Из дневников Пришвина
ДНЕВНИКИ 1914-17
«На высоких боровых местах вырастает звонкая сосна, и если из такой сосны построить дом и не заклеить его изнутри обоями, то звонкий лес будет все передавать на улицу, что будет сказано в доме. Я поселился в таком деревянном доме и вовсе не знал, что он из звонкого леса.»
27 июля 1914
«Керенский очень ловко вышел из затруднения — умный человек. А что же другое и скажешь? И все-таки какая-то радость и бодрость, как хорошо на улицах, все черпают эту радость из источника единения. А чувство к народу (патриотизм сознательный) — тут много приятной лжи и, быть может, даже все обман.
1 августа
«Приехал Шестов и подтвердил все мои соображения и предчувствия: немцы уверены, что мы причиною войны, русские совершенно так же, как мы: немцы.»
«Как известно в последнем разряде покойник сам идет за телегой и кнутиком постегивает лошадку. Так и Раков наш шел за телегой сам, а за ним шли жена и дети и потом вся деревня, все плакали ревом.
Доброволец Раков пошел на войну, чтобы лошадь выручить: думал, что, если сам пойдет, лошадь вернут, и еще слышал, что добровольцу возле обоза можно поживиться, и пошел. Его оплакали, а он вернулся.»
«Самое важное чувство у всех то, что эта война — огромной важности мировое событие, размеры которого еще трудно поддаются учету во всем объеме. После войны новый мир, новая Европа, новая Россия, новые люди, новая психология и новое искусство (речь 26 июля ст. в Таврическом дворце; а м.б., июня).»
«Вот уже почти неделю в Петербурге и начинаю привыкать: город — военный лагерь, живется при военном положении много свободней, куда-то исчезли хулиганы, нищие, исчезло разнообразие, цветы жизни, все неожиданности, у всех одно лицо, все стали друг на друга похожи, и Петербург прямая ули¬ца, как большая дорога проезжая на войну. Теперь не говорят «мы расшибем», хотя столько данных, а втайне опасение, как бы нас не разбили, если разобьют, то революция ужасающая.»
«Настоятель Казанского собора 28 сего Июня был осчастливлен телеграммой его Императорского Высочества великого князя Николая Николаевича Верховного главнокомандующего русской армии: «Тронут. Сердечно благодарю. Твердо верую, что при заступничестве Казанской Божьей Матери одоление врага обеспечено».
26 августа
Война была объявлена Германией: 14-го Июля на совещании Государь высказался против войны, Сазонов тогда сказал, что война необходима. Обратились к военному министру, и тот ответил вроде следующего: никогда русская армия не стояла на такой высоте подготовки.»
26.9
«Хозяйка-еврейка старалась нас уверить, что она не еврейка, а молдаванка, пленных называла «проклятыми». Словом, начался тот хаос войны, туча оборванных пленных, путаница фактов обычной жизни, и так на всей Волыни, потеря стыда перед завоеванной страной."
2 Октября.
Второй день во Львове. Гимназист рассказывал, что всегда жил мечтой о России, потихоньку учился русскому языку, учил сам в нелегальном
кружке. Не думал, что победят, потому что читал Вересаева и составил представление о русской разрухе. Прислуга спрашивала его, правда ли москали одноглазые и с хвостами.»
«Это как у нас на обыкновенных пожарах, когда являются существа с какой-то подземной душой и у до конца несчастных, до конца разоренных людей тащат последнее.»
6 октября
«В Галиции есть мечта о великой чистой прекрасной России.»
«Гимназист, семнадцатилетний мальчик, гулял со мной по Львову и разговаривал на чистом русском языке. Он мне рассказывал о преследовании русского языка, не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского.
— Как же вы научились русскому языку?
— Меня потихоньку учил дедушка — дедушку взяли в плен. А я учил других, и так шло. Мы действовали, как революционеры, мы были всегда революционерами.»
«Поэт может жениться, но поэзия не вступает в супружество.»
«Христа Богочеловека в наше время разделили на части: Бога взяли себе попы, а человека — социалисты. И еще: как легко простой народ расстается с религией.
«На войне никогда не убивает человека человек, он метится в каску, в мундир — виновника нет на войне.»