Этого лейтенанта в воинской части все называли исключительно по имени отчеству. Причём не только сослуживцы, но и многочисленные лейтенантские начальники, которых в отдельно взятом полку очень даже до-фига. Называли его так всегда с усмешкой, плохо скрываемой иронией и несколько нараспев: «А-а-а, Сте-е-епа-а-ан За-ха-рович-ч-ч...» или «А вот и Сте-е-епа-а-ан За-ха-а-ро-вич». Что и говорить. В суровой и тупой армейской среде, Стёпик, от всех других резко отличался.
Службу свою он начал с грандиозной пьянки в поезде, в компании неизвестных собутыльников. В результате, Стёпик растерял все деньги, посеял документы, обрыгал рубашку вместе с галстуком (просим это последнее запомнить), уронил под колёса поезда фуражку-аэродром индивидуального пошива и в таком вот переработанном виде прибыл в воинскую часть. Начало службы, так сказать, было положено.
Стёпик был длинен и худ, и носил высокие хромовые сапоги со вставками из рентгеновской плёнки.
Степан Захарович до ужаса любил современную поп-музыку и среди лейтенантской массовки справедливо считался её знатоком и непререкаемым авторитетом. Наверное, это было единственное, за что его уважали, но уважали сильно.
В нашей части Степан Захарович был начальником клуба – заведовал тлеющим очагом культуры, но совсем затухнуть ему не давал только одним своим присутствием в нём. Организация каких-либо мероприятий типа торжественного собрания или концерта, ремонт клуба или ещё что, представляла для него непреодолимую проблему и ложилась на его сутулые плечи непосильным грузом. Ему никто не помогал. Помочь Стёпику, в большинстве случаев означало работать за него, а этого, естественно, никто не хотел. Ему никогда не давали нужных стройматериалов, канцелярских принадлежностей, солдат в помощь и, в общем-то, дружно посылали его туда, откуда он появился или ещё дальше.
Процесс Стёпиного служебного барахтанья, со стороны представлял собой увлекательное зрелище, всё равно как нынешние мыльные сериалы без конца и начала, только то – на ТВ, а тут вживую, на самом деле.
Стёпик был холост, скромен и девственен, но мечтал найти женщину умную, под стать себе, можно и постарше, и даже с ребёнком. При знакомстве с женским полом или во время массовых совместных гулек, Стёпик меры не знал, упивался до безобразия и творил чудеса. Трудно сказать, от чего это у него так получалось – то ли от слабости к алкоголю, то ли от скромности, то ли от неудовлетворённости.
Не однажды Стёпик снимал квартиры, не однажды пытался собрать коллекцию хороших крымских вин и не однажды после очередной затянувшейся дегустации, его просили освободить жилплощадь. По правде сказать, пьяницей он не был, но, повторимся – меры не знал. За выпивкой старался равняться по самым закалённым, а перебрав, – блевал и вырубался (или наоборот – вырубался и блевал). Но при всем при этом, мебели никогда не ломал и с расспросами «ты меня уважаешь?» ни к кому не приставал.
В общем, Стёпик в полку был колоритной фигурой, и потом, когда он уже уехал с женой (всё-таки нашёл такую, какую хотел) к новому месту службы, в части стало намного скучнее. Про Стёпика и его похождения, можно было рассказывать часами. Неофициальная летопись полковой жизни постоянно пополнялась рассказами о его приклюбчениях. С отъездом же Стёпика, этот источник иссяк, а воспоминания о нём постепенно затмевались художествами новых молодых офицеров.
Со Стёпиком постоянно что-то случалось. Причём, неприятности, сыпавшиеся на него как из рога изобилия, имели в своём большинстве настолько комичный характер, что не смеяться над Стёпиком было невозможно. Он, в свою очередь это отлично понимал и в каждом таком случае впадал «в псих». Эти своеобразные «психи» Стёпика ещё больше добивали очевидцев, охочих до бесплатного комик-шоу.
Вот такой у нас был Стёпик.
А теперь одна из историй о Стёпике, свидетелем которой я был непосредственно.
Лейтенанты – холостяки нашей части ездили на обед в город. Название у столовки было обалдеть – «Фабрика-кухня». Двух часов обеденного перерыва на жрачку вполне хватало – автобусы тогда (СССР ещё существовал) ходили исправно. Столовка была стандартно-советско-общепитовская – идёшь вдоль прилавка и берёшь себе на поднос всё, что хочешь съесть из того, что есть. Потом расплачиваешься на кассе, лопаешь всё это с подноса за столиком, а после сам же (читай громкую табличку – «У нас самообслуживание») все съеденные тарелки и стаканы вместе с подносом шу-у-урух в окно мойки – и пшёл на выход!
Всё это было здорово. Люди вокруг были разные, и чувство единения армии с народом через такую вот столовку поддерживалось на идеологически нужном уровне.
Накануне того самого памятного обеда, Степан Захарович потерял заколку от галстука.
Нет, не так. Заколку от галстука он потерял ещё раньше, наверное, месяца полтора – два назад, но так как он был именно Стпепан Захарович, то и ходил без неё всё это время, и плевал на всех (впрочем, как и начальство – на него).
К кассе, мы продвигались вместе, я впереди, он – за мной. Подносы наши наполнялись – борщ, сметана, картошкино пюре, неизменное яичко и традиционный «а компот?». В продолжение всего этого процесса, Степан рассказывал мне что-то, по его мнению, смешное. Но я его юмора не догонял, был не в настроении и только молча поддакивал головой. Степан, не терял попытки рассмешить меня. Он назойливо продолжал свой трёп, заглядывая мне в лицо. Мне было не до него, но я старался не подавать виду. Не хотелось Степана никуда посылать, его и так многие посылали.
От Стёпиного преследования я оторвался у кассы. Заплатил, сел и стал есть. Степан нагнал меня у стола. Он настолько ушёл в рассказ, что казалось, позабыл про купленный обед. Я же продолжал сосредоточенно есть. Хотелось завершить приём пищи побыстрее, чтобы вновь оторваться от Степана.
Стёпик поставил поднос перед собой и, стал садиться. При этом, вперив в меня взгляд, он взахлёб продолжал «смешную» рассказку. И тут краем глаза я заметил, что галстук Стёпика медленно, синхронно с опусканием его зада на стул, ложится в тарелку с борщом. Попав туда, он поделил её ровно пополам и заколыхался на поверхности понтонной переправой от одного берега к другому. Стёпик всего происходящего у него в тарелке не замечал, и вперив в меня свой взгляд, продолжал рассказку. Я начал смеяться. Рот мой был полон, и от неожиданно напавшего на меня смеха, я не мог ни проглотить, ни выплюнуть. Сказать Стёпику о его галстуке, у меня не было никакой возможности. Меня начало трясти от смеха. Лицо Стёпику в эти мгновения источало полное удовлетворение – он был уверен, что наконец-то пронял меня своим рассказом. Продолжая своё повествование, и не глядя в тарелку, он, ложкой, вывалил в борщ пол стакана сметаны. Точнее – на галстук, утопив его окончательно... Видя всё это, я умирал от смеха. Из глаз текли слёзы. Давясь застрявшим куском, я съехал под стол. Вместо смеха из меня раздавался непонятный скулёж и подвывания. Стёпик был счастлив...
Мне ничего не оставалось, как уже из-под стола протянуть руку и ткнуть пальцем в Стёпину тарелку...
Стёпа опустил глаза... Его галстук, одним концом привязанный к шее, весь в сметане аппетитно плавал в тарелке с борщом... Смена выражения лица Стёпика была настолько молниеносной и разительной, что я окончательно оказался на полу, опрокинув стул, и скорчившись от смеха. Недожёванный пирожок был выплюнут, и я истерически заржал на всю столовую.
Вся произошедшая комичная ситуация длилась много меньше, чем я её тут описываю, какие-то секунды, не более.
В столовой неожиданно наступила тишина. Все перестали есть и обернулись на нас. В этой тишине, Стёпа, с каменным лицом, аккуратно отстегнул галстук и, держа его за крючочек, прямо из тарелки, прямо со сметаной прямо через весь зал метнул его в угол. Это он так психанул. Хорошо ещё, что ни в кого не попал – ни галстуком, ни сметаной.
Все, кто был в столовой, заржали подобно мне. Это было похоже на массовое помешательство, истерику какую-то. Начавшись, она продолжалась довольно долго, то затухая, то возобновляясь с новой силой. Особенно после того, как кто-нибудь из уже почти успокоившихся едоков не гыгыкал снова, поднимая тем самым очередную волну смеха. Обед у народа был сорван, есть уже не хотелось, кусок не лез в горло.
Заходящие в столовую новые голодные посетители подозрительно озирались по сторонам, не понимая происходящего и внезапных приступов хохота, который периодически перекатывался от одного угла зала к другому. Их, дурацкий вид, соответственно тоже вызывал улыбки и сдавленный смех.
А что же Стёпик, что же он делал? К сожалению, всего этого веселья Стёпик уже не застал. Отшвырнув галстук, он вскочил и с гордо запрокинутой головой выбежал из столовой.
Впрочем, Степан Захарович был отходчив. Юмор он понимал, и на следующий день мы с ним в обеденный перерыв, вновь ехали во вчерашнюю столовку. Поварихи, встретившие нас, масляно улыбались и даже предложили Степану стаканчик сметаны бесплатно, взамен вчерашней не съеденной. От сметаны Стёпа гордо отказался, ухмылки перетерпел, но в дальнейшем, в эту столовку уже никогда не ездил, а обедал в части, в солдатской столовой. Среди офицерской мелкоты это считалось дурным тоном, но это был Стёпа, а он на всех плевал...