мом, ты знаешь все!
- Конечно, я же бог!
После разговоров с Момом, Харон уже по-другому смотрел на жизнь. Но в мире богов Мома не любили за его колкие насмешки и независимость. Не раз говорила Никта Харону:
- Пора найти занятие в жизни, милый сын! Нельзя все время веселиться и тратить время попусту свое! Не слушай Мома! Он глупец, насмешник и злословец!
- Ах, мать! - отмахивался он от ее слов. - Жизнь так прекрасна и легка! Мне вовсе не нужны работа и забота! Ведь вы же были молоды, как мы, и тоже веселились так же!
- С тобою говорить все тяжелей и тяжелей! Смотри, накличешь гнев богов! – сокрушалась Никта, но, как всякая мать, жалела сына и позволяла ему многое.
СУДЬБА
Время шло, Харон становился взрослее, у него появилась бородка, и он стал замечать, что ему все меньше и меньше хочется веселиться возле костра. Он уже не мог и не хотел кувыркаться и прыгать, как сатиры, а очаровательные взгляды нежных нимф уже были не так привлекательны, как прежде. Вино вызывало в нем быстрый сон, а любовные ласки становились не так желанны. Смешные насмешки любимого Мома тоже не веселили: в них он стал замечать злость, глупость и зависть. Харону становилось скучно и неинтересно с тем, что раньше забавляло; весь мир вокруг и мир в нем самом стали меняться - больше хотелось одиночества и тишины.
- Харон, ты изменился, - стали говорить ему друзья, - ты стал скучней, и больше нет любви в тебе!
- Нет, милые друзья, - отвечал Харон, - я прежний и люблю вас! Вам кажется, что я другой, я тот же!
Но он и сам чувствовал, что уже не такой, как прежде, и, действительно, меньше любит тех, кто ему был дорог. Почему с ним происходят перемены, он не знал.
Чтобы понять это, Харон обратился к своим сестрам-мойрам, богиням судьбы.
- Скажите сестры, почему мир стал меняться? Что происходит с ним? Или со мной?
Сестры стояли вокруг него в белых легких одеждах с цветочными венками на головах и рассматривали юношу.
Клото, богиня настоящего, сказала:
- Мне жаль тебя, Харон! Нет, правда, жаль! Совсем иными становятся судьба твоя и жизнь!
- Ужасным станет будущее, - добавила Атропос, богиня будущего. – Ты никогда не будешь богом в нашем мире.
И только Лахесис, богиня прошлого, промолчала. Ведь он уже был рожден, и от нее ничто не зависело теперь.
Клото, державшая веретено в руке, из которого она пряла, нанизывая события настоящего, порвала нить судьбы Харона, а Антропос, с книгой жизни и ножницами, искромсала ее на множество мельчайших частиц. Лахесис и тут ничего не сделала. Лишь весы прошлого в ее руках слегка качнулись и зазвенели.
- Так возжелали боги… - то ли она сказала тихо, то ли, невесть откуда взявшийся, ласковый ветерок, похожий на бога Зефира, это произнес.
- Вот дуры! Ну, какие дуры! Как можно глупыми такими быть?! – повторял со злостью Харон, убегая от них. - Не знают сами, что болтают! Как это богом не быть мне?! Мне!!! Сыну Никты и Эреба! Все братья у меня и сестры - боги! Не может быть такого никогда!
ЗА ЧТО?
Харон быстро бежал, спасаясь то ли от слов сестер, то ли от своей судьбы. Но вскоре он устал и присел на берегу реки. Его тяжелое дыхание стало медленнее и легче.
«Все выдумали сестры!» - решил он, успокоившись и отдышавшись.
Харон решил охладить разгоряченное лицо и даже нагнулся к реке, чтобы зачерпнуть воду, как увидел, что кто-то смотрит оттуда.
Кто это? Он отпрянул от воды. Чье это лицо? Что человек делает в реке?
«Утопленник, наверно, – подумал он, - один из тех, кто переплыть не смог реку забвенья. Их много сейчас на берегу живых».
Немолодое лицо из реки тоже пристально смотрело на него со страхом.
- Ты кто? – спросил Харон.
- Ты кто? – молча спросило лицо.
Еще не до конца осознавая и не понимая, что делает, он со злостью ударил по лицу в воде и громко закричал:
- Нет!!! Нет!!! Не я в воде!!! Не я!!!
Его крик, ужасный и страшный, потряс своды царства Аида. Стадо разъяренных быков не могло бы издать такой оглушительный рев. И все, кто это слышал, замерли в ужасе.
А Харон в бешенстве все бил и бил по воде и кричал. Его лицо исказилось и стало страшным.
- Уйди!!! Уйди!!! Не я!!! Не я!!! – орал он.
Но лицо из воды не исчезало, а тоже стало страшным и искривленным от волн и тоже молча кричало в воде.
Наконец Харон уже не мог кричать и в бессилии упал на берег. Он рыдал, его тело тряслось, и соленые слезы текли по лицу.
«За что?! За что?! Ну почему со мной?! И именно со мной?!» - спрашивал он себя и не мог найти ответа.
Вскоре усталость и опустошенность овладели им, и он заснул.
Сколько прошло времени, Харон не знал. Но когда проснулся, все так же лежал на берегу молчаливой реки. Он понял, что уже никогда не будет прежним и молодым, и холодное равнодушие овладело его чувствами и сердцем. А затем ненависть ко всему миру наполнила его.
Он снова подошел к реке и посмотрел на лицо в воде. Оно тоже смотрело на него с презрением и ненавистью.
«Ну, что ж, - подумал Харон, - что будет, то и будет…»
Никуда идти не хотелось, и он, молча, сидел на берегу. Ему стало страшно, что так, в одночасье, изменилась его жизнь, и пронзительное одиночество сковало его.
ТАК ВОЗЖЕЛАЛИ БОГИ
Здесь на берегу Харона и нашел отец.
- Ты никогда уже не будешь прежним, сын, - сказал Эреб. - Боль заглуши в себе, и жалость вырви из груди, пусть сердце станет камнем.
Он взял Харона за руку и повел вдоль реки к воротам царства мертвых. Перед тяжелыми коваными воротами сидел на цепи страшный Цербер, чей вой пугает даже богов. Он сильно рванулся навстречу, но тяжелая металлическая цепь, выкованная Гефестом, удержала его. Пес поднялся на задние лапы, и обильная ядовитая слюна закапали из пасти.
- Сюда, в врата Аида, все души будут попадать. Ничья душа обратно вернуться не должна. Запомни это!
Затем Эреб подвел Харона к темному большому челноку, похожему на древнюю гробницу.
- Здесь будут навсегда твоя работа, твоя жизнь, твоя судьба! Возьми вот шест, помощником он верным будет в пути тебе, - Эреб дал тяжелый и твердый, как копье, свежевыструганный шест, от которого исходил горький запах. - Шест не сломается и будет вечен: из мертвого он сделан дерева Аида. Теперь ты можешь плыть! Заждались души мертвых на берегу живых.
Харон покорно, опустив голову, слушал Эреба, но вдруг поднял голову и спросил:
- Скажи, за что, отец?..
Но тот молчал.
Харон сел в лодку и, впервые оттолкнувшись шестом от берега, поплыл к другому, неизвестному для него берегу.
Эреб смотрел ему вслед, пока лодка не исчезла в тумане.
- Так возжелали боги… - легкий ветерок подхватил слова и понес их над рекой в туман.
Вначале шест натирал руки Харону, и кровавые волдыри долго не сходили с ладоней. Но со временем ладони огрубели, верхушка шеста стала гладкой и блестящей, и уже было не так мучительно больно брать его в руки. А вскоре они окончательно привыкли друг к другу – Харон и шест.
ПЕРВЫЯ ВСТРЕЧА С ДУШАМИ
Навсегда запомнил Харон, как впервые увидел берег царства живых. Когда пустая лодка резко воткнулся в грязный песок, перед ней было так много душ мертвых, что все они стояли у самой воды, прижавшись друг к другу. Молча и испугано смотрели они на темный челнок и перевозчика.
Харон тоже рассматривал их.
- Боитесь меня? – спросил он.- Не надо бояться, я всего лишь перевозчик с одного берега на другой. Сейчас вы сядете в лодку, и мы отправимся в царство мертвых. Пусть первыми садятся те, кто давно уже ждет - от сотворения человека.
Первой зашла на лодку душа древней женщины, за ней потянулись души мужчин.
Набрав полную лодку, Харон, с трудом оттолкнувшись от берега, поплыл, помогая себе шестом. Речной холодный туман окутал чуть покачивающуюся лодку, и уже ее не был видно ни с одного, ни с другого берега.
«Не заблудиться бы!» - подумал Харон, вглядываясь в пелену и прислушиваясь.
- Бульк…бульк… - негромко и равномерно вонзается длинное копье в темные воды Стикса.
Вскоре показался и берег мертвых. Никого нет - Эреб ушел.
Лодка так же резко, как и на другом берегу, вошла в мокрый серо-желтый песок. Души осторожно выходят на берег и робко стоят, не зная, что дальше делать и куда идти.
Харон ведет их к воротам царства мертвых, пролагая тропу, по которой последующие души уже самостоятельно смогут идти.
Страшный Цербер, увидев души, громко зарычал, черная шерсть поднялась на его загривке. Души остановились, боясь подойти ближе, но Харон уверенно идет вперед. Увидав его, пес запрыгал и завилял хвостом, но тяжелая цепь не отпустила от ворот. Харон подошел к нему и стал гладить.
- Что, и тебе нашли работу? – обнимая пса, спросил он. – Вот и ты на привязи, как и я!
Все три головы громко заскулили, стараясь лизнуть в лицо шершавыми влажными языками. Раньше Харон часто играл с псом, они бегали наперегонки и кувыркались, и тот с любовью слегка покусывал мальчика. Харон вздохнул.
- Ну, принимай души, - сказал он Церберу.
Тот снова зарычал, а затем стал злобно лаять, брызгая слюной во все стороны.
- А мне пора, - сказал Харон и направился обратно к берегу, где была его лодка. На берегу живых еще много душ, ожидающих перевозчика.
Так началась работа, ставшая жизнью.
Харон отталкивает лодку и плывет от берега мертвых к берегу живых. Пустая лодка движется легче, высоко подняв борта и оставляя небольшие волны на воде.
- Бульк…бульк… - снова вонзается длинный шест в воду.
ЛОДКА НЕВОЗВРАЩЕНИЯ
Вначале еще было интересно: кто пришел? почему пришел? что произошло с телом в царстве живых? А потом наступило безразличие. Едва души заполняли лодку, Харон уже знал о них все - ничего нового нет в мире живых, все повторяется: старость, болезнь, убийство, война - люди не меняются. Им кажется, что появившись в царство живых, мир рождается, существует, любит, ненавидит, радуется, печалится вместе с ними. Людям хочется верить, что пришли в земной мир навсегда и что есть много времени для хорошего, для любви и добра - но делают много плохого, злость и ненависть наполняют их сердца, а бессмертные души из светлых и чистых превращаются в черные и гадкие. Жизнь они проживают так, как хотят, и ничего и никогда не могут вернуть.
В земной жизни люди - сильные, красивые, гордые, тщеславные. Там они возмущаются, кричат, требуют. Но таких душ Харон не знает – в его лодке покорные и жалкие, плотно сидящие и заискивающе, со страхом, смотрящие на него: у всех, живших на земле, есть грехи, вольные или невольные.
- Куда меня и что будет со мной? - этот вопрос постоянно задают.
- Не знаю, - привычно отвечает он, - и не хочу знать… Мне не положено этого знать… Это решение богов…
Что будет - то будет для всех. Из царства живых - в царство мертвых. Ни для кого не будет исключения.
Все больше душ молодых мужчин садится в лодку - наверное, война или чума. Нет, при чуме много душ женщин и детей. Очередная война в царстве живых. Там, наверху идет большая игра. А когда она не шла? Эта большая игра – жизнь.
Много приходит душ солдат - все они на одно лицо, совсем еще дети. Не было у них ни жен, ни детей, и уже никогда не будет. Да и жизни, вообще, и не было. Скоро о них забудут. А потом и родина, за которую отдали свои мальчишеские жизни, тоже исчезнет.
Тело той души убито на войне. И никто – ни мать, ни отец - не был рядом с телом, когда за душой пришла смерть. Только и успел молодой солдат сказать: «Мама». Грязная мокрая земля омыла мертвое тело, и в застывающих глазах навсегда угасало голубое небо.
А старики умирают своей смертью, их души не беспокоят, всегда тихие и покорные. Хотя все здесь тихие и покорные.
Вот душа женщины, умершей своей старушечьей смертью, оплаченной детьми и внуками, и облегченно вздохнувшими от ее долгой и тягостной жизни.
А есть люди мертвые уже при жизни. Они и живут, и чувствуют, как мертвецы. Они выживают среди людей, и им всегда не хватает ни времени, ни жизни.
Есть уставшие души. Тот одинокий сам не захотел жить, ему быстрее хотелось попасть в царство мертвых. Кто его осудит, если он сам себя не осуждает? В его глазах навечно отразились деревянная перекладина и петля.
В теле другой души в глазах застыло лицо убийцы, еще живущего человека, душа которого тоже сядет в лодку и тоже будет вопросительно смотреть на перевозчика.
Вот душа совсем маленького ребенка - ее ангелы принесли к переправе. Он не мучился и не радовался жизни.
А эта душа не хотел сюда идти - ее телу жилось хорошо: тело было богато, счастливо и думало, что вечно будет жить в роскоши и откупится от смерти. Оно хорошо жило в царстве живых, потому и боялось царства мертвых.
Вон душа, которая была счастлива: ее любили, и она любила. Что сказать? – Нечего.
Вот душа утопленника, в чье безвольное мягкое тело вцепились падальщики-раки, и скользкие блестящие рыбы отщипывают куски гниющей кожи. Он и не думал, что закончит свой земной путь в мутной воде, безвольно и с тоской глядя в непрозрачное солнце.
Новые души покорно стоит на берегу рядом с душами давно пришедших к переправе, долго бродивших в царстве живых и не хотевших успокоится. Тела остаются с землей, превращаясь в землю, а души приходят к реке.
И душа прекрасной юной девы, и душа мерзкой, никому не нужной старухи, бывшей некогда прекрасной девой, и душа мятежного гения, и душа покорного воина, и душа великого человека, и душа сидящего рядом ничтожного человека - все они сейчас в лодке Харона. Ничья душа не возвращается в царство живых и дважды не садится в лодку. Никто и ничто уже не может помочь душе - она навсегда остается одинокой.
Здесь то, чего боятся всю свою земную жизнь, и встречу с чем оттягивают. Прошлое смотрит на настоящее и существует в будущем. Как жили в царстве живых, так и будут судить в царстве мертвых. Кому-то это будет вечной наградой, кому-то вечным наказанием.
От этих мыслей Харону не грустно и не весело, и не печально. Был несчастлив – забудь об этом. Был счастлив – тоже забудь об этом. Умереть не страшно – быстрее, чем жить. Все когда-нибудь заканчивается: и страдания, и деньги, и счастье, и сама жизнь. И даже мертвые воды Стикса когда-нибудь закончатся.
- Бульк…бульк… - негромко и равномерно вонзается длинное копье в воды темной подземной реки Стикс.
ВОСПОМИНАНИЯ И СНЫ
Души приходят к Стиксу со своими воспоминаниями и снами - боги разрешают сопровождать их до переправы. Воспоминания налипают на душу и цепляются за нее, как ракушки на дно лодки, затрудняя движение. Чем больше воспоминаний, тем сложнее душе. Любовь, ненависть, стыд, чувственность - все это остается здесь, на берегу. Дальше воспоминания не нужны.
- Ты кто? - Харон внимательно всматривался в что-то, прижавшееся к душе. - Сон?
Что-то таинственно молчит.
- Чей ты сон? Этой души? - перевозчик посмотрел на душу. - Красивый сон.
Харон умолк, то ли задумавшись, то ли просто решив помолчать.
Сны всегда разные и не похожи друг на друга. Этот напоминает голубую бабочку. А рядом сон, как белоснежное облако. А вот любовные жаркие сны красного цвета - они желанны и мучительны. Зеленые – из детства, светлы, радостны и легки.
Сны стариков тяжелы, грустны, плаксивы. Женские - капризны и суетливы, они постоянно мешают друг другу и ссорятся. Мужские - невелики и бесстрашны. А сны подростков стыдливы и боязливы.
Вместе с тихими мягкими снами приходят и уродливые кошмары. Они даже иногда пытаются пугать перевозчика: рычат, кричат и страшно воют. Но Харон не обращает на них внимания: они безобидны и трусливы. А если уж сильно досаждают, то он отгоняет их шестом.
- Там ты не нужен, - сказал Харон голубой бабочке. - На том берегу нет снов… они там не нужны… не нужны и воспоминания… там вечное забвение…
Сон еще немного постоял возле души, навсегда прощаясь. Он еще долго будет ждать душу, увезенную в царство мертвых, и бродить по берегу, а потом исчезнет.
Воспоминания и сны похожи на преданных собак, которые верно служат своему хозяину, пищей для которых является его жизнь. А потом долго тоскуют и скулят без него. Никому не нужны чужие сны и воспоминания.
Харон не знает, что такое сны - брат Гипнос не давал ему снов.
- Зачем они тебе? – спрашивал он, и сам же отвечал: - Ведь сны – обман, ненужный и плаксивый.
Когда Харон ложится отдыхать и засыпает на берегу мертвых, то там снов нет, и ничто не мешает. А если он засыпает на берегу живых, то сны даже не подходят к нему, а робко теснятся стайкой невдалеке, боясь приблизиться.
Тела растворяются в земле, души уходят в царстве мертвых, а воспоминания и сны исчезают на берегу живых. Так будет всегда, пока существует мир и существуют боги.
- Бульк…бульк… - шест входит в реку и выходит из нее.
ЖИВЫЕ В ЦАРСТВЕ МЕРТВЫХ
Когда изо дня в день видишь одно и то же и уже все передумал, то давние воспоминания неожиданно приходят и навязчиво не покидают. Как хочется забыть некоторые из них! Харон не любил вспоминать, как целый год он провел в тяжелых кандалах, причиной которому были Геракл, Пирифой и Тесей. Харон мрачнел.
В один из дней все было как обычно. Он уже умело водил лодку и, медленно подплывая к берегу, смотрел на нос лодки, который должен был воткнуться в привычное место. Но когда Харон поднял глаза, чтобы посмотреть на ожидавшие души, то увидел среди них живого человека. Он сначала не поверил – живые не приходят к Стиксу на переправу, это запрещено богами.
Среди мертвых покорных душ был Геракл, высокий, красивый, мужественный. Его мощные ноги крепко стояли на песке, а большие бугры мышц выпирали под смуглой лоснящейся кожей.
Души расступились, освобождая ему дорогу.
Еще не говоря с ним, Харон почувствовал, как его сердце сжалось от страха и предстоящей беды.
Геракл снисходительно смотрел на перевозчика и улыбался полными красивыми губами, а в блестящих коричневых глазах было веселье. Он был уверен в своем превосходстве и силе - никто и ничто не могло ему сопротивляться.
- Перевези нас на тот берег, Харон! – громко крикнул он испуганному перевозчику, хотя тот и так хорошо все слышал.
- Нет! Я не могу! – жалобно заговорил Харон. - Ты же знаешь, что боги запретили живым находиться в царстве мертвых!
Он даже пригнулся, ожидая удара и униженно смотря снизу вверх.
- Мы тебе щедро заплатим! – засмеялся Геракл.- Чего ты хочешь? Ты, наверно, совсем забыл, что такое золото? Я дам тебе столько богатства, сколько ты захочешь! Может быть, ты вспомнишь вкус вина! Я принесу тебе самую большую амфору самого лучшего греческого вина! А может быть, ты хочешь вкусной еды? Лучшее мясо и лучшие фрукты из лучших садов будут у тебя!
Геракл хохотал.
- Хочешь, я приведу тебе самую красивую живую женщину! Или, может быть, ты хочешь…
- Нет! Нет! – Харон перебил его, он так испугался, что даже замахал руками. – Мне ничего не надо! Это не я решил! Такова воля богов!
- Но я же сам полубог! – Геракл перестал смеяться и начинал злиться на этого бестолкового упрямца.
- Да, - согласился испуганный Харон, - это так. Но ты же не бог!
Но Геракл уже не слушал его. Он зашел в лодку, а следом за ним зашли его спутники.
- Так ты еще споришь, глупец! Вези, жалкий бездельник! – приказал он.
- Нет! Нет! Я не повезу! – лицо Харона исказилось от смертельного страха.
- Повезешь! – Геракл подошел к нему и так сдавил его горло, что у того потемнело в глазах и сильная боль взорвалась в голове.
Несчастный Харон вынужден был сделать так, как захотел Геракл.
Зачем ходили они в царство мертвых и что там делали – он не знал, да и не хотел знать. Но когда они пришли обратно и снова сели в лодку, Харон уже не сопротивлялся - ему уже не хотелось опять почувствовать крепкие пальцы Геракла на своей шее. Он покорно вел лодку к берегу живых. Впервые к берегу живых его лодка шла не пустой. Он знал, что будет наказан, и это его угнетало.
Вот уже и берег живых.
- Работай дальше, дружище! – Геракл похлопал тяжелой ладонью Харона по плечу и засмеялся.
Затем легко спрыгнул из лодки на берег и молча, не оглядываясь, пошел дальше. За ним пошли его спутники. Они сделал то, что им было нужно, а остальное их не интересовало.
Целый год потом несчастный Харон был закован в тяжелые цепи. И это было, конечно, несправедливо. Но разве существует справедливость, даже среди богов? - уж об этом он знал не понаслышке. Харон вздохнул.
«Совсем, как Цербер».
Был еще случай. Не такой неприятный, как с Гераклом.
Когда Харон, приближаясь к берегу живых, вновь увидел живого человека среди душ, - он не захотел опять надеть кандалы. И он бы не перевез Энея – тот был не так силен, как Геракл, с ним бы он справился. Но Эней ничего не говорил, а держал в руках золотую ветвь, которую пророчица, кумская Сабилла, помогла добыть ему. Она указала в лесу у озера Аверн священную золотую ветвь, служившую живому человеку пропуском в царство мертвых.
Как завороженный, смотрел Харон на ветвь и ничего не мог поделать с собой. Голова ничего не соображала - божественный блеск золота овладел его мыслями и телом.
Золотая ветвь приказывала:
- Харон, отвези Энея на берег мертвых и привези обратно!
И Харон не мог не смог сопротивляться этому приказу. Он так же, как и в первый раз, не знал, что делал живой человек в царстве мертвых. Но за этот перевоз боги не наказали его, то ли потому, что у Энея была золотая пальмовая ветвь, то ли потому, что Эней был сыном богини Афродиты, а может потому, что... Кто знает мысли богов?
После таких воспоминаний Харон становится злым и раздражительным.
- Быстрее, быстрее! Не задерживайтесь! – покрикивает он на покорные и испуганные души.
ХРОНОС
Однажды, в очередной раз перевезя души, Харон отдыхал на берегу. Он даже закрыл глаза и слегка задремал, но почувствовал, как кто-то остановился и смотрит на него. Открыв глаза, он увидел бога времени Хроноса.
- Привет, дружище мой! – сказал тот и присел рядом на камень-трон.
- Привет, - ответил Харон, чуть подвинувшись.
Хронос был толстый, голый, с большим животом, козлиными ногами, покрытыми густой черной шерстью и серыми копытами. На лице была борода, седая, редкая и длинная. В руках он держал часы времени, в которых магический песок перетекал из верхней части в нижнюю.
- Сегодня на сатира ты похож, опять чудишь, - сказал Харон, слегка зевнув.
От Хроноса всего можно было ожидать. В прошлый раз он был красным жарким огнем. А бывает то водным столбом, то большой винной амфорой с непристойными рисунками, а один раз – вот удивление! – превратился в Харона, и получилось, что он сам с собой разговаривал.
- Да, я такой сегодня.
- Что означает этот твой наряд сейчас?
- Ничто, мой друг, ничто, кроме того, что нравится сегодня быть таким мне.
Харон не спрашивал, куда и откуда идет Хронос? И тот не интересовался его делами - все и без слов было ясно. Они давно знали друг друга, и им было о чем поговорить и о чем помолчать. Но лодочник, посмотрев на песочные часы, спросил:
- Мой друг Хронос, когда-нибудь переворачивал ты времени часы? Песок судьбы из будущего в прошлое летел? Был в прошлом ты?
Хронос молчал. Немного копытом поводил по земле и затем шепотом спросил:
- Зачем тебе, Харон, знать это?
Показалось, что темные каменные своды стали ниже и прислушиваются к их разговору.
«И, правда, ведь… зачем?» - подумал Харон, все еще не отрывая взгляда от часов. Песок сыпался медленно, порой замирал, а иногда двигался быстрее, но никогда не заканчивался.
Самое дорогое – ни золото, ни деньги, ни слава, ни почет, ни сытая жизнь; самое дорогое – это песок в часах Хроноса. Все, существовавшее в прошлом, существующее сейчас и будет существовать, подвластно песку времени.
Вечную тишину расплескивали речные волны, в которых отражались два существа.
- Богам не нужно возвращения прошлого, - продолжил Хронос.
Он встал и подошел к реке, зачерпнул воду в ладонь и, наблюдая, как она по капле падала обратно в Стикс, создавая круги, сказал:
- Во всем порядок должен быть: Стикс должен течь лишь в сторону одну. Оно вернуться не должно сейчас. Ты знаешь, говорить о нем не нужно, запрещено и думать об Оно. Оно услышит и придет само. Тогда, не будет ничего: ни Хаоса, ни Мглы, ни Космоса, ни всех богов и ни людей – Земли не будет.
Хронос потряс бородой и продолжил:
- Но люди не хотят власти богов и равным сочли себя им. Они капризны, своенравны, хулят богов и ждут Оно. Они всегда и постоянно говорят о нем - вот потому несчастья с ними происходят.
Харон вздохнул: Хронос был прав.
- Да, это так – я вижу это в лодке. Все больше зависти и ненависти в людях, и каждый богом мнит себя, бессмертным и свободным. Добра и жалости нет в них - да и уже не будет. Это так.
Харон, как завороженный, смотрел на песок в часах.
- Как долго мне перевозить еще? Что берег мертвых, что живых – мне все равно, я много повидал. Устал. Когда я отдохну? Когда же навсегда останусь я на мертвом берегу? Что жизнь моя? Что смерть?
- Да, скоро, друг мой, - вот только последняя душа коснется челнока. Уж время близко. Жизнь - недолга, суетлива; смерть - вечна и покойна.
Хронос еще немного постоял и, ударив копытом о песок, легко побежал.
- Увидимся! – крикнул он Харону через плечо. – В моих часах еще течет пока песок!
Бог времени исчез в глубине мертвого царства.
Харон подошел к лодке, осмотрел со всех сторон: нет ли где течи – сел в нее и, оттолкнувшись от берега, поплыл.
И снова к другому берегу, где ожидают переправы души. Они идут и идут, ждут и ждут - еще не был берег живых пуст. Харон перевезет всех, никто не останется, каждый будет в лодке Харона между двумя берегами – от берега живых к берегу мертвых.
- Бульк…бульк… - вонзается пока шест в воды Стикса.