* * *
- Оставьте вы в покое Макса, сколько можно!
- Да мы только спросили его про эту, как её... а, вот: микротональную прогрессию!
- Макс подбирает примеры... Сейчас, сейчас, слушайте!
- Вы что, тупые? Он же устал, в ритм не попадает...
Макс — композитор, аранжировщик и замечательный исполнитель, играет на десяти инструментах, а если очень попросить, то и на шестнадцати. А виртуозности его игры позавидует любой музыкант, любой оркестр. Ещё — талантливый организатор, центр всеобщего притяжения. Скажете, так не бывает — чтобы всё одновременно? Но если вы когда-нибудь попадёте в нашу студию, как раз после репетиции, или, вместе с десятком возбуждённых фанатов, на арт-встречу, вас охотно познакомят.
Дело в том, что Макс — это... да-да, настоящий, самый настоящий нейрокомпьютер! Именно он командует всей студийной электроникой. И не только.
Отслуживший на невидимых фронтах холодной войны и списанный после завершения операций, он был передан нашей студии одним серьёзным ведомством как «поощрение за выступления на чествованиях ветеранов и успехи в деле музыкально-патриотического воспитания подрастающего поколения», и вообще — в качестве покровительства музам, чем особенно славится это ведомство. Так Макс появился в студии.
Даже отключённый от исполнительных каналов, лишённый специальных интерфейсов, с затёртой памятью и заглушками на месте кассет для боевых алгоритмов, он производил сильное впечатление. В своём серебристом профилированном кейсе, весь опоясанный трубками охлаждения, Макс походил на отставного генерала, который оказался на мирном поприще, но и здесь продолжает нести службу.
Удивительно быстро освоил он новую для себя сферу музыкальной алгоритмики, да так, что все наши синтезаторы, микшеры и клавиатуры, эта разнородная студийная компания, безоговорочно признала Макса главнокомандующим. Под его управлением арт-проекты незаметно обрели невиданную до того уравновешенность и целеустремлённость. Популярность студии росла, фанаты боролись за право попасть на репетиции и увлекательные арт-встречи, спонсоры блаженствовали.
Сегодня, субботним майским утром, на прогоне праздничной программы, когда грохочущий музыкальный экспресс, торжествуя, нёсся к апофеозу, случился непредвиденный и досадный сбой. Макс закопался в своих же сложных построениях — перепутал каналы, сбил ритм, не успел вернуться к базовым настройкам, и... вся тщательно расписанная по долям секунды программа, на глазах уже готовой взорваться восторженными кликами приглашенной публики, в мгновенье ока превратилась в облако разлетающихся обломков!
Дикими котами взвыли и разбежались по зависшим трекам аналоговые тембры, истерично захохотал хай-хэт, и, выбирая из буфера последние биты, шарахнула и затихла растерянно автоматическая ударная установка...
Великолепный музыкальный экспресс на полном ходу врезался в гробовую тишину. Фсёёё...
Внезапная остановка музотроники за секунду до кульминации оглушила присутствующих и повергла в истерику вокалистку. Сделав экспрессивный жест в адрес суперкомпьютера, она манерно удалилась, сопровождаемая клавишником и басистом. Донеслось что-то вроде «...я же говорил, нельзя в конце так наслаивать» и «..под запись-то всегда надежнее, только время потеряли».
Фанаты, не пропускающие ни одной нашей репетиции, восторженно переглядывались — такое не часто увидишь, вот будет, что рассказать! И показать — полутьма перед площадкой вспыхивала блёстками объективов, возбуждённые смартфоны и видеокамеры соперничали за выгодный ракурс.
Было смутное подозрение, что весь этот конфуз — спланированное дело рук Макса, точнее — его нейронно-электронных алгоритмов, которым, как мне показалось, чем-то не угодила приглашённая вокалистка и что-то не понравилось в финальной композиции, которую нам упорно навязывал спонсор. Со спонсором пришлось согласиться, но Макс, видимо, решил взять на себя роль чёрного учителя.
Что ж, у него получилось! Каким-то непостижимым образом у Макса всегда всё получалось — дьявольская адаптивная машина была неимоверно быстрой, блистательной и непредсказуемой. Видимо, в своё время был он для кого-то опасным противником.
А пока, пользуясь редкой возможностью — незапланированным перерывом и всеобщим замешательством, Макса обступили несколько парней. С юношеской бесцеремонностью добивались они от уставшей машины ответов на где-то вычитанные задачи по музыкальной математике.
Такое бесчувственное отношение к всеобщему любимцу и кумиру было явно не по душе двум подружкам экстравагантно-модельного вида — они, стоя рядом, перешёптывались, возмущённо жестикулировали и посылали вопросительные взгляды в мою сторону, призывая вмешаться. Но мне, пребывающему в расстроенной задумчивости о последствиях случившегося для студии и для себя лично, было не до них. Музыкальные парни тоже не обращали внимания на девчонок и продолжали терзать Макса своей додекафонией.
Тогда одна них, с чисто фанатским именем Вельта, внезапно решившись, громко произнесла, вне всякой связи с чем-либо предыдущим, нечто такое, что в итоге самым удивительным образом сказалось на судьбе зависшего проекта.
* * *
Торжественно интонируя и отделяя слова, как на сцене, Вельта спросила:
- Какое — самое страшное стихотворение — вы знаете?
Вопрос был обращён ни к кому конкретно, и в то же время ко всем, кто находился в переполненной артистической.
Раздумье было недолгим:
- «Бабушка внука в гости ждала...» — начал было кто-то, но тут же замолчал под негодующим взглядом Вельты — мол, заткнись, лузер, сейчас серьёзно.
Повисла тишина.
К общему удивлению фанатов, ничего действительно страшного не припоминалось. Шептались, перебирали в памяти песни, городской романс, бардов, кино... Кино!
- А напоследок я скажу! Ужос!
- Да какой это «ужос», самоубийца, легко сдалась...
- Точно! Ты попробуй поживи, тогда узнаешь, что такое настоящий «ужос».
- А стихотворение красивое...
Эпатажный вопрос неожиданно пришелся как-то очень к месту, переключив внимание с досадного сценического конфуза на загадочный квест. Все, конечно, понимали, что речь идет именно о музыкально-стихотворной форме, по профилю наших занятий.
Реальная возможность блеснуть эрудицией, выделиться быстротой или оригинальностью ответа всегда была по нраву этим продвинутым подросткам. Они с таким оживлением принялись за дело, что даже наш арт-менеджер Франц, вальяжно-серьёзный господин в очках, прислушавшись, поднял голову от своих бумаг и устремил задумчивый взгляд куда-то в пространство. Кто знает, возможно, явилась ему из далёкого оркестрового прошлого танеевская кантата... И верно, нет ничего «страшнее» Иоанна Дамаскина... но ему здесь точно не место.
Всеобщее возбуждение постепенно угасло, убедительного ответа не находилось. Так с ними бывало каждый раз на арт-встречах или после репетиции — вспыхнут, поспорят, запутаются, потеряют интерес и разойдутся. В этом возрасте много дел — занимаются одновременно в двух-трех студиях, на каких-то курсах, кто-то и в школе искусств, да ещё надо успеть на городские фестивали, выставки, конкурсы.
Вот и отлично, наконец-то останусь в студии один! Закажу что-нибудь из театрального буфета, включу тихую умиротворяющую музыку... Куперена, или там Люлли... пока никто не видит. Эта вокалистка, с её джазовой фразировкой... грохот, вопли, вакханалия... Господи, как можно так выть! Ведь праздничная программа, военно-патриотическая тематика, всё внимание на концовку, а тут... Макс, видимо, знал, что делать! Но чем же теперь завершать программу? Всё заезжено, ничего нового в запасе, два дня до выступления... Эх, Макс... Когда же всё это закончится!..
Но всё только начиналось.
После долгого молчания тот парень, что невпопад пошутил про бабушку и внука, вдруг серьёзно и значительно припечатал:
- Эрлкёниг! Лесной царь. Это — страшное.
Все оторопели. Определённо, такое знание классики должно было реабилитировать эрудита в глазах Вельты, но она, скользнув взглядом в мою сторону, только мотнула головой. Остальные, смеясь, подхватили:
- Кто скачет, кто мчится прохладною мглой!
- Да не «прохладною мглой», а «под хладною мглой», Жуковский!
- Это Гёте, а перевод Жуковского, ведь из школьной же программы...
- Мистика, хотя... страх вроде бы идет...
- Какой? Какой здесь страх?
- Ну, типа — экви... экзистенциальный, вот какой!
- Вельта, Жуковский?
- Холодно. На музыку, не понял?
- Вроде была... Шуман... или Шуберт...
- Давайте спросим Макса!
- Говорили тебе — Макс устал, тупица... Свой мозгочип включи!
- Вельта, скажи!
- Пусть Брюс скажет. Он ведь поэт.
«Поэт» было сказано с ударением на «о».
Все мгновенно умолкли и разом повернулись в мою сторону. Прямо как сценические прожекторы, подловившие кумира в тот момент, когда он, забывшись, опустил микрофон, а песня-то ещё идёт. Вот коварная девчонка! Так подловить... Ну, не зря же взяла себе ведьминское имя! За что, за что мне ещё одно испытание! После репетиции! После провальной репетиции!
Франц насмешливо поглядывал из-за своих бумаг то на меня, то на возбуждённых фанатов — мол, давай, Брюс, как справишься? Социальная инженерия — это тебе не с компьютерами возиться. Вспомнилось — Франц как-то говорил, что скоро арт-проекты станут коллективными, и однажды фан-сообщество решительно и бесцеремонно вторгнется в творческий процесс со своими радикально новыми идеями. И это может быть всё, что угодно.
А Вельта ждала ответа. Они все ждали моего ответа. Даже Франц перестал подписывать бухгалтерские бумаги и ждал моего ответа. Сам я тоже ждал своего ответа. Ведь с этой нетерпеливой командой просто беда — промолчишь ещё немного, и тогда кто-нибудь непременно скажет, манерно так: «Я — по-эт! Зовусь я Цветик...». А что подхватят остальные, не хотелось даже представлять.
Второго за день удара по авторитету допускать было нельзя. Ладно, переведу дискуссию в ироническое русло, выиграю время, а обсуждение перенесу на следующий раз.
Тут я поймал укоризненный взгляд Франца. Он как бы говорил — смирись, Брюс! Ну, после репетиции. Даже после провальной репетиции. Считай, что это внеплановая арт-встреча, ведь жизнь артиста по определению полна неожиданностей. Давай, соберись, выверни тему в правильное русло, не затягивай! Найди убедительный ответ, на котором сейчас, в этой прозаической закулисной комнате, возможно — кто знает! — балансирует дальнейшее благополучие студии.
Это было правдой — по договору со спонсорами мы обязаны проводить регулярные арт-встречи патриотической направленности, и, если что-то пойдёт не так, доверие будет подорвано, интерес к студии угаснет. Францу я верил.
Арт-менеджер Франц, а в далёкой прошлой жизни — Савелий Томбак, выпускник военно-дирижёрского факультета, всегда давал ценные советы. Давным-давно он где-то служил, потом уволился, — говорили, вроде бы даже майором, долго работал в каком-то оркестре, потом — администратором филармонии, а затем, уже от министерства, при разных комиссиях, конкурсах, жюри, и даже чуть ли не в театре или кино.
И вот теперь — voila! — успешный и авторитетный менеджер: модный жилет, ослепительно белая сорочка, элегантный красный галстук с золотой заколкой в виде изогнувшегося кота, обходительные манеры, связи в любых сферах, нарасхват у культур-чиновников, спонсоров и филантропов.
Правда, было непонятно, зачем он взял нашу непредсказуемую, полу-экспериментальную команду, и носится с ней. Ведь вокруг полным-полно богатых и респектабельных коллективов. Как-то я прямо спросил его об этом. Ответ был неожиданным:
- Ну, вот сам посмотри... Ведь всегда-то вам удаётся выкрутиться! Скажи, Брюс — как? А, не скажешь? Потому что и сам не знаешь — как. Кураж это называется, покровительство тайных сил, или — муз, если угодно... и не всем дано. Да и Макс ваш этот... чувствую, он себя ещё покажет... Хочу при этом присутствовать.
Все эти мысли промелькнули за секунду.
Золотой кот, притаившийся на галстуке Франца, подмигивал мне — не думай о тайных силах, а вот кураж — это да, это наше! Под его заговорщическим взглядом время как-то очень плавно и комфортно замедлилось, а в висках, нарастая, зазвучал невесть откуда всплывший дьявольский ритм — Consumite furore!
Мятежная аудитория, прочитав в моём мстительно-кротком взгляде: «Это вы заказывали страшное?», разом посерьёзнела.
- Вот что, фан-наты... Страшное, говорите... Так вот, объявляю внеплановую арт-встречу... Тихо!.. на которой мы обсудим... Будет, будет перерыв, но сначала... Отвечаю на вопрос. Итак... если подумать хорошенько...
И тут случилось такое... Последняя фраза оказалась поистине волшебной!
* * *
Внезапно, как бы отзываясь на призыв подумать, ожила выключенная электроника, прозвучал короткий мелодичный аккорд — музыкальная монограмма студии. С лёгким шорохом, переглянувшись и разом замерев, уставились в зал глаза автоматических прожекторов — пространство наполнилось мягким, слегка колеблющимся розовым светом. А из моих накинутых на шею студийных наушников донеслось ироничное:
- Если подумать — конечно.
Макс! Что-то знакомое... Ну, конечно! Ключевая фраза из культового фильма про школу! Менторский голос, скрытая ирония, типичная учительская интонация... Эта дьявольская машина, даже выключенная, всё видит, всё слышит, всё знает наперёд... и нашла строфы, которые, пожалуй, как никакие другие подходят под искомое определение!
Точно, военная песня на стихи с очень редким размером... И ещё эта странная для таких песен окрашенность в фатальные тона. Вспомнилось: главный герой поёт, сидя за клавишами... В полутьме, всё время почти спиной к зрителю, как бы уходя за пределы сущего... Сквозь математически точные рифмы, обёрнутые композитором в торжественно-отрешённую фолию, пробивается завораживающий смысл, до конца ведомый, пожалуй, одному лишь поэту. Странно, но каждый раз эпизод этот казался мне искусственно вставленным в общую вполне благополучную канву фильма.
Какой-то мрачной, совсем «не школьной» неизбежностью веяло от этой сцены... В самой же песне было нечто такое, что лишний раз не захочется напевать.
И правда — среди множества песен о войне она почему-то стояла особняком. Её никогда не исполняли отдельно, как другие военные песни из фильмов — ни на парадах, ни на праздниках, ни на встречах ветеранов... нигде. В чём же дело? Слишком трагическая кульминация? А может быть... может быть, строфы принципиально неотделимы от фильма? Или... фильм — от строф?
Ну-ка... в последней строфе — «бешеный ворон», и начальный эпизод — тоже с вороном... с вороной. Во второй строфе — «безумные мельницы», а главный герой — тоже, кажется, Мельников... учитель-историк... и, похоже, он до смерти был напуган вороной, принесённой в класс этим злым гением... Бежал из класса... обезумел.
Так, вспоминаем... ворон — символ смерти, войны и горя... а ведь в том же начальном эпизоде, с вороной в руках... Горелова! Учительница-англичанка, так напугавшая этого Мельникова... и она ещё всё время говорит — Silence, shut up... Тихо! Даже на доске рисунок вороны и надпись — Deep silence! И вот, пожалуйста — во второй строфе: «...что ты смолкла»... А фамилия актера... А композитора! И тишина...
Под аккорды инфернального ритма, который не отпускал меня с момента случайно сказанной фразы, по-новому, сквозь иной трафарет, пронеслись сцены из знакомого фильма, теперь будто бы иллюстрирующие, объясняющие смысл стихотворения... какой? Экзистенциальный, был ответ универсума... экзистенциальный... Как там загадочно ухмылялся этот злой гений — ворона принесена для других целей?.. Холодно, пришло время погреться... Была война холодная, станет... Да, похоже, Мельников не зря так подхватился из класса...
Вместе с осознанием истинного, прямого смысла фразы, вынесенной в заглавие фильма, пришло понимание: эта песня, это стихотворение — о будущей, а вовсе не о прошедшей войне! Содрогаются атомы, белым вихрем взметая дома... Встанет солнце, и... для других целей!
Consumite furore!
Всё это вспыхнуло, промелькнуло и исчезло, мне даже показалось, что ещё звучит в наушниках — «если подумать...». Да, есть над чем... «Иоанн Дамаскин» отдыхает...
Ощущение эйфорического озарения, куража, незаметно отпустило меня... да и было ли оно?
Зато теперь я точно знал, какой композицией следует завершить нашу зависшую программу. Оставалось два дня. Предстояла работа. А пока закончим здесь.
- Итак... Внимание всем! Напоминаю — в этом месяце у нас военно-патриотическая тема. Поэтому обсуждаем «страшную», или, точнее, экзистенциальную военную песню, из культового советского фильма... Нет, не про войну, а про школу... хорошо вам знакомого. Подсказка: в стихотворении, в песне упоминается птица, символизирующая — внимание! — войну и смерть, с неё же начинается фильм... На стихи и музыку... это-то вам и предстоит выяснить, а также... Что, уже догадались? Нет, не «Журавли», есть пострашнее... Это, как говорится в фильме — кстати, фраза-подсказка — «не из школьной программы». Макса не трогайте, он не станет помогать... Ладно, ещё подсказка, последняя: в фамилии композитора и в фамилии актера, исполняющего песню, есть сходство...
Аудитория зашумела, заволновалась, стали обсуждать, что-то объяснять друг другу... Яростно спорящих Вельту и «Лесного Царя» обступили самые заинтересованные, некоторые уткнулись в смартфоны, другие понимающе переглядывались.
Франц, наблюдая за фанатами из своего угла, только покачивал головой, в его удовлетворённом взгляде читалось: «Кто бы сомневался!».
- ...К следующей арт-встрече вы должны ответить на вопросы по стихотворению — что вы в нём поняли, в чём его смысл, и, кто сумеет — предложить вариант его современной интерпретации... Да, средствами электронной музыки... чтобы и без вокала всё было понятно. Не накручивайте! Задание непростое, но интересное. Если что-то удачное — мы рассмотрим, и можем включить в проект. Подробности на сайте студии, в разделе «Конкурс». Победитель... да, можно группами,.. на этот раз получит... он получит...
Я гипнотизировал своим взглядом Франца.
- ...получит от спонсора трех-... нет, — пятиканальный USB-микшер,..
При этих словах Франц вскинул голову, прислушиваясь.
- ...студийные наушники,..
Тут Франц привстал.
- ...и динамическую миди-клавиатуру с логотипом студии!!!
Франц рухнул в кресло! Но, обведя взглядом бушующую в восторге площадку, которая после слов о призах разделилась на две группы — во главе с Вельтой и с «Лесным Царём», уже готовых, кажется, вцепиться друг в друга, поддался накалу страстей, и, придвинув планшет, начал что-то быстро подсчитывать.
Публика поостыла, можно было продолжать.
- Лесной Царь, на сцену! Всё верно — Эрлкёниг, Гёте, баллада Шуберта. Лесной Царь получает беспроводные наушники и бейсболку «Активист студии» за правильный и подходящий ответ на вопрос Вельты!
«Лесной Царь» победно вскинул руки под свист и крики товарищей. Можно было не сомневаться, что теперь это будет его официально признанное фанатское имя.
- Вельта, теперь Вельта! За интересный вопрос, определивший тему арт-встречи и нового конкурса, получает... получает...
Ещё не оконченная фраза утонула в хлопках и визге! Вельту облепили подружки, донеслись одобрительные возгласы, фанатские рифмовки...
- ...пожизненный статус «Друг студии» и отличительный знак — бандану с вышитыми нотами девиз-аккорда студии!
- «Э-сальтус! Э-монтэс! Эксультант! Лузибус!» — взорвалась аудитория, что означает «У нас запляшут лес и горы» и звучит в студии в моменты наивысшего эмоционального подъёма.
- А теперь — все ушли! Встречаемся на празднике!
Под аккорды студийной монограммы фанаты бурлящим потоком вывернулись из помещения, едва не снеся замешкавшегося Франца с планшетом.
Мы остались одни.
- Уфф... кажется, отбились. Тишина...
Франц обвёл взглядом опустевшую площадку.
- Ну, не зря я взял вашу команду. Ведь всегда-то тебе удаётся выкрутиться, Брюс! И Макс ваш этот... Да знаю, знаю, о каком стихотворении... слышал твой монолог.
- Чтооо?
Тут я заметил у него неприметные белые наушники. К моему несказанному удивлению, оказалось, что все свои догадки я, увлёкшись, бормотал вслух! Так может, и акустика была включена на мой канал? О, ужас!
- Макс!!!
Проклятый Макс невозмутимо молчал, а Франц только горестно-иронично воздел руки. С его модного дизайнерского галстука хитро щурился золотой кот...
* * *
Спустя какое-то время — год или вечность, я обнаружил себя в мягком режиссёрском кресле, с большим пластиковым стаканом в руке. Франц отпаивал меня минералкой.
- Оставь, Брюс... пустое. Как я понял из твоих же слов, найдено интересное решение для вашей... ну, не совсем завершённой на данный момент программы? Ты хотел арт-бомбу? Она у тебя есть! Это ещё никто не исполнял. Творите!
- Спонсор с вокалом хотел...
- Никакого теперь вокала! Слушай арт-менеджера, он тебе и спонсор, и худсовет в одном лице. Господи, как она выла... Ладно, это концовка. Музыка на военную тему? На военную. Программа выдерживается? Выдерживается. И вообще — в наше время, когда столько открылось... Сегодня о войне, о войнах — либо молча, либо никак. Что тут скажешь, нет таких слов... А эта песня... её больше никогда не споют. Пусть, наконец, прозвучит просто музыка. Кстати, фамилия композитора обязывает. И каждый задумается о своем. Как раз под конец программы. Будет современно. И своевременно — говорю, как бывший политработник.
В этот день я уже ничему не удивлялся.
- Да-да, представь... Давно было, в прошлой жизни... в одной из них. С военно-дирижёрского взяли. Вызвали... В те времена не отказывались. Ну вот и служил...
- Где же?
- В одном... оркестре.
- Концерты давали?
- Концерты? Не-е-ет... Репетировали... А до концерта как-то не доходило. Хотя несколько раз собирались... Оно и к лучшему... Представь, ведь только один залп... тьфу, увлекся... Только, говорю, один зал был на всю округу, да и тот недостроенный... короче, «на бис» бы точно не получилось... Не то, что сейчас! Да ладно о прошлом...
-Нет, надо же понять характер... в какой форме подать. Ну, чтобы и вспомнить о прошлом, и оттолкнуться от него, а главное — как это сейчас понимать. Фильм-то, похоже, всё и объясняет, но он, кажется, шестьдесят...
- ...восьмого, правильно. Могу даже точнее вспомнить — начало июля. Совпало тогда два крупных события, политических — в хронике было. Первого — договор о нераспространении... долго этого ждали. А буквально на следующий день, второго — всесоюзный съезд учителей. Уровень просто вселенский — делегации со всего Варшавского... ну, от соцстран разных, выступление генерального секретаря — шутка ли! И тут же фильм этот, про школу... Государственная премия, триумф! Культовая, как сейчас говорят, картина. Показ, конечно, закрытый, но, думаю, кто хотел увидеть — увидел.
- Послушай, Франц... ты действительно думаешь, что фильм — «про школу»? Эта песня... а ворон, тишина, атомы?... англичанка Горелова, ученица Огарышева... она ещё там спрашивает — если не будет войны?... а витамин бэ-двенадцать?.. да и странная какая-то прическа у завуча, или как там её... А витрина с надписью «синтетика», журавлик... Это про школу?
- А про что же ещё? Конечно, про школу, то есть — про учителей. Про то, что надо правильно понимать уроки истории. А то получится: «Я давала урок. И вдруг — летит...». Не должно ничего лететь, если урок убедителен! Но не всегда всё можно сказать прямо... В общем, счастье, когда тебя понимают... — для тех, кто тебя понимает. Судя по всему — поняли.
- Значит, экзистенциальное?
- Точно. Но интерпретация должна быть... оптимистичной! Пойми, с тех пор многое, очень многое изменилось. Сегодня нет ни мрачных предчувствий того времени, когда появились эти стихи, ни безумной самонадеянности того времени, когда появилась песня и фильм... Поэтому... Да, эта ваша электроника... Сюда бы медь, да врезать ударными... по-оркестровому. С сочувствием, но без жалости... И к себе тоже.
- Это ты говоришь, как политработник?
- Бывший, Брюс, бывший...
Подумалось, по какой-то всплывшей ассоциации — бывших не бывает... Нет, это вроде не о политработниках... А эта жёсткость, уверенность?
Франц... нет, сейчас, без сомнения — майор Савелий Томбак, тот, «из прошлой жизни», знающий, видимо, что-то невероятное про оркестры и про всё остальное, стоял силуэтом в лучах сценических фонарей...
Наваждение было прервано резким щелчком рубильника. Сцена погасла, прожекторы вернулись в нейтральное положение. Савелий Томбак исчез. Передо мной стоял, поправляя золотую заколку в виде изогнувшегося, готового к прыжку кота, арт-менеджер Франц. Зал наполнялся голосами и звуком шагов — начиналась вечерняя оркестровая репетиция.
Мы остановились у выхода из студии.
- Кажется, я понял, Франц... Экзистенциально, но оптимистично... фолия или марш, ре-минор... и понизить, темп девяносто, голоса поддержат. Медь... будет медь! И ударные... Без жалости. Макс, слышал? За тобой — анализ текста, стиль — в мелотрон, Ямаха ведет, Корг — на ударные, тимпан — четыре... нет, восемь тактов между строфами... Пусть знают!.. В последней строфе — запредел... там, где «встанет солнце...»
Макс размышлял. Секунда, другая... Мягко включилась акустика, проснулась и завозилась в углу автоматическая ударная установка, подал голос мелотрон, готовясь к загрузке стилей... начиналась работа!
- Эй, эй! Вы не очень-то увлекайтесь! Хотя... всё правильно. Хорошо. Если успеем, будет небольшой военный оркестр — уговорю на концовку, сыграетесь. Итак, в студии в восемь, площадка в пятнадцать. До понедельника!
- До понедельника.
Франц удалился, доставая на ходу ключи. Шаги стихли, где-то неподалёку отозвалась сигнализация, щёлкнула дверца.
До понедельника... Что ж, времени немного. Но я медлил... Что-то мешало, что-то осталось недосказанным, тревожной нотой звучал какой-то недостающий элемент... я лихорадочно соображал, пытаясь выхватить из глубин памяти что-то... что-то, связанное с этим злым гением, как его... постой, постой!..
В прилегающем сквере, за рядами кустарника, читался угловатый силуэт джипа, зажглись огни. Других машин поблизости не было.
Франц устраивался в кабине, и как будто не слишком удивился, когда я возник из темноты. За приоткрытой дверцей виднелась часть салона, несколько ребристых транспортных кейсов защитного цвета, бутыли с водой, висящий сбоку светлый костюм с двумя рядами блестящих пуговиц.
Он перехватил мой взгляд, притянул дверцу и опустил стекло.
- Кажется, знаю, о чём ты хочешь спросить... Какой день был тогда... шестого?
- Да... Нет. Пожалуй, нет.
И так было понятно.
Вспыхнули фары, властно заурчал мотор, машина тронулась.
В отражённых бликах коротко сверкнули золотом плечи костюма, притиснутого к окну салона... Мимо меня проплыла корма джипа, вся в огнях, и подсвеченная эмблема — изогнувшийся в прыжке кот... Нет, не кот — кто-то другой из кошачьих...
* * *
Догадки и откровения уходящего дня постепенно сложились в почти осязаемую картину, и тогда, словно из другого измерения, в студийный полумрак врезались, нарастая, аккорды невидимого оркестра, будто отзывающегося на какое-то невозможное предчувствие...
В беспечных поначалу голосах сквозило тревожное удивление, уступившее место собранной решимости... и вот уже они, стянутые маршевым ритмом, идут в неизвестность, под зовущую медь, с её оттенками сожаления, отрешённости и прощания навсегда. Предстояло нечто запредельное, но в грозной поступи ударных не было сомнений и жалости, и фоновые голоса поддерживали их, не давая остановиться, убеждая в справедливости как избранного пути, так и отношения к происходящему...
Похоже, всё стало на свои места, и всё обрело правильное понимание. Моё войско, мощная студийная музотроника, во главе со своим великолепным капельмейстером, ждало последней команды.
- Ну что, Макс? Заработаем бейсболку с логотипом студии?
* * *
В калейдоскопическом потоке арт-проектов и связанных событий нет места ни прошлому, ни будущему, время здесь не подчиняется циферблату и календарю. Но однажды утром — тем редким утром, пока ещё спит смартфон, и вам не надо лететь сломя голову к нетерпеливому администратору или арт-менеджеру с презентацией новой программы, вы замечаете, что за окном, оказывается, уже совсем другой мир, и наступает другая эра.
Именно таким утром, когда разогревшаяся кофе-машина настойчиво требовала новой порции зёрен, соперничая за моё внимание с истошно воющим блендером, из приглушённого новостного канала вдруг донеслась короткая мелодия, которую невозможно было бы забыть и через тысячу лет — музыкальная монограмма нашей студии!
На экране промелькнули возбуждённые лица, студийные конструкции, затем — заставка с эмблемой одного серьёзного ведомства, которое славится своим покровительством музам. Появилась площадка, уставленная музыкальной аппаратурой, гости студии в креслах за низким столом, полукругом сидящие зрители. Ведущая нараспев представляла участников программы.
Режиссёр дал крупный план, и среди гостей я узнал... Вельту!
Она была в той самой бандане с вышитыми нотами — девиз-аккордом нашей давно уже не существующей студии.
Элегантный серебряный ключ открывал стремительную музыкальную фразу, стилизованные ноты по-прежнему переливались чистыми спектральными тонами, а в плавных изгибах нотных линеек, небрежно наброшенных на чёрно-белую октаву, можно было разглядеть новый вписанный такт — свободный и энергичный!
Ведущая продолжала:
- ...и военными оркестрами, генерал-майор! Да-да, преемственность поколений! Вы так интересно рассказали о своих творческих планах и о том, как создаёте свои произведения. Наша передача подходит к концу, и жаль с вами расставаться... Но пока есть время, ответьте ещё на один вопрос, который давно волнует наших зрителей... Да, так вот, мы заметили... Наши зрители и поклонники вашего таланта заметили, что на всех своих выступлениях вы не расстаётесь с... да-да-да, эти ноты... И по СМС уже приходят подсказки от знатоков - арпеджированный аккорд. Можно их наиграть? Спасибо! Очень энергично... и загадочно! Мы правильно думаем, что это ваш талисман? Да, дорогие зрители, вы не ошиблись - талисман, а за талисманами, как мы знаем, всегда скрывается какая-нибудь таинственная история?
Вельта, задумчиво улыбаясь, повела рукой, легко касаясь искрящихся нот.
- Конечно, есть такая история и у меня... Но о талисманах ничего нельзя рассказывать, иначе они потеряют силу. Могу только сказать, что с моим талисманом я чувствую себя под защитой, и не теряю веру в человечество, что бы ни происходило.
- Спасибо! Всегда рады видеть вас на нашем канале! Друзья, сегодня гостем студии была певица и композитор, лауреат конкурса молодых исполнителей, номинант на премию... Анна Томбак! Всем хороших выходных и... — до встречи в понедельник!
За окном уходила, растворялась в розовом утреннем свете эпоха скрытых смыслов, безумных устремлений и вселенских мистификаций. Наступала новая эра, заря и надежда человечества.