Будильник тамвсё зазвенел, и николаша проснулся. За окном едва светало.
Он сразу вспомнил, что Клео уже где-то на пороге - возможно, сейчас она подходила к дому или поднималась в лифте. Словом, должна была появиться вот-вот.
Плохо выспавшийся николаша лежал в кровати и думал о тревожном. Он чувствовал, что поток судорожной жизни набрал те обороты, когда нужно хотя бы немножко вздохнуть.
День его в университете был немного печален - николаша изобретал перед слушателями новые велосипеды с квадратными колесами, которые неслись со скоростью цвета и запаха. Они звенели и сверкали разношерстной ерепенью, но оставляли в умах и душах очень незначительный след - наверное, благодаря тому, что наступила пятница. Есть ли более бестолковые дни в обычном рабочем календаре, чем первый и последний? Оба они наполнены ожиданиями, хотя разного рода, но ведь из надежд во многом состоит и вся жизнь, а значит, и в этих днях есть таинство жизни - возможно, особенное...
Впрочем, николаше это было неизвестно, поскольку его рабочая неделя началась много лет назад и пока не спешила обернуться выходными. И вернувшись домой, он с остервенением вбил в эпизод 8 переписку с Клео и с интересом ее прочитал.
А сама Клео была уже где-то на пороге - наверное, подходила к дому или поднималась в лифте. Возможно, что в кабинет, где вела прием нервных пациентов. "А это было бы кстати, - подумал николаша. - С катушек слететь не хочется совершенно..."
Однако к внезапной встрече с таким доктором николаша был неготовым, поэтому взял электрогитару, медиатор и провел им по струнам: дранка была расстроена, как и его душа. Он подтянул на слух колки и стал наигрывать какой-то странный блюз с задорными вступлениями и тяжелыми рифами. Играл николаша, пританцовывая, то на одной ноге, то на двух, останавливаясь и корча удивительные гримасы: на самом же деле в нем пел восторг от музыки, которую он беспощадно любил. Но уже вскоре он осторожно положил гитару, подлетел к монитору и просмотрел скайп-справочник города Пражска.
Номер Клео нашелся довольно быстро, но на звонок она ответила лишь с третьего раза, что было неудивительно: скайп в Пражске был плохонький - еще довоенный. Лицо ее поначалу николаша не увидел - услышал лишь голос: видимо, к ней бежали связист и оператор с катушкой провода и камерой. По дороге они, разумеется, заходили в рюмочные - традиции Пражска не предполагают других маршрутов.
- Таа..., - произнесла Клео слово "Да" с каким-то эстонско-бургундским акцентом в ответ на вызов николаши.
"Графиня колола дрова", - вновь подумал он, в нем пробежало раздражение, которое сразу он отбросил и быстро поздоровался:
- Добрый день. Вы - Клео?
- Чирли-мирли, - ответила она. - А ви желять у меня Чапокляк искать?
Этот ветер был свежим, и его дуновение очень понравилось николаше. Он улыбнулся и почти засмеялся, но сдержал себя.
- Wollen Sie Deutsch sprechen? - на всякий случай спросил он, хотя был уверен в отрицательном ответе.
- Ja, ja, штангенциркуль, - услышал он язвительный ответ. Потшему Deutsch, немецьки?
- Вы поставили второй глагол в конце фразы, - сказал николаша, - ну, и модальный глагол... но прошу прощения, давайте беседовать как вам удобно.
- Ви говорить рюсски? - спросила Клео.
Повисла пауза - николашу начал было душить беззвучный смех, но он постарался его предотвратить. Когда он с этим справился, то стал почти серьезным.
- Немночко больтать, таа..! - ответил он.
"Ну и что, - подумал николаша. - Сюрр в полном объеме. Живет, вполне возможно, в Пражске, куда попала из Приднестровья, где учила русский у англичанина, мама которого была из Бердичева, а папа, разумеется, - из гагаузов. Бывает, и нет ничего в этом страшного - найдем общий язык".
И он был прав, негодяй. Акцент Клео, поначалу резавший его слух, а также жаргон прошлого века во время разговора постепенно и незаметно заменились хорошим русским языком и приятным говором. Хотя временами она заговаривалась и перепрыгивала на патагонский диалект, они легко понимали друг друга.
- О чем будем болтать-то? - спросила Клео.
- Болтать некогда, - внезапно серьезно ответил николаша. - Вы - психиатр?
- Почти, - ответила Клео.
- Это меня как-то притормаживает с началом разговора, - он задумался или сделал вид. - Почти психиатр - это значит, вы были отчислены с первого курса медулища или все же со второго педулища? Разница для шибанутого пациента может быть очень ощутима...
Повисла нехорошая пауза, однако очень вовремя из кабака, видимо, вышибли связиста и оператора - они доплелись до Клео, включили провода и камеру, и николаша наконец увидел ее лицо.
Клео сдержала свое обещание - она была уже здорово перепачкана углем, сажей, на ее голове лежали опилки и побелка, а на мочках ушей висели странные кубики. Лицо же ее было очень специфично: независимость, как определил ее для себя николаша. Впрочем, он тоже напугал Клео своей внешностью - его гордый профиль сочетался с жестоким лицом Тамерлана средних лет при взгляде в глаза.
- Я не просто психиатр, - она продолжила ответ на нахальный вопрос николаши. - Я - Клео.
- Ах, как хорошо! - задумался пациент. - Пойду стричься - не стану спрашивать парикмахера, потребую Джабраила.
- Это ж почему? - поинтересовалась Клео.
- Он - не просто парикмахер, - николаша театрально воздел глаза и руки, будто обращался к небесам. - Он - Джабраил!
Эта аналогия николаши доктору совсем не понравилась.
- Преследуете модность цинячества... - укоризненно сказала она. - Не надо, прошу вас.
- Извините, доктор, - ответил николаша.
- Нехорошо, нехорошо, - помедлив, продолжала Клео еще на том диалекте, в котором, видимо, чаще всего жила. И внезапно спросила:
- А что бы вам водки не выпить?
- Не хочу, - со скукой в голосе ответил николаша и подумал об однообразии методов диагностики и лечения любых заболеваний большинством докторов.
- Мало мы чего не хотим! - недоуменно сказала собеседница, - а ведь пьем!
- Я лучше клейстера выпью, но не сегодня, - задумчиво протянул он и скорчил гримасу. - Вкусно очень, и название созвучно вашему имени.
- И то правда! - обрадовалась Клео, - так и дешевше будет! А то - не забывайте - я за час психических контрибуций беру таксу в двадцать иржиболеков: у вас денюшки-то есть?
- О, не сомневайтесь: таких - сколько угодно! - заверил ее николаша, вновь устроив на лице не пойми что. - Я ж психический, могу и ёжкипалеками заплатить.
- Тогда вас необходимо лечить! - немедля подалась вперед психиатр. - В сегодний день такое мотовство тоже нужно врачевать. Первый симптом отметила, теперь признавайтесь в остальных - что вас беспокоит, чем тяжела душа?
- Симптомы чаще обычного выявляет... - с тоской протянут пациент. - Да, Ибн Сина, невесело... Запишите сорок восемь кржемилеков на мой счет, первая психическая атака вам явно удалась.
И николаша чуть было не выключил монитор: он был очень расстроен и молчал, глядя в сторону.
- В какого бога верите? - внезапно спросила доктор.
- Ой, вы меня добьете! - схватился за голову руками николаша.
- Это же почему? Считаете, что его нет?
- Ой... Есть бог, Клео, - вымолвил николаша. - И ему абсолютно не надо, чтобы люди в него верили: куда важнее, чтобы они доверяли друг другу.
Пациент загрустил.
"Клео была уже где-то на пороге - возможно, подходила к дому или поднималась в лифте - словом, она должна была появиться вот-вот", - с горечью подумал он, но видел лицо женщины на ночной дороге возле дома. Она тянулся к цветам и была удивительно родной. Дотянуться до нее николаша уже никак не мог, и в его глазах стояли слезы. Однако он успокоился.
Ему даже захотелось курить, но не было табака - николаша его давно не покупал: многое уже не имело для него ни малейшего смысла. Доверие остались где-то в стороне, а вместо него была потрясающе красивая пустота, которая его при этом совершенно не радовала. Болталось, правда, неоформленное желание, но какое, николаша вымолвить не мог. Поэтому он выпалил, отняв пальцы от висков:
- Так, работайте, доктор!
Клео недоуменно глядела на собеседника, поскольку он не выключил камеру и остался в беседе.
- Меня нет, - сказал николаша, сухо глядя на Клео. - И, может быть, не было. Если я и рождался ребенком на свет, то это был совсем другой человек: лучистый, веселый, умный, открытый и очень сильный. Он многому сопротивлялся и, вполне возможно, что больше всего чурался неестественных для человека вещей и действий. Почему он после все же их принял, начал повторять и учить им своих детей? Пугали, наказывали, обманывали. И получалось, как в женском афоризме: "Он такой нудный, что ему проще отдаться, чем объяснять, почему не хочешь".
Клео с ехидством улыбнулась, но не засмеялась.
- И в чем же стала трудность? - спросила она. - Вы же знали это и десять, и двадцать лет назад.
- Повзрослел, стал таким же идиотом-лунатиком, как и большинство людей, - отвечал николаша. - Хотя не совсем как они: впаявшись в стройную колонну идиотов, я ощущал себя среди них еще большим придурком. Поэтому постепенно я начал быть приложением.
- А теперь вы стали мудрым и познали скуку? - с неприязнью спросила Клео. - Разочарование? У вас наступила депрессия? Тогда нужно срочно принимать антидепрессант, сейчас я скажу название, не забывайте о регулярности!
Пациент молчал, но и в отсутствии звуков Клео понимала, что промазала с диагнозом: лицо николаши становилось совершенно бесстрастным, но пугающим. Его подбородок вытянулся, и жестокий окрас своей натуры николаша выдал неспешным и ровным голосом:
- Были депресии - давно, и вспоминать об этом уже не стоит. Стал я вовсе не мудрым, а образованным, это разное. И продолжаю лепить этот образ.
Откинувшись в кресле, николаша замолчал.
- Что же случилось теперь? - с интересом спросила Клео.
Ее собеседник долго молчал, но ответил:
- Мне захотелось кедровых шишек.
- Чего?
- Шишек мне захотелось, вот чего! - с некоторой тоской ответил николаша. - Вы кедр видели, шишки нюхали, орехи ели?
- Это дорого, - ответила Клео, - пакет стоит пятьдесят иржиболеков... Но когда пациентов много, - добавила она, - я иногда покупаю. Редко, правда: они вкусные, но калорийные, а я соблюдаю фигуру. А разве эти орешки пахнут?
Медленно николаша поднес руки к лицу, вновь дотронулся до висков и начал их тихонько массировать. Клео было интересно наблюдать за тем, как ее собеседник из другого мира пытается состыковать мир, в котором живет она, и свое ощущение действительности.
- Еще как пахнут. Клео, послушайте: мне захотелось ароматных сибирских шишек зимой, а летом - зеленой травы. Искупаться в пруду. Я даже вернулся к тому, чего совершенно не хотел - написал несколько эпизодов.
- Я читала, - отозвалась Клео, - они противоречивы, но интересны. А почему вы их написали - решили попробовать литературу?
- Ну, попробовал-то я в детстве, и больше не откладывал в сторону, - с легкой улыбкой ответил николаша. - А эпизоды появились в тот момент, когда я понял, что у меня началась шиза.
- Позвольте! - возмутилась Клео. - Кто это вам сказал? В каком-то эпизоде я помню фразу "Шизу он у себя не искал", да и нет симптомов заболевания ни у вас, ни у автора, хотя он явный гад.
- Ах, доктор, - чуть помедлив, печально улыбнулся николаша. - Память вас не подвела, так вспомните и другое. Ведь кем-то было отмечено, что "черты мужчины в человеке-программе, до этого едва намеченные, замечательно углубились". Не вами ли? Не оттого ли, что мне захотелось кедровых шишек?
Психиатр отвела взгляд, но тут же нашлась в сицилианской защите:
- А симптомы расскажите - у кого и какие, чем докажете?
- Клео, автор и я - одно лицо, а шизу не искал, поскольку уже нашел ее.
Доказательство столь весомое, что вам, шарлатану со стажем, это должно было стать понятно сразу. Ведь черты, о которых вы упомянули, углубились в персонаже и во мне одновременно. Эта синхронность была абсолютной, доктор: симптомы заболевания у меня и у автора тоже идентичны.
А еще, Клео, я долго мечтал увидеть женщину, с которой когда-то расстался, но не мог даже обратиться - общие знакомые передали, что не стоит этого делать. А судьба распорядилась иначе.
Она осталась настолько добра, что встретилась со мной, и теперь я оказался в ужасном положении.
- Вы взяли ее в жены? - подавшись к монитору, резко спросила Клео.
- Нет, что вы, - печально ответил николаша. - Ей не до меня - у нее своя жизнь, в которую я не вхож. У меня уже нет на это права - могу лишь попробовать создать что-то новое. Если ее это привлечет - возможно, она заинтересуется. Но делать это на аутсорсинге очень глупо. Безнадега, Клео, безнадега...
- Но вы, конечно, встречаетесь, у вас есть соответствующие отношения?
- Нет, - ответил николаша.
- Так! - скомандовала психиатр, - тогда мне с вас нужно больше иржиболеков слупить! Вот что: вы у меня пойдете как сексуальное отклонение, я за это дополнительный коэффициент включаю.
- Включайте, доктор! - внезапно расхохотался николаша в голос, - я, признаться, маньяк-клаустрофоб.
- Э, вы так просто теперь не отделаетесь! - Клео тоже рассмеялась. - Маньяк-клаустрофоб - вы хорошо подметили, я это в вас с первого взгляда увидела, но не стала говорить. А иржиболеки мне понадобятся - щи сварю, лаптем похлебаю! Поэтому еще вам снятся оргии секс-меньшинств, вы носите женское белье, смотрите порно с извращениями... Большой коэффициент получается, не боитесь?
Заходившийся от смеха николаша кашлял и не мог остановиться.
- Ну-с, - подытожила Клео, - получается семьдесят пять иржиболеков в час, а мы с вами уже больше часа треплемся. Это ж сколько я щей-то сварю, а? Это хорошо - много щей получается! Много очень!
Клео повеселела, но вмиг озаботилась:
- А платить-то будете?
Откашлявшись от смеха, николаша стал вдруг свеж и весел взглядом.
- Послушайте, доктор, - предложил он. - Конечно, я вам могу сейчас заплатить чем хотите - вахмурками, хмучеками или хреначеками, но все это будет страшно скучно... Давайте сделаем иначе: я на вас женюсь, и тогда уже психические интервенции платить мне будете вы. Соглашайтесь на это прекрасное предложение - лучшее соотношение цены и качества: достойной конкуренции моему идиотизму пока еще не составили!
- А почему это мне лечиться? - возмутилась Клео. - Я здорова! По крайней мере, психически!
- Сомнительно, но предположим, - взметнулся николаша. - Но вы же не останетесь психически здоровой в браке со мной ни минуты!
Клео расхохоталась.
- Вы - зараза! - сквозь смех процедила она. - Убила бы!
Она чуть не ударила монитор рукой.
- Ах, какая вы пылкая, - вмиг парировал николаша, вызвав еще большее негодование собеседницы. - Но вы забыли о моих к вам чувствах, - бархатным шепотом добавил он. - Решено, женюсь!
- Как это? - вскрикнула Клео, - я не дала вам ответа!
Она совершенно растерялась.
- Вы в моем придурошном городе жить не сможете, - продолжал николаша с неугомонностью вождя пролетариата и для наглядности встал с места, - я сдохну в вашем, поэтому жить будем... Дорогая, мы будем жить в будочке пограничника на канадско-монгольской границе, вы не против?
- Только будочка чтобы была трехкомнатная, и мне нужна большая кухня! - воскликнула Клео немедленно.
- Ах, как я люблю эту фразу! - николаша, заходившийся в восторге, уже садился к экрану вновь. - Вот он, основательный подход к браку, доктор - трехкомнатная будочка! И вы смеете утверждать, что здоровы? Будет будочка, Клео! Психически травмировать я вас стану постоянно, поэтому лечить также мне придется часто.
Они помолчали, и довольно долго. Пациент понимал, что вновь перегнул с шуткой, позабыв о просьбе Клео.
- Извините, - сказал он.
Когда николаша собрал глаза в кучку, Клео тихо спросила:
- А вы давно отдыхали от людей? Приезжайте к нам в парки.
Внезапно николаша стал грустным.
- Клео, я приеду...
- Врете? - с болью в голосе отозвалась она и посмотрела на его лицо.
- Помните фильм "Безымянная звезда"? - чуть помедлив, спросил николаша.
- Да... - проронила Клео, не глядя николаше в глаза.
- Мне было очень жаль учителя, когда уезжала Мона.
- Все равно врете... - глухо сказала Клео. - А иржиболеки свои оставьте - они вам пригодятся на новую мадам - колбасы ей купите. А я уже придумала, какие обои в будочке поклеить...
Она опустила взгляд, а николаша негодующе повел бровями.
- Вы слушаете меня, Клео, но не слышите. Я был обманут, бит, предан, и знаю, как это больно. Думаю, вы тоже знакомы с этими радостями. Именно поэтому своих я не обманываю и не бью.
- А чужих? - растерявшись, спросила доктор.
В наступившей тишине николаша, чуть помедлив, ответил:
- Смотрю им в лицо. Иногда для этого нужно снять с них маску.
Клео ждала продолжения, но собеседник молчал, и скоро она поняла, что хотел ей передать николаша. Не выдержав, она вскинулась:
- Не верю я вам! Читаешь о вас, читаешь, и никогда не понять, как вы говорите - всерьез или в шутку. А с людьми так нельзя! Уходите, слышите!
Повисла пауза, в которой, наверное, был виноват николаша. Впрочем, он столько раз слышал о своей вине, что пропитался ею как забродившим виноградом, а больше его не мог вместить даже при желании. Это был странный человек - наивный и трогательный, перемешанный с коварным и жестоким.
Он смотрел в сторону, а затем поднял ровный взгляд, смотря прямо в глаза Клео.
- Что-то я очень сомневаюсь в том, что у вас есть парки, - улыбаясь, сказал он Клео. - Поэтому обязательно приеду. Вы со мною погуляете?
- Да, - растерялась она поначалу, но сразу продолжала, - приезжайте, отдохнете - ведь вы устали от людей.
- Не знаю насчет людей, - ответил николаша, - но лет десять я точно не отдыхал. - Спасибо, Клео. До свидания.
Она вновь опустила глаза и не решалась сказать, но чуть погодя ответила:
- Да. Но не думайте, что ваш переход оказался мне незаметен. Вы сделали его мастерски, но полностью скрыть мужчину не удалось: вас выдала музыка.
Он поднял глаза и почти с отчаяньем сказал:
- Пожалуйста, дождитесь меня, Клео - я приеду! И вы это знаете.
- Послушайте, николаша, - напоследок сказала она. - Попробуйте музыку - благодаря ей в вас стал виден мужчина: пусть нервный, печальный, издерганный, но настоящий. Должно быть, и ваша музыка такова... Так идите к ней, играйте ее и прощайте!
Ее камера погасла, и звук исчез. Он опустил глаза.
Когда николаша вылетел из квартиры, в спину ему смотрели со странной смесью чувств. В ближайшем магазине он купил сигареты и, нервно вскрыв пачку, закурил.
"Попробуйте музыку", - подумал николаша о словах Клео, с интересом вспоминая вкус табака. - А можно и музыку, - с огоньком в глазах тихо пробормотал он.
Это был уже другой николаша: бешеный блеск в глазах преобразил его, а руки дрожали и двигались вдоль воображаемой нити. Губы вновь шевелились.
Сорок веков мы встречались в дороге, -
В стремное время, в исчезнувших странах,
И мы отличались с тобою немногим:
Были чудными, а стали странными....
Он закашлялся и перестал напевать. "Безнадега, - думал николаша, вспоминая слово, сказанное им о себе Клео. - А неплохо, когда безнадега. Терять нечего. Само собой ничего не образуется. Нужно просто действовать Нужно действовать и разворачивать все это совсем в другую сторону. И я найду ее."
Бросив сигарету, николаша быстро пошел обратно. Через три минуты он вернулся в дом, взял гитару, маленький пакет и исчез в ночи.