15. Отчет о практике

Людмила Ткачева
Меня зовут…, впрочем, какая разница как меня зовут.
Я - студентка четвертого курса филологического факультета педагогического университета.
Мне нравится наше  старое  здание, которое источает дух науки, оставленный предыдущими поколениями студентов и профессоров.
Другие вузы города, словно не намоленные храмы: светло, тепло и пусто.


Исходная позиция выбора мною профессии была такова: надо обрести форму, а содержание подтянется.
Конечно, хотелось бы учиться в Ленинградском университете, но это явно не мой "калашный ряд".
 
Скоро предстоит пойти на практику в школу. Я очень боюсь, а чего и сама не знаю.
 
Успокаивает только то, что у нас есть руководитель практики.
Он – то, наверняка, подстрахует и поможет в трудную минуту.
Сегодня я несу ему подробный конспект урока.
Время для меня не удобное – вечер. Вернее, это не удобно Сашке - моему парню, но ничего, «перетопчется».


Все, все - опаздываю, аудитория четыреста пятая.
Приоткрываю дверь, – никого.
Вхожу в кабинет, располагаюсь со всем своим имуществом: методичками, лекциями, школьными пособиями, учебниками, словарями. Просматриваю конспект урока, кое-что повторяю наизусть.

За дверью слышу шаги.

Входит Он, тот, кому я безраздельно доверяю.
Росточком не больно – то вышел, но мой Сашка и того меньше, со мной один в один.
Одет методист не с шиком, но аккуратно, знать жена заботится.
Лоб высокий, ленинский, портит его только кудряшка, как у утки на хвосте. Улыбается, и это воодушевляет.
-Ну, тис, с чем пожаловали?

Достает ключ из кармана, закрывая дверь, поясняет: что бы не мешали.
Кладу тетрадь на преподавательский стол. Это подробный конспект первого в моей жизни урока - плод бессонных ночей.

Я понимаю, что такие конспекты никому не нужны, и даже вредны. Учитель практически ведет свой урок, как пилот, «по визуалу».
Быстрая смена ситуаций на уроке, как быстрая смена погоды за бортом самолета.
Только интуиция и импровизация поможет удачно посадить столь хрупкую конструкцию на заброшенный аэродром.

Конечно, все должно быть основано на хорошем прочном знании «матчасти».
Короче говоря, я была готова к уроку.

Вот он берет мою тетрадь, на голубой обложке которой буйно цветет японская сакура, и углубляется в чтение.

Перевожу дух и готовлюсь отвечать на его вопросы.
Но их нет, и я волнуюсь.
Перелистывая очередную страницу моего фолианта, и не поднимая головы, он вдруг говорит:
-Раздевайтесь.

У меня синхронно открывается рот, и выпучиваются глаза.
Я замираю от ужаса и боли за свою дальнейшую судьбу.
Мне и Сашка говорил, что я уже стала, как одержимая.

Все. Я сошла с ума, скатилась с катушек, чокнулась, спятила во время подготовки к уроку.
Я сощурилась и посмотрела на преподавателя, стараясь не встретиться взглядом.
Ну, ничего не совпадало: его фигура, сосредоточенное лицо и услышанные мною слова.

Может звукоряд, вопреки законам физики, опередил видеоряд?

Скорую, мне нужно вызвать самую скорую помощь, я - помешалась!
Но кто ее вызовет? Только Сашка!

Мысленно я уже в приемном покое, близлежащей психбольницы на улице Войкова – известного убийцы.

 
Мы с ребятами еще ржали, что рядом с педуниверситетом - "дурка, с "физакадемией – роддом, финансовый институт угнездился около тюрьмы, а медакадемия соседствует с кладбищем.

Ой, не до шуток сейчас.

Нет, пусть меня отвезут лучше за город в парк, в Гедеоновскую больницу.

Титаническим трудом налаживаю диалог с самой собой:
-Что он спросил?
-Нет, он не спросил, он сказал – раздевайтесь.
-В каком смысле?
-Что это, шутка?
-Это слуховые галлюцинации…!

Значит, жди зрительных.
Все, мысленно я уже в белой смирительной рубашке с завязанными сзади длинными рукавами. Рядом медсестра со шприцем успокоительного средства.

За дверью плачет мама:
-Я же тебе говорила не иди в Пед., иди в Мед.
В семье должен быть свой врач, чтобы в больнице тебя не отравили или не зарезали.
-Поздно, мама!
-Где я?

В открытую фрамугу ворвался свежий ветерок с улицы.

Так, спокойно. Надо преодолеть скованность. Оглядываю помещение.
На стенах висят портреты.
Это кто? Гоголь? Он мне не помощник.
А это? Там написано что – то мелким почерком. Добрый, видать, человек.
Этого я знаю – это «наше все».

Мельком глянула в окно.
На улице сумерки, почти ночь. Пора спать.
Сон разума рождает чудовищ. Я – чудовище. Мне нельзя в школу к детям!

Снова слышу голос:
-Раздевайтесь и ложитесь.

-Кто это сказал? Он!

В моей сумочке, брошенной на стол, забарахтался и застонал телефон.
Мне не нравился этот рингтон, поставленный Сашкой, но сейчас он вернул меня к действительности.

Не доставая его, я схватила сумку за одну ручку и ломанулась к двери.
Ключ повернула в одно мгновение.
Каблуки выбивали сумасшедшую дробь из лестничных ступенек, подобно бешеному ксилофону.
Вестибюль, крыльцо, еще пять ступенек, глоток весеннего воздуха, бегом через дорогу, машины визжат тормозами.

-Марина, ты куда? - кричит мне вслед Сашка.
Догнал, схватил за руку:
-Что случилось?
Смотрит в глаза. Я его не вижу.
-Успокойся.
Заплакала.
***
На следующий день в школе методист вернул мне тетрадь и спокойно спросил:
-Почему вы вчера убежали?
Я – онемела.

Больше я не ходила на консультации, не предъявляла конспектов, не оставалась на разбор уроков, даже своих.

За практику мне поставили «отлично».