Забытые
Ни кто не забыт и ни что не забыто. Так должно быть, во всяком случае, очень хочется.
Грех не помнить о поколении, сломавшем фашистскую военную машину. Постепенно открывают завесу тайн о Корейской войне, узнаём про события в Анголе. Многое знаем про Афганистан, внутренние конфликты.
Хочу немного рассказать о чернобыльцах. Не потому, что сам работал в зараженной зоне, а потому, что знаю этих людей. Не о тех, кто бил себя кулаком в грудь и кричал о своём героизме, большинство было простыми мужиками, скучными и порой занудными.
Называть нас мужиками начали ещё в подготовительном батальоне, это было в Майкопе. В те времена, страна была ещё многонациональной в полном смысле этого слова. Призваны были Русские, калмыки, карачаевцы, кабардинцы, осетины и ещё много какие народности. Не смотря, на единое обмундирование, были мы довольно пёстрым коллективом.
Мы уже знали, что ждёт нас впереди, хотя нам командование с честными глазами, обещало работу в городе спутнике Славутиче. Их можно было понять, был такой приказ.
Набрали нас с перебором, потому что, на наш взвод не хватило офицера, комвзвода. Самым старшим у нас был сержант срочник. Нам повезло с ним, первое, он был уже дедом, второе – довольно спокойным парнем и как полагается, знал золотое правило: Солдат спит, служба идёт. После пары дней отведённых на привыкание, переодевание, нас повели на полигон.
Полигон готовили для каких – то других целей, но когда для ликвидации последствий аварии требовались и требовались люди, его и приспособили для обучения химиков – дегазаторов. С радиацией не сталкивались даже офицеры батальона. Это стало понятно, когда мы уже работали в зоне аварии, их байки мало походили на реальные дела. Но отсчёт уже пошёл, мы учились.
Первое занятие было самым запоминающимся. Надо было научиться надевать защитный костюм за положенное время.
Построили нас в шеренгу, разложили мы этот ОЗК, сержант стал объяснять, что и в какой последовательности делается. Далее случился анекдот….
Один из нас, по работе частенько работал в таком костюме на производстве, видимо, хорошо соображал, как с ним обращаться. Со смехом предложил сержанту пари: Если наденет всю эту резину вперёд его, то нас оставят в покое, если сержант облачится быстрее, то мы будем делать всё, что он потребует. Наш мужик на несколько секунд раньше застегнул последнюю пуговицу.
Почесал сержант голову и признал поражение. С тех пор он приводил нас на территорию и исчезал до времени обеда, вот выспался за всю прежнюю службу.
На соседних площадках взвода нацепив на себя всю эту резину, мыли старую машину водовозку какими – то порошками, слушали лекции офицеров. Думаю, лекторы не очень охотно выполняли свои обязанности.
Картина на нашей площадке по энергетике, походила на известную картину, где казаки пишут знаменитое письмо. Часть из нас честно спала, завернувшись в плащи ОЗК, часть проводила время весьма романтично, играли в карты.
Игры было две: Дурак обыкновенный и в козла. Игроки в Дурака, после проигрыша надевали часть от хим. костюма. Начинали с противогаза, затем шли чулки, далее был плащ. С каждым новым дураком, его застёгивали ещё на одну шпильку и так до полного. Если удавалось отыграться, по всё шло в обратном порядке. Смеху было много. Противогаз оставлял уши открытыми, потеха была, когда фигура в таком головном уборе бубнила маты и пыталась разглядеть через кругляшки для глаз свои карты. А одетые по полной, матерились, пытаясь удержать карты грубыми рукавицами.
Вторая компания играла по иным правилам и в Козла. Оставшиеся козлами, должны были вскопать сапёрной лопатой один квадратный метр грунта. Тут тоже стоял густой туман мата, ждущие своей очереди, так же матом подгоняли игроков. Видимо все стремились копать и копать твёрдую глинистую землю. Спящих можно отнести к медитирующим философам. Им не мешали крики азартной части человечества, они витали высоко в облаках. Позже выяснилось, копать в этом месте нельзя, почему нам так и не сказали, было поздно.
Самым странным был, наверное, я сам. Привёз с собой инструмент для резьбы по дереву, в перерывах, между сном и наблюдением за играющими, вырезал всякую всячину. В ход шли дощечки от ящиков, стойки для палаток. Моё хобби находило понимание, все безделушки пользовались спросом. Ещё удивил многих, брился опасной бритвой. Смотрели на меня как на самоубийцу, но мало кто знал, что более 15 лет до этого я брился именно такой бритвой. Как точить её и править этот прибор, научился у своего деда. Он не признавал безопасные лезвия.
Уже в расположении батальона были нарды, травля анекдотов и конечно сон, валяться на кровати не возбранялось.
В соседнем взводе был интересный мужик.
Поскольку большинство из нас были курильщиками, и курение ещё не боролось с некурением, дымили в курилке здорово. Так вот он любил вырезать мундштуки. Использовал какой – то кустарник, его стебельки по центру имели пустоту, и легко можно было прочистить на любую длину. Отрезав ветку, прочищал сердцевину, затем загибал всяко разно, связывал нитью и подсушивал. Половина роты курила сигареты с его мундштуками. Так и прозвали трубочником, он не обижался.
Поскольку нас не собирались отправлять на работу в зараженную зону и, тем более, домой, стало надоедать однообразие. В самоволку ходили мало, свирепствовала комендатура. Были разок в увольнении, так наш сержант посоветовал, увидите Уазик, в нем усатую физиономию, бегите в ближайшую подворотню и дальше. Комендантская губа славилась жестокостью, туда подбирали охрану не из самых порядочных.
Бывали и кухонные наряды, работа тоже не из приятных. В один такой наряд увидели свежепризваных солдатиков. Какие у них были перепуганные физиономии, мы – то уже забыли, какие были сами.
У нас у всех дома остались дети разных возрастов. Мы специально в бачки для их столов наливали борщ и кашу по самые края, по договоренности с поварами, в ущерб себе. Не думаю, что новобранцы это заметили, но мысль о том, что они не остались голодными, грела.
Однажды командиру нашей роты взбрело в голову устроить генеральную уборку. Это означало, вынести все кровати и тумбочки на улицу, отмыть полы и заново намазать их мастикой, затем натереть до блеска. Обычно досуг проводили за сном, кто – то бродил по городку, картёжники выяснял, кому лучше идёт масть.
Вынесли первый десяток кроватей, поняли, таскать железяки по лестнице со второго этажа, не самое приятное занятие. Решили сдвинуть оставшиеся в один угол казармы, разобраться с полом, затем повторить всю процедуру с остальным. Так и сделали.
Вскоре, после окончания работы, появился наш командир. Надо было видеть, как он был недоволен, ведь он приказал выносить кровати на улицу, а тут инициатива снизу, нарушение приказа. Смешно было видеть, молоденький офицер кричит на пожилых и хмурых людей. Самый молодой из нас, был старше его на несколько лет. Но повторить уборку он не решился, могли и послать подальше, то, что ждало нас впереди, было гораздо страшней гнева этого мальчишки.
На том всё и закончилось.
Через полтора месяца нашего пребывания в Майкопе, отправляли первую партию мужиков в Чернобыль. Что – то подтолкнуло меня, уговорил сержанта включить меня во вторую партию, взятку ему дал деревянными ложками, посмеялись, конечно, но в список я попал.
Вместе со мной поехали два моих земляка. Жили они не совсем рядом, но в Майкопе, каким – то образом сдружились, почти постоянно что – то рассказывали друг другу, с умильными лицами, порой заявляли, что почти братьями стали. Много лет спустя, встретил одного из этих «названых братьев», оказалось они, вернувшись, домой так больше и не встретились. Ехать – то в гости всего 60 километров.
Везли нас поездом в Белую Церковь, было интересно смотреть на пробегающие пейзажи, когда ещё можно будет столько увидеть. Многие спали, просыпаясь, что бы порыться в ящиках с сухим пайком и снова сон.
Проезжали Кривой Рог, сначала увидел желтоватую дымку, потом въехали в это, запах был не самый приятный, пока не покинули этот огромный район.
В Белую Церковь приехали ночью, в казарму нас не повели, расположились в летнем клубе. Сразу нас окружила пёстрая толпа торговцев. Майки с фотографиями, какие – то сувениры.
Почти по-цыгански хватали за рукава, хвалили свой товар, приходилось грубо отправлять их куда подальше. Вскоре подошли автобусы и снова дорога.
Проезжали сосновые леса, украинские деревушки, во многих дворах были гнёзда аистов, впервые видел такую картину.
В Иванково, столкнулись с грубостью писарей, такие же, как мы мужики, но ухватившиеся за тёплые места, буквально рычали, срывались на крик. Так хотелось врезать по сытой физиономии, но начинать с конфликта не стоило.
Прибегали какие – то офицеры резервисты, отбирали в писарской документы, называли фамилии и уводили людей с собой, говоря оставшимся, завидовать им будете.
Остались чуть более десятка, уже стемнело, увидели своего из Майкопа, уехавшего ранее. Он с офицером пересчитал нас и объявил, все идут к ним. Так мы оказались в Рембате.
Поселили в палатки, которые уже второй год были приютом таким же мужикам. Ещё повезло, полы были покрыты линолеумом, в некоторых пол был дощатый и скопившаяся вода делала вонючую грязь.
Было много украинцев, даже живущих совсем поблизости. Снова пара дней на ознакомление и распределение на работу. Попал в бригаду, работающую на понтонном мосту через Припять возле городка Чернобыль. Работа не пыльная, вода рядом, одна беда, понтоны в приличном износе и катера не в лучшем техническом состоянии, а мост на ночь убирали катерами и утром снова ставили на прежнее место. По ночам по реке шли суда с грузами.
Моя задача была латать понтоны, где – то приварить латку, заварить трещину. Иногда занимался ремонтом сапёрных катеров. По - прежнему, вырезал из дерева всякие безделушки, когда было свободное время. На мосту работали понтонёры срочники, видя мою резьбу, они прозвали меня мастером. Однажды я слегка порезал себе палец, вот была суматоха у них, искали бинты и йод, ведь мастер порезался….
Народ в палатке был очень интересный. Один парень из Донецка неплохо играл на баяне. Как – то играя, запел, всего одно слово: Бырьбырь, но это было так здорово, «зал» рукоплескал.
В палатке жили, официант из офицерской столовой, водитель машины, на которой возили командира роты, истопник солдаткой столовой и простые работяги.
Водитель машины командира роты, мужичина вдвое шире меня в плечах, на гражданке работал лесничим, где – то в Ставрополье. Не помню повод, но мы попробовали бороться. Где – то около минуты мне удалось устоять, потом я вырвался и объявил себя победителем. Ведь мне удалось устоять минуту против такого бугая. Всей палаткой признали мою победу. Так вот этого парня, парой слов убил дохленький официант.
Получалось, выезжая на работу, мы постепенно набирали предписанную командованием дозу облучения и нас отправляли домой. Всё это укладывалось в три месяца. А этот официантишка, нашептал ему, что слышал разговор офицеров, те, кто мало ездит в Зону, будет находиться здесь полгода.
Честно скажу, тяжковато было нам. Говорят, что радиация неощутима, не видима и прочее и прочее. Но почему тогда случалось замечать, голова казалась чужой, видно было по окружающим, подавленность, люди вяло отвечали на вопросы. Это было не каждый день. Не далеко от палаток лежали неисправные двигатели от машин, листовой свинец, дозиметр сигналил, что они прилично излучают полученный ранее нейтроны, протоны и электроны. Увозить это ни кто не собирался. Так и жили.
Где – то раздобыли гармошку, скорей всего нашли в брошенной деревне, Так же добывались телевизоры, швейные машинки.
Есть гармонь, отыскался и гармонист. В курилке, после работы всегда было много народа. Слушали гармониста, вспоминали все анекдоты, кто – то смотрел, как я режу из дерева ложки. Мне как – то сказали, тебя надо в музей посадить, как экспонат, показывать будешь, как ложки вырезают, мало, кто уже это может.
После работы была традиционная баня. Истопника назначали утром на разводе, к приезду бригад, баня полыхала жаром. Может именно она помогала снять напряжение, после виденной радиоактивной пустыни.
Когда мы проезжали брошенные деревеньки, все разговоры стихали. Молча, смотрели на окна домишек, на окнах остались занавески, ветер хлопал ставнями. Кладбища заросли лебедой, выше крестов. Изредка пролетали вороны. Нигде не было видно голубей и воробьёв, эти птицы живут там, где живут люди. Это угнетало, давило на каждого по - своему.
Чистили нам мозги и командиры. Замполит каждое утро объяснял нам, что понимает, мы уже взрослые люди и командование не требует с нас, как с молодых. Но замполиты, заработав себе льготы, уезжали, приезжали новые за льготами.
Сидели как – то в каптёрке у старшины, что – то перешивали на машинке. Входит очередной замполит, бросает на стол робу – песчанку и коротко бросает, ушить надо…. Вышел, не сказав больше ни чего. Переглянулись, усмехнулись и убрали его робу на полку.
Через час прибегает, узнать результат, увидел, что ни кому нет дела до его штанов, схватил свою одежду и убежал. Тут же приходит командир батальона, с изрядным запахом алкоголя, осмотрел нас мутными глазами, мужики мы не слабые, могли и силу применить, он это понял. Всё, на что его хватило, это сорвать катушку с нитками с машинки и уйти. Посмеялись, достали новые нитки и шитьё продолжилось. Ходил слух, что комбат и его замполит воевали в Афганистане, как – то не очень верилось.
Работал с нами один оригинал, каждый день после работы, от него несло одеколоном, и глаза были мутно весёлые. Это снимался стресс, называлось – раздавить панфурик. Стопка одеколона, дёшево и не хуже водки.
Как правильно давить панфурик, рассказывал другой, кажется из Волгограда. Он знал все добавки, которыми снимался запах парфюма с любой жидкости. Ещё он рассказывал, работал на заводе, где изготавливалось стоматологическое оборудование, по частям принёс всё, чем оборудуется кабинет зубного врача. Рассказывал, как это здорово, после работы сесть в кресло, вытянуть ноги, коньяк, сигарета, отменный отдых….
В районе Иванково было несколько воинских частей, каждое утро в район работ уходили колонны с «партизанами», так всегда называют призванных из давно отслуживших срочную службу. Была рядом Двадцать пятая бригада, довольно крупное подразделение, в отличие от нашего батальона.
Мы, честно сказать, им не завидовали. У них утренний развод проходил торжественным маршем с оркестром, даже была вечерняя прогулка, тоже под оркестр. Возили их в Зону на работу большой колонной машин, сопровождала их военная автоинспекция. Ваишные машины периодически включали сирену, колонна двигалась с малой скоростью, сильно походило на похоронную процессию.
Была у них маленькая возможность сбежать с работ в зараженной зоне. Им выдавали специальный пропуск, каждый партизан обязан был иметь его при себе во время работы. Можно было специально потерять его, поскольку пропуск не возобновлялся, партизана в Зону не пропускали, ему находили работу на территории части. Этим приёмом пользовались многие.
Элитой считали себя писари в штабе, официанты в офицерской столовой, уборщик командирского домика, но в среде партизан их не уважали.
Очень тяжёлой была работа на кухне. Повара работали в тесном помещении, где стояли обычные полевые кухни, пышущие жаром. Металлический потолок кухни летом раскалялся на солнце, жарило их со всех сторон, открывая двери, получали сквозняк. Дозы им писали, как и ездящим на работу в Зону, но они заработали это, не то, что писари и официанты.
Когда создавали нашу бригаду, для ремонта понтонного моста, бригадиром назначили мужика, с виду обычного, не слабого, во всяком случае. Только вот съездив несколько раз на работу, запаниковал, стал пить много минералки, утверждал, что выводит из себя радиацию. Потом сбежал от работы, устроившись в столовую, вроде завхоза или заведующего. Конечно его сразу запрезирали. Но он попал в «элиту» и наше мнение ему было малоинтересно.
Был в части ещё один специалист, шил на заказ головные уборы, подобные обычных, но с понтами, их и носила всякая «элита». Вообще эти головные уборы назывались «пидорками» (прошу простить за это слово, но из песни слово не выбросить).
Новоявленный зав столовой заказал и себе это. Сидим в курилке, точим анекдоты, кто – то рассказывает о своих родных местах. Подходит беглец к курилке и хвалится, какую он себе «пидорку» оторвал…. Не выдержал один из сидевших и отрубил: «Ты и в старой был пидором, и в этой, им остался». Лезть с кулаками этот тип не решился, так и убрался восвояси опущенным. Призвался он из Грозного, вскоре у них началось не хуже Чернобыля, жив, остался или нет, не знаю.
Случился мне наряд, дежурить в штабе на телефоне. Звонит телефон, ответить надо, либо позвать кого, даже подремать можно.
Зазвонил как – то телефон, просят позвать командира батальона. Узнал у дежурного офицера, что командир в своём домике и сообщаю абоненту, который забыл представиться, командир у себя, надо звонить прямо ему. Какой ливень мата полился из трубки, кричит мой абонент, что бы я соединил его с командиром, иначе мне будет очень плохо…. Не стал я возражать, просто положил трубку на стол и сообщил дежурному офицеру, что трубка сильно матерится. Тот засмеялся и согласился, пусть поматерится. Минут через пять, брынькает звонок телефона, докладываю, что дежурный, слушаю, как полагается, а это телефонист на коммутаторе, просит положить трубку на аппарат, у него отбой не сработал.
Вообще офицеры резервисты не позволяли себе грубостей, а вот кадровые могли нести такой мат, что просто уши отказывались воспринимать такие команды.
Не стану говорить, что среди нас были все трезвенники, умудрялись добывать водку, даже привозили из Киева вместе с грузами, свои же водители партизаны. Был забавный случай, кто – то настучал комбату, что есть пьяные. Комбат, его фамилия красуется в моём Военном билете, сам почти всегда был пьян. Его физиономия помидорного цвета, не вызывала уважения, но он командир. Так вот он построил всех, и, пропуская по одному мимо себя, пытался вынюхать пьяного. Посмеялись, конечно, но осадок остался. Думаю, свой страх перед радиацией, он заливал водкой.
Закончились мои поездки в Зону, набралась норма облучения. Несколько дней я болтался по батальону без дела, как – то увидел меня ротный с инструментом в курилке, задаёт вопрос, почему я не выделил ему до сих пор резную ложку? Я и парировал, что у меня тоже нет обходного листа, чего меня держать, пора и домой. Смеясь, мы заключили сделку, я показал ему несколько ложек, на выбор, либо пусть все берёт. Заодно и отпустит со мной земляка, тоже выведенного из Зоны. Сказал, что он деревенский парень, ещё заблудится где, а так довезу его в сохранности. Он через полчаса принёс два обходных листа, мне и земляку.
На следующий день мы уже получали своё денежное довольствие, проездные документы. Снова была стычка с писарем. В его возможности входило назначать срок, за который мы должны добраться домой. Назначает он нам сутки на дорогу, видать, его знания географии были весьма скудными, из Киева на Кавказ добраться в летний сезон просто не реально, поезда обычно заполнены едущими на юг. Удалось уговорить его на трое суток, поскрипел малость, но согласился.
Вскоре мы стояли на дороге, ждали попутную машину, добраться до Киева иным способом было невозможно.
Киев, конечно, поразил сильно. Богатая архитектура, Днепр переезжали по мосту, подвешенному на тросах, он изрядно раскачивался, но было интересно.
Земляк мой слегка перепугался громады домов, но до железнодорожного вокзала добрались без приключений.
За билетами стояли в большой очереди. Неожиданно очередь растолкали два рыжих парня в военной одежде, народ возмутился. Но эти рыжие совали под нос людям удостоверения, вроде как герои Чернобыля. Ни каких удостоверений не выдавали официально. Просто некоторые подрабатывали, делая корочки, с нужным тебе текстом и лепили какие – то печати. Можно было даже купить пропуск в женскую баню. Смешно, но читаю текст такого пропуска, а там смешной ляп, написано, что в виду невозможности ИНТИВНЫХ отношений и далее…. Грамотей, видать продал не один такой ляп.
Используя эффект корочек, рыжие купили себе билеты минуя очередь.
Купили и мы, поезд уходил поздно ночью, в запасе было часов пять. Сидеть на вокзале было бы преступлением. Уговорил земляка посмотреть город, сколько успеем. Но увидев громады зданий, парень заробел окончательно. Согласился только прокатиться в Метро. Но тут уже схитрил я, выбравшись из метро, смотрели, что находится рядом, затем ехали на следующую станцию и снова смотрели на киевскую красоту. Не очень много, но удалось посмотреть Киев.
До Ростова на Дону доехали как люди, на чистых простынях. На этом комфорт закончился. Далее ехать по-людски было невозможно, билетов в кассе не было. Остался один способ, проситься у проводников, что бы взяли без билетов. Получилось довольно быстро.
Но вагон уже был переполнен, даже третьи полки были заняты. Но я ехал домой и семь, восемь часов неудобств уже были мелочью. Так я и просидел весь путь на ящике для мусора возле кипятильника.
Добрались на место, показал земляку автостанцию, откуда автобус довезёт его домой, направился к себе.
Во дворе своей пятиэтажки увидел своих дочек, вот было радости, но они, увидев меня, испугались и убежали. Что взять с малышек, им было, одной три годика, другой неполные два. Но я был уже дома, через несколько минут они уже показывали мне своих кукол, лопали конфеты, которые я привёз. Я вернулся, это главное.
Много лет спустя, я сильно обгорел, лечился дома, в больнице не было лекарств. После ожогов подскочило давление, пришлось обращаться к врачу. Доходило до того, что темнело в глазах и казалось, земля раскачивается под ногами. Врач, которая занималась чернобыльцами, накричала на меня, не стала даже слушать, почему и как я пришёл к ней. Я развернулся и ушёл домой. Спросил у медсестры, чем сбить давление и на том моё лечение в больнице закончилось.
Не понятно, почему пополз слух, что я в Чернобыле не был, а все записи подделал. Даже в Военкомате мне высказала девочка в окошке, что я почти мошенник. Хотя архив был у неё за стенкой, видать ума не густо, слухи важнее документов. Она призналась, что слух пошёл из больницы, когда надавил морально ей на психику, стало понятно, откуда подул ветер.
Стараюсь, по сей день, лишний раз не напоминать государству, что был в Чернобыле, так спокойней.
У меня хранится газета, где опубликован Закон о чернобыльцах. Там столько написано…. Жильё по предъявлению документов, дети вне конкурса в высшие учебные заведения, живи и радуйся….
Я не один такой, через Чернобыль прошло множество людей, многие живут в тесных общежитиях, на работу нас брали весьма неохотно. Один тип буквально отпрыгнул от меня, узнав, что я работал в зоне заражения, поберёг своё здоровье. А сколько хвастались, как откупались от призыва, своя шкура ближе, Родина потерпит.