Эту историю я слышал множество раз. Но снова слушаю маму, которой 83 года, и не решаюсь перебивать её рассказ. Я помню, как перебивал речь отца: умничал, что-то говорил своё, как казалось, более современное, а сейчас вот, когда отца уже нет, очень жалею, что внимательно и молча не слушал его.
-1941 год – страшный год для нашей семьи был! Война тогда началась, а к нам в семью смерть ходить повадилась! Сначала братик Толечка помер от воспаления легких, а ему всего 8 месяцев было. В ноябре умер брат Лёня от менингита, а он уж большенький был – 4 годика. Сестра Ольга катала его на санках, привезла к дому, а он встал, да и повалился. А в декабре папа умер.
И осталось нас у мамы четверо. Четверо девчонок. Мне тогда двенадцатый год шёл. Мама вся заплаканная ходила, она тогда вся даже как-то почернела от горя. А что толку плачь- не плачь, а жить-то дальше как-то надо! Нас кормить нужно, а тут ещё это война проклятущая! Жили-то мы в Матренине. Деревня к Городцу примыкала. Сейчас – это улица Новая, самый центр города. А в войну – сельская местность. Получала мама на каждого из нас 300 граммов муки в месяц.
-В месяц? – изумлённо переспрашиваю.
-Да, в месяц! Говорю, что мы к сельской местности относились. За счёт подворья своего и земли жить должны были. А у нас работников-то не было. Жили впроголодь. Есть всегда хотелось. Мама нам свой хлебушек отдавала. «Ой, - говорит, – девчонки, я сегодня есть не хочу – разделите мою горбушку!» А мы и рады! Выручало нас только мамино умение шить да швейная машинка «Зингер».
Начался 1942 год. Нам на постой пятерых новобранцев поставили. Их месяц должны были обучать и на фронт. В каждом доме солдаты были – где меньше, где больше. Спали они на полу. К нам относились хорошо: помогали, чем могли, в лес за дровами ходили.
И вот в последний день перед отправкой на фронт к одному новобранцу отец приехал из Мурома, хорошо это запомнила. Всех солдат на обед увели, а отец, видать, сына попрощаться у командиров отпросил. Пришли они к нам в дом, дома только я на печке сидела. Выложил отец на табуретку хлеб, сало, тушенку самодельную, пирожки, молоко в бутылке. Целое богатство! Обнялись отец с сыном, уткнулись лоб в лоб и стоят молча! «Что же это они не едят ничего? – думаю. – Может, они не хотят?» Слезла я с печки потихоньку, стою, рот разинула. Заметил меня отец. «Это кто? – спрашивает. «Дочка хозяйская, - тихо сын ответил. Отец отрезал толстый кусок хлеба, положил на него тушенки, да ещё сверху кусок сала. «Возьми-ка, милая!»( Мать моя заплакала, потом вытерла слёзы и продолжила).
-Залезла я с этим куском на печку счастливая! Хотела половину оставить сестре Оле, да где там! Всё и съела! Такая вкуснотища!
А солдат после обеда построили, посадили на машины и увезли на вокзал. Бабы потом судачили у колодца, что разбомбили немцы эшелон с нашими солдатиками, что все они почти погибли. Не знаю, жив ли тот парень из Мурома остался? Да. Вот такой у них с отцом тогда прощальный стол был! На всю жизнь я это запомнила!