Хлопковые «делишки» оставили в памяти только приятные воспоминания, затем появились «хлопковые дела», на которые мы смотрели сквозь пальцы. Порочная во всех отношениях система пыталась свалить происходящее на кого-то одного.
Вспоминаю неурожайный для хлопка 1980 год, из-за неблагоприятных климатических условий, частых дождей.
Огромные кучи зеленого курака, лежали в коридорах школы, в которой мы жили. Обычно за сбор такого курака приемщики ругали. Чтобы собранный тобой урожай перелетел в телегу, курак в нем приходилось давить ногами и вытаскивать хлопок из кожуры. Под толстой, зеленой «кожей» белели перламутровые полумесяцы из спрессованной хлопковой нити. Если хлопок из спелой коробочки напоминал вату, то из курака — влажную мандариновую дольку.
Большие кучи курака источали пар, происходило горение, и сколько его ни перебирали, пар не исчезал. Даже вечерние танцы под гитару проходили у парящей кучи. Немного скрашивал унылую картину Андрюхин однокассетный магнитофон. Под хриплый голос Криса Нормана мы растворялись в парящей мгле не задумываясь, что день грядущий нам готовит.
Кассетник привез ему отец из Японии, по тем временам, словно из космоса. Выезд за пределы родного края — знаменательное событие, а тут капиталистическая страна! Отмечали у него какой-то праздник. Большой дом с садом, примыкавший к универмагу, прекрасный вид на Регистан, и главное — отсутствие соседей, не считая сторожа универмага. Музыка надрывалась у нас, заглушая светозвукопанораму у трех медресе.
Двумя годами раньше, во время физкультурного праздника «Делай как мы, делай лучше нас», на котором соревновались младшие классы нашей школы, Андрюшу К. как единственного обладателя переносного кассетного магнитофона Казакевич попросил о музыкальном сопровождении Дня физкультурника.
Мероприятие проходило в спортзале школы. По периметру всего зала для болельщиков и родителей поставили низенькие и длинные скамейки. В преддверии праздника школьники пребывали в приподнятом настроении. Украшенные шариками стены спортзала, расклеенные стенгазеты с физкультурными лозунгами, спортивная форма с эмблемами классов делало праздник незабываемым ярким зрелищем.
После вступительных слов директора школы Марии Леонтьевны, и свистка физрука началась эстафета. Окна зала дрожали от шума, гама и писка ребятни. Два воробья, случайно залетевших в зал на уроке физры в конвульсиях бились о стекло. Родители кричали громче детей. В семейном конкурсе один из отцов бросил мячом мимо кольца и попал в преподавателя истории Петра Васильевича.
Специально для праздника Андрюха записал несколько кассет советской эстрады с ритмичной музыкой и одну кассету «медляков» группы «Спейс». Бег в мешках, броски мячей в корзину — все это проходило под задорные песни «Синей птицы» и «Веселых ребят». После первых финишей стало понятно, карапузы «Бэшки» сдают свои позиции.
В то время, да и в это тоже, каждый класс считал себя самым лучшим. Проходили негласные соревнования в учебе, поведении, хулиганстве и т. д. Нам стало обидно за младших подопечных, мы тоже «Бэшки». Во время конкурса на быстроту Андрюха, перевернув кассету, поставил «А» классу мелодию с замедленным ритмом.
Представьте себе быстрый танец под медленную музыку. Темп фаворитов сбился, где-то интуитивно малышня понимала, что произошло что-то неправильное. Кто-то из юмористов крикнул: «Белый танец». Дав Андрюхе подзатыльник со словами «Я те щас дам белый танец» и перевернув кассету, Ильдар Мунирович восстановил справедливость.
Однажды в наш хлопковый «барак» подселили двух парней из класса на год младше. У Алишера, одного из подселенных, был чемоданчик — аккуратный, небольшой, коричневого цвета. Такие чемоданы я видел в фильмах у амнистированных в 1953 году зэках. Унылый осенний сквер, пустые скамейки, кучи опавших листьев и мужик с чемоданом в фуфайке: заправленные в сапоги штаны напоминали военное галифе.
Открыв однажды чемодан, я был шокирован. На откинутой крышке красовались две огромные фотографии. Голая баба и два японских каратиста в спарринге, бьющие друг друга боковыми ударами в голову. Не могу сказать точно, что меня тронуло больше: отличное качество черно-белых снимков или их содержание. Найти фотографию девушки не составляло труда, а вот изображение каратистов пришлось бы искать, сильно помучившись. Четкие линии кимоно, тени, свет, гневные лица, положение рук и ног указывало о профессиональном подходе спортсменов и фотографов.
Школу каратэ в Самарканде возглавлял высокий, крепкий парень лет двадцати семи с простым узбекским именем — Арнольд. Его команда состояла их нескольких тренеров. Запомнил только двоих: корейца и высокого худого мужика по фамилии Велишаев, имя не помню. Ученик Велишаева тоже с простой узбекской фамилией — Мурабян тренировал нас в спортзале сельхозинститута.
Тема каратэ доминировала над всеми спортивными секциями города. Любые упоминания о единоборстве, фото, рисунки хранились у меня бережнее старых монет и марок.
Прошел слух, что в Доме офицеров будут проходить показательные выступления бойцов одного из направлений каратэ в Самарканде — «Школы Тигра». Для многих из нас такие словосочетания как «Школа Обезьяны», «Богомола», «Цапли» значили больше, чем средняя школа, со всей ее атрибутикой и родительскими нравоучениями.
Перед выступлением набился полный зал, состоящий сплошь из спортивного и бандитско-милицейского бомонда. Голова кружилась от лиц и фамилий, союзного значения. На первых рядах сидели пиджаки из горкома партии. Не обошлось без казусов. После показательных выступлений — ката спортсмены принялись ломать доски. Чего там душой кривить, фанерные листы у некоторых из каратистов были подпилены и ломались слишком ровно и быстро.
Удивил всех молодой парень, издавший знакомый звук во время спарринга — кумите вместе с криком. По улыбкам рядом сидящих зрителей понял, что он просто бзнул по-каратистски. Может, это был прием такой в самаркандской школе каратэ, но зрелищности он от этого не убавил, а даже наоборот, так и хотелось последовать примеру настоящего каратиста...
Утром на хлопке после подъема под предводительством Степы Б. бегали делать зарядку в яблоневый сад. Обливались холодной водой из арыка, предварительно убрав из него льдины. Вечером, поужинав, курили с пацанами под окнами комнаты, где жили преподаватели. Услышав звон стаканов, затаились. Нехорошо, конечно, подслушивать, но мы не нарочно.
Из задушевной беседы физрука с Никитой до нас доносились некоторые фразы. Услышав одну из них: «Эх, Никита, я пока негритянку не вы*бу, не успокоюсь»,— мы не смогли сдержать смех и побежали сломя голову, наступив в темноте на кем-то поставленную «мину».
Ильдар Мунирович ходил после, высматривал в темноте кого-то, но трудно отыскать в темном переулке негритянку, если ее там нет.
Должность Никиты для меня до сих пор остается загадкой. Во время какого-то торжества в актовом зале школы в тот момент, когда должна была звучать торжественная музыка, произошел обрыв.
Казакевич гневно и громко крикнул: «Никита, музыку!». Так пошло-поехало, как только народ видел Никиту, сразу из толпы кто-нибудь понаглей кричал голосом Виктора Ефимовича: «Никита!» — и уже с другого конца доносилось: «Музыку».
Застал как-то нас Виктор Ефимович за рассказом военного анекдота о регулировщике в Берлине, в том месте, где капитан отчитывает сержанта, говоря: «Иванов, говорить надо не у*бывай, а цурюк». Остановился и объяснил, как правильно произносится слово «цурюк». Он некоторое время жил в Германии. Нам показалось не очень правдоподобным произносить букву «р» картавя, но пришлось поверить на слово бывшему жителю города Берлина.